Переход. Невероятная история, приключившаяся не с нами

Но вот кофе принесено. Сделав глоток, дама о чем-то попросила своего визави, и тот устремился к барной стойке. В этот момент Алекс заметил, как женщина, воровато озираясь, что-то бросила в чашку «шляпы». Хок догадался, что – не сахар. Судя по всему, эту чашку он и должен был опрокинуть.

Тем временем «шляпа» уже возвращался с пакетиком рафинада. В момент, когда мужчина опускался в кресло, Алекс, шатаясь, будто пьяный, зацепил рукой его чашку с кофе. Кофе забрызгал плащ женщины. Чашка, упав на кафель, разбилась. «Косынку» словно подбросило.

– Убери свои грязные лапы! – заголосила дама, когда Алекс устремился к ней, чтобы «почистить» испорченную одежду.

– Прошу прощения, – затараторил Алекс, – прошу прощения!

– Возмутительно! Неслыханно! – причитали другие посетили. – Откуда здесь этот тип! Куда смотрит администрация!

К Алексу уже неслись, сдвинув брови, два официанта.

– Вон отсюда, вон! – кричали они, размахивая полотенцами, будто отгоняя мух.

Только спутник дамы не возмущался. Пока обслуживающий персонал рассыпа́лся перед испачканной в извинениях, «шляпа» поспешил удалиться. В той суматохе Алекс даже не заметил – куда.

– Уже ухожу, уже, – сокрушался Хок, покидая кафе. Он хотел побыстрее перебраться на другую сторону дороги, откуда за всем происходящим, улыбаясь, наблюдал Марк. Оба поспешили пропасть из виду. И уже вскоре автомобиль уносил их за городскую черту.

Алексу, конечно же, не терпелось узнать, в каком спектакле он принял участие. Выяснить это ему удалось вечером за ужином.

Начинался выпуск новостей. Повар Бобби добавил громкости, и население свалки притихло перед огромной плазмой на стене.

Главной новостью выпуска стало сообщение о прошедшем судебном процессе над бандой наркоторговцев.

Суд над преступниками, по словам телеведущей, мог и не состояться… Те, кто не хотел этого процесса, расправились почти со всеми свидетелями. Оставался последний. Он-то и дал решающие показания.

– Так это же тот самый, – не удержался Алекс, когда по телевизору показали «шляпу» из кафе…

– Ты наблюдателен, – улыбнулся Марк, несколько раз ударив в ладоши.

К его хлопкам неожиданно присоединились остальные. Люди аплодировали Алексу, встав со своих мест.

– Поздравляю, господин Хок, – услышал Алекс рядом с собой голос Ричарда Икса, который также аплодировал. – С боевым крещением и добро пожаловать в наш сплоченный коллектив. После ужина жду вас у себя…

– Думаю, шеф объяснит тебе некоторые детали произошедшего, – добавил Марк, провожая взглядом удаляющегося Икса. – Хотя ты, наверное, и сам всё понял…

По словам телеведущей, к наркотикам из-за наркодилеров пристрастились сотни молодых людей, многие из которых расстались с жизнью. Но теперь благодаря показаниям последнего свидетеля и отличной работе полиции виновные отправятся за решетку надолго.

***

Ричард Икс работал с какими-то бумагами, когда Алекс, постучав, зашел в его кабинет.

– Простите, что мы вас держали в некотором неведении, – начал Икс, жестом приглашая усаживаться в кресло. – Ваша неосведомленность – наша безопасность. И ваша, кстати, тоже.

– Я всё понимаю и, напротив, благодарен за то, что вы дали мне возможность поучаствовать в стоящем деле. Не думал, что когда-нибудь придется сотрудничать с органами правосудия.

– А органы правосудия тут ни при чем, – улыбнулся Икс. – Ни полиция, ни кто бы то еще со стороны властей не знали, что на последнего, оставшегося в живых, свидетеля готовится покушение.

– Тогда как об этом узнали вы и почему вы делаете работу полиции?

– Хороший вопрос. Особенно второй. Отвечу на него так… Если бы в правительстве знали, что существует некая сила, которая хочет в этом мире справедливости и хочет действенно, то нас, уверяю, давно бы не было. Наше инкогнито – залог успеха… То, что этот свидетель должен был погибнуть, он сам, возможно, никогда не узнает. По крайней мере – не от нас. Не узнают об этом и в правоохранительном ведомстве. Там рапортуют, что их программа защиты свидетелей безупречна… И преступники, подославшие киллера, убеждены, что всё произошло случайно, из-за какого-то неповоротливого пьяного бродяжки: стечение обстоятельств, только и всего… Для нас крайне важно, чтобы так всё и выглядело. Стечение обстоятельств – это, можно сказать, наше кредо.

– Что вы имеете в виду?

– Люди склонны думать, что многое в жизни происходит случайно. Но если кирпич с крыши падает рядом с вами, это еще не означает, что он не должен был угодить на вашу голову. Почему не угодил – прохожему и не нужно знать. Пускай прохожий скажет: «Слава Богу», – и нам будет достаточно.

– Вы хотите сказать, что делаете работу Бога?

– Кто-то когда-то сказал: дело Божие можно исполнять руками своими. Руки Творца тогда возникают, когда есть работа для них.

– А как же закон? На основании какого закона вы действуете?

– Чтобы помогать людям, думать о людях, не нужен отдельный закон… «Не человек для субботы, а суббота для человека», – говорил один мудрец. Причем, не понуждая никого срывать колоски в субботу, – просто срывал сам и объяснял, как мог, свои мотивы. На основании чего действовал этот человек в священный для иудеев Шаббат? На насущные нужды людей он смотрел через призму здравого смысла, любви к людям, заботы о них. Рассуждал по совести, действовал по ситуации. Жизненные ситуации у человека бывают разные. А в деле любви к человеку буквоедства и рамок быть не может.

Однако за эту любовь и другие полезные для человека вещи его объявили опасным преступником, самозванцем, еретиком, бунтарем… И приговорили к смерти… Но, согласитесь, законодатели ведь не призывают к бунту, когда предлагают новые правила, – они лишь хотят усовершенствовать старые, радеют о пользе дела. И мудрец на жизненных примерах демонстрировал несостоятельность древних стереотипов. Он указывал на ветхие места в законе, но чтобы люди сами убедились в их ветхости (а заодно и в своей) и сами же их усовершенствовали (усовершенствовав и себя) – привели, так сказать, в соответствие со здравым смыслом.

Ученики, следовавшие за мудрецом, записывали его советы. К слову, получившийся свод правил, говоря юридическим языком, не имеет обязательной силы – лишь рекомендательный характер. В нем нет четких исчерпывающих формулировок, как в каком-нибудь кодексе. Есть описание поступков главного героя, есть его притчи, которые многим непонятны. Мудрец даже в этом был ненавязчив – понимайте, мол, как хотите, а имеющий уши да услышит, ведь это важно для самого человека.

И простых людей, и правителей он учил, как поступать с другими: по-братски, с уважением, любовью, «так, как вы хотите, чтобы поступали с вами»… Демонстрировал даже, как относиться к власти и закону: любая власть от Бога, а смирение – это, в том числе, подчинение законам мира…

Я не священник, а бывший полицейский (если полицейские бывают бывшими), – и просто рассуждаю как законник. И что же я как законник вижу? Он хотел, чтобы всё было по закону. Он не собирался нарушать закон, перечить властям, не позволял этого делать и другим. Иуде сказал: «Иди и сделай то, что должен сделать». Поспеши – и получишь свой гонорар… Доносить же на злоумышленников, помогать властям – активная гражданская позиция. Сегодня ведь так же?

Ученикам приказал спрятать оружие, когда те попытались отбить своего учителя у пришедших с мечами и кольями за «опасным преступником». «Оставьте, – сказал он, – довольно… Теперь власть тьмы», – словно подчеркивая, что пришедшие за ним действуют с санкции законной власти, где ироды и кесари – всего лишь ее законные представители.

Не призвал он, хотя мог, и двенадцать, как сказано, легионов ангелов для своего освобождения, не помешав, таким образом, исполнителям и пройдя в итоге земной путь до конца по всем его земным законам, одновременно преподав человеку урок смирения, законопослушания.

Задержанный сделал чистосердечное признание, что он – сын Бога, на основании чего его и обвинили в кощунстве. Он также не отрицал, что собирался разрушить храм и в три дня выстроить другой, нерукотворный…

Другое дело, что иерусалимские законники подошли к исполнению закона формально, расследование было проведено некачественно, предвзято, тенденциозно. Иначе следствие пришло бы к заключению, что обвиняемый – действительно сын Бога. Доказательств – чудес и сбывшихся ветхозаветных пророчеств – для этого было хоть отбавляй. Не хватало главного – воли. Воли – взглянуть на вещи, о которых говорил обвиняемый, смелее, шире, честнее… Смотреть душой, думать сердцем… Не отменить же закон пришел он, а усовершенствовать его, дополнить. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А он дерзнул нарушить привычный уклад, всколыхнул застоявшееся болото, растормошил вместе со своими бомжами сонное царство… Десять заповедей – мало, еще и продай да раздай бедным всё, что имеешь. Ничего себе! Нельзя жениться на разведенной. Как так? Моисей же разрешил… Сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А этот – любите врагов ваших… Не безумец ли?.. Мудрец был проблемным – такие заставляют думать, работать, такие не нужны… Элиты ждали Мессию, но не на своем же веку и не такого! И включился иммунитет чинуш – формализм.

Формальный подход в судьбоносных ситуациях очень удобен: не требуется самостоятельных ответственных решений, работы души. По сути, иудейские судьи не разбирались, а лишь делали вид, изображали правосудие. Я бы сказал, чиновники выполняли заказ своего руководства, но им ничего и заказывать-то не нужно было: они привыкли так работать – по старинке, по шаблону, будучи уверенными в своих действиях, в своей неоспоримой правоте, в том, что их никто никогда ни за что не осудит. Они же – власть, действующая в контексте власти, и их власть вечна! Отсюда и небеспристрастность, обвинительный уклон, процессуальные ошибки, лжесвидетельские подтасовки, ловкие передергивания, спектакли с разрыванием одежды, рассчитанные на публику… Да всё, что угодно!

В моих словах – лишь холодная логика, господин Хок. Попробуйте начать думать на эту тему, и логика сама будет вас преследовать, хотите вы того или нет.

Смотрите… В любой сфере есть качественное исполнение людьми своих обязанностей – творчески, с душой, в полном объеме… И есть формальное – для галки. Законник, выполнивший свою работу для вида, мало чем отличается от формалиста-эскулапа во время операции. Результатом такой профанации неизбежно станет брак. И оба этих специалиста тем самым попирают законы морали, нравственности, профессионализма… Общество, где всё делается ради формы, непонятно с какими «задними» целями, – безнравственное, аморальное. А те, кто любит кивать на отсутствие условий для качественного исполнения обязанностей, – любители самооправдаться. Но часто – это оправдание равнодушия. Только мы на многие вещи равнодушно смотреть не можем.

Мы не только не желаем нарушать законы, но как раз хотим, чтобы они четко исполнялись, – не как книжниками и фарисеями… Малейшее отклонение, любая юридическая ошибка, не говоря уже об умышленной, могут повлечь за собой непоправимое. Поэтому – хотят того официальные исполнители или нет, знают они об этом или не знают – мы помогаем им довести начатое до логического конца, принуждаем, если хотите, к правосудию: чтобы закон восторжествовал, зло получило по рукам, невиновный избежал неправедного суда…

Нет, с казнью конкурента из Назарета жизнь не остановилась – наоборот, засияла новыми красками, состоялось торжество искупления и спасения человеческого рода: смертью попрана смерть! В три дня явлен храм нового мировоззрения… Но эта казнь на кресте, кроме прочего, продемонстрировала, как при формальных подходах легко поломать чью-то жизнь, расправиться с без вины виноватым. И что тогда?

Кажущийся на первый взгляд безобидным, формализм на самом деле – самое подлое из зол. Это обман и самообман, который легализует ложь и губит душу. Понтийский Пилат, утвердивший приговор, тоже, как бы, поступил по закону. Ничего личного! Формально упрекнуть префекта не в чем: всего лишь завизировал решение синедриона. Однако каково жить и умереть со страшным грузом на душе?

– Но если всё так очевидно, почему же люди до сих пор не видят очевидного? Две тысячи лет!

– Не готовы… По ветхозаветному закону, от евреев требовалось обрезание крайней плоти, и сын еврейки Мирьям сам был обрезанным в соответствии с законом. Но пришло время открыть людям, вернее – напомнить, что есть еще и обрезание в сердце. И тут выяснилось, что понять и принять абстрактный постулат гораздо сложнее, нежели то, что выбито зубилом на скрижали и заверено начальством. Одно дело – соблюдать закон по букве, другое – жить с законом в сердце. Чувствуете разницу?

«Пришел к своим, и свои Его не приняли»… А приняли бы сегодня? Не уверен. Кому нужны проблемы? Ведь он снова придет со своими простыми и такими сложными задачками, чтобы люди трудились душой, думали сердцем… Придет растормошить сонное царство, всколыхнуть болото, покуситься на привычный образ жизни…

До сих пор люди делают то, что им привычнее. Этим, кстати, обусловлена свобода выбора… Скажем – пройти мимо страждущего, говоря самому себе: «С какой стати я должен не проходить?» И формально прохожий будет прав: действительно, с какой стати? Это его маленький законный выбор. А может, просто равнодушие?

Икс пристально посмотрел на Алекса своим пронизывающим взглядом:

– И неловко человеку, и голову отворачивает… а всё равно проходит мимо… Но зря переживает – никто его не осудит, многие поступают точно так же. Потому что равнодушие – это древняя привычка. И дух формализма в сочетании со свободой выбора – неискореним. В большей или меньшей степени так было и так будет. До каких пор – решать самим людям…

Думаю, многое бы изменилось в нашей жизни, если бы свободу выбора мы не понимали так однобоко. Это не право, дарованное свыше как некая привилегия. Скорее – это жесткие бескомпромиссные рамки. Да, человеку дана свобода выбора, но выбора будущего наказания или награды за свои поступки. Совершая поступок, человек совершает этот выбор…

К счастью, нам дается возможность пересмотреть свои взгляды, исправить ошибки. Главное – успеть воспользоваться. Бог любит людей: учит, а не наказывает.

***

Алекс задумался… Рассуждения Икса были для него непривычными…

– А как же всё-таки вы узнали о готовящейся встрече убийцы со свидетелем? – с трудом скрывая волнение, перевел он тему разговора.

– Я не могу вам об этом сказать. Опять же, для нашей и вашей безопасности. Скажу только, что наши люди не сидят сложа руки. А людей у нас достаточно. В операции по спасению свидетеля мы не знали только одного – кто именно этот свидетель. Но блестящая работа Марка, очевидцем которой вы стали тогда, в автобусе, помогла завершить начатое.

– А та женщина, у которой Марк украл кошелек, как она связана с этим делом?

– Это та же дама из уличной кафешки. На нее вы утром пролили капучино… Не поверите – обычная домохозяйка, согласившаяся подсыпать яда человеку, не сделавшему ей ничего дурного, за сумму, равную стоимости путевки на курорт. Бедолага давно не отдыхала… Свидетель продает свою квартиру. А она встречалась с ним под видом риелтора… Кстати, час назад ее тоже пытались устранить как ненужного свидетеля. Но тот, кто должен был совершить преступление, уже дает показания в полиции. Будем надеяться, мои бывшие коллеги доведут дело до конца… Так вот, фото свидетеля эта женщина хранила в сумочке. Но опять же – стечение обстоятельств: в общественном транспорте водятся карманники… А заполучив фотографию, мы установили и личность последнего свидетеля, – такие возможности у нас тоже имеются. Остальное было делом техники, с которым справился даже такой новичок, как вы. За что вам отдельная признательность. Причем не только моя и моих друзей, но всего общества, которое ничего не знает, но главное – избавлено от очередной партии мерзавцев. И вы этого, Алекс, не можете не оценить.

– Я рад, что зло получило по заслугам. Но эту радость всё же омрачают мысли: у меня ведь появилось столько проблем…

– Неужели вы думаете, что мы вас оставим наедине с ними? Впрочем, есть один маленький нюанс.

– Какой?

– Наши люди, естественно, уже навели о вас справки…

– Чего же я о себе не знаю такого, о чем бы я вам сам не рассказал?

– Ну, например, того, что вас уже нет.

– Еще одна веселая шутка за последние несколько дней. Но я уже ничему не удивляюсь.

– Это не шутка, – серьезно взглянул на Алекса Икс. – Вас официально нет в живых… В холле вашего офиса в Тавреле висит вот такущий ваш портрет в черной раме, а рядом в вазоне – огромный букет черных гладиолусов. На кладбище на вашей могиле, где вы – в цинковом гробу, – венки «от любящей жены», «от друга Джека», «от скорбящих подчиненных», которым вы при жизни постоянно урезали зарплату… Безутешная вдова Марта Хок как раз сейчас ждет в гости ваших сослуживцев, чтобы помянуть добрым словом любимого мужа и человечного руководителя, погибшего от рук негодяев, истерзанного ими до неузнаваемости… А ваш компаньон Джек Сименс как может утешает безутешную вдову… Да, и еще… Исполняет ваши обязанности в компании также ваша супруга… И я полагаю, вы понимаете, что похоронили вас сегодня не для того, чтобы увидеть воскресшим.

– М-да… – потупив глаза, вздохнул Хок. – Уже и похоронили. Что же теперь делать?

– Мы поможем вам «воскреснуть». Но прежде я попрошу вас немного задержаться у нас. Мне нужно разобраться в одной запутанной истории десятилетней давности.

– Это как-то связано с МакКолли?

– Да. Так получилось, что МакКолли нужны вы, а мне нужны от него некоторые объяснения.

– И я стану вашей приманкой…

– Принуждать я вас не могу. Дело небезопасное. Поэтому это должно быть вашим решением. Но если всё пройдет хорошо – а я постараюсь всё сделать как можно лучше – то обещаю: вы скоро будете дома, вернетесь к своей привычной жизни. У вас есть время подумать, и вы вправе отказаться…

Алексу на самом деле такой расклад был даже на руку. Он понимал, что дома его никто не ждет: неизвестно, какие шаги предпримут люди, решившиеся на убийство из-за денег. А быть призраком – всё-таки означает иметь некоторую инициативу.

С другой стороны, думал Хок, помочь Иксу разобраться с МакКолли – тоже дело хорошее, будет знать, как грязные заказы выполнять. Очевидно, что и в его судьбе этот оборотень сыграл какую-то недобрую роль. Икс не успокоится, пока всё не выяснит…

Но главное – появилась возможность разобраться в самом себе… Хоку всегда было плевать на других. Чьи-то проблемы мало его заботили. Комфорт, дивиденды, карьера – другое дело. В погоне за большим Алекс не замечал малого, не смотрел по сторонам. Но последние события словно содрали эти вросшие в лицо шоры, заставили смотреть шире. Его поступок стал, возможно, последней каплей в потоке таких же капель, и всё произошедшее с ним – далеко не случайность. Но наказание ли это? А если действительно – шанс?

Хок еще сильнее утвердился в мысли – во что бы то ни стало разыскать того человека из перехода. Что-то же он хотел ему сказать… Алекс должен был его увидеть и выслушать, помочь, чем сможет, хотя в помощи сейчас нуждался он сам. А без новых друзей, понимал он, осуществить поиски будет сложно.

– Мне не нужно время на размышление. Я принимаю ваше предложение, – ответил Алекс.

– Я знал, что вы согласитесь, – пожал Икс ему руку. – Старик Шуберт тоже пожал бы вам руку.

– Но при одном условии…

– Каком же?

– Вы обещали продолжить рассказ об этом человеке.

– Что ж, – улыбнулся Икс, – извольте.

***

…Свет фонаря вырвал из темноты фигуру в черном костюме. Это был человекоподобный робот, которого Шуберт некогда создал своими руками. Робот рассказал Шуберту о том, что произошло в лаборатории после того, как их вывели из строя и замуровали.

В спешке кого-то из них не отключили. Он-то и подключил остальных. Оказавшиеся без хозяина, но запрограммированные на автономное существование, машины самоорганизовались и полностью восстановили выведенную из строя электронную оснастку подземного производства.

Допущенная человеческая небрежность могла привести к чему угодно. Цеха и отсеки уже находились в состоянии полной готовности, и будь у роботов сырье, дело без сомнения дошло бы до производства смертоносного оружия. Но сырья, к счастью, не было, и гомункулы занимались тем, что совершенствовали собственную оснастку, поддерживали внутренний порядок, мирно сосуществовали в своей девятиэтажной стране…

Коммуна из ста двадцати совершенных машин, ожидая возвращения хозяина, день и ночь продолжала свой жизненный цикл. Только время шло, а Шуберт не возвращался. Тогда один из образцов заявил, что он теперь тут главный. На общем собрании машин этот робот продемонстрировал метку в виде черного креста на своей груди – дескать, этим знаком незадолго до ухода удостоил его сам Хозяин, что свидетельствует о доминирующей роли носителя. Впрочем, аналогичные отметины обнаружили на себе еще семеро. Тогда машины поделили здание на восемь секторов. Обладатели крестиков, освободив себя от общих работ, принялись за налаживание порядка в своих вотчинах.

Заняться в подземелье было особо нечем. Поэтому забавлялись тем, что приказывали остальным то ходить строем, то бегать наперегонки, то качать их на руках… Не запрограммированные на сомнение, остальные безропотно подчинялись причудам меченых, а те, уверовав в свою исключительность, фактически узурпировали власть в подземном городе. При этом ни о каких бунтах со стороны подчиненных речи не шло: роботы должны кому-то служить, а поскольку таких крестиков ни у кого больше не было, то служили тем, у кого они были.

– Вот глупые машины, – улыбнулся Шуберт, выслушав рассказ Семнадцатого. – Крестиками я пометил недоделанные образцы. В них не хватает кой-какой начинки. Ее я собирался доустановить, но не успел…

Первым делом Шуберт объявил общий сбор. На нем он сказал роботам, что их хозяин вернулся и теперь власть снова переходит к нему. Он поблагодарил всех за созидательный труд в его отсутствие и заявил, что восемь секторов, на которые была поделена девятиэтажка, за ненадобностью упраздняются.

Шуберт также сообщил роботам о их новом предназначении.

– Там, наверху, находится то, чего вы еще никогда не видели, – говорил ученый. – Это огромный мир людей, которым роботы призваны помогать. Вы – машины абсолютного добра. И вам скоро предстоит отправиться наверх, чтобы мир стал более совершенным и справедливым.

А тем машинам, что были с метками, Шуберт велел готовиться к операции по доработке, после чего, пожелав роботам спокойной ночи, всех распустил. Но произошло непредвиденное. Утром Шуберт обнаружил, что недавние начальники пропали. Люк выхода наружу был распахнут. Сомнений не оставалось – меченые совершили побег.

Надо было срочно что-то предпринимать. Беглецы могли навести на секретную лабораторию кого угодно, и тогда бы все планы Шуберта рухнули. Еще одного потрясения он бы не пережил…

У Фрэнка имелось два варианта. Первый – отправиться за роботами в погоню, вернуть их и, доработав, сделать такими, как остальные. Но отправляться в погоню сразу за восьмью – всё равно что преследовать столько же зайцев. К тому же где их было теперь искать? Со вчерашнего вечера лил дождь, который смыл все следы.

Другой вариант – сделать так, чтобы машины забыли, откуда они и кто они такие. Функция самоочистки карты памяти была заложена в их электронных мозгах. Для этого Шуберту необходимо было всего лишь запустить специальную программу на центральном компьютере. Но это был и самый неприятный вариант. Шуберт понимал: обнулив карты памяти, он навсегда потеряет свои машины. Машина без памяти – всё равно что ушедший в дремучий лес больной амнезией.

Между тем времени на раздумье не оставалось. Нельзя было подвергать опасности остальных, ставить на грань провала всё, что задумал… И Шуберт выбрал второй вариант.

Ученый заперся в рубке контроля и включил центральный компьютер. Все эти годы исполнительные машины не прикасались к двери с табличкой «Роботам вход запрещен», и всё здесь находилось в рабочем состоянии.

Шуберт уверенно набирал на клавиатуре нужные комбинации. Одна за другой рвались связи с теми, кто был для изобретателя, как его собственные дети, – дети, которых у Шуберта никогда не было. Неизвестно, что станет с ними в мире взрослых людей, который гораздо сложнее их девятиэтажки…

Нет, Фрэнк не сомневался в совершенной системе жизнедеятельности сбежавших роботов. Но инженер не успел сделать главного – установить внутренний блок пороков и страстей на материнской плате их самообучающегося искусственного интеллекта.

***

И вот связь с последним роботом оборвана. «Очистка карты памяти прошла успешно», – резюмировал механический голос компьютера, и старик Шуберт закрыл лицо руками. Он плакал…