Рыцарь, красавица, чудовище, шут. Съешь сердце – получишь любовь

– Я как раз приготовил завтрак, – доктор Гаштольд указал в направлении кухни, откуда доносились манящие запахи свежего хлеба, мяса и пряностей. – Он уже ждет тебя.

Уилл кивнул. Он не успел поесть перед выходом, практически не спал, провел всю ночь в раздумьях над делом Сердцееда. Дорога заняла больше двух часов, он был не против подкрепиться – благо доктор Гаштольд всегда баловал его чем-нибудь вкусным…

Когда за обеденным столом специальный агент Гатти увидел уплетающего скрембл Серрета, он опешил.

– Привет, Уилл! – воскликнул тот с набитым ртом. – Ты как раз вовремя!

Доктора Гаштольда позабавила реакция Уилла, он улыбнулся тонкими губами, указал на накрытый стол и свободное место для гостя.

– Я предложил Аллексу остаться на ночь после вчерашнего мероприятия, его стойкости остается только позавидовать, – пояснил Лукас Гаштольд.

– Очень любезно с вашей стороны, доктор Гаштольд, – отозвался Серрет, откусывая от багета. – Даже не знаю, что бы я без вас – и без вашей заботы – делал!

Он не лукавил, он, действительно, был благодарен. После званого ужина, когда Аллекс уже переоделся в свой привычный наряд и шел к выходу, а обслуживающий персонал был распущен по домам, доктор Гаштольд окликнул его.

– Поистине сумасшедший вечер, агент Серрет, – произнес он.

– Не могу поверить, что он закончился, – ответил Аллекс.

– Вы голодны? Я не видел, чтобы вы делали перерыв во время работы.

Аллекс пытался понять намерения Гаштольда, но пока не находил причин для беспокойства. Он любит кормить людей… В этом не было ничего предосудительного.

– Я попробовал пару закусок, не смог устоять, – пожал плечами юноша. – Это нечто, я такого в жизни никогда не ел… Но если вы предлагаете мне поужинать, я пас, – добавил он. – До Куантико долго добираться, я завтра превращусь в зомби, если не успею поспать хотя бы пару часов.

Темные глаза доктора Гаштольда смотрели не отрываясь, Аллекс на мгновение ощутил себя голым… Уилл Гатти неспроста игнорирует подобного рода внимание.

– Вы можете остаться здесь на ночь, с утра придет Уилл, вы как раз обсудите с ним все, что нужно, не теряя времени на дорогу.

Аллексу было нечего возразить.

– Это меняет дело, – кивнул он. – Спасибо!

Аллекс без стеснения налегал на угощения, сидя с торца длинного обеденного стола пустого зала, доктор Гаштольд прибирал посуду, отдавая короткие поклоны на периодические восторженные восклицания юноши, ходил по дому, не смущая гостя своим присутствием. Потом Аллекс лег спать на кушетке в гостиной, с полным желудком, гудящими от усталости ногами, ноющей поясницей.

Утром доктор Гаштольд вновь его кормил. Со своей взлохмаченной копной каштановых волос Аллекс походил на зверька, которого можно приручить только лаской и горячей едой, он отзывался на хорошее отношение, как чуткая дека музыкального инструмента… Агент Серрет работал челюстями, еда исчезала с тарелки с немыслимой скоростью, будто внутри юноши была бездонная пропасть.

Уилл ел с аппетитом, но медленнее. Аллекс не досаждал ему беседой, дожидаясь окончания трапезы, несмотря на нестерпимое желание поделиться, наконец, своими соображениями о прошлом вечере, доктор Гаштольд молчал и наблюдал за ними, едва различимо улыбаясь своим мыслям.

В ту же секунду, как агент Гатти положил приборы на тарелку, Аллекс спросил:

– Я правильно понимаю, доктор Гаштольд в курсе всех деталей расследования, и мы можем обсуждать при нем дело Сердцееда открыто?

– Да, – ответил Уилл в кружку.

– Я провел весь вечер в гуще событий, но среди гостей я не увидел никого, кто бы подходил под портрет. Нарциссы, садисты и даже перверты – были, но качка с булимией среди них не было.

Он посмотрел на Лукаса Гаштольда с приглашением к комментарию, тот склонил голову чуть набок, будто в раздумьях: говорить или нет то, что на уме.

– Я тоже склонен считать, что среди вчерашних гостей нет Сердцееда, – отозвался он. – По крайней мере по тому описанию, которым располагает следствие.

Уилл смотрел в сторону и кусал губы.

– Я не могу поставить на место одну деталь, – начал он. – Он убивает из ненависти к женщинам, обеспеченным и привлекательным; он полон ярости, которую можно заглушить только поеданием их внутренностей, изнывает от беспокойства, которое уходит только от ощущения наполненности; он силен физически и упивается своей властью над жертвой. Он делает шоу не для тех, кто увидит труп, он накрывает стол для трапезы, но не ждет семью – которая его отвергла… Он ждет друга – и при этом ест сам.

Аллекс прищурился.

– Друга?

– Да. Того, кто придет на ужин. Как если бы их было двое – один готовит, второй ест.

– Но друг не приходит, и он начинает без него?

Уилл задумался.

– Нет. Не пойму. Друг приходит – и сжирает угощение, жадно, грубо, с нетерпением вскрывает подарок, рвет обертку… А тот, кто готовил, осторожен, спокоен, не оставляет следов.

Доктор Гаштольд заговорил, когда Уилл и Аллекс посмотрели на него.

– Диссоциативное расстройство идентичности достаточно редкое заболевание, – изрек он. – Чаще это, все же, лишь совокупность психологических защит, вытеснение, частичная амнезия, состояние экзальтации. Если внутри убийцы живут две личности, найти его будет сложнее – он может скрываться под любой личиной, особенно если тот, кто делает грязную работу, чтобы ублажить другого, отдает себе отчет в действиях и не допускает ошибок.

Его рука в теплой, влажной полости грудной клетки, кровь стекает между пальцев, щекочет кожу, сердце словно еще пульсирует в ладонях, губы касаются гладкой, скользкой, солоноватой, маняще пахнущей плоти. Язык ощущает рельеф мелких борозд, упругую мышечную ткань, зубы надавливают, впиваются в нее, чувствуя сопротивление, на короткий миг рот обволакивает слюной вперемешку с непрожеванным куском брызжущего соком мяса. Оно наполняет глотку, проскальзывает вниз, дыхание перехватывает, звон в ушах нарастает, на грудь по подбородку и шее стекают алые ручейки, живот пульсирует от смутной, фантомной боли…

Уилл резко выдохнул, тряхнул головой. Руки его упирались по обе стороны от тарелки, спина покрылась испариной под клетчатой рубашкой и пуловером, ноги непроизвольно дернулись под столом.

Еще мгновение – и он бы возбудился, кровь отхлынула и вновь прилила к лицу, волосы на руках встали дыбом. Их двое… в одном.

– Он кормит его, – тихо произнес Уилл, Аллекс таращился на агента Гатти с благоговейным ужасом. – Он хочет с ним подружиться.

– Зачем ему дружить с тем, кто жрет людей?

Серрет бил не в бровь, а в глаз… Действительно, зачем?

Уилл не знал ответа, потому и мучился всю ночь накануне, не мог разгадать головоломку. Друг, которого он боится, друг, которого он боготворил – и не хочет отпускать… Или хочет привязать к себе.

– Как он выглядит, Уилл? – спросил доктор Гаштольд.

Он плохо представлял себе его внешность, лицо было как в тумане – даже если он воображал, что смотрит в зеркало. Он не знает, кто он… Или знает – и бежит от себя.

Уилл засопел, пот выступил на лбу, каштановые локоны потемнели и прилипли к лицу.

– У него дисморфофобия. Он думает, что он чудовище, – не сразу ответил специальный агент Гатти. – Он…

– Демон! – ахнул Аллекс, по-прежнему не сводя глаз с Уилла. – Он думает, что он демон! Он кормит демона!

Тот не разделял энтузиазма и радости юноши, он был угрюм и огорчен. Человек, идущий на зверские убийства, методично продумывающий каждый свой шаг, чтобы угодить чудовищу внутри него, был ему неприятен… Однако боль и отчаяние, с которыми Сердцеед трепетно готовил обед для «друга», пробирали до костей – преступник был болен, его разум извратил логику, вписав в картину мира оправданную жестокость и необходимость в принесении жертвы, задыхаясь в одиночестве.

– Во многих культах есть традиции принесения даров демону, в том числе, и для установления связи с ним, слияния с ним – и для этого есть инструменты условной диссоциации. Надень маску зверя – стань зверем, нарисуй на камне глаза – сделай его живым, убей врага – забери его душу. Съешь сердце – получишь храбрость, съешь сердце – получишь любовь… Среди моих пациентов – и вчерашних гостей вечера – нет тех, кто бы был готов идти на подобные меры – даже если бы на словах перспектива отдаться демону прельщала их.

Личность убийцы казалась фантастической и парадоксальной. Качок-дисморфофоб с оральной фиксацией, держащий обиду на женщин элитного квартала Балтимора, желающий дружить с демоном внутри него… Демон неаккуратен и несдержан, сам преступник расчетлив и спокоен. Всех жертв объединяло привилегированное положение, у всех четверых был определенный фенотип крашеных светловолосых блогеров-домохозяек – слишком распространенный, чтобы понимать специфику выборки.

Наказание бессердечной привлекательной женщины было метафорой, Сердцеед мог быть отвергнутым поклонником или завистником. Записи доктора Гаштольда могли пригодиться лишь ради справки, в первых трех преступлениях убийца обошелся и без них.

– Мы все время искали среди тех, кто обитает в этом районе, – молвил Уилл. – Среди знакомых жертв, среди знакомых доктора Гаштольда. Но что, если это мог быть кто угодно – и он выбирал их случайно?

Специальный агент Гатти утверждал, что Сердцеед соблюдал семейную традицию собираться за обеденным столом как правило этикета – до тех пор, пока не залезал на стол с ногами и не начинал кромсать жертву. Они единогласно решили, что преступник – представитель обеспеченного сословия, сосед ничего не подозревающих бизнесменов, артистов, успешных стоматологов и психиатров…

Он проникал в двери, используя копию ключа, отключал сигнализацию кодом, носил дорогую обувь – судя по следам отпечатков крови на месте преступления, – но был небрежен в экстазе, когда жертва была уже мертва – от удушения – и водружена на стол. Его никто не видел ни до, ни после – словно он был невидимкой, призраком.

Все жертвы вели одинаковый образ жизни – с йогой по утрам, поздним завтраком, процедурами красоты и зрелищными мероприятиями, прогулкой с детьми и семейным ужином – с обязательной демонстрацией своих кулинарных талантов в соцсетях.

Жертвы были знакомы между собой – если верить их соцсетям, в которых они взаимно ставили отметки под публикациями, – но это не означало дружбу или даже приятельство…

Но по ним можно выстроить хронологию, понять больше об их ежедневной рутине, чем сказали о жертвах их мужья.

– Я еще раз сопоставлю их соцсети, ходили ли они на одни вечеринки или выставки, – сказал Аллекс. – Если между ними не будет ничего общего, мы начнем искать среди курьеров и клинингового сервиса, и так, пока не увидим закономерность.

Уилл уже не был так самонадеян. Этот Сердцеед как будто самозванец…

Его по-прежнему мутило, он передернул плечами.

– Ему неуютно в своей шкуре, – произнес специальный агент Гатти, – и потому он хочет воплотиться в кого-то другого.

– Я помогу найти то, во что он хочет воплотиться, – заявил доктор Гаштольд, глядя на Уилла Гатти, дожидаясь, пока тот посмотрит на него в ответ. – Мифический ли это персонаж или выдуманный им самим – он определяет действия и мотивы.

6. Лесная куница

[Соединенные Штаты Америки, Балтимор, Резервуар-Хилл]

Осеннее солнце в зените наблюдало за Балтимором, небо было ясным и синим, Аллекс решил прогуляться вдоль особняков, выстроенных в ряд на уютной улице, засаженной дубами в рамках городской программы озеленения. Четыре жертвы ходили теми же дорожками, небрежно парковали автомобили вдоль узкого тротуара, щурились от яркого полуденного света, пакетиком собирали с газонов какашки своих крошечных собак… Рядом с их домом – уютные кафе и ресторанчики, лавки фермерских продуктов и барбершопы, даже психиатр живет в двух минутах ходьбы!

«Нет, все же, пациенты доктора Гаштольда тут ни при чем, – размышлял Аллекс, поправляя на плече лямку рюкзака со сменной одеждой официанта. – Уилл сказал, Сердцеед в ярости, в отчаянии, которая копилась годами…»

Чуть позже он отправится в офис, к оставленному там рабочему компьютеру, чтобы собрать сведения об обыкновенном дне местной домохозяйки. Смартфона у Аллекса не было, он разбил последний около месяца назад – когда устройство неудачно столкнулось с кулаком задерживаемого преступника. Предыдущие он ронял при активном движении, падениях, или экран просто в один прекрасный день трескался… Кнопочный телефон был надежнее, он умел звонить и отправлять текстовые сообщения, им при желании можно было забивать гвозди или в кого-нибудь кинуть. Единственным минусом было отсутствие камеры – чтобы фиксировать улики на месте.

Длинный черный, с полированными боками автомобиль, притормозил у тротуара на противоположной стороне улицы, солнечные блики отразились от тонированных стекол. Типичная ситуация буднего дня, водитель люксового электромобиля – с претензией на заботу об экологии – выходит из салона, обходит капот, отворяет заднюю дверь… Золотые волосы пассажира, ловко выскользнувшего наружу, Аллекс заметил сразу, боковым зрением, и только мгновение спустя осознал промелькнувшую в уме ассоциацию.

Вильгельмина Густавссон кивнула водителю, дала знак ожидать в машине, прямая спина в пальто цвета грозового неба, надетого поверх бежевой толстовки с капюшоном, направлялась к крыльцу продуктового супермаркета.

Ноги сами потянули агента Серрета вслед за ней, он уже переходил дорогу, когда осознал, что причину – о пользе следствию – он начинает выдумывать искусственно.

Через несколько секунд он уже отворял дверь, выпуская выходящих на крыльцо мать с двумя детьми и забитой продуктами тележкой, затем заходил внутрь, мимо охранника, глядящего на него так, словно он уже что-то украл.

Охранник был крупным, с фигурой бодибилдера, однако Аллекс прекрасно понимал, что от журнальной картинки с конкурса мужской красоты может быть мало толка – они неповоротливы и не знают даже базовых приемов, их работа быть пугалом, впечатляющим фасадом.

Золотоволосая мисс Густавссон мелькнула в пролете прилавков с печеньем и скрылась из виду, Аллекс направился туда же. Чем та отличается от домохозяйки, заботы которой – поддерживать образ счастливой семьи на публике, быть красивой и изредка выходить в свет, работать – как правило, в творческой профессии – только тогда, когда хочется? Она так же будет катить тележку с продуктами, набирать в нее все, что приглянется, не снимет солнечных очков даже в зале магазина… Готовит за нее повар, водитель довозит ее даже за два квартала от дома, удивительно, что тележку катит не телохранитель или помощник.

Аллекс шагал вдоль стеллажа, изредка выглядывал в промежутки между полками, мисс Густавссон шла параллельно с непроницаемой физиономией. Лицо, как и прежде, с ровным тоном и без румянца на скулах, волосы лежат идеально, но свободно, одна светлая прядь чуть выбилась на лоб, и девушка тут же ее поправила… Серо-голубые глаза скрываются за солнечными очками, Аллекс не может понять, когда та все же смотрит в его сторону, но продолжает таращиться. В него, как назло, уже въехала какая-то бабка в красном берете, на повороте проехали колесом тележки по ботинку, когда он зазевался, наблюдая, как мисс Густавссон берет с прилавка воду и внимательно читает состав.

В паре десятков ярдов раздался странный грохот, агент Серрет и Вильгельмина одновременно повернули головы к источнику шума.

– Это ограбление! Всем лечь на пол! Давай сюда деньги, иначе я прострелю тебе башку!

Крики и возгласы испуганных зрителей были соответствующим сопровождением, Вильгельмину словно парализовало, рука сжалась вокруг пластика бутылки, но ни один мускул не дрогнул на бледном лице.

Как же ей не везет! Теперь Феб ее и в магазин одну не будет пускать, только с сопровождением! Проклятый придурок, неужели не мог найти другого магазина, не мог прийти грабить в другое время?!

То, что у обычных людей входило в ежедневную рутину и было в порядке вещей, Вильгельмине доставалось с боем: пройтись в одиночестве вдоль прилавков, прогуляться по парку, сходить в кофейню в перерывах между съемками – для воспитанницы Феба де Лавендера непозволительная роскошь. Любимая, дорогая, но все же кукла… Феб контролировал все ее передвижения, мог проверить телефон – даже не скрывая своей вседозволенности, – знал обо всех ее знакомых и коллегах, выбирал ей гардероб.

Вильгельмине несказанно повезло, что против худи оттенка кэмел и синего пальто – из последней коллекции Берберри с фирменным клетчатым принтом на подкладе, – Феб не имел ничего против, и можно было надеть что-нибудь менее формальное.

Иногда Вильгельмина ощущала себя неблагодарной сукой, последней предательницей, когда переставала ценить комфорт и удовольствия, которые мог себе позволить не каждый. Далеко не каждый… Однако цена за рабство была высока.

«Другим хуже, чем мне…» – успокаивала себя она. Она была вежлива со всеми, дружила со всеми вне зависимости от положения – как можно дружить, если приходится скрывать одну маленькую деталь, определяющую все ее существование… Она ощущала себя самозванкой на празднике жизни, мертвецом, не способным понять радость, страсть и беззаботность, вкус свободы и простого бытия. У нее это украли – и убедили, что она продала душу, за гроши, за бесценок, в то время как продали ее саму без ее на то желания.

Агент Серрет встрепенулся, тело напряглось, превратилось в упругую пружину, во взведенный курок. Он был похож на дикого зверька, учуявшего опасность, принимающего решение в считанные секунды – атаковать или бросаться наутек. Вильгельмина пыталась понять, кого тот ей напоминает… Лесная куница! Каштановая шкурка, темные глаза-бусинки, острый нос и пушистый хвост.

Куницы – хищники. Вильгельмина еще не успела сообразить, что последует дальше, а агент Серрет уже бесшумно положил рюкзак на пол и начал плавно двигаться в направлении грабителя по противоположную сторону от прилавка, ноги его ступали бесшумно.

Их было не видно, они оба обладали тем уровнем слабоумия и отваги, чтобы не пригнуться, а с любопытством выглядывать из-за товарных рядов.

Кассир скрипела денежным ящиком, выкладывала купюры на стол, охранник с красным от натуги лицом, лежал, зажав уши, посреди открытого пространства зала. Грабитель в белой пластмассовой маске, закрывающей все лицо, стоял напротив, в вытянутой вперед руке ходил ходуном пистолет.

– Что ты возишься, овца! Живее!

Оружие качнулось, кассир взвизгнула, по толпе застывших зевак пробежал ропот и писк. Если она и нажала тревожную кнопку, преступник уйдет раньше, чем прибудет полиция.

Вильгельмина в недоумении едва не открыла рот, лишь сняла очки и убрала во внутренний карман, когда Серрет вышел из-за прилавка, мимо лежащих на полу, дрожащих в ужасе тел, тем самым обнаруживая себя. Кто-то уже ревел в панике, прячась за тележкой, кто-то снимал происходящее на камеру смартфона, снизу, растянувшись на блестящем кафеле, упираясь локтем в брендовую сумку.

Сюжет походил на постановку театра абсурда. Серрет просто ненормальный! Куда он идет – под пистолет?!

Вильгельмина огляделась по сторонам, словно пытаясь найти подтверждение – или опровержение – реальности, увидела только работника торгового зала, сжимающего кулаки в перчатках, то ли от негодования, то ли от беспокойства. Тот будто ощутил взор золотоволосой девушки на своем затылке в кепке, повернул голову, взгляд Вильгельмины встретился с серыми льдинками глаз.

Вильгельмина смотрела на него не отрываясь, тот покачал головой.

Тем временем грабитель уже схватил два продуктовых бумажных пакета с деньгами – не очень крупный куш, учитывая, что большинство цивилизованного мира уже перестало платить наличными, – и пошел к выходу, по-прежнему держа наготове пистолет.

Он увидел отделившуюся от прилавков фигуру, но спасительная дверь была уже рядом.

Очевидно потерявший рассудок Серрет окликнул его.

– Если ты положишь оружие на пол и сдашься, мы скажем, что ты был вежлив и добр.

Самоубийца! Вильгельмина порой воображала, как бросается под едущую на полной скорости машину, как прыгает с моста – но подставляться под пули случайного бандита-дилетанта еще надо догадаться!

Преступник дернул ручку створки, но она была заперта – после срабатывания экстренного вызова сигнализации двери блокировались.

– Всем лежать! Ляг на пол, сука! Открой мне дверь!

– Увы, – спокойно сказал агент Серрет, продолжая приближаться к нему, чуть разводя руки в стороны, – дверь не откроется, пока не приедет полиция.

– Я буду стрелять! – завопил человек в маске. – В нее! – он указал на кассира и ее соседку, притаившуюся у стойки. – В него! – под дулом пистолета оказался сидящий на полу охранник, уже пришедший в себя после ударов по ушам. – Ты этого хочешь?!

Грабитель был крупнее Серрета, но ненамного, у него в руках – боевое оружие, а самое главное – он был не очень стабильным, в голосе слышались нотки надрыва.

– Нет, ты не будешь стрелять, положишь пистолет на пол и дождешься полиции.

Следующие несколько мгновений были словно взяты из фильма, со стремительным выбиванием оружия из руки противника, парой выпадов двух дерущихся мужчин, злобным криком преступника, поваленного на пол, с заведенными за спину руками. Агент Серрет сидел у него на закорках, хитрым образом зажимая коленями запястья, не давая двигаться, белая маска валялась в стороне, рядом с пистолетом и пакетами денег.

– ФБР! – громко и четко произнес юноша, доставая из-за пазухи документы, поднимая их над головой. – Все закончилось, все под контролем, можете подниматься с пола, полиция едет, зверь уже не опасен.

В подтверждение своих слов он впечатал поднятую физиономию преступника обратно в пол, хлопая того по затылку.

Покупатели магазина оживились, отовсюду послышался гам, тут же начались стенания и запоздалые истерики. Будто издалека, из параллельной вселенной, доносился приближающийся вой полицейских сирен.

Когда Вильгельмина, бледная, с выпученными глазами, подошла к агенту Серрету, сидящему на полу поверх трясущегося в яростных конвульсиях тела, в кармане зеленой куртки лесной хищной куницы ожил телефон.

– Серрет! – ответил тот, оборачиваясь на Вильгельмину Густавссон, сначала торжествующе улыбаясь оттого, что поймал добычу, но затем резко меняясь в лице, от сообщения, произнесенного голосом начальника в трубке. – Джек, я скоро буду. Четверть часа, примерно. Да, да, у доктора Гаштольда. Нет, я уже почти освободился.

Взгляд его невольно скользил по фигуре молодой золотоволосой женщины, от осенних туфель, идеально отутюженных стрелок брюк, вверх по поле расстегнутого пальто.

– Вот сукин сын!

Аллекс убрал телефон в карман, от досады аж подпрыгнул на грабителе.

– Сам сукин сын! – сдавленно отозвался тот.

– Да не ты!

Вильгельмина смотрела на агента Серрета, тот, наконец, сообразил, что нельзя просто так таращиться.

– Добрый день, мисс Густавссон, – улыбнулся он.

Грустно улыбнулся. Вильгельмина была готова поспорить, произошло что-то нехорошее, и ему об этом только что сообщили.

– Добрый день, агент Серрет, – отозвалась Вильгельмина. – Спасибо.

Она вложила в интонацию голоса все, что не смогла описать словами. В груди был ком ужаса, неверия, гнева – от непонятной глупости и бессмысленной бравады – и одновременного восхищения.

– Пустяки, – хохотнул он. – Он безобидный. Он даже стрелять не умеет.

На брань лежащего ничком грабителя никто не обратил внимания, в суете продавцы помогали покупателям прийти в себя, в распахнутые створки вошли двое полицейских.

Агент Серрет объяснил произошедшее, передал им уже не сопротивляющееся тело. Оказалось, пистолет у преступника был не настоящий – а лесная куница это как-то просекла… На крыльце уже маячила фигура водителя, обеспокоенного произошедшим, пора было возвращаться, но Вильгельмина не могла сдвинуться с места, она не могла уйти, от любопытства и азарта, от несвойственного ей возбуждения и трепета было невозможно вот так просто отказаться.

Работник торгового зала, тот самый, с которым Вильгельмина переглядывалась между прилавками, точно так же уставился на Серрета, однако по каменному лицу – со шрамом после поздней пластической коррекции заячьей губы – было сложно прочесть мысли.

Аллекс вышел на улицу вместе с последними посетителями и мисс Густавссон, которую тут же, чуть ли не под руку, увел и посадил в машину водитель. Золотоволосая артистка прощалась сдержанно и холодно, но взгляд горящих глаз – когда Аллекс сидел на полу, на пойманном грабителе, а та смотрела сверху вниз, – юноша ощутил на себе отчетливо, он словно обжег прикосновением.

Аллекс геройствовал ради этого внимания, он даже не пытался отрицать. Брать огонь на себя было привычкой, которую невозможно искоренить… А он и не старался никогда. Ему нечего терять – у него работа такая…

Широкоплечий Дилан кивнул ему, когда Аллекс покидал магазин – уж он-то точно понимает, что на работе всякое случается.