Авиатор: назад в СССР 2

– Вы очень умный молодой человек. Не по годам, я бы сказала.

В кабинете Доброва, помимо него, был тот самый человек, с которым он прохаживался за штабом полка, и чуть было не получил в голову самодельной бомбой типа «мешок».

– Бомбометание отработали? – усмехнулся полковник, а гость поддержал его.

Именно сейчас я, наконец-то, вспомнил, где видел этого человека, одетого в светло-синюю рубашку с коротким рукавом и тёмные брюки. Он стоял за столом нашего взвода на присяге. Тогда я не сразу приметил у него на пиджаке звезду Героя Советского Союза.

– Виноват, товарищ полковник. Решили рационально подойти к решению поставленной задачи, – сказал я, но двое взрослых мужиков продолжили улыбаться.

– То есть, рационально было использовать кузов старой машины как катапульту? Вы меня поражаете, Родин, – сказал Добров.

– Виноват, товарищ полковник. Не учли прочность и усталость конструкции.

М-да, похоже, эти два больших дяди собрались надо мной посмеяться. Теперь их веселый смех перерос в откровенный ржач.

– Садись, Сергей. Я ж говорил, он вылитый отец, – сказал Добров своему гостю.

– Согласен с тобой, Гена. Давайте познакомимся, молодой человек. Василий Сергеевич Котлов, – сказал гость и протянул мне руку.

– Это… это для меня… честь, – опешил я, узнав кто передо мной.

Василий Котлов, заслуженный лётчик-испытатель СССР, участник Великой Отечественной войны и войны с Японией, а также Вьетнамской войны. Один из лучших лётчиков своего времени.

Был примечательный эпизод во Вьетнаме. Он выполнял полёт за инструктора с вьетнамским лётчиком на МиГ-21. Им пришлось вступить в бой с американскими истребителями, в ходе которого удалось сбить один американский Ф-4 «Фантом». За это он получил звание «Почётный гражданин города Ханой» и… выговор от командования за нарушение приказа не вступать в бой.

А задолго до этих событий, в 1957 году он был удостоен звания Героя Советского Союза, за мужество и героизм, проявленный при испытаниях новых видов авиационной техники.

– Да, прям-таки, честь. Мне самому приятно, что растёт такая смена у нас. Скоро таким, как ты, придётся двигать вперёд нашу авиацию. Может, позволим ему присесть, Геннадий Павлович? – обратился Котлов к Доброву.

– Согласен. Садись, Родин. Ты к завтрашним полётам готов?

И как теперь быть? Доподготовку мои ребята проходят в эти минуты, а я у командира сейчас должен сказать, что всё хорошо? Врать нельзя. С другой стороны, я же реально готов.

– Готов, товарищ полковник.

– Прекрасно. Даже врать научился уверенно, да, Василий Сергеевич?

– Конечно. Парень уже с комиссией разговаривал, а ты тут его доподготовкой проверить решил. Не сдаёт он командиров своих. Молодцом, Сергей!

– Спасибо, – сказал я. – Если честно, я не понимаю причины моего вызова, если только вы, Василий Сергеевич не хотите мне кое-что рассказать. Думаю, вы знаете о чём.

– Конечно, знаю. Это нормально, что ты ищешь правду о своих родителях.

– И вы можете мне что-то рассказать?

Глава 4

В нашем разговоре возникла длинная пауза, которую я не спешил нарушать. Слабо верится в то, что такой серьёзный по своему положению человек, как Котлов, будет делиться со мной подробностями своей работы во Вьетнаме.

– Сергей Родин, то есть твой отец, работал вместе со мной по одной из задач в этой стране. Мы выполняли… больше, исследовательские задачи.

– А как же обучение лётчиков Вьетнама? – перебил я Котлова. Он переглянулся с Добровым, будто искал какого-то объяснения моей осведомлённости.

– Ты же знаешь, Геннадий Палыч, что наши действия «там» были под грифом, – сказал Котлов и встал из-за стола. – Хочешь парню испортить жизнь?

– Я не рассказал ему чего-то сверхсекретного, да я и не знал. А ты знаешь. Намекни, хотя бы. Родин же не дурак, правильно, Серёга? – сказал Добров, подмигнув мне.

– Не дурак. Поэтому и поймёт, что лезть в это дело ему не следует. Тебе тоже, товарищ полковник, – сказал Котлов, подойдя к окну и выглянув на улицу. – Прекрасная погода, море, зелень – чего вам двоим ещё нужно?

– Так вы мне расскажете или нет, Василий Сергеевич? – спросил я, на что Котлов слегка насупился.

– Настырный ты, Сергей, – сказал Котлов и подошёл ближе ко мне. – Твой отец работал под моим началом, но моя командировка закончилась до его гибели. Естественно, о нашей работе я не имею права тебе рассказать.

– Но есть те, кто могут, верно? – уточнил я.

– Они всегда есть. Человек по фамилии Платов тебе нужен. Он был там и до, и после меня. В нашей работе Платов был куратором. Это всё, что я знаю.

Нечасто последнее время у меня есть силы, чтобы заняться своей физической подготовкой. Зарядка-то не всегда проходит в связи с ранними полётами, а уж самому позаниматься вообще без вариантов. Я был рад, что сегодня можно себе выделить часок для пробежки.

– Тёма, ты смотри аккуратнее. Кеды у тебя одни, – говорил Макс, наблюдая, как Артём вываривает свои кеды советского производства в хлорке.

– Да знаю. Я плитку выпросил у старшего курса за пару коржей из кулинарии, чтоб выбелить до уровня «Двух мячей».

В своё время те, кто из нас занимался спортом в училище, подбирали тщательно себе кроссовки для бега. Правильная подошва, вес, подъём – учитывалась любая мелочь. Не всегда это влияло на результат, но тогда этого никто не понимал. Для плавания и вовсе было куча штук и примочек.

В Советском союзе не всё так просто было со спортивной обувью. Это у себя в настоящем времени можно было выбрать из сотен типов кроссовок те, что подходят тебе. А здесь фабрика «Красный треугольник» выпускает для тебя кеды по цене четыре рубля за пару. Цвета только красный, чёрный или синий. Но самые модники искали себе белые китайские кеды «Два мяча» с тонкой синей полоской и соответствующей надписью.

– Зачем это тебе? – спросил я у Артёма, когда шёл на пробежку.

– Ты чего, Серый? На танцах это самая модная штука – белые кеды. Давай и твои сделаем?

Конечно, я отказался от такого апгрейда своей обуви. Во время бега осмысливал сегодняшний разговор в кабинете у Доброва.

Естественно, что об участии наших военных в боевых действиях против США во Вьетнаме нигде не сообщалось. Завеса тайны и хоть какие-то воспоминания попадут в прессу ещё не скоро.

Вот и получится, что людей, выполнявших свой интернациональный долг, награждать будут за его выполнение, а вот признавать ветеранами боевых действий не станут.

По крайней мере, мне известно, что у человека по фамилии Платов есть информация по семье Родина. Может, удастся разговорить Леонида Краснова, когда приеду домой в отпуск. Это будет ой как не скоро! Домой отпустят только в октябре после сессии.

Перед сном моей группе довели очень «радостную» новость – завтрашние полёты я и Макс будем выполнять с Граблиным.

Нестеров приболел и появится только в понедельник. С кем-то нужно будет долетать один лётный день на этой неделе. За неимением свободных инструкторов, а может, просто, желающих не нашлось, шефство над нами взял целый заместитель командира по лётной подготовке.

– Итак, товарищи курсанты, довожу порядок выполнения полета по упражнению номер четырнадцать… Что это за упражнение, Курков? – опрашивал нас Граблин на стоянке около самолёта.

– Полёт по маршруту, товарищ подполковник, – громко доложил Макс, перекрикивая гул двигателя запускающегося рядом Л-29.

– Слабо, Курков. Упражнение называется «Полёт по маршруту на визуальную ориентировку с использованием радиотехнических средств». Именно так и нужно докладывать, – сказал Грабля. Вот любит он придраться к каждому слову!

Дальнейшие его слова было трудно разобрать, поскольку рядом стали проруливать самолёты на предварительный старт. Особенно смущал запускающийся борт. Когда он вырулит, струей воздуха можно будет нас сбить с ног. Но Граблин, похоже, этого не замечал.

– Товарищ подполковник, вас снесёт! – кричал ему Макс, заметив, что борт начинает выруливать со стоянки.

– Курков, слушай меня и запомина… ай!

Самолёт слишком резко вошёл в поворот. Мощным потоком Граблина отбросило к нам на руки. Да и нас самих потянуло назад.

– Номер борта… запомнить и мне доложить после полётов. Выполняйте предполетный осмотр самолёта, Родин. Время уже взлетать, – злился Граблин, оттолкнувшись от нас.

– Как пинка под зад дали, – ухмылялся Макс, когда мы осматривали самолёт. Согласен, что спесь с Грабли сдуло моментально после такого неофициального полёта.

В воздухе он постоянно что-то требовал. Расскажи ему, сколько времени продолжается полёт, показания приборов, что за деревню пролетели десять минут назад, какую пролетим, если введём поправку в курс и так далее. Нет бы просто лететь и наслаждаться погодой!

– Не знаю, Родин, как вам удалось посадить самолёт без шасси в скошенном поле. Вы же ничего не знаете! – сказал Граблин по внутренней связи. Этот вывод он сделал уже на середине маршрута.

Мы как раз пролетали косу Долгую, на которой самые чистые и песчаные пляжи во всём Белогорском районе. Я уже представил себе, как мы с Женей приедем сюда, когда у меня будет увольнение на этой неделе.

– Засмотрелись? Отвлекаетесь ещё и от пилотирования, Родин? – не унимался Граблин. – За такой полёт останетесь у меня в субботу в казарме.

– У меня все параметры в норме. Я веду осмотрительность, – пытался я оправдаться, но подполковник был другого мнения.

– Вам не повредит пару часов дополнительных занятий. Я как раз ответственный в субботу по полку.

Вот чего он докопался до нас? Есть у тебя тёрки с Нестеровым, так и решай их с ним. Нас зачем трогать?

В этот момент в эфире прозвучал сильно встревоженный голос. Это был Артём.

–Восемьсот восемьдесят второй, в зоне отказ двигателя! – доложил он.

В этот момент я совершенно забыл о своём задании и стал переживать за товарища. Только бы не геройствовал и прыгнул, если не сможет вывести. Тем более что сегодня у Рыжова самостоятельный полёт без инструктора.

– Внимание, всем режим радиомолчания! Восемьсот восемьдесят второй, номер зоны и высота? – запросил руководитель полётами, явно волновавшийся в этот момент. В ответ в эфире была тишина.

– Командир, вы тоже слышали доклад об отказе двигателя? – спросил я. Сейчас вообще было не до полёта по маршруту.

– Да, Родин. Это Рыжов?

– Так точно. Почему молчит? – сказал я, прослушивая запросы руководителя полётами. Граблин ничего не ответил на мой последний вопрос.

–Восемьсот восемьдесят второй, пожар двигателя! Высота четыре тысячи! – снова в эфире доклад Артёма. Значит, двигатель запустил, но произошёл пожар. Высоты ему хватает, чтобы катапультироваться. Про себя думаю, что хоть бы сейчас всё обошлось. Двигатель вряд ли будет работать после пожара.

–Восемьсот восемьдесят второй, закрой пожарный кран, «Малый газ»! Примени систему пожаротушения! – давал команды руководитель полётами.

И снова тишина в эфире. РП волновался ещё сильнее. Два отказа на один самолёт в течение двух минут – перебор!

–Восемьсот восемьдесят второй, прохожу дальний, три зелёные не горят, шасси не вышло, ухожу на второй круг, – снова доклад от Артёма. И как это он так быстро на посадку стал валиться?

– Он же сгорит сейчас вместе с самолётом, – сказал я Граблину, нажимая на СПУ.

– Почему он не прыгает, Родин? – спросил Граблин. Судя по голосу, он тоже весьма нервничал. Представляю, каково сейчас Тёме. Третий отказ и всё ещё летит! Не самолёт, а самый настоящий танк!

Пара минут в эфире была тишина, а потом, неожиданно, руководитель полётами запросил меня.

–Восемьсот восьмидесятый, задание закончили?

– Сопка, я Восемьсот восьмидесятый, конечный пункт маршрута, разрешите на привод, далее заход по кругу?

–Восемьсот восьмидесятый, разрешил.

Голос руководителя звучал спокойно, без каких-либо печальных или нервных нот.

– Значит, нормально всё с твоим другом, Родин. Молодец, Рыжов! – сказал Граблин по внутренней связи.

– Выпало же ему испытать сразу три отказа. И самолёт выдержал…

– Выдержал, Родин. Не отвлекайся и пилотируй. И снижение не проспи, а то будешь потом валиться после привода к первому развороту, – перебил меня Грабля. До чего же чёрствый тип! Мог бы и обсудить со мной такой случай. Сейчас опять комиссия приедет, небось. Эх, невезуха какая-то у Доброва с этим полком и нашим курсом!

После посадки я внимательно посмотрел по сторонам в поисках той самой «элки», которая столько пережила с моим товарищем.

К нашему самолёту уже бежал Макс, чтобы помогать готовить его к повтору. Граблин не стал обсуждать со мной полёт, а заспешил к руководителю полётами, чтобы узнать об инциденте.

– Где Тёма? Как он? – спросил я, но Макс смотрел на меня с недоумением.

– Да нормально всё. Пошёл на КДП сейчас. Ты чего так нервничаешь? – сказал Макс, вставляя заправочный пистолет в горловину с левой стороны кабины.

– Как чего? Три отказа у парня, а ты говоришь чего! Как он сел? Ты… ты чего ржёшь? – сказал я, толкая в грудь Макса.

– Просто, я… вспомнил… ой, не могу! – продолжал смеяться Макс. – Вспомнил, как… орал… на него Новиков после… да вон смотри, – указал он мне на дорожку со стоянки, где Ребров вовсю отчитывает Артёма.

– Чего мямлишь, Рыжов? Паровозный гудок ты на Белогорском вокзале, а не курсант! В эфир ты громче говорил, – кричал Ребров на него.

– Виноват, товарищ подполковник. Там аккумуляторы и автомат защиты сети «Радио» были включены. Ну, я ж правильно всё делал…

– Рыжов, ты если балбес, так и скажи. Нечего мне самолёты ломать. Быстро на борт! Устрою я тебе выходные на тренажном самолёте, чтоб ты всё правильно делал! – указал комэска на стоянку самолетов, и Артём сорвался с места, пока ничего нового не узнал о себе.

Макс продолжал смеяться, совершенно не замечая, что к самолёту уже спешит Граблин.

– Забыл… говорит, – не успокаивался Курков.

– Макс следи за топливом. Перельёшь! – крикнул я.

– Да всё я контролирую… вот зараза! – выругался он, когда его обдало вырвавшимся фонтаном керосина. Как раз в этот момент пришёл Граблин.

Конечно, ему было сейчас не так весело, как Максу минуту назад. Им сейчас почти целый час летать, а запах керосина хорошо въедается в форму. Аромат будет суперский в кабине!

– Курков, тебе больше чем мужской… «прибор» доверять нельзя. Лезь в кабину, заправщик!

День был, прямо скажем, неудачный. С другой стороны, нас и так хотел Граблин оставить всех в субботу доподготовкой заниматься. Жаль, что не получится в увольнение сходить.

Женечка обещала какой-то сюрприз мне сделать. Чем дольше я в Союзе, тем больше понимаю, что фраза об отсутствии «секса» была вырвана из контекста.

Последнее время мы часто этим занимаемся с моей девушкой, что не может не радовать! Её я стараюсь тоже радовать: цветы, вкусняшки, а записку напишешь ей и передашь с кем-нибудь, так она её хранит, как реликвию. Вот такие вот эсэмэски в Советском Союзе!

– Передашь Жене. Ну как всегда, хорошо? – попросил я Костю отнести записку. Ему единственному позволили сходить в увольнение сегодня.

– Хорошо, Родя. Может ещё что?

– Не-а, может, ребята чего хотят? – сказал я, указывая на Макса и Тёму, штудирующих аэродинамику.

– Завтрашний день хочу. Чтобы закончить с этой доподготовкой, – прошипел Артём.

Когда все ушли, в деле поглощения науки нас хватило ненадолго. Сначала шахматы пошли в ход, затем чтение старых газет из подшивки.

Здесь же я наткнулся на текст проекта Конституции 1977 года в газете «Советская культура». Пройдёт несколько месяцев, и в октябре она будет принята, и просуществует до самого распада Советского Союза. Её будут дополнять во времена Горбачёва, но мало кто будет знать, что это приведёт ко многим страшным последствиям. Так и хочется сказать – не надо ломать того, что и так работает.

Через какое-то время нас вызвали в штаб. Граблин не забыл, что обещал сегодня допросить нас с пристрастием. Заходили к нему в кабинет по одному и первым был, конечно же, Артём. Его отработка особых случаев и отказов на тренажном самолёте не оставила равнодушным никого. Особенно Граблина, который полчаса задавал вопросы Рыжову.

Следующим вызвали Макса. Наверное, до сих пор заместитель командира по летной подготовке ощущает запах керосина при виде Куркова. Макс полночи отстирывал комбинезон и так полностью не избавился от запаха. Скоро и моя очередь пришла.

– Родин, что учил? – спросил Грабля, ставя стеклянный стакан с горячим чаем в подстаканник.

– Всё. Готов отвечать на ваши вопросы.

– Я знаю, что ты готов. С тобой мы поговорим несколько о другом. Тебе чем-то не нравится лейтенант Швабрин? – припомнил он мне тот самый случай с пререканием.

Вот она, семейная кодла под крылом замполита! Теперь будут доставать меня постоянно.

– Я не собирался оскорблять лейтенанта Швабрина, но его методы…

– Вы настолько долго находитесь в военно-воздушных силах, что вправе учить жизни целого офицера, товарищ курсант? – спросил Граблин, отпивая чай из стакана.

Знал бы он, что я намного дольше в армии, чем этот его родственник. Сам Дмитрий Александрович ненамного старше меня.

– Я считаю, что лейтенанту Швабрину необходимо было лучше готовить своих курсантов. Результат его метода мы и увидели. Он оказался неспособен научить, при этом подавал плохой пример для нас, будущих офицеров.

– На что вы сейчас намекаете? Вы считаете Швабрина недостойным звания офицера Советской армии? – взревел Граблин.

А ведь он знает, что Швабрин плотно сидит на стакане, но всеми силами покрывает его. Как это делает и замполит училища Борщёв.

– Меня учили, товарищ подполковник, что о человеке судят по его делам и поступкам. Так что по лейтенанту Швабрину я свои выводы уже сделал.

– Это ваши родители научили вас так умничать? Чтобы они сказали, если бы узнали, как вы разговариваете с офицерами своей части? – спросил Граблин, присаживаясь на своё место.

– К сожалению, ничего. Мой отец погиб, а мать умерла от тяжёлой болезни, – ответил я, следуя истории своего реципиента. Граблина мой ответ явно поставил в тупик. Не ожидал он, что родителей у Родина нет.

– Извини, Родин. Не знал…

В дверь очень сильно постучались. Подполковник разрешил войти и на пороге появился дежурный по полку.

– Дмитрий Александрович, там на КПП проблема возникла. Наряд говорит, что прорваться кто-то на территорию хочет, – доложил дежурный. – Мол, требует начальство.

– Кто? Пускай прогонят или в милицию позвонят.

– Так там… ну девушка молодая. Говорит, не уйдёт, пока начальство не выйдет или его не отпустят, – сказал дежурный.

– Какая ещё девушка? – возмутился Граблин и поднял телефонную трубку. – Кого она хочет увидеть?

– Сейчас, курсант Ра-гин, – по слогам произнес дежурный. – У нас разве есть такой?

– Алло! Дежурный, это Граблин. Что там происходит? Кого? Курсанта Розина? Передай нет тут таких. Я те… да что там за крики?! – крикнул в трубку Граблин. – Дай… дай тру… Ой, Женечка!

Подполковник буквально расцвёл, услышав голос в трубке. Вот так Женька даёт!

– Конечно, Женечка! Для тебя и твоих родителей, пожалуйста. До свидания!

– Разрешите идти? – спросил дежурный, поняв, что инцидент исчерпан.

– Да, конечно, – сказал Граблин и проводил его взглядом. – В парадку и на КПП. Продолжим разговор в другое время. И смотри у меня насчёт Жени!

–Есть, товарищ подполковник. Так мне в увольнение можно?

– Можно. И цветы не забудь маме её купить. Знакомиться с родителями сейчас пойдёшь.

Вот те раз! Не рано ли свататься иду?

Глава 5

Бежал к своей девушке со всех ног. Если честно, пару раз даже обернулся, чтобы посмотреть, не преследует ли кто меня. Вдруг Граблин решит передумать. Я задумался над тем, как связаны друг с другом Женя и этот вечно недовольный Граблин, но всё это быстро улетучилось.

Один только взгляд на прекрасное создание у ворот, в светло-жёлтом платье и белым ободком на голове, и Серега потёк!

– И чего это я в тебя такой влюблённый, – сказал я, обнимая свою девушку, цитируя Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке».

– Правда, влюблённый? – спросила Женя, поцеловав меня в губы. – Ты извини, Серёж. Как ещё по-другому было тебя дозваться? У тебя не будет проблем? Смеяться никто не станет?

Как будто меня это сейчас волновало? Главное – цель достигнута.

Дала жару Женечка! Наряд на КПП смотрел с некоторым презрением.

– У самого не получилось, так бабой решил воспользоваться? – спросил у меня дежурный по КПП.

Сержант срочной службы, на пару лет старше моего нынешнего возраста, сидел за стеклом дежурки, выкрикивая мне разные подколы. Думает, что отгородился от мира, и никто его недостанет там.

– И чего ты в нем нашла, девушка? Я тоже, между прочим, свободен!

Это он зря. Женя, как показалось, пропустила мимо ушей эти выкрики, но вот мне не терпелось ответить.

– Подь сюды, пожалуйста. Спасибо хочу сказать, – сказал я, попросив Женю подождать, а сам подошёл ближе к стеклу дежурки.

– Если надо – сам зайдёшь. Как к старшему по званию обращаются? – включил босса сержант.

– Ну, или нагнись в окошко. Отблагодарить же хочу. Да чтоб другие не видели, – ответил я и полез в карман, взять несколько монет.

– Вот это другое дело. Дедушку советской армии надо уважать, а то совсем вы, курсачи, оборзели, – сказал он, нагибаясь к открытому окошку. – Порядков армейских не знаете, дедов… ох!

Сержант только успел слегка высунуть нос, как был за него схвачен и ещё сильнее вытянут наружу из своей дежурки.

– Ты чего творишь? – спрашивал он, пытаясь вырваться, но не мог просунуть руки за голову, чтобы отмахнуться.

Я же, продолжал удерживать шнобель и периодически прокручивать его, убавляя и прибавляя стенания сержанта.

– Дедушка, я вам сливу сейчас такую накручу, в цирке клоуном сможете без грима выступать. Мы поняли друг друга?

– Понял, понял. Нос брось! – сказал он и был отпущен. Окошко тут же закрылось, а сам сержант сел на стул, ощупывая свой посиневший пятачок.

Женя всю дорогу до остановки ругала меня за это рукоприкладство. Наверное, она права, но нельзя было этого хама оставлять без ответочки.

– Нельзя, Сережа, так с людьми. Ничего обидного он не сказал, а ты ему нос чуть не открутил. Кто так делает?

– Да я, наоборот, ему только поправил его. Он мне ещё спасибо сказал и рукой помахал, – ответил я, но Женя принялась грозить мне пальцем.

– Родин, людей обижать нельзя. Понял?

– Так точно, товарищ Женя. Разрешите вас поцеловать? – спросил я, прикладывая руку к голове.

К родителям своей девушки я не горел желанием так сразу ехать. Несколько месяцев встречаемся и пока всё устраивало. Рано мне ещё хомут на шею вешать!

Поехали мы к родителям Жени в деревню Сметановку. Там у них дача, и на лето родители всегда уезжают из города. Совсем недавно я наблюдал и рассматривал дома этого населённого пункта с высоты полёта по кругу или на возврате из зоны. А сейчас еду в жёлтом «попрыгунчике».

Называли так автобус марки ПАЗ. Это прозвище как нельзя лучше могло передать впечатление и сам стиль езды на этом общественном транспорте. Даже я в детстве застал эти желтые автобусы в своём Владимирске.

Жарко и душно, а единственным источником прохлады были открытые окна и щель в дверях. Только надо, чтобы водитель ехал чуть быстрее, чем я бегаю, иначе естественный «кондиционер» не работает.

Трое мальчишек толкались рядом с входной дверью, в борьбе за самое крутое место во всём автобусе – одиночное переднее сиденье сразу за капотом. Оно находится почти напротив водителя и с него открывается самый лучший вид на дорогу. Также можно наблюдать за тем, как он крутит «баранку».

– Давай на заднее сиденье? – спросил я, когда мы зашли в салон автобуса.

– Хочешь попрыгать? – посмеялась Женя.

– Пошли. Я лет… давно короче не ездил в «попрыгунчике».

В Союзе не везде были ровные дороги, а где-то их вообще не было. Что-то в этой жизни никогда не меняется. В нашей стране две главные проблемы так и не исчезли. Но сейчас это даже хорошо.

Когда автобус ехал по неровной дороге, любая неровность, а по меркам Советского союза их глубина и высота были явно больше, чем в современной России, позволяла на несколько мгновений почувствовать себя в невесомости.

– Ты… чего… такой весёлый? – спросила Женя, подпрыгивая чуть не до самого потолка.

– Весело же! – улыбался я, не сдерживая восторга от такой поездки.

– Как… маленький, Серёж!

Дача у семьи Жени оказалась самая простая, что ни на есть, советская. Небольшой участок на шесть стандартных соток, огород с помидорами, капустой и прочими овощами, а также абрикос, яблоня и груша, несколько кустов малины и, собранная из подручных средств теплица под огурцы. Летний душ, где роль ёмкости с водой выполняет подвесной топливный бак. И как же без умывальника. Нажал на рычажок – вода пошла. За сегодняшний день так много ностальгии!