Немецкая русофобия и её причины. Хотят ли русские войны?

После того, как в 1917 году в России произошла победоносная революция, и был создан общественный строй, который считался социалистическим, эта империя на Востоке стала вызывать ещё большее беспокойство, несмотря на то что с ней приходилось временно сотрудничать в борьбе против ещё более серьёзных угроз, о которых я ещё расскажу подробнее. Отныне речь шла уже не о «жизненном пространстве», не о завоеваниях на Востоке, а о свержении этой, казавшейся противоестественной, власти неимущих. Собственный капиталистический строй, рассматриваемый как единственный возможный, и потому естественный, теперь, казалось, находится под угрозой. Ведь, в конце концов, неимущие были и в Германии.

Адольф Гитлер и нацистские стратеги принадлежали к этой «школе мышления», и потому они, вопреки пропагандистским заявлениям, никогда не ставили роль капитализма под сомнение и не собирались с ним бороться. Они заблаговременно сформулировали планы, которые следовало воплотить, начиная с 1941 года, при помощи немецких вооружённых сил и немецких финансовых магнатов. «Германия либо станет мировой державой, либо перестанет существовать. Но чтобы стать мировой державой, ей нужны такие размеры, которые в нынешнее время дадут ей необходимую значимость, а её гражданам – жизнь… […] Мы начинаем с того, на чём остановились шесть столетий тому назад. Мы прекращаем вечное германское устремление на юг и запад Европы и обращаем взор на страну на востоке. Мы, наконец, завершаем колониальную и торговую политику довоенного времени и переходим к земельной политике будущего.

Но сегодня, когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены»30.

Разумеется, Гитлер и его подельники связывали это империалистическое стремление с завоеваниями, свой пресловутый антикоммунизм и антибольшевизм с такой же бредовой и смертоносной идеей расовой борьбы, направленной не только против евреев, но также и против цыган и славян. Ещё раз обратимся к строкам «Моей борьбы» («Mein Kampf»): «Чтобы провести успешную борьбу против еврейских попыток большевизации всего мира, мы должны, прежде всего, занять ясную позицию по отношению к Советской России. Нельзя побороть дьявола с помощью Вельзевула»31.

Не союзы, не использование русской силы в своих целях, а война на уничтожение против мировоззрения и расы. Это максимы не остались лишь на бумаге, они воплотились в жизнь кровью, свинцом и «Циклоном Б».

Политически эффективными оказались отнюдь не размышления о национальных характерах, не интеллектуальные грёзы, а конкретные интересы, преимущественно экономические, политические, военные и геополитические. Они находили выражение как в конфронтации, так и, при удобном случае, в сотрудничестве, в виде заключения договоров с дьяволом, но, так или иначе, вели к убийственным последствиям.

При сегодняшних политических конфликтах и их интерпретации никогда не следует забывать о нападении нацистской Германии на Советский Союз, о войне на уничтожение против советского народа во всём его этническом многообразии, об антикоммунизме, однако даже с учётом этих факторов сегодня мы имеем дело со значительной более сложной ситуацией. С тех пор, как в начале XXI века Россия вернулась на мировую арену, она снова стала той помехой, которую более семи десятилетий олицетворял собой Советский Союз. Не контролируемая Вашингтоном, Бонном/Берлином, Лондоном и Парижем великая держава, к тому же ядерная сверхдержава, которая хочет сама определять мировую политику вместе с остальными. Она настаивает на праве иметь собственные сферы влияния, у неё есть собственные геостратегические, экономические, военные интересы. Президент Владимир Путин вновь и вновь подчёркивал: «Суверенитет и территориальная целостность […] фундаментальные ценности. Речь идёт об обеспечении независимости и единства нашего государства, надёжной защите территорий, конституционного строя, своевременной нейтрализации всех внутренних и внешних угроз, которых в современном мире хватает. Я хотел бы сразу подчеркнуть, что, разумеется, прямой военной угрозы суверенитету и территориальной целостности нашей страны сейчас нет. И в первую очередь это обеспечивается равенством стратегических сил в мире.

Со своей стороны мы строго соблюдаем нормы международного права и обязательства перед партнёрами, и мы рассчитываем, что так же будут действовать по отношению к Москве и другие страны, объединения и военно-политические альянсы. Россия, к счастью, в такие альянсы не входит, потому что это частичная потеря суверенитета. […] Надеемся, что наши национальные законные интересы будут учитываться, а спорные вопросы будут решаться исключительно дипломатическим путём, путём переговоров, никто не будет вмешиваться в наши дела»32.

Недавний опыт России, связанный с вовлечением бывших советских республик не только в западную экономическую систему, но и в систему безопасности НАТО, конфликты в некоторых из этих новых государств, имеющие целью вытеснить российское влияние в пользу западного, и военные столкновения в Грузии, а на момент произнесения Путиным речи ещё и украинский кризис – всё это свидетельствует о том, что российское руководство имеет дело не с фикциями, а с реальными опасностями.

Высказывание российского президента связано с этими новыми конфликтами: «Но в мире всё чаще звучит язык ультиматумов и санкций. Само понятие государственного суверенитета размывается. Неугодные режимы стран, которые проводят независимую политику или просто стоят на пути чьих-то интересов, дестабилизируются. Для этого в ход идут так называемые "цветные революции", а если называть вещи своими именами – государственные перевороты»33.

Сильное гражданское общество, защита конституционного порядка, неуязвимая экономика и мощь вооружённых сил гарантируют России ее существование. Даже отказавшись от миссионерского духа мировой революции, присущего Советскому Союзу Российская Федерация остаётся мощным игроком. Найти общий язык с Москвой – главная задача на сегодняшний день.

Немецкие политики Герхард Шредер, Хельмут Шмидт, Роман Херцог, деятели культуры Марио Адольф, Райнхард и Хелла Мей, Инго Шульце, поддерживающие торговлю с Россией экономисты-менеджеры Экхард Кордес, Штефан Дюрр и Клаус Мангольд в момент первого пика кризиса на Украине призывали «федеральное правительство помнить о его ответственности за мир в Европе. Это возможно только при условии обеспечения равной безопасности для всех и при соблюдении принципов равноправия, взаимоуважения партнеров. Немецкое правительство не идёт каким-то особым путём, когда призывает в этой тупиковой ситуации к благоразумию и продолжению диалога с Россией. Русские так же твёрдо и законно настаивают на своей потребности в безопасности, как и немцы, поляки, прибалты и украинцы.

Нам нельзя вытеснять Россию из Европы. Это несправедливо с исторической точки зрения, неразумно и несёт угрозу для мирной жизни. Со времён Венского конгресса 1814 года Россия по праву является одной из определяющих сил в Европе. Все, кто пытался изменить это обстоятельство силой, потерпели кровавое поражение – последней была страдающая манией величия гитлеровская Германия, в 1941 году вознамерившаяся поработить Россию»34.

Русские – не освободители? Политическая история как поле боя

Весной 2015 года многие были взволнованы. Можно ли праздновать 8 мая 1945 года как день освобождения? Должна ли глава правительства Германии ехать в Москву на чествование державы-победительницы России? Не отправить ли кого-нибудь пониже рангом?

Российская Федерация – правопреемник Советского Союза, который, как известно, был одной из четырёх держав-победительниц и оккупационных сил и перестал нести ответственность за Германию как единое целое в сентябре 1990 года. Лишь после того, как в Москве был подписан Договор «2+4», ФРГ и ГДР обрели полный суверенитет и с точки зрения международного права получили, таким образом, возможность «объединиться». Без этого договора ГДР не смогла бы вступить в «зону действия Конституции ФРГ» и отказаться от самой себя.

Советский Союз – и этот факт неоспорим – из всей антигитлеровской коалиции внёс наибольший вклад в дело разгрома диктатуры нацизма. Позднее Москва дала согласие на прекращение послевоенного порядка в Европе, установленного так называемой «Большой тройкой» по итогам конференций в Тегеране, Ялте и Потсдаме, чем положила конец разделу Германии. Как бы кто ни оценивал эти события, с точки зрения «простого человека» всё было очень разумно. Благодаря этому завершились две войны: в 1945 году «горячая», в 1990 – холодная. По крайней мере, так тогда казалось.

Но вскоре историческое значение Советского Союза в войне с немецким фашизмом и значение его победы было поставлено под сомнение. А в настоящее время даже оспаривается!

Сторонники движения за мир, левые, демократы в целом должны понять, что их позиция в сегодняшних дискуссиях о войне и мире может состоять только в ясном, однозначном понимании роли Советского Союза в войне и в борьбе с фашизмом в целом. Даже консерваторы, такие, как давний друг Франца-Йозефа Штрауса Вильфрид Шарнагль, видят, из-за какой именно политической тенденции было нарушено сегодняшнее мирное сосуществование. По Шарнаглю, Москва «почувствовала себя главным проигравшим, хотя именно Советский Союз сыграл решающую роль в разгроме нацистской Германии, а десятилетия спустя полностью вывел свои войска из части Германии – ГДР, чем убедительно доказал своё желание жить мирно. Российское руководство надеялось и рассчитывало на равноправные отношения с Западом. Теперь оно почувствовало себя разочарованным. Россия, вынужденная бороться со значительными внутренними проблемами, прежде всего, экономического свойства, теперь оказалась в стане проигравших в области и внешней, и военной политики»35.

Сегодня «реальная политика» и политика памяти образуют губительный сплав лжи, фальсификаций, дискредитации, очернения и современного объяснения причин и итогов войны. Вера в воображаемую «добрую волю» в политике, в благодарность и верность была химерой уже во времена Бисмарка, а во времена Горбачёва и Ельцина и подавно. Из-за этой наивной, слепой веры они стали лёгкой добычей для тех, кто в политике действует расчётливо и умеет мыслить стратегически.

Моральные критерии как альтернатива военной риторике, и как ответ на неё, сами по себе не изменят положения дел. Тем не менее, следует не только согласиться с точкой зрения Шарнагля, но и активно отстаивать её. «Когда 31 августа 1994 года последние российские войска покидали Германию, и тысячи солдат участвовали в прощальном параде в Трептов-парке в Берлине, они пели песню, слова и музыку которой сочинил специально по этому случаю один русский полковник. В ней пелось: «Германия, мы протягиваем тебе руку» и «Мы навсегда останемся друзьями». Новые горизонты, такие обнадёживающие, так явно открывшиеся тогда в отношениях между Германией и Россией, между Европой и Россией, между Россией и США спустя двадцать лет скрылись во тьме, внушающей тревогу.

Для того, чтобы разогнать эту тьму и обеспечить прочный мир, оказавшийся сегодня под угрозой, необходимо, чтобы Запад изменил свою политику в отношении украинского конфликта: нужно уйти от однобокой антироссийской позиции, вернуться к шансам и возможностям эпохи перемен начала 90-х годов прошлого века»36.

К слову сказать, 9 мая 2015 года Шарнагль был в числе гостей в посольстве Российской Федерации. Гостей тогда пришло немного – не набралось и дюжины действующих политиков, да и те были фигурами второго плана.

Интерес здесь представляет, прежде всего, борьба за историю, за оценку исторических событий и память о них, осуществляемая с целью призвать к мирному сосуществованию или предостеречь от конфликтов, связанных с новыми, превратными, ошибочными толкованиями. Политика памяти вновь становится ареной для политических боёв и в каком-то смысле провоцирует политическую позиционную войну. По сути, нынешнее противостояние разгорелось вокруг роли Советского Союза и, соответственно, России в немецко-русских отношениях и в отношениях западного альянса со строптивым восточным соседом, который, вновь обретая силу, воспринимается как угроза. Упомянутое противостояние при этом не ограничилось одним лишь маем 2015 года – оно нашло своё продолжение и во «Всемирном дне беженцев», который с недавних пор отмечается 20 июня на всей территории Германии, не завершилось оно и в 2016 году, в день 75-летия нападения Германии на Советский Союз. Спор об участии в торжественных мероприятиях абсурден и в высшей мере оскорбителен для России. Подобный абсурд в контексте украинского кризиса давно привёл к очередному охлаждению отношений между Берлином и Москвой, что, наряду с конфликтом США и России, имеет немаловажное значение. И опасения, связанные с возможным началом новой войны, кажутся небезосновательными.

Пусть характеристики «человек, понимающий Путина» или «человек, понимающий Россию» в политическом и медийном ландшафте Германии стали своего рода ругательствами, такие люди всё равно существуют. Некоторые, как, например, историк Карл Шлёгель, автор прекрасных критических книг о Советском Союзе, в которых, однако, преступления эпохи Сталина и деформация советского общества рассматриваются скорее с моральной, чем с исторической точки зрения, поражён нынешними поворотами российской политики и отношения к Западу. «В Германии […] ведётся дискуссия, которая может привести, а точнее, уже привела к глубокому расколу и ощущению неуверенности в обществе. На первый взгляд это спор между так называемыми людьми, «понимающими Россию» и «понимающими Путина» с одной стороны и людьми, критикующими политику Путина – с другой»37.

Шлёгель сетует на то, что к истинному «„пониманию России” это в большинстве случаев не имеет никакого отношения, ведь лишь очень немногие люди действительно разбираются в современной российской ситуации, а уж тем более знают, что творится в голове у Путина. Правда заключается в том, что существует как раз недостаток понимания. Суть совершенно в другом: человек или понимает политику России, и даже защищает её, или отвергает эту политику и противостоит ей. В большинстве случаев эти разговоры вообще не связаны с действительностью. Люди говорят об Украине, а сами никогда там не были. Люди говорят не о России, а о «Западе», «Нато», прежде всего Америке. Многие ток-шоу о России не имеют к России вообще никакого отношения, а представляют собой сведение счётов с Америкой. Путин – человек, который покажет этим американцем, мститель за несчастных, обиженных и оскорблённых. Он фигура, олицетворяющая все современные затаённые обиды. Наконец появился кто-то, кто померяется силами с американцами. Дискуссия о Путине, разгоревшаяся в Германии, говорит, прежде всего, о нашем отношении к Америке, о глубоко укоренившемся антиамериканизме. А также о том, что мы заодно с Европой»38.

Слова Шлёгеля кажутся несколько наивными, в них звучит разочарование, но он, безусловно, прав. Мир пребывает в смятении, гегемония США в том виде, в каком она установилась в 1989–1991 годах и поддерживается силовым путём (на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке), переживает кризис. Эта гегемония утрачивает своё влияние и порождает всё больше новых конфликтов, воплощением которых становится так называемый исламский терроризм, теракты, несущие гибель множеству людей даже в западных мегаполисах.

По истечении восьми-девяти лет мирового экономического кризиса, начиная с 2007–2008 годов, постперестроечный миропорядок, построенный под эгидой США, начал рушиться. Западные державы-гегемоны США и Германия ощущают, что вопреки их политическому, военному и в первую очередь экономическому весу, а возможно, что как раз из-за него, этот миропорядок становится всё более уязвимым. Общественные структуры, кажущиеся демократическими, толерантными, в чём-то даже социалистическими, ослабевают и разрушаются. Хотя после триумфа неолиберального капитализма традиционное рабочее движение и левые, причём не только коммунистические силы и были оттеснены на второй план как бессмысленные или не отвечающие действительности, но эта капиталистическая система функционирует всё хуже и становится всё менее убедительной. Настоящего сопротивления пока что нет. Действует принцип TINA (There is no alternative – Альтернативы нет). Индивидуализация общества ведёт к индивидуализации фрустрации и «контрстратегий». Плохо и то, что активизировалось сопротивление правых, с их националистическими, расистскими, фашистскими лозунгами – потому что всё еще есть кто-то, на кого можно смотреть свысока, кого можно топтать и избивать дубинками.

Ситуация на Украине или на островах Южно-Китайского моря, а в первую очередь на Ближнем и Среднем Востоке дала империалистическим США и их верным, пусть и обладающим суверенитетом вассалам понять, что победа в Холодной войне на самом деле была мнимой, «конец истории» не наступил. В игру возвращаются те мировые игроки, которые были, казалось, выброшены на свалку истории; дают о себе знать и игроки новые, такие, как Исламское государство, возникшие в результате операций спецслужб США в период Холодной войны.

Войны, которые США ожесточённо ведут с целью насаждения и укрепления нового миропорядка, не привели к запланированным результатам. Речь идёт о двух войнах в Персидском заливе (1990-91 годы и 2003 год), войне в Афганистане (2001 год), следует также упомянуть Сомали (с 1992 г.) и Ливию (2011 г.), Балканы (война в Югославии 1999 г.) и пограничные регионы России (включая две чеченские войны 1994 года и 1999 года), а также кризис на Украине (с 2014 г.) и грузинскую войну 2008 г. С военной точки зрения все эти войны были проиграны, использованные марионеточные правительства оказались практически нежизнеспособными. Роль мирового жандарма обходится США всё дороже, и играть её, с учётом внутриполитической обстановки, стало труднее. Но и сами союзники стали менее послушны, более скупы и осторожны, когда речь идёт о деньгах или войсках. Получились failed states, не состоявшиеся государства. Идеал устройства западного мира – замкнутого, ведомого США и структурированного – более не работает. Запасная стратегия максимальной дестабилизации, кантонизации стратегически важных сырьевых регионов Среднего и Ближнего Востока, а также отдельных частей Африки, оказалась настолько «удачна», что США и их союзники теряют контроль над ситуацией, а сложившиеся ранее организации, такие, как воины Аллаха всех мастей, теперь отстаивают свои собственные интересы вопреки экономическим, силовым и культурным интересам Запада, читай США.

Речь в основном идёт о кантонизации, то есть раздроблении, некогда вполне жизнеспособных государств, часто автократических или диктаторских, но вполне обеспечивавших своим гражданам если не избыток демократии, то скромное благосостояние и социальное благополучие. Сегодня на их месте образовались пёстрые лоскутные ковры из областей под управлением полевых командиров и находящихся у власти групп, сформировавшихся по этническому и/или религиозному принципу. В среднесрочной перспективе это может помочь делу поддержания баланса сил между Америкой, Западом и Израилем. По крайней мере, ограниченного военного и экономического вмешательства вполне достаточно для обеспечения стратегических интересов государства и доступа к полезным ископаемым – в первую очередь к злосчастной, но такой необходимой нефти. До тех пор, пока сопротивление носит экстремистский характер и религиозно мотивировано (а также дискредитирует себя как исламистское) некоторые остаточные риски сохранятся и в мегаполисах.

Некогда великие державы и сверхдержавы с переменным успехом преодолели поражение, нанесённое им в 1989–1991 годах, и вновь заявили о себе некоторым (как Россия) или значительным (как Китай) экономическим ростом, благодаря – или как раз вопреки – санкционной политике Запада. В первую очередь, за это время они смогли, используя высокие технологии, развить военный потенциал, примерно равный потенциалу США, а в некотором отношении даже превосходящий его. Кроме того, они являются носителями более националистической идеологии и готовы активно использовать упомянутый потенциал в том числе и для защиты своей власти и зон влияния. И наконец, они играют важную роль, представляя собой противовес эгоистичным великодержавным амбициям мирового жандарма – США, но пока не заявили о своём стремлении к мировому господству, выходящему за рамки их претензий на региональную гегемонию. Именно поэтому для многих развивающихся стран они интересны как партнёры.

Как показал кризис 2007–2008 годов, капиталистическая глобализация достигла своих пределов. Число проигравших за пределами капиталистических метрополий растёт, дестабилизация экономически ослабленных стран на большинстве континентов усиливается. Социальные конфликты вспыхивают и между классами, но важнее всего то, что им находится разрядка в виде религиозных или националистических концепций и движений. Религии, способные вдохновлять большие массы людей и побуждать их к радикальным действия, служат для маскировки властно-политических амбиций. Подобным же образом действует глорификация собственной нации, расизм и ксенофобия. Такая система манипулирования столь же высокоэффективна, сколь и бесчеловечна, и приводит в ужас цивилизованные общества, не способные себя защитить. Социальные конфликты вкупе с гражданскими войнами и государственными кризисами, нередко задуманными или спровоцированными США и их союзниками, как это было в Сомали, Ливии, Афганистане, Сирии, ведут ещё к одному следствию – массовому бегству жителей.

Глобализация стучится в ворота, бьёт крыльями о проволочные заграждения западного мира. Так называемый кризис беженцев в Германии и в Евросоюзе в целом – самое неоднозначный и в настоящее время самый неприятный итог этого процесса. Те, кто не верит в удивительное проявление человечности со стороны обычно скупой на эмоции госпожи канцлер, подумают скорее о заинтересованности немецкой экономики в дешёвой и послушной рабочей силе, об имиджевых кампаниях с целью восстановления репутации Берлина, пострадавшей при отыгрыше Германией роли гегемона в ЕС (следует вспомнить недавнюю драматическую ситуацию с Афинами), но прежде всего при виде такого массового бегства, нарушающего баланс, они ощутят дежавю, причиной которого, вероятнее всего, станут США. Ведь та же стратегия, которая оказалась успешной в случае с ГДР, возможно, подорвёт военный успех коалиции Ассад-Путин-Иран. Без интеллигенции, без среднего класса, без молодёжи Сирия обречена.

Собственно, вся суть проблемы глобализации кризиса заключается в том, что правые и реакционеры пытаются сделать социальные конфликты, возникающие по причине сокращения социальных программ, изменения структуры экономики, увеличения разрыва между богатыми и бедными почвой для возрождения национализма и фашизма. Правые, правоэкстремистские, фашистские идеологии, движения, партии встречаются в западных метрополиях всё чаще. Национализм, ксенофобия, расизм, исламофобия – вот идеальные громоотводы на пути ко всё более неприкрытой диктатуре капитала, которая подрывает основы демократических структур, преобразует их и влечёт за собой перемены к худшему. Остаётся один вопрос: чему история научила партию левых, способны ли они критически взглянуть на собственное прошлое и былую стратегию, переосмыслить собственное отношение к реальному социализму. Характерное для последнего времени «человеколюбие», положительное сама по себе стремление помогать другим, регулярное проведение антифашистских и антирасистских контрдемонстраций, вера в открытые границы для всех, а также в то, что их партия может помочь беженцам, будут в данном ситуации плохим подспорьем. Хуже того, велика опасность подлить масла в огонь врагов демократии и вскоре лишиться поддержки пока ещё космополитически настроенных демократов.

На этом фоне возрождение России и Китая в качестве великих держав приобретает характер катализатора этого кризиса. Это ощущают – зачастую неосознанно, смутно – и левые, и правые. Политика активного вмешательства и изоляции, которую ведут США и их союзники, сдерживает этот процесс так же, как и клятвенные обещания вести неолиберальную политику. Иные, напротив, принимают для себя Россию за ориентир, потому как по отношению к России западные государства проявляли и продолжают проявлять свои притязания на превосходство, и потому, что в России этот гегемонизм столкнулся с сопротивлением, вызывающим удивление Запада и США, сопротивлением, которому им в настоящий момент трудно противостоять.

«Люди, понимающие Россию», такие, как Габриэле Кроне-Шмальц, Петер Шолль-Латур, Томас Фасбендер, Хуберт Зайпель писали и пишут книги на эту тему и стараются критически смотреть на мир39. Не всегда, впрочем, подобные взгляды определяются политической позицией человека. Знаток России и Восточной Европы Йорг Баберовски, с которым едва ли можно согласиться в его переоценке террористической составляющей реального социализма, прав, когда говорит: «Никому не нужен историк, который только возмущается, но ничего не объясняет […]. Моя работа совершенно невозможна без эмпатии. 15 лет я занимался исследованием ада сталинских репрессий. Конечно, возникает симпатия по отношению к жертвам. Но читатели ожидают от историка, что он им объяснит, почему судьбы других людей сложились так, как они сложились, и как сам историк это понимает»40. То же самое касается журналистов и тех, кто считает, то занимается политикой.