Нестрашная сказка. Книга 3

– Согласен, есть в твоих фантазиях доля здравого смысла. Загвоздка в том, что ни ты, ни даже я править этой скотиной не умеем. Короче, завезёт он нас в какие-нибудь дебри, сбросит и сбежит. И что ты ему скажешь: «Как тебе не стыдно?..».

– Найдём погонщика… о! за нами, кажется, пришли.

– Восемь. У всех сабельки. Слушай, я всё забываю, как называются их штаны, – безмятежно спросил Энке, который будто бы даже в другую сторону смотрел.

– Которые поуже – чудридары., которые пошире – шарары или шальвары. Нашёл время о фасонах печалиться!

– Бить будем или подчиняться?

– Сначала разговаривать.

Это они зря понадеялись. Никто, как выяснилось, беседовать с ними не собирался. Оружных привёл, кстати, тот самый зазывала. Похоже, под свой полог он втащил путешественников исключительно для того, чтобы потом сдать властям. Знать бы ещё, что тут за власти. Сведения, которыми располагал Лекс, имели некоторую фрагментарность. Даже какая династия на побережье нынче у власти, оказалось не так просто выяснить. С некоторых пор многие здешние княжества самоизолировались. То ли пошла мода на всё японское, то ли ещё какая напасть.

Тыча сабелькой в глаз уважаемому белому путешественнику, воин в скромном тюрбане цвета пожухлой травы на жутко ломаном северном наречии приказал следовать за собой. За попытку бегства – смерть на месте. А куда? На кудыкину гору! – Смысл короткое гавканье имело именно такой.

Вот и поговорили. Лекс с сожалением оторвался от пёстрого ковра и с ещё большим сожалением от клочка тени. Энке подхватил сумку. Ну, этому солнце, не солнце – хоть кипящую смолу на темечко.

Стены из грубого камня сложили лет, наверное, триста назад. Решётки на окнах не оставляли места надеждам. Камень и сталь. Серое с чёрным.

Охрана осталась за дверями. Сабельки у воинов в жухлых тюрбанах оказались небольшими, почти игрушечными. Такими хорошо овец резать или вот белых путешественников.

Перед Лексом расположился хозяин рыхлого тельца в совершенно замечательном тюрбане и с огромной драгунской саблей. Куда там охране!

Энке остался в приёмной, или что она такое? На комнату пыток не похожа. Вход – выход. Лекс шепнул джинну, чтобы сидел смирно. Авось, ещё договорятся. Действовать следовало, только если сильно припечёт. Однако чем дальше, тем меньше оставалось надежды, что дело кончится миром.

Лекса спросили: кто таков? Он представился настоящим именем. Говорили на хинди. Язык он помнил, хотя произношение оставляло желать. Визави поинтересовался, где уважаемый гость выучился языку. Тот ответил, дескать, в Риме. Ага, ага, – покивал рыхлый господинчик.

Лексу он как-то сразу не понравился. Невысокий, полноватый, средних лет, – улыбка так себе, скорее ехидная, нежели злорадная. А когда начал задавать вопросы, сочувственно кивая в такт ответам, стало ясно как день – ни одному слову не верит. Сейчас исполнит положенный ритуал, формально поспрошает и под нож. Не испытывал он интереса к ответам. Знать бы ещё он тут самый-самый или среднее звено. После очередного поддакивания Лекс решился:

– Я был бы весьма признателен, если бы уважаемый господин сообщил мне своё имя и своё положение. Я не знаю, как к вам обращаться. И это меня сильно печалит.

– Руджавара Мачхквалати.

– Уважаемый Руджавара, мне очень приятно наше знакомство. Но способ приглашения меня несколько удивил. Зачем было гонять по жаре столько ваших людей, довольно одного посыльного…

– Ко мне, добровольно!?

Рыхлый засмеялся. Такой вот спектакль. Сквозь исказившиеся черты лица проступила истина. Какая там снисходительность – сама жестокость или, скорее, кровожадность, желание и умение умершвлять. А ещё мучить.

– Следует ли так понимать, что ваш дом люди обходят десятой дорогой, – всё же спросил Лекс.

– Сто десятой.

– А что так?

– Зачем ты прикидываешься? Ты уже понял, что тебя раскусили. Мне осталось только получить правдивые ответы на мои вопросы. Но, думаю, твои уста не исторгнут истины, пока к ним не прикоснётся огонь.

Ситуация старая, как сама жизнь. Лекса в очередной раз приняли за шпиона. Знакомо, ой, как же знакомо-то!

– Я и так отвечу. Вы же пока не спросили ничего определённого, – попытался умягчить обстановку Лекс.

– Тебя послал император Аспазий?

– Нет.

– Синклит магов?

– Нет.

– Кто тебя послал?!

– Махатма Мита.

Лицо рыхлого господинчика вдруг изменилось в совершенно иную ипостась. Оно сморщилось до такой степени, что алый тюрбан аршинной высоты, кажется, даже просел на уши. Оно было бы комично, когда бы не было так страшно.

Хозяин восседал на стуле, поставленном вдобавок на подиум. Лекс стоял, задравши голову. И ладно бы – не развалится. Хуже, что уже некоторое время он слышал лёгонький свист. Ни одна птичка такого не сможет. Человеку на одной ноте, не переводя дыхания, тоже не протянуть. Пожалуй, только змея.

А господин в алом тюрбане между тем потянул саблю из ножен. Что клинок, что ножны – глаз не оторвать. Сплошное сияние и алмазные искры.

– Махатма Мита поручил мне одно деликатное дело, – напевно повёл Лекс, – соображая, далеко ли от него змея.

Вертеть головой не хотелось, дабы не пропустить выпад перепуганного хозяина драгоценной сабли.

– Дело касается совершенно другого княжества. Мы тут проездом. Не стоит беспокоиться…

– Он не беспокоится, как ты трусливо выразился, чужестранец. Он боится до мокрых штанов.

А вот это был прокол. Не иначе сказалась близкая болезнь. Никогда Лекс так не попадался. Человека за спиной он не заметил. А должен был. Его учили. Ещё как учили. Однако, вот оно. И шипение как будто придвинулось.

– Чего же так боится мой визави? Вдруг у меня получится развеять его страхи? Разубедить…

– Ты и так успел наговорить на три смертных приговора.

Сабля уже вся выползла из ножен. Булат играл морозным узором.

– Понятно, что ничего не понятно. Развейте мои сомнения, раз уже всё решено, – смиренно попросил Лекс, прикидывая куда прыгать, дабы не попасть ни под клинок, ни под укус.

За спиной раскатисто с удовольствием захохотали. Шипение стало громче. Не иначе инкогнито, прокравшийся в комнату тише приведения, специально дразнил змею.

– Руджаваре было предсказано, что его убьёт посланник Шамбалы.

Лекс прыгнул в момент, когда Руджавара сделал выпад. Пухлый господинчик чуть-чуть не успел, всё же Мануса Аспера очень хорошо учили. Кобра из стоявшей за спиной корзинки метнулась почти в тот же самый миг. Хорошо бы ещё попала под саблю, да, жаль, удачи так много не бывает. Руджавара не удержал равновесия и скатился с подиума. Кобре осталось только клюнуть его в подставленную шею, что она и сделала. Сабля выпала из рук мертвеца с пронзительным звяканьем, кобра встала на хвост, расправив капюшон. Человек в зелёном тюрбане, прихватил её хитрым крючком на длинной ручке.

– Пророчество исполнилось! – торжественно заявил водитель кобры. – Руджавара погиб. Теперь твоя очередь.

– Или твоя, – озлился Лекс.

– Нет. Я паду от руки ракшаса. Так было предсказано. А ты не ракшас. Тебя послали махатмы. Сейчас наг сделает своё дело. Ты не…

Сработанная из толстых тиковых досок, обшитая железом дверь вдруг просто упала и в клубах пыли возник Энке.

– Это ты правильно заметил, он не ракшас! – рявкнул джинн. – Ракшас я!

Зелёный тюрбан дёрнулся, будто хозяин получил пощёчину. Петля перестала удерживать кобру. Чёрный наг метнулся в атаку.

Ага! Они-то думали, чего? А оно и вправду. Энке походя ухватил кобру за плоскую голову и сдавил, после чего вытер испачканные кровью и ядом пальцы о цветастые трусы.

– Отвернись, если не хочешь смотреть, – бросил он Лексу. – Я сейчас пророчество исполнять стану.

Лекс отвернулся.

На площади в ряд лежали двадцать шесть тел. Энке, залитый кровью от макушки до пяток, бросил последний труп и вытер локтем лицо. Только больше размазал.

Лекс присел в тени. В глазах рябило. Всё тело исходило какой-то волнообразной болью – сверху вниз, вдоль, поперёк с плеча на плечо. Он сдавил голову ладонями, отнял руки и только тут заметил укус. Кто-то из тех с площади таки успел его цапнуть. Это было не то чтобы очень уж плохо. Но если не принять срочных мер, можно разболеться так, что не скоро встанешь.

Разорвать ткань не получилось, он натянул край тоги, подобрал саблю, чтобы надрезать, а удержать не смог.

– Что делать, говори!

Нависший над ним Энке кривился и расходился волнами. Двор, стены, облака шли по кругу, будто Лекс попал в середину детской юлы.

– Край тоги. В нём…

Он не знал, сказал это или только подумал. Но Энке понял, рванул полотно и подхватил выкатившуюся горошину.

– Воды! – взревел джинн.

Какая-то тень метнулась от стены, затопотали быстрые шаги. Энке поднёс к губам Лекса плошку с водой, и сухая колючая горошина проскочила внутрь.

Уф! Юла стала потихоньку замедлять свой танец. Энке перестал расплываться. Вокруг собирался народ.

Заботливый, как старая дворцовая нянька, джинн перенёс Лекса поглубже в тень, устроил на ровном каменном парапете и даже положил на лоб смоченную водой тряпку. Стало совсем хорошо.

Люди шуршали, больше похожие на скелетов – такие же худые и без кровинки. Старика с лысым черепом и запавшим ртом поддерживали под руки. Но и он, и помощники покачивались, как трава под ветром. Однако не уходили.

– Это кто? – спросил Лекс.

– О! Заговорил. Ты чего помирать-то вздумал? – обрадованно зачастил Энке.

– Меня укусил один из охранников. А оно, знаешь ли, заразно.

– Меня всей сворой покусали, и вроде ничего.

– Глаза пошире раскрой.

– Зачем?

– Если зрачок начал вытягиваться, ну, как у кошки или змеи, значит всё – превращаешься.

Энке вытаращил глазищи, в которые смотри не смотри, кроме мрака ничего не увидишь.

– Я пошутил, – вяло отмахнулся Лекс.

– Скажи спасибо, что ты лежачий. Пошутил он! Да за такие шуточки, знаешь, что бывает?

– Пошли разбираться. Иначе они тут все попадают, пока мы с тобой отношения выясняем.

Покряхтывая, как старик, Лекс встал, вытер тряпкой лицо и протянул её джинну. Тот кое-как размазал кровавые потёки на физиономии, но хоть серёдка проступила. Со стороны костяной толпы вдруг раздался общий не то вздох, не то стон. Люди шарахнулись, лысый старик повис на руках помощников.

А случилось то, что, собственно, и должно было случиться. Двадцать четыре трупа начали постепенно приобретать черты животных. Сначала сквозь кожу полезла рыжая шерсть, потом начали вытягиваться челюсти. Четверым Лекс отсёк головы, парочке Энке их просто оторвал. Головы лежали отдельной кучей, где чья, не понять. Но даже отсечённые они равномерно и неуклонно менялись.

– Вашу в дребедень с котурнами через пролив… ликантропы!

Лексу редко приходилось видеть Энке озадаченным. Однако – вот.

Перед ними лежала груда мёртвых волков. Только двое: рыхлый господинчик и водитель кобры остались людьми. Последний, правда, состоял из двух половинок, но что они принадлежат человеку, никто бы не поспорил.

– Красные волки, – констатировал очевидное Лекс. – Он был потрясён не меньше джинна. – Эй, кто-нибудь, уважаемые, что тут у вас случилось? Откуда взялось столько оборотней в одном маленьком княжестве!?

От толпы скелетов отделилась высокая женская фигура. Молодая, неимоверно худая беременная женщина в сером рубище медленно подвигалась в их сторону. Одной рукой она придерживала живот, будто опасаясь, что он отвалится. Подошла, недолго постояла возле кучи падали, развернулась и начала опускаться на колени. Лекс качнулся – поддержать. Она вскинула руку – не надо! Встала на колени и обняла ноги Энке. У стены тоже начали сползать в пыль.

– Княжество Ваджамандрипур не самое большое на юго-западе полуострова, но благодаря удачному расположению, главным образом наличию реки – самое богатое. Тут торгуют. Со всего побережья сюда привозят плоды, кожу, гончарные изделия и, конечно, украшения. Много украшений. Причём, заметь, тут мастеров огранки алмазов нет. Они живут выше по течению, то есть ближе к месту добычи камней – в Румджапагатапуре. Прямое сообщение по реке. Там погрузили товар, тут приняли.

– Так, можешь считать, что в смысле географии и экономики ты меня просветил. Суть давай.

Лекс размышлял, Энке развлекался. Они уютно расположились в люльке, установленной на спине слона. Навес на тонких жердочках прикрывал головы от прямых лучей. Энке и без него бы обошёлся. Лекс дополнительно нахлобучил местный тюрбан. Но в нём было жарко.

Как только начинало укачивать, Лекс совал нос во флакон с синеватыми кристаллами. Отпускало, правда, ненадолго. Энке, хитро извернувшись, время от времени чесал пяткой холку животине. Слон довольно всхрапывал.

Над головой проплывали ветви деревьев самого экзотического вида. Других тут не водилось. Джинн дотягивался до краснобоких плодов и смачно чавкал. Лекс отпробовал один и потом долго нюхал свой флакон. Кое-что перепадало слону. Энке кидал папайю, животное ловило хоботом и тоже смачно чавкало. Шёл пятый день пути.

* * *

Измождённый старик тогда во дворе оказался раджей. Толпа скелетов – чада и домочадцы. Их к тому времени осталось примерно половина от первоначального количества.

А началось всё с того, что три месяца назад к ним приехал господин Руджавара. Он отрекомендовался поставщиком огранённых алмазов, что и продемонстрировал, высыпав перед раджей горстку сверкающих камешков. То-то он путешествовал в окружении целого отряда. Ваджамандри присмотрелся к камням, отметил про себя, что раньше такие встречал, но сделал незаинтересованное лицо: дескать, ну и что, красивше видали! Зато цена камней его приятно удивила, очень приятно. Сделка увеличивала его состояние на треть. За такие барыши можно было закрыть глаза на сомнительное происхождение камешков, которые добыли и обработали в Рамджагатапурестане. Все знали, что там уже много лет творится неладное. Раджа пропал, власть переходила из рук в руки, а на попытку соседей вмешаться, дабы установить порядок, ну и, разумеется, прибрать остатки добра к рукам, следовал отпор как со стороны местных жителей, так и самой природы. В последнее время вести оттуда вообще перестали доходить.

Сопровождающий купца отряд впустили в крепость и приняли как дорогих гостей. Тем счастье и кончилось. Наутро молчаливые воины в красных лунги и маленьких тюрбанах цвета пожухлой травы согнали хозяев и всю прислугу в левое крыло дворца и заперли. Их не кормили и даже не давали воды. Люди протомились в застенке несколько дней. Один старик умер. Но даже это оказалось не самым страшным. На третий день гости стали забирать детей.

– Для чего? – спросил Лекс, сглатывая тошноту.

– Они их ели.

Среди толпы скелетов действительно не оказалось ни одного ребёнка. Беременная рани вообще чудом осталась жива. Она происходила из семьи высоких брахманов, обладала кое-какими тайными знаниями. Как только на пороге появлялись мучители, она замирала на месте, даже, кажется, не дышала. И они её просто не замечали. Собственный отряд раджи бандиты перебили в ночь праздника, устроенного в честь удачной сделки. Защитить семью оказалось некому.

За три месяца такой жизни раджа из крепкого мужчины средних лет превратился в лысого беспомощного старика. Люди умирали от голода и жажды. А детей – вот…

– Ты знаешь, откуда они? – спросил Лекс.

– С верховьев Ямуны. Камни оттуда. Больше я ничего не знаю, – прошамкал раджа.

– Позволишь ли ты переговорить с твоей женой с глазу на глаз? Поверь, мы не причиним ей вреда. Мне надо понять, что тут творится.

– Тебя послала большой раджа белой империи?

– Нет.

Ваджамандри запросто мог отказать. Жена это вообще его личная вещь, вроде исподнего. Но он был сломлен. Он согласился.

Ситарани сидела у стены, живот на последнем сроке покоился на коленях. Перед женщиной стояла миска с молоком. Она прикладывалась к ней, отпивая маленькими глоточками.

– Ты не простой человек, – первой заговорила женщина. – А твой слуга… прости, вы нас спасли, но он…

– Он мой друг.

– Кто вы?

– Меня послали махатмы, – не стал притворяться Лекс.

В женщине чувствовалась сила. Её-то как раз не удалось сломить. Она протянула руку. Лекс достал зазубренную деревянную пластинку. Рука бессильно упала. По впалой щеке потянулась слеза.

– Счастье, что вы успели… мой отец хранитель Аджанты. У него есть такая же.

– Как ты тут оказалась? Пещеры находятся далеко на севере.

– У моего отца восемнадцать дочерей. Наша семья известна и почитаема, но столько девочек! Меня выдали за Ваджамандри. Сначала собирались за Рамджагатапуру. Он отказался. У него добывались самые чистые камни на полуострове. Раджапура торговал с югом. Но потом приехали белые путешественники и объяснили молодому радже, что он может стать самым богатым человеком в ойкумене, стоит только породниться с императором. Ему отдадут племянницу белого владыки и разрешат торговать по всей империи. Раджапура, думаю, запрыгал от радости. Так случилось, что невесту везли через наши земли. Посольство остановилось у нас в доме. Отец оказал им достойный приём. Я видела, что ему не нравятся эти люди. Дело не в том, что они другой крови и даже не в том, что семье нанесено оскорбление отказом от невесты. Сами гости, их переглядывания, ухмылки, дотошный интерес, назойливое, граничащее с неприличием любопытство, фальшь, наконец, вызывали настороженность. А потом я и сама убедилась в нечистоте их намерений. Я случайно увидела, как невеста обнимается с одним из своих спутников. И не только обнимается, ты меня понимаешь?

– Я в общих чертах знаю эту историю. Свадьба состоялась, через несколько дней кто-то напал на дворец раджи, всех вырезали, а кто уцелел, погиб под ногами бешеного слона. Его ранили, и он растоптал всё живое окрест.

– Отец сказал, что это спутники невесты устроили резню. Всё должно было выглядеть как набег. Раджа погибает, его молодая жена становится владетельной вдовой. Император получает в руки алмазные копи.

Женщина невесело улыбнулась, поднесла к губам чашку и сделала осторожный глоток.

– Император не знал, что в центральных княжествах до сих пор существует обычай, по которому жена следует за мужем на погребальный костёр, – сказал вопрощающе Лекс, и сам же ответил,– не исключено. Поправь меня, если я ошибаюсь, тело Румджагатапуры так и не нашли?

– Там была каша. Возможно, раджа оказался искалечен настолько, что его просто не опознали. Новобрачная вместе с посольством исчезла в туже ночь. Их больше никто не видел. Император не дождался алмазов. Родственники раджи начали войну за престол, но как только кто-то надевал золотой тюрбан, являлся слон и убивал его. Вскоре претендентов вовсе не осталось. Это случилось десять лет назад. Про злосчастного жадину стали забывать. Княжество пришло в запустение. А потом появились эти оборотни. Я сразу почувствовала неладное, но муж не стал меня слушать. Он, конечно, питал глубокое уважение к моей семье, но сильно огорчился, когда вместо нежной девочки увидел на своём ложе зрелую женщину. Меня тут не очень жаловали.

* * *

– Я так понимаю, мы сейчас медленной скоростью направляемся прояснять этого слона, – спросил Энке после некоторой задумчивости.

Он как раз дотянулся до очередной папайи и начал её изучать.

– Ну, в общем-то, да. Именно. Если оно слон.

– И как ты собираешься это узнать? Поймаешь за хобот и спросишь?

– Да как-то так.

Энке изогнулся и постучал их общий транспорт по хребтине пяткой.

– Эй, ты человеческий язык понимаешь?

Слон поднял хобот и продудел два раза.

– Как думаешь, что он хотел сказать? – озадачился джинн.

– Предупредил: ещё раз постучишь, пойдёшь пешком. Кстати, всё хочу тебя спросить, да ты разговор уводишь, что за камуфляж у тебя на голове был, когда мы встретились?

– Отвянь!

– Считай, я обиделся.

– Тоже мне, барышня, обиделся он! Я, может, до сих пор по пять раз в день темечко скребу. Краска, так её перетак, не смывается.

– А я думал, сама линяет. Да почти уже и не видно. Но, если не хочешь, не говори. Вдруг твоя история так меня расстроит, что станет совсем плохо. Видишь, и так всю дорогу мутит, – невинно потупился Лекс.

– Знаешь, чего я боюсь? Что ты от хохота со слона рухнешь и чего-нибудь себе повредишь.

– А вот не надо меня жалеть.

Лексу стоили больших усилий сохранять печальный вид. Он даже сунул нос в свой флакон и глаза прикрыл, вроде страдает.

– Понимаешь, – медленно начал Энке, которого тоже распирало, да выговориться не могло, попал я, так попал!

– Куда?

– В меньшинства.

– Национальные? Религиозные? Социальные? – оживился Лекс.

– В сексуальные.

– Что?! Ты?! Вали со слона, пидор гнойный!

Лекс так захохотал, что хлипкая люлька заходила ходуном.

– Сейчас точно свалю. И путешествуй ты дальше в компании своего флакона да носатого, урод!

– Прости. Прости! Правда… только этого не может быть! Хочешь, съем собственную туфлю?

– Оставь обувь в покое. Я такой переплёт попал, хоть плачь, хоть смейся. Меня дедуня Мита отправил учиться, дескать, пока Лекс выздоравливает, езжай-ка ты ума наберись. Только уговор: сидеть тише травы, ниже воды. Или наоборот, не помню. Бумаги нужные мне отдал, котомку в дорогу, и отправил, как он это умеет – на один щелчок. Глаза закрыл здесь, открыл уже там.

Стою посреди площади, дома вокруг – ничего так, архитектурка. Народ одет по-разному, странновато, да чего мы с тобой только не видели. Ещё тарахтелки эти с колёсами. Вот чего не люблю, того не люблю. Но деваться некуда, я уже здесь. А ещё посреди площади хрен египетский торчит.

– Египетский… чего?

– В Луксоре полно этих колонн. Называется: плодородный орган бога Осириса. Такие кверху заострённые? Помнишь? Тут точно не Египет. А орган наличествует. Прислушался, речь вроде понятная. А прямо напротив меня огромными буквами написано «Университет». Туда-то думаю, мне и надо. Пошёл. Народ вокруг в основном молодой, и как-то на меня все косятся. Я морду тяпкой, и в ректорат. Там документы у меня приняли. Спрашивают, какой факультет выбрал. Строительный, говорю. Вдруг выходит из-за стола мужчинка совершенно определённого пошиба и, виляя бёдрами, начинает меня обходить по кругу. И так он ахает, так восхищён, что даже глазки закатывает. Сам белесенький, волосья колечками, личико гладкое, будто отекло, и кожа белая-белая – чисто опарыш. Я, говорит, декан факультета искусств. Прошу к нам. Умоляю, на колени щас паду. При этом поворачивается спиной, а штаны у него на заднице прозрачные. Мало того, против ануса в штанах дырочка, обшитая аккуратными такими стёжками.

Меня замутило, едва успел рот зажать. Спалю ведь тут им всё к чертям. Перетерпел. Прыщ понял, что не по адресу обратился, принял оскорблённый вид и вымелся из приёмной. И тут выходит ко мне сам ректор. Через плечо три голубые ленты. Он-то мне и объяснил, что по вновь принятому закону всё население моложе семидесяти лет обязано носить опознавательные знаки. И, значит, я, как приехавший из страшной глухомани и не знакомый с цивилизацией, должен сей же час решать. Активный – три голубые ленты. Пассивный – две. Трансвестит – одна. Активная лесбиянка – три розовые ленты, пассивная – две. Бисексуал – розовая и голубая. Я спрашиваю: а нормальные? Ректор как заорёт, дескать, нормальные в ленточках ходят, а отщепенцы, меньшинства то есть, в клетчатых хламидах. Для брака им потребно особое разрешение, учение для них стоит в два раза дороже, чада, рождённые допотопным способом, подлежат изъятию и передаче в нормальные семьи.

Я осмелился спросить, как остальные дети на свет появляются? Он отвечает: из пробирки. А в приёмной уже полно народу. И все то с одной, то с двумя ленточками. На вожака смотрят преданно, на меня алчно. Я начинаю вспоминать благословенные времена, когда можно было двух полководцев одним треножником отходить, чтобы добрым людям не мешали плодиться и размножаться, и одновременно – напутствие дедушки Миты, сидеть тихо. Короче – попал. Нет, говорю, я лучше в клетчатом. Мне так привычнее.

То, что с меня вдвое за учение взяли – чепуха, что жить пришлось в каморке под лестницей – тоже не самое страшное. Другое дело естественные потребности. Я ж нормальный половозрелый джинн, мне ж без личной жизни никак!

– Ну, и?

– Начал изыскивать варианты. И получил полный облом. Куда ни кинь, то голубые, то розовые. Засечёшь клетчатую хламиду – обязательно мужик окажется. Раз женщину на улице увидел. Идёт впереди, юбочка в сине-красно-зелёную клетку, на ножках белые гольфы с помпонами. Ножки, правда, кривоваты и коленки сухие, как у старой курицы. Но тут уж не до жиру. Догоняю, обхожу…

– И-и-и… – Лекса скрутило, но таки выговорил, – шотландские Дугласы. Килт с такими цветами у них.

– А на груди три голубые банта! И борода веником. Смотрит на меня и с ходу предлагает присоединяться к их радикальному братству. Они, дескать, за полное раскрепощение, включающее детей, животных и некрофилию. Я и не сдержался. Близко стоял так, что ему бороду напрочь спалило, бантики завяли. Даже на стене копоть осталась. Хорошо, мы как раз в переулок свернули, народу вокруг никого. Я его к стенке копчёной придвинул и объяснил, что если он хоть словом кому проговорится о нашем разговоре – спалю к чертям весь город, устрою им тут фейерверк по полной.