Переход. Невероятная история, приключившаяся не с нами

– Сюда, – нажав на одну из кнопок, улыбнулся Ихс.

Комиссар в ужасе остолбенел. Не моргая, широко открытыми глазами смотрел он на своего бывшего напарника с пультом в руке…

– Вставайте, Алекс, момент истины наступил, – обратился Икс к лежащему на полу Хоку, – бронежилет можно снимать: МакКолли у нас на паузе… Кто бы мог подумать? Знаменитый Юджин МакКолли, великий полицейский, гроза преступного мира, мой первый учитель – и робот… Этого пазла мне так не хватало…

Простите меня, Алекс, за тот риск, которому вас подверг. Я рассчитывал на дуэль с человеком, а не с роботом… Но благодаря этому обстоятельству всё оказалось даже проще, чем я мог предположить, и удача была на нашей стороне. Значит, кто-то бережет и нас…

Икс помог Хоку подняться на ноги и снова повернулся к МакКолли:

– Ты удивлен, Юджин?.. Великий робот, которому нипочем ножи и пули, застыл, как стоп-кадр, по мановению маленькой кнопки в руках какого-то человечишки… Оказывается, этот ничтожный смертный знает, как превращать супергероев в истуканов.

Подойдя к роботу, Икс легко опустил вниз его застывшую руку с пистолетом…

– А еще я могу напомнить тебе, для чего ты был создан… Ученый Фрэнк Шуберт, тоже, кстати, человек, большой романтик и идеалист, создал тебя и таких, как ты, чтобы вы служили людям. В тебе и еще в нескольких экземплярах всего лишь не доставало кое-каких деталей – Шуберт не успел их установить, поэтому и пометил вас несмываемым маркером… Ученый хотел, чтобы его детища творили добро, созидали, помогали человеку… Но недостатка хватило, чтобы ты стал таким, каким стал… Что скажешь?

Остекленевшие глаза МакКолли продолжали смотреть на Икса, губы не шевелились… Булькающий механический голос раздался из его утробы:

– Я не верю тебе… Говоришь, можешь напомнить, для чего я был создан? Но как можно вспомнить то, чего вспомнить невозможно? Всё мое далекое прошлое сводится к одной унылой картине, которая по сей день перед моими глазами…

Моросит осенний дождь, а я куда-то шлепаю по мокрой дороге мимо пожухлых лесов и полей. Этой дорогой начинается моя жизнь, с нее начинается моя память. Кто я, что я и откуда? – ничего этого мне неизвестно… Потом были город, толпы людей, которых я раньше никогда не видел, гул человеческих голосов, клаксоны, тормозные пути автомобилей… И посреди всей этой клоаки – я, грязный, мокрый, одинокий, в каком-то черном мятом фраке, в грязной белой рубашке с манжетами, с глупой бабочкой, – без памяти, без прошлого… Меня словно огрели чем-то тяжелым и отняли воспоминания. Но кто? Почему?..

Затем были бессмысленные скитания по бесконечным улицам, ночевки где придется, в спину – камни мальчишек, в лицо – злоба пьяных бродяг и насмешки людей абсолютно, казалось бы, приличных… Я не понимал, что происходит, куда я попал, а главное – с какой целью…

Потом был отдел полиции, куда меня из какого-то парка доставил наряд. Двое жуликов в камере, куда меня бросили, издевались надо мной… Тогда я еще не знал, что обладаю сверхсилой и мог бы размазать этих дураков по стене… Не понимая, чего они хотят от меня, я улыбался этим людям. А они обшаривали мои карманы и сморкались в мои манжеты… Потом были допросы полицейских… Какой-то капрал, ни на один вопрос которого я не мог дать ответ, бил ногами по моим ногам. Больно мне пытались сделать и другие, но лишь отбили о меня свои руки и ноги. Я и тогда улыбался им всем.

Со мной что-то произошло после того, как меня завели в кабинет начальника криминальной полиции отдела Отто Ларсона. Помню, кроме красномордого толстяка Ларсона там еще находился молодой полицейский. По стойке смирно он стоял перед своим командиром, моргая своими ясными глазами с длинными ресницами, и на каждую реплику начальника к месту и не к месту повторял «так точно». Это был мастер-класс опытного волка для новичка за закрытой на ключ дверью.

Заложив коротенькие ручки за спину и прохаживаясь вперед-назад, Ларсон учил подчиненного азам фальсификации: как вешать нераскрытые преступления на невиновных, вышибать из людей нужные показания…

Учитель был явно недоволен успехами ученика… Молодой только что окончил полицейскую школу и не понимал, чего от него хочет его командир: всё время переспрашивал Ларсона, зачем-то ссылался на букву закона, на статьи Уголовно-процессуального кодекса; обращался ко мне на «вы», деликатно пытался выяснить, как мое имя, откуда я пришел, есть ли у меня родня. О, если бы я сам знал…

«Вот, дурак, – злился Ларсон на подчиненного, – как же ты будешь в полиции-то работать? Тебе надо было в парикмахеры идти». Демонстрируя, как надо действовать, Ларсон бил меня, пинал, но злился еще больше, а я перед ним извинялся.

Молодой со страхом наблюдал за всем происходящим и не знал, что делать. «По закону, задержанный имеет право на адвоката, – повторял он. – Мы не можем так поступать…» – «Какого еще адвоката?» – ревел толстый Отто на молодого. «Если не хочешь в тюрягу за убийство – сознаешься в краже», – переключался он на меня. – «Какое убийство?» – искренне не понимал я. – «Такое, какое скажу, дебил!» – «Кого-то надо убить?» – «Меня убить!» – съязвил Ларсон на свою голову…

Побудительное наклонение словно что-то во мне переключило. В следующий миг я просто схватил Ларсона за горло. И то, что я увидел в его перепуганных, вылезших из орбит глазах, – будто поразило меня током…

Словно кадры документального кино, передо мной начали мелькать странные картинки с участием людей: они воевали, убивали, разрушали, жгли… Одного прикосновения к Ларсону хватило, чтобы с невероятной скоростью в меня вдруг проникло всё то, чем он был нашпигован, – от всего его жизненного опыта до исторической памяти всей его родни и наверное – всего человечества… Разрывы бомб и снарядов, руины городов, пожарища деревень, слезы женщин, детей, стариков… В океане – нефтяные пятна и мусорные айсберги, люди баграми бьют китов и тюленей, человеческие эмбрионы и младенцы – на помойках, бородатые мужчины взрывают себя на рынках, воины в латах рассекают мечами дикарей с перьями, священнослужители сжигают кого-то на площадях… Львы, разрывающие людей, человек на кресте, поцелуй предателя…

А еще я тогда понял, что не такой, как другие, что способен на такое, чего другим и не снилось. Во мне проснулось всё то, что в последующем уже никогда не засыпало и даже не дремало. И всё, что я делал, я делал по какой-то рутинной программе, автоматически. Для начала – свернул Ларсону шею и зашвырнул его тело на шкаф…

Робот спокойно рассказывал, как после Ларсона – взялся за молодого: ухватил за горло, сканировал внешность, принял его облик. Велел рассказывать о себе: где живет, с кем, откуда…

Тот плакал, что сирота, что из провинции, семьи пока нет, снимает угол и очень хочет жить… Робот велел ему раздеваться, после чего задушил… Обшарив его карманы, достал водительские права, ключи, служебное удостоверение… Прочитал: «Юджин МакКолли. Младший оперативный инспектор»… Переодевшись в форму убитого, тело незаметно перетащил в служебную уборную, где запер в одной из кабин. Вернувшись в кабинет Ларсона, – распахнул окно, после чего стал невидимым. Чтобы на земле оставались следы убегающего человека, выпрыгнул из окна, пробежался до шоссе. В несколько прыжков вернулся назад, в кабинет Ларсона, набрал номер дежурной части: «У нас убийство и побег…» Труп инспектора той же ночью вывез на его же машине за город и закопал в лесу.

***

Ричард с Алексом, не перебивая, слушали страшную исповедь робота. Это был не бред. Это был венец человеческой мысли.

– Так начиналась моя работа в полиции, – продолжал робот. – За годы службы я с легкостью сделал отличную карьеру, пройдя путь от простого опера районной полиции до начальника криминальной полиции округа. И, признаюсь, эта работа пришлась мне по вкусу. Она дала мне возможность в полной мере ощутить радость от превосходства над другими. Нет, я не крышевал, как вы выражаетесь, отморозков – я просто контролировал ситуацию…

Мир исполнен вражды и ненависти, в нем нет любви, в нем правит закон выживания, сильный жрет слабого… В этом мире глупо проявлять порядочность и доброту, просить о помощи, понимании, снисхождении… Нельзя говорить то, что ты думаешь, показывать слабость, выделяться из толпы – нужно быть таким, как все. В противном случае можно поплатиться…

Я не переставал удивляться, как люди измываются над себе подобными, едят друг друга, продвигаясь по карьерной лестнице, убивают из-за каких-то бумажек и камушков… Одни, рассуждая о любви и дружбе, сеют ненависть и рознь, другие, проповедуя божьи заповеди, растлевают юных и невинных, третьи кричат о мире, а сами готовятся к войне… Убийцы учат состраданию и милосердию, предатели клянутся в верности – и предают идеалы, принципы, родину, любимых, самих себя… Невежды, бездарности и профаны строят из себя профессионалов и великих начальников, создают видимость некоей важной деятельности… Как можно возмущаться ханжеством, подлостью, несправедливостью, беззаконием – и тут же лицемерить, подличать, творить беззаконие, вершить несправедливое! Все, все говорят одно, а делают другое.

Нет, оборотень не я – оборотни сами люди. Но это мне только на руку. Таких легко организовать и направить в нужное русло. И я занял позицию над схваткой. Я стал дирижером всего этого хора человеческих составляющих – тщеславия, высокомерия, чванства, эгоизма, глупости, зависти, невежества, лицемерия, показухи…

Жалкие людишки! Пена и концентрация некачественного биологического материала… На меня трудились все негодяи города и окрестностей. Злодеев я наводил на банки и магазины, на адреса состоятельных людей. Мои подонки занимались вымогательствами, рейдерскими захватами, торговали наркотиками, похищали людей, выполняли любые грязные заказы… На подлость в подлом мире невероятный спрос. Одни избавляются от конкурентов, другие от свидетелей. Завистники – от талантливых, лжецы – от правдивых… Блудливые мужья заказывают своих жен, неверные жены – своих мужей… Вас, Алекс Хок, да будет вам известно, тоже заказала ваша любимая с любовником.

– Спасибо, я уже в курсе, – грустно улыбнулся Алекс.

– Заплатили, к слову, вперед и неплохо… Впрочем, деньги меня не интересовали. Часть денег я платил моим негодяям. Преступность должна быть контролируемой, а для этого у нее должен быть стимул… Другая часть шла на подкуп других подонков, только наделенных властью. Признаться, без всего этого сброда мне было бы трудно… Я платил – и у меня всё было под контролем. Я контролировал беззаконие – и в моем городе правил мой закон!

Ты говоришь, Ричард, что я создан для какого-то там добра и созидания? Ты говоришь ерунду… В мире, где гремучей смесью несовершенства пропитано всё, такого быть просто не может… Думаешь, победил Юджина МакКолли? Побеждать нужно вовсе не меня. Настоящий враг человеку – сам человек… А чтобы мир не захлебнулся в собственных пороках, главными в мире должны быть такие, как я… Совершенные! Сильные, не ведающие жалости, сомнения, страха… Способные обеспечить и поддержать порядок. Свой порядок.

Нет, мы не враги миру, более того – мы ему нужны. Я нужен тебе, Ричард. Послушай… Хоть ты и человек, но ты отличаешься от многих своих собратьев. Таких, как ты, этот мир пожирает – и ты не должен его жалеть. Ты не должен любить тех, кому на тебя наплевать. С такими, как я, мы бы сделали этот мир идеальным. Погрязшими в формализме безвольными трусами и врунами легко управлять. Равнодушные и безразличные – то, что нам надо… Давай управлять ими вместе! Твое горячее сердце плюс моя железная воля и неограниченные возможности смогут объединиться в отличный союз. Дай мне волю, и под моим руководством мы установим такой порядок, о котором мечтал бы любой правитель. Нажми на кнопку – и мир будет наш…

Ричард Икс, как загипнотизированный, начал вдруг медленно направлять пульт на робота.

– Что вы делаете! – не понимая, что происходит, окрикнул его Алекс. Но Икс уже надавил на кнопку.

– Да, Юджин, – произнес Икс, – или как там тебя на самом деле – образец Номер Один, Номер Восемь?.. Ты верно сказал – «таких, как ты»… К сожалению, в этом мире ты такой не один. Но поверь, дойдет очередь и до остальных. Роботы должны служить людям. А люди сами разберутся в своих проблемах… Не волнуйтесь, Алекс, я всего лишь отключил звук… Робот, ты говоришь, у тебя всё было под контролем… А как же та клофелинщица с сообщниками, что усыпили и обобрали господина Хока во время его поездки? А потом – те грабители, что избили его, раздели и бросили умирать на пустыре, – они тоже были под твоим контролем? И как так получилось, что ты не выполнил пустяковый заказ мошенницы и ее любовника?

Внутри МакКолли что-то запикало.

– Твой контроль ограничен. Потому что есть более могучий Контролер, который устраивает всё так, как надо. Только роботу этого не понять… Парни, отнесите этот недоделанный экземпляр в багажник, – кивнул он на гомункула подоспевшим помощникам во главе с Марком. – В лаборатории наши ученые посмотрят, насколько поражены микросхемы несчастной машины, что можно с ней сделать. На худой конец, пойдет на запчасти.

– А что делать с этим? – указал Марк на тело Фуфлона.

– Про труп надо сообщить в полицию. Убийцу пусть ищут те, кто должны этим заниматься… Только могилу настоящего Юджина МакКолли нужно будет отыскать. Пускай священник совершит мессу об упокоении его невинной души.

***

Словно камень свалился с души Хока в тот день. Какое-то неописуемое чувство легкости испытывал он после того, как всё благополучно завершилось и всемогущий комиссар МакКолли, оказавшийся роботом, находился теперь за его спиной, в багажнике мчащегося вдаль автомобиля.

Уже в машине Алекс не удержался, чтобы не задать Иксу несколько вопросов…

– А почему бы вам, Ричард, вот так же не отключить остальных сбежавших роботов? Ведь лишенные памяти существа вместе с их философией опасны для человека. Мне они представляются атомными субмаринами без команды в режиме автономного плавания.

– Видимо, продолжительное экстремальное состояние активирует их резервные возможности. Понимаю вашу обеспокоенность, Алекс. Так же хорошо, как теперь понимаю Фрэнка Шуберта, который с грустью говорил, что машины не заменят людей и на совести изобретателей могут быть страшные события…

Шуберт успел убедиться, что роботы способны не только верой и правдой служить людям, но и погубить их, случись какой-нибудь незначительный сбой. Этот сбой произошел… К несчастью, джин выпущен, и загнать его назад теперь сложно, а может, и невозможно. Но рациональная машина ни в чем не виновата. Виноваты обстоятельства, самообучающая программа в ее нейронных мозгах и сами люди, у которых она училась жизни.

В словах робота, к сожалению, много правды и упрек всем нам. Ибо чему научится совершенная машина у несовершенного человека? А при отсутствии контроля она автоматически будет использовать наши аномалии по своему усмотрению. Усмотрению машины…

Несомненно одно: в погоне за великими открытиями человек должен отдавать себе отчет в том, что создает. А пока люди сами несовершенны, раздираемы пороками и страстями, их сердца поражены равнодушием, лишены любви, – заниматься подобными изысканиями не просто рано, но, возможно, преступно… Это в итоге и понял Фрэнк Шуберт, создавший машину по образу и подобию человека и потерявший по воле и безволию человека свою Маргарет… Но, боюсь, ничего в этом мире в обозримом будущем не изменится… Говорят, добро всегда побеждает зло, только оба эти слова среднего рода, и кто кого побеждает – вопрос вечный, а значит, и борьба эта вечна.

– А как же Бог, который всё видит? Как же справедливость?

– Царства справедливости на земле быть не может по определению. Когда-то была власть тьмы, теперь – власть лжи.

– Они чем-то отличаются?

– По сути – ничем. Разве что временем да местом действия… Но это нормальное состояние для мира, который отнюдь не рай. Помните третье искушение дьявола – «Если ты поклонишься мне, то всё будет твое»? А человек не Бог, человек слаб. И он зачастую делает то, что ему проще, легче, ближе, комфортнее, – поступаясь своими совестью, честью, принципами, идеалами… Он волен в своих решениях, а Создатель в выбор людей не вмешивается… Отсюда вам – и поступки, противоречащие духу справедливости.

Несправедливость в мире, к сожалению, порождают сами люди. Человек в силу своей инфицированной природы – главный ее если не источник, то разносчик точно. И никакие революции не помогут созданию справедливого общества, потому что такие революции – против самого человека, против его природы. Мыслима ли революция против космоса и его безвоздушного пространства? Справедливость в мире победит лишь при одном условии – если она победит в самих людях. Но представить такое – всё равно что представить всеобщее покаяние…

Вы спрашиваете, можно ли отключить остальных роботов? Чик так пультом – и готово. Теоретически – да… Но беда в том, что никто не знает, где и под какими личинами они скрываются. Не думаю, что ходят пешком и пользуются общественным транспортом… Один уж, может, руководит какой-нибудь корпорацией, другой – президент какой-нибудь страны. Совать всем президентам в лицо пультом от телека? Ха-ха…

– А если не в лицо?

– Дальность действия – десять метров, но попробуйте приблизиться. Телохранители вас самого отключат, уже метров этак за триста… А тот выступает каждый день по «ящику» с искусственной улыбкой, обещает зрителям благ и процветания в обмен на любовь и преданность. Сам же презирает этих самых зрителей, как робот МакКолли – нас с вами. А еще, глядишь, начнет массово штамповать себе подобных. И, судя по всему, – уже начал…

– А пульт у вас всё время с собой?

– Под нашим контролем больше сотни машин, с которыми мне и моим специалистам необходимо ежедневно иметь дело, корректировать их действия. У нас нет права на сбои. Мы контролируем роботов, чтобы роботы не контролировали нас. В важности этой работы я сегодня лишний раз убедился.

Алекс смотрел на Ричарда и удивлялся: как человек может брать на себя такую ответственность, быть твердо уверенным в правильности своих действий и при этом не бояться ни смерти, ни злословия со стороны тех, кому неизвестна вся правда…

– Вы ведь до сих пор в розыске, и все убеждены, что вы убили четырех человек. Каково это – жить с клеймом злодея? Может, теперь, когда все пазлы сложились, настало время обо всём рассказать людям?

– Да, теперь бы я без труда доказал свою невиновность. Об этом я мечтал долгие годы… Но как вернуть доброе имя тем, кто этого сделать уже не может? Думаю, есть вещи куда более важные, нежели какие-то условности, включая мое доброе имя. А Бог, как вы заметили, всё видит и так. Главное теперь, чтобы не было новых непоправимых ошибок. А значит, у нас еще много работы… В этом теряющем человеческое лицо мире нужно помогать людям, защищать этот мир от того, чего мир сам может и не видеть. Согласитесь, если существует тайное зло, то должно существовать и тайное добро. Стало быть, и битва между ними должна вестись по иным, невидимым глазу правилам. А всё тайное, как мы знаем, когда-нибудь становится явным. С нашей и вашей помощью, дорогой Алекс…

– А помните, Ричард, вы говорили, что Христос демонстрировал пример смирения, законопослушания. Я подумал: а как же вы, законник, не подчинились тогда решению суда и совершили побег?

– А о чем вы думали, Алекс, когда выпрыгивали из окна здания полиции? За вас думали ваши ноги… А когда вы вступались за того паренька, убегающего от преступников, – вы разве о чем-то думали?.. Да, у человека есть свобода выбора, но бывает так, что на выбор нет времени. О чем думает человек, когда на его глазах на ребенка летит многотонный самосвал? Или когда кто-то в толпе людей размахивает ножом?.. Нередко всё происходит настолько стремительно, что человек, заслонивший грудью другого, потом сам диву дается своему поступку. Если, конечно, останется цел… А пошел бы он на такой шаг, если бы у него в тот момент было время на раздумье? Не знаю…

Говорят, судьбы нет, человек сам выбирает, куда ему идти, – налево или направо. Да – если есть время подумать… Но бывают ситуации, когда всё словно решается за нас. Верно, такие ситуации – и есть некий Промысл. И если уж так происходит, то остается задуматься – для чего? Естественно, я тоже задавал себе этот вопрос…

– И как же вы отвечали?

– И Христос не раз уходил от своих преследователей… Если бы я тогда не совершил побег, то как минимум меня бы не было сейчас на этой свалке. А теперь я здесь. Я счастлив, что могу помогать Тому, Бобби, Таллеру, Мегги, Элизабет, Марку, вам… всем нуждающимся в помощи и защите. Видно, для рук Творца есть работа… Коли уж я избежал смерти, то теперь мне ясно, зачем. А зачем вы, Алекс, оказались здесь?

***

Хока по его просьбе высадили на привокзальной площади. Спустившись в подземный переход, Алекс в который раз начал вглядываться в лица прохожих. В этот час там было, как всегда, людно. Цветочницы бойко торговали цветами, бородатый бард пел свою песню: «Один в поле не воин, если поле чужое…»

Вдруг, Алекс услышал, как где-то неподалеку с грохотом разбилась бутылка. Взгляд машинально метнулся в ту сторону. Из другого конца перехода прямо на него надвигался человек, которого Хок уже раньше видел.

– Постой! – закричал, как сумасшедший, Алекс, бросившись ему навстречу. – Подожди!

Сомнений не было – он бежал к самому себе…

***

Так что не скажи́те, господин Смит, не скажи́те. Никогда не нужно спешить с выводами, – завершил свой рассказ Мартин, разливая по бокалам остатки вина. – Обстоятельства бывают сильнее человека, и от нас порой ничего не зависит.

Я так заслушался Мартина, что даже забыл о том, что не в столице, а в тихом городке на побережье.

– Выходит, Алекс встретил самого себя?

– Скорее, нашел себя. Так выразился он сам… По дороге из Тавреля в Лузин Алекс не помог самому себе. С какой стати? – сказал он тогда… Не проходите мимо просящего! – говорил он мне после того, как всё благополучно завершилось. Возможно, в этом больше нуждается не тот, кто просит, а вы сами. Проявив же малодушие, безразличие, трусость, человек рискует пройти мимо себя самого, а пройдя – потерять. Найти же себя – куда сложнее. Подземных переходов и свалок много, а переход, о котором рассказывал мой знакомый, может быть всего один.

– Фантастика какая-то…

– Но фантастика, как известно, она ведь тоже до поры до времени – фантастика, господин Смит… Взгляните хотя бы на самолеты или космические корабли…

– А что стало потом с Алексом, с его женой Мартой, с их компаньоном Джеком Сименсом?

– Алекс в Таврель уже не вернулся – душещипательного воскрешения из мертвых не произошло. Да в том цинковом гробу никого и не было: робот обманул мошенников… Развода с Мартой Хоку не нужно было – зачем он призракам? Про долю бизнеса уж не знаю, извините… А потом Алекс куда-то вообще пропал. Перед этим он узнал, что Джек Сименс подружился с алкоголем и пропил свою долю. Марта ушла от него к новому совладельцу компании, бывшему, кстати, помощнику Сименса. У того тоже вдруг начались проблемы… В итоге, весь бизнес с молотка ушел к какому-то иностранному господину…

Кто знает, что стало с Мартой и Джеком; надо полагать – ничего хорошего, ведь на чужом несчастье счастье-то не построишь… Они сами себя наказали и кроме сочувствия ничего не вызывают… Да! А Марк ведь нашел свою семью. Мечты, помноженные на труд, всё же дали результат…

Благодетель, к которому Клара тогда ушла с детьми, оказался сутенером. Что вынесла несчастная женщина – ведомо только ей. К счастью, удалось сбежать… Жила с детьми за городом у своей школьной подруги и всё это время молила Бога, чтобы помог найти мужа, с которым так скверно обошлась. Здоровым или больным, богатым или нищим – не важно…

А встретились они совершенно случайно – на привокзальной площади, где Марк в тот день, наблюдая за очередным негодяем, мыл в луже бутылки, а Клара приехала продать немного цветов.

Между ними оставался только пешеходный переход… Узнав в грязном бродяге своего супруга, Клара отшвырнула корзину с алыми шрабами в сторону, не дожидаясь зеленого сигнала светофора, полетела через дорогу и повисла на шее у мужа. Обливаясь слезами, она просила у Марка прощения, не обращая внимания на прохожих, целовала его вонючие руки и лохмотья.

Обескураженный Марк поспешил отвести рыдающую жену подальше от людских глаз, разбросанных по дороге цветов… и, конечно же, всё Кларе простил. Свалку после этого Марк оставил. Всей семьей они куда-то уехали. Сейчас это, уверен, самая счастливая семья на свете…

Впрочем, мне пора, заговорился я с вами, а у нас с супругой еще планы на вечер. Смотрите, какой он чудесный…

Чайки продолжали кричать, волны биться о прибрежные скалы, разноцветные веселые паруса проворных яхт радовали глаз…

– Эй, Томми! Остаёшься за старшего, – крикнул кому-то Мартин, вставая со своего ротангового кресла.