Немецкая русофобия и её причины. Хотят ли русские войны?

Исторические факты и причины текущих конфликтов подвергаются искажению. Несмотря на то, что немецкие политики придерживаются антинацистских взглядов и осознают немецкую вину, в них по-прежнему жива ненависть к великой державе на Востоке, которая с помощью многочисленных союзников окончательно разгромила немецкие армии и уничтожила фашистское государство. Некоторые политики как в Германии, так и в новых государствах Восточной Европы, не могут простить герою 1945 года эту победу.

Ничего удивительного, что такие высокопоставленные российские политики, как премьер-министр Дмитрий Медведев, делают из происходящего неизбежные выводы. Слова, прозвучавшие в 2016 году на Мюнхенской конференции по безопасности, были не столько новым вызовом на бой, сколько выражением недоумения, сам факт которого сигнализирует как о наличии серьёзных осложнений во взаимопонимании, так и о том, что возможности, полученные четверть века тому назад, после окончания Холодной войны, остались неиспользованными: «мы скатились, по сути, во времена новой „холодной войны”. Чуть ли не ежедневно нас объявляют самой страшной угрозой то для НАТО в целом, то отдельно для Европы, то для Америки и других стран (и господин [Йенс] Столтенберг [генеральный секретарь НАТО – Шт. Б.]) это тоже только что это продемонстрировал). Снимают пугающие фильмы, в которых русские14 начинают ядерную войну. Я вообще иногда думаю: мы в 2016 году живём или в 1962?

Хотя реальные угрозы, которые существуют в нашем маленьком мире, и это, я надеюсь, вы понимаете, заключаются совсем в другом. Понятие „европейская безопасность” сегодня охватывает гораздо более широкое поле, чем мы привыкли. Сорок лет назад речь шла, прежде всего, о военно-политических отношениях европейских стран. Но сегодня на первый план выходят другие проблемы – устойчивое экономическое развитие, проблемы неравенства, преодоления бедности, беспрецедентная по масштабам миграция, новые формы терроризма, региональные конфликты, в том числе внутриевропейские. Я имею в виду, конечно, Украину и всё ещё неспокойные Балканы, и стоящую на грани национального кризиса Молдавию»15.

Прозвучавшая в этих словах обеспокоенность не была воспринята с пониманием, напротив, она вызвала возражения, обвинения в подстрекательстве к войне и дестабилизации. Для западных государств первостепенное значение имеет не решение проблем, не стремление избежать холодной войны, а обострение конфронтации.

Велика опасность, что мы вновь окажемся на грани войны, вернее, что нас подводят к этой грани, и это спустя всего 70 с небольшим лет после окончания войны, после капитуляции гитлеровской Германии и её союзников, после освобождения. И вновь в этот процесс оказались вовлечены две великие европейские державы – Германия и Россия. Германия, как и 100 лет назад, играет в нём сомнительную роль, поскольку немецкую политику определяют в первую очередь союзнические обязательства, некая нерушимая верность. В своё время это была верность Австро-Венгерской монархии, сегодня – Соединённым Штатам.

Пятьдесят лет назад сведущий публицист Себастьян Хаффнер высказал оценку, которая по-прежнему актуальна и верна в том числе и для нового поколения жителей Германии, проявляющего большой интерес к изучению истории и черпающего большое количество сведений из различных СМИ: «История немецко-русских отношений в период между двумя мировыми войнами [здесь следует заметить: не только в этот период, – Шт. Б.] захватывает сильнее любого романа. Едва ли можно найти другой пример подобных интимно-смертельных хитросплетений между двумя народами. В этом немецко-русском романе испробованы почти все мыслимые варианты отношений, включая сугубые крайности. Тем более непонятно, почему в коллективном сознании Западной Германии отсутствует какое бы то ни было чёткое представление о тех чудовищных событиях, непосредственными участниками и жертвами которых стали представители старшего поколения, ведь эти события и до сих пор оказывают влияние на судьбу молодёжи. У людей есть разве что смутное представление о том, что когда-то существовала старая Россия, немного дикая, чужая, непредсказуемая, но вместе с тем великодушно-добродушная, иногда спасительная соседняя страна»16.

Европейское равновесие Бисмарка от Санкт-Петербурга до Берлина

Да, германско-российская история, отношения между двумя государствами, их конфликты и сотрудничество в течение последних двух с половиной веков существенно повлияли на судьбу обоих государств, а равно и всей Европы. Это были отношения соседей и конкурентов, а зачастую даже смертных врагов, отношения, которые вплоть до семидесятилетнего периода существования Советского Союза складывались между феодально-абсолютистскими, а в первую очередь капиталистическими, империалистическими конкурентами в борьбе за господство, по меньшей мере, в Европе. Правда, в течение долгого периода интересы обеих стран пересекались лишь незначительно. Укрепление Германской империи как национального государства и экспансия Российской империи на Восток были независимыми друг от друга процессами. Да, своими победоносными действиями в освободительных войнах с Наполеоном 1813–1815 годов Россия способствовала избавлению от иностранного господства и развитию немецкого национального движения. Царь Александр I, в честь которого одна из берлинских площадей с 1805 года и по сей день носит название Александерплатц, был известен немцам, поскольку своей успешной борьбой с французским императором позволил Пруссии выйти из-под влияния Франции и освободиться от французской оккупации. Для многих немецких княжеств, да и для простых граждан, Александр I стал олицетворением освобождения от иноземного ига.

Таурогенская конвенция от 30 декабря 1812 года и вступление казаков в Берлин семь недель спустя, возможно, стали началом немецко-русского (вернее: прусско-русского) братства по оружию. По крайней мере, такова легенда, повествующая о предыстории братства по оружию Национальной народной армии и Советской армии во времена ГДР, легенда, которая укрепляла дух военнопленных немецких солдат и офицеров национального комитета «Свободная Германия», мечтавших ночами о свержении гитлеровской банды и установлении в Германии демократии.

Даже объединение Германской империи, силовым путем осуществлённое рейхсканцлером Отто фон Бисмарком, было встречено Россией благосклонно. Баланс сил между Францией, Великобританией, Австро-Венгрией, Россией и Пруссией/Германий был в интересах обеих держав. Соответственно, тайный «договор перестраховки», заключённый в 1887 году между двумя странами, гарантировал взаимный «благожелательный нейтралитет» в случае внутриевропейских конфликтов, и, в частности, признание интересов России на Балканах и на Босфоре17. Таким образом, обе державы получали желаемую свободу действий во внешней политике. «Железный канцлер», безусловно, не был мирным канцлером и не ставил своей основной целью установление вечных дружеских отношений с Россией, но он заботился о правильном понимании интересов Пруссии/Германской империи и считал себя, прежде всего, политиком, реально смотрящим на вещи. Тайный договор с Россией – а Бисмарк, очевидно, понимал реакционный характер этого государства и серьёзно относился к русскому национализму – пожалуй, стал вершиной его политики в отношении России.

Ещё в начале своего политического пути, во время Крымской войны, которую западные державы вели вместе с Османской империей против России в 1853–1856 годах, Бисмарк предупреждал о том, что не следует втягивать Пруссию в эти интриги. Он не был заинтересован в раздроблении восточного соседа, чего требовали в то время от прусского правительства. Будучи представителем Пруссии в бундесрате18 Франкфурта-на-Майне, он воспрепятствовал участию немецких войск в Крымской войне, хотя Австрия очень этого желала. В своей книге «Мысли и воспоминания» Бисмарк повторил свои былые аргументы, которые, очевидно, долгое время будоражили его память: поскольку «мы сами не имеем абсолютно никакой причины воевать с Россией и […] у нас нет в восточном вопросе никаких интересов, которые оправдывали бы такую войну или хотя бы необходимость принести в жертву наши давние дружеские отношения к России. Наоборот, всякая победоносная война против России при нашем – её соседа – участии вызовет не только постоянное стремление к реваншу со стороны России за нападение на неё без нашего собственного основания к войне, но одновременно поставит перед нами и весьма рискованную задачу, а именно – решение польского вопроса в сколько-нибудь приемлемой для Пруссии форме. А раз наши собственные интересы не только отнюдь не требуют разрыва с Россией, но скорее даже говорят против этого, то, напав на постоянного соседа, до сих пор являющегося нашим другом, не будучи к тому спровоцированы, мы сделаем это либо из страха перед Францией, либо в угоду Англии и Австрии. Мы взяли бы на себя роль индийского вассального князя, который обязан вести под английским патронатом английские войны, или роль корпуса Йорка в начале войны 1812 года, когда обоснованный в то время страх перед Францией заставил нас быть её покорным союзником»19.

Эти заботы Бисмарка не потеряли актуальности и по сей день. В 1890 году он был снят с должности Вильгельмом II – «политиком мирового масштаба» – и отправился на покой. Ещё при его жизни стало ясно, что империализм не нуждается в его жонглировании пятью мячами, то есть державами (Пруссией, Австрией, Англией, Францией и Россией). Тонкую, продуманную, основанную на равновесии архитектуру безопасности, созданную стареющим рейхсканцлером Бисмарком, его преемник легкомысленно разрушил ради открывающихся глобальных перспектив. Не удивительно, что в своём замке Фридрихсру, отойдя от дел, Бисмарк вновь и вновь воскрешал в мемуарах свою прежнюю политику баланса интересов с Российской Империей: «В 1870 году мы с готовностью поддерживали политику России, помогая ей освободиться от ограничений на Чёрном море, наложенных на неё Парижским трактатом [мирный договор по итогам Крымской войны, невыгодный для России – Шт. Б]. Эти ограничения были противоестественны; запрет свободного плавания у собственных берегов на длительный срок был нестерпим для такой державы, как Россия, ибо он был унизителен. К тому же – как прежде, так и теперь – не в наших интересах препятствовать России расходовать избыток своих сил на Востоке; мы должны радоваться, когда при нашем положении и историческом развитии мы встречаем в Европе державы, с которыми у нас нет никаких конкурирующих интересов в политической области, и к таким державам по сей день относится Россия. С Францией мы никогда не будем жить в мире, с Россией у нас никогда не будет необходимости воевать, если только либеральные глупости или династические промахи не извратят положения»20.

В настоящее время по сети ходит вымышленное письмо канцлера к его коллеге [имеется в виду канцлер Ангела Меркель – прим. переводчика]. В письме подробно развиваются эти аргументы, говорящие в пользу мирного сосуществования Германии и России. Очевидно, русский анонимный автор, написавший этот текст, уловил дух времени и выразил позицию и консерваторов, и левых, когда вспомнил князя и его аксиому «никогда не воюйте с Россией»21. Сегодня пророссийские сентенции старого канцлера, несомненно, переживают своё второе рождение в правоконсервативных кругах, прежде всего в «Альтернативе для Германии» (AfD), которые не верят в Германию как мирную сверхдержаву. Концепцию «договора перестраховки» рекомендуется взять на вооружение. В принятых AfD тезисах к внешнеполитической концепции партии Александр Гауланд советует: «Отношения с Россией всегда должны быть предметом нашего особого внимания. Мы, немцы, иногда забываем, что в решающие моменты немецкой истории Россия поддерживала Германию и спасла Пруссию от гибели […]. Когда Бисмарк был послом Пруссии в Петербурге, его однажды спросили, хотел бы он остаться в России на всю жизнь, на что получили взвешенный ответ: „Конечно же, нет. Но, тем не менее, можно сохранять дружеские отношения с государством, внутреннее устройство которого не вполне отвечает твоим личным представлениям”. В наших отношениях с Россией мы должны вернуться к тому беспристрастию, которым обладал Бисмарк»22.

Ставшая вновь заметной в наши дни, но отнюдь не новая особенность германских отношений с Россией (и с Советским Союзом) заключается в том, что необходимость их сохранить, желание сотрудничать и жить в мире, а не воевать, объединяли и объединяют представителей левых и правых, консерваторов и пацифистов. Это связано с размерами, политическим, экономическим и военным значением восточного соседа. У обеих стран и их народов есть общие интересы, и немецкая сторона осознаёт, что дружеские отношения с другими державами могут придать ей дополнительное влияние и маневренность. Такие взгляды, собственно, как и общность позиции разных политических сил по отношению к необходимости диалога с Россией, не всем понятная и не для всех желательная, совершенно точно не приносят никакого вреда. Сегодня, когда самые разные политические силы выходят вместе на демонстрации против войны, их начинают предостерегать от «третьего пути». Следовало бы задаться вопросом: в чьих интересах помешать людям высказывать правильные взгляды, общие как для правых, так и для левых?

Очевидно, что помимо рассуждений о нехорошем душке, идущем от такой общности взглядов, в ход идут и рассуждения об особенностях самой сути идеи. И отсылки к Бисмарку, безусловно, всегда преследуют конкретные цели. Он выступал за создание немецкого национального государства силовым путём. Об образовании этого государства было торжественно объявлено в оккупированном Версале. Зеркальная галерея дворца сверкала блеском начищенного оружия и касок: провозглашение императора произошло под звон оружия. Это было рождение империи, которая сознательно и жестоко отвергла демократический путь революции 1848 года, и, что немаловажно, имела непосредственное отношение к первой классовой войне против пролетариата, стремящегося к власти – Парижской коммуны. Бисмарк – рейхсанцлер, внутренняя политика которого была направлена против социал-демократов, либералов и католиков, вместе с тем сочетая в себе элементы репрессий с новаторской, опережающей своё время социальной политикой – выступал в интересах поддержания власти и против рабочего движения. И хотя позиция Бисмарка по отношению к России была похвальной, а политика предполагала отказ от всякой идеологии в качестве основы государственного курса (так называемая «реальная политика»), но в проблемных ситуациях канцлер был готов решительно применить военную силу. В конце концов, его симпатии были прежде всего на стороне реакционной, абсолютистской России, чьи основные заслуги перед Германской Империей, а прежде перед Пруссией, заключались в ведении на территории Европы антиреволюционной борьбы – борьбы против последствий Французской революции, а также борьбы против польских и венгерских повстанцев.

Намного более противоречива позиция тех консерваторов и правых экстремистов, которые полагают для себя возможным сослаться на эту политическую программу. Немецкое национальное государство и национализм, даже шовинизм Первой и Второй мировых войн, прежде всего, из-за фашистской практики уничтожения народов давно утратили видимость невинности, которой в действительности они никогда не обладали. Сегодняшняя европейская политика и враждебное отношение к иностранцам являются следствием лидерских амбиций свободной Германии, вновь ставшей "нормальной", и ставит своей целью превосходство и чистоту нации – означая, таким образом, опасность возвращения к губительному прошлому. Вступать в союзнические отношения с этими силами, выдающими себя за демократические, с учётом их прошлого и проводимой ими политики исключительности и дискриминации, нельзя. Воплощением таких реакционных убеждений является «Альтернатива для Германии». Представители этой партии не всегда в состоянии скрыть под маской демократии своё властолюбие, притязания на ведущую роль в Германии, ксенофобию и пренебрежение демократическими принципами. Не говоря уже о существовании таких фашистоидных сил, как Пегида, «За Германию» и т.д., или откровенно неофашистских, как, к примеру, НДПГ, которые агрессивно выставляют на публику эти «немецкие пороки».

Следует, тем не менее, отдать должное реализму Бисмарка, который своими действиями показал, что и политика, основанная на капитализме и национализме, может сама себя держать в узде, соотнося свои интересы с реальным положением дел. Таким образом, критика политики Бисмарка в связи с его силовым путем объединения Германии и реакционными репрессиями внутри страны хотя и справедлива, но, по меньшей мере, неуместна, если единственной её целью является шельмование Бисмарка как реалиста и сторонника разумной политики по отношению к России. «И внешнюю политику Бисмарка нельзя брать за образец (во всяком случае, когда имеешь дело с таким манипулятором, как Владимир Путин)»23, – так высказался один обозреватель либеральной берлинской газеты «Тагесшпигель».

Бисмарка и Путина разделяют полтора столетия, но оба они властные и реально смотрящие на вещи политики, понимающие опасность войны между Германией и Россией. Никто из них не является «демократом чистой воды» (причём не ясно, что вообще следует понимать под термином «демократия»), но у них обоих больше понимания ситуации и проницательности, чем у ярых приверженцев якобы бескорыстной и действующей вне всякой идеологии западной «общности, основанной на сходных ценностях».

Чувства, опасения, интересы

Без сомнения, любопытно и полезно было бы рассмотреть под микроскопом образы двух врагов, «русских» и «немцев», подробнее проанализировать разные национальные характеры, влияющие на те или иные действия или реакции. Тут терпеливая, неприхотливая, сердобольная, не пьянеющая, но, вместе с тем, вспыльчивая душа русского народа, там – педантичные, предпочитающие научный подход, правильные, по-прусски вымуштрованные немцы24. Ещё более интересны взаимные наблюдения и размышления представителей интеллигенции, основывающиеся как на национальных характерах, так и на мнимых интеллектуально-философских притязаниях противоположной стороны: пангерманизм против панславизма, организованность против необузданной силы25.

Немцам нравятся авторы, писавшие о русской душе – такие как Фёдор Достоевский, а ещё больше Лев Толстой; они проявляют интерес к музыке Петра Чайковского, к вечной «Песне донских казаков» («Donkosakenlied» – название популярного западногерманского фильма конца 1950-х годов), к гортанному голосу Ивана Реброва или к трогающему до слёз, но всё же антикоммунистическому «Доктору Живаго» Бориса Пастернака, льстившего русской душе. Всё это находило своё отражение и во времена масштабного противостояния, наслаивалось на текущие идеологические и политические конфликты.

Не в последнюю очередь следует отметить и заимствования, сделанные у противоположной стороны силами, выступавшими за политические изменения, модернизацию своего общества. Это были силы как из левого, так, отчасти, и из правоконсервативного лагеря. Они наблюдали за всеми переломными периодами и сторонниками этих перемен в другой, не такой уж далёкой стране. Этот взгляд в историю возвращает нас во времена до 19 века – времена Ганзейского союза и орденских рыцарей, завладевших землёй на Востоке. Необходимо вспомнить и об «окне в Европу», которое считали необходимым для своей страны Пётр I и Екатерина II, о приглашении в Россию немецких ремесленников и крестьян. Русское служилое дворянство зачастую пополнялось из числа немцев и остзейских немцев, поэтому социальные конфликты в России снова и снова – в том числе в период Первой мировой войны – подогревались германофобией. В то же время обе страны предоставляли убежище тем, кто бежал от социальных и политических конфликтов и войн.

Всё это подтверждает, что рассмотрение национальных характеров, культур и духовных устремлений, без сомнения, важно. Но, когда речь заходит о таких крупных исторических конфликтах, как те, что начались после 1914 года, одного такого подхода оказывается недостаточно. Критики скажут, что национальный характер относится скорее к области фольклора, его изучение связано с действием по наитию и толкованию наугад. Но помнить о нём важно, когда необходимо учитывать мысли, действия людей, элит и масс.

Однако исторический опыт доказывает, что, приписывая объекту какие-либо свойства, можно легко манипулировать представлениями о нём: только что был добродушный – а теперь жестокий русский. Была величественная ширь русской степи – стала бесконечная дорога в плен или из плена…

В этой книге говорится о ключевых событиях в немецко-российско-советской политике, вписанной в более широкий глобальный контекст26. В конце XIX – начале XX века ведущую роль в Европе играли Великобритания и Франция, а с окончанием Первой мировой войны на первый план вышел игрок, имеющий решающее значение и сейчас – Соединённые Штаты. Влиятельный американский политолог польского происхождения, советник президентов и временный глава совета по национальной безопасности Збигнев Бжезинский в 1990-е годы разрабатывал стратегические сценарии мира, в котором будет доминировать одна держава, США. Даже после победы в Холодной войне обеспокоенный взгляд Бжезинского по-прежнему был устремлён на Россию и Китай. К его позиции действующий американский президент крайне серьёзно относится и сегодня.

Даже в 90-е годы несмотря на то, что Россия была крайне ослаблена, а её президент Борис Ельцин придерживался в основном прозападной политики, страх перед возрождением России преобладал. Чтобы этого избежать, нужно было не позволить России окрепнуть, держать её подальше путём западной интеграции бывших советских республик и восточноевропейских соседей и, по возможности, втянуть её в азиатские конфликты.

Уже тогда Украине отводилась особая роль. По словам Бжезинского, «Украина – новое и важное пространство на евразийской шахматной доске, геополитическая ось вращения и центр тяжести, поскольку одно лишь её существование как независимого государства способствует преобразованию России. Без Украины Россия больше не является евразийской державой. Тем не менее, она может стремиться к статусу империи, но тогда, вероятно, станет преимущественно азиатским государством, вовлечённым во все мучительные конфликты с бунтующими жителями Центральной Азии, не желающими мириться с утратой недавно обретённой независимости своих стран и получающими поддержку от других исламских государств на юге»27.

Бжезинский считал, что любая демократизация и экономический рост России при поддержке Запада неблагоприятны для США, поскольку всё это, как полагал стратег, вновь подстегнёт великодержавные амбиции России и позволит ей конкурировать с западным миром, а точнее с Соединёнными Штатами.

Средство против этого нашлось: бывшие части Советского Союза и блока советских государств следует стравить друг с другом. Но политический стратег пошел ещё дальше, коснувшись отношений Германии и России. «И Франция, и Германия недостаточно сильны, чтобы строить Европу согласно своим представлениям или решать с Россией вопросы, связанные с определением географических границ Европы. Это требует энергичных, сосредоточенных и решительных действий Америки, особенно по отношению к немцам, с тем чтобы определить размеры Европы и справиться с такими щекотливыми – особенно для России – проблемами, как возможный статус прибалтийских государств и Украины внутри союза европейских государств»28.

Такое заявление согласуется с названием книги Бжезинского, которое в оригинале звучит как «The Grand Chessboard» («Великая шахматная доска»): государства подобны шахматным фигурам в руках глобального игрока, США.

Всё верно, решающее значение для ситуации имели и имеют не только немецкие интересы. Скорее следует задаться вопросом о политическом значении немецкого государства или государств, об их обязательствах и заботе о собственных, отнюдь не скромных и не оборонительных интересах. Это имело значение 100 лет назад, важно и сегодня.

Как в прошлом, так и в настоящем лица, находящиеся у власти, хорошо знают, чего хотят, и когда их друзьям приходит время стать врагами – момент этот наступает, стоит речи зайти о власти и влиянии. Государства являются лишь инструментами правящих кругов (ранее их называли классами), у государств нет друзей, у них есть интересы.

Накануне Первой мировой войны начальник Большого Генерального штаба Хельмут фон Мольтке-младший заверил своего австро-венгерского коллегу в нерушимости союза Германии и Австро-Венгрии в конфликте с Сербией и Россией. Он предупредил, однако, что причина войны должна быть понятна немецкой общественности: «По-прежнему я считаю, что в Европе рано или поздно должна начаться война, в которой в первую очередь столкнутся германцы со славянами. Подготовиться к ней – обязанность всех государств-знаменосцев германской духовной культуры. Но напасть должны славяне»29. Во время войны нужны были не столько «знаменосцы германской духовной культуры», сколько военные и промышленные магнаты, видевшие на востоке все шансы для расширения своей власти и новых прибылей.