Так и есть. Книга вторая

Конечно же, мы перебрались в гостиную и сидим в больших уютных кожаных креслах, втайне догадываясь, чем закончатся эти внезапные посиделки – рядом на стойках застыли две акустические гитары, и, кажется, не сговариваясь, мы уже поглядываем в их сторону. Аленка наводит порядок на кухне, все при деле.

Но сегодня у меня, увы, немного другие планы.

Кажется, Кирилл это чувствует и поэтому терпеливо ожидает.

Думаю, как правильно начать.

– Кирюха, ты же давно уже сюда перебрался?

– Андрюха, ты же знаешь – как завязал с корпоративкой.

– Ты же вроде еще работая «на дядю» тут сидел?

– Ну да, в нашем деле есть свои несомненные плюсы. Один из них – возможность жить в своем графике. Но тогда мне еще приходилось выбираться, неделю в квартире на «Полежаевской», неделю здесь, а теперь я полностью ушел в проекты на «удаленке».

Подумать только, ведь и вправду 15—20 лет назад такой формат жизни и работы был доступен очень немногим, а Кирюха умудрялся уже тогда существовать в этом режиме. Многие позавидуют, что и говорить.

Впрочем, не об этом сейчас.

Предпочитаю сразу, без экивоков.

– Кирилл, что ты помнишь о происшествии на Куусинена?

***

Наверное, только теперь Тема по-настоящему понимает, что происходит нечто странное. Все, что было прежде, он мог бы объяснить самому себе с точки зрения рациональной логики, но теперь логика отказывает. Вместе с ней и он сам впадает в ступор.

Несколько секунд он молчит. Молчит, к слову, очень некстати, молчит в тот момент, когда жизнь вокруг опять забурлила и вновь зазвучал дежурный шум заведения посреди обычного дня.

Кажется, окружающие посетители даже не поняли, что произошло. Будто они все отключились на какое-то время, а после пришли в сознание, и духом не чуют, что выпали из реальности на добрую минуту, пока вокруг них творилась какая-то чертовщина.

– А они и не чуют, дружище.

Голос Барта серьезен и сам он предельно сосредоточен.

Усилием воли Тема прекращает таращиться по сторонам и переводит взгляд на Барта. Его мысли все-таки читают?

Кто-то из персонала уже бежит к разбившейся непонятно как двери. Следом несутся их коллеги, уже сориентировавшиеся и сжимающие в руках древки совков и щеток. Еще миг – и они уже подметают, с недоумением выглядывая на улицу. Часть посетителей смотрит туда же, но львиная доля захмелевших гостей уже забыла об инциденте с разбитым стеклом, хохочет и быстро переключается на прежние беседы.

– Теперь у тебя, наверное, появились настоящие вопросы?

Тема не готов спорить. Просто кивает и продолжает смотреть на Барта.

– О’кей, так даже проще, – Барт подносит к губам очередную полную кружку (это третья? Или он уже материализовал из воздуха еще одну? – Тема испытывает некоторую досаду, понимая, что думает сейчас не о том, о чем следовало бы думать по-настоящему).

– Теперь слушай сюда и не перебивай.

Барт делает большой-пребольшой глоток. Выдыхает. Смотрит на Тему и, выдохнув, продолжает:

– Я – твой эмиссар. В этом мире много всякого, а ты уже выписался. Подписал контракт у Чесночихи… или как там ты ее назвал?

– Салтычихи, – машинально шепчет Тема.

– Да, у неё самой. Обратной дороги нет, ты выбрал Путь.

Все это, возможно, смахивает на какой-то дешевый фарс, но Тёме уже так не кажется. Внезапно всё, что говорит его новый знакомый, начинает звучать весьма убедительно и, как ни странно, не особо и страшно.

Словно ты из тех, кто боится летать на самолете, однако билет уже куплен, ты сидишь в салоне, полчаса перед взлетом сходишь с ума от иррационального ужаса, но тут аэробус выруливает на взлетную полосу, быстро разгоняется и ты вдруг чувствуешь, как тебя наполняют новые эмоции – восторг от разгона, ни с чем не сравнимое ощущение отрыва от земли и кипятком обжигающее вены ощущение полета. Точка невозврата пройдена. Тема уже оторвался и взмыл вверх.

Барт, словно читая его мысли, кивает:

– Так и есть. Ты стоишь на грани миров. Теперь я тебе кое-что расскажу… – Барт смотрит на своего спутника, чему-то вдруг мимолетно улыбается и продолжает, – …наконец-то.

– А что сейчас вообще произошло? – невпопад интересуется не до конца отошедший от шока Тема, а Барт, не смутившись тем, что его все-таки перебили, отвечает:

– Обыкновенный фриз.

– Фриз?

– Ты в детстве играл в «замри!»?

– Случалось, но…

– Здесь то же самое. Время остановилось.

– К-как это? Почему?

– Давай я буду говорить по порядку, а ты слушай внимательно, ок?

– Хорошо, я постараюсь.

Барт отодвигает ополовиненную кружку пива и задумчиво морщится, почесывая висок. Потом, словно, что-то согласовав с самим собой, поднимает глаза и начинает спокойный рассказ.

Тема слушает его и постепенно начинает понимать – он жалеет о том, что его новые знакомые оказались не дворовыми гопниками и даже не черными риэлторами.

Законы Мёрфи неумолимы. Все всегда гораздо хуже, чем может показаться сначала.

***

– Кирилл, что ты помнишь о происшествии на Куусинена?

Я ожидал какой угодно реакции, только не этого.

С искренним недоумением Кирилл морщит лоб:

– Андрюха, ты о чем?

Кирилл даже смеется. Своим фирменным добродушным смехом, всегда приходящим нам обоим на помощь в любые моменты возможного недопонимания. Он просто хохочет, и любой собеседник начинает хохотать вместе с ним.

Но сейчас мне не до смеха.

Я мучительно подбираю слова. Не зря же, в концов концов, я послушался Сергея и помчался сломя голову сюда?

– Кирилл, что ты помнишь о начале «нулевых»?

– Андрю, ты же знаешь, – кажется, Кирилл абсолютно уверен, что наши ощущения полностью совпадают, и я не могу сказать, что не согласен с этим. Вернее, обычно не мог бы сказать, но не сейчас.

– Кирюха, ты же читал мою повесть «Так и было»?

Кирилл еще по инерции улыбается, но вдруг начинает немного хмуриться. Не сердито, а так, как насупливает брови человек, силящийся что-то вспомнить, что-то, вроде бы давно знакомое, но почему-то немного растворившееся на задворках памяти.

– Читал, конечно, чего ты…

По глазам вижу – читал, но не помнит.

– Кирюха, ты же там был главным героем, ну?

Кирилл растерянно смотрит на меня, словно не понимая, зачем я сейчас вытаскиваю на свет божий какие-то полузабытые истории, когда есть куда более интересные воспоминания из нашей общей жизни.

Мне, в свою очередь, становится немного не по себе. Вспоминаю, как написал эту повесть, одним из главных персонажей которой сразу уверенно вывел своего лучшего товарища, и как он в процессе чтения писал мне имэйлы с комментариями (ну не было тогда быстрых мессенджеров на смартфонах), где каждый раз выдавал порцию восторга пополам с фонтаном собственных идей по поводу прочитанного. И вот мы сидим напротив друг друга, а он не помнит.

Мне не обидно.

Мне немного странно.

И еще больше страшно.

– Кирюха, – медленно, тщательно, почти по слогам говорю я, стараясь тщательно подбирать слова. – Вспомни, пожалуйста, это очень важно. Ты читал мою повесть, ты это помнишь, но бог с ней. Что было потом? Какой случай мог произойти на твоей улице? Метро Полежаевская, улица Куусинена, где-то дома, а может в парке, где там еще, ну..?

И вдруг Кирилл мрачнеет.

Он даже не смотрит на меня. Невиданное для него явление.

И говорит, глядя куда-то в сторону:

– Помню. Я думал, это глюк. Заработался, думал. И заигрался.

– Кирюха! – практически кричу я, – что там случилось?

***

– Тема, слушай на что ты подписался. Не пугаю, просто даю расклады. Итак, еще раз: все то, что ты знал об окружающей тебя реальности – вымысел. Мир устроен иначе. И твое место в этом мире совсем не там, где ты сейчас находишься.

Теперь Тема слушает молча, желание отпускать саркастичные комментарии ушло напрочь.

– Простоты ради, я поясняю тебе сейчас модель первого уровня. Когда осознаешь – продолжим. Если угодно, считай, что ты в начальном классе средней школы и тебе на пальцах объясняют законы Ньютоновской физики. Дорастешь до старших классов – разберем постулаты и выкладки общей теории относительности Эйнштейна, тогда ты поймешь, что все в мире устроено на порядок сложнее. Дойдешь до университетского уровня – копнем квантовую механику, и ты снова осознаешь новые уровни Истины.

– Я гуманитарий, – вдруг мрачно бурчит Тема, не желая совсем уж поддаваться этому дурному наитию, спущенному на него против его воли свыше.

Барт разражается громовым хохотом и, следуя ожиданиям обреченно уже готовому к этому Теме, хлопает того по плечу.

– Если честно, то я тоже, – Барт вспоминает про отставленную кружку и заключительным аккордом опрокидывает её в свою, видимо, бездонную глотку. – Поэтому опустим сейчас умные термины и высшую математику, а я разложу на пальцах.

Тема не против. Ему даже интересно. Только почему-то очень тоскливо, и он не понимает, что с ним происходит.

– Итак. Тебя стопудово интересует, что за ненормальный мужик тут появился, куда он делся и почему.

Тема не может не кивнуть. Все правда. Интересует.

– Просто представь – заметь, я не требую поверить и не утверждаю, что дело обстоит именно так, – но представь, что существуют, допустим, два мира. Для начала. Они никак не соприкасаются друг с другом и практически не взаимодействуют.

– Параллельные миры?

– Нет. В самом термине «параллельные миры» заложено ожидание равноправия миров – будто бы они идут в общем направлении, но просто бок о бок друг с другом. Нет первообразных, нет производных. На деле все обстоит иначе. Представь, что есть реальный мир – условно будем считать таковым мир, в котором живешь ты. И есть производная от него – мир, придуманный жителями твоей вселенной. В основном, подчиненный твоему миру. Персонажи компьютерных игр, живущие по заранее написанным твоими земляками сценариям, или, скажем, литературные герои, не догадывающиеся, что вся их жизнь придумана в головах твоих же соплеменников.

– Понимаю.

– Молодец. Теперь представь, что в твоем мире находится идиот, который вдруг однажды решает пофантазировать, так ли устроен его мир, как это кажется всем его жителям. Влияют ли только авторы на персонажей своих творений, либо те тоже способны существовать с определенной долей автономии.

– Это же не внове. Половина писателей заявляют, что их персонажи живут своей жизнью.

– Верно. Но этот идиот делает следующий шаг и начинает заигрывать со своими персонажами, словно бы пытаясь зажмуриться и шагнуть в этот придуманный мир.

– Тоже банально. Или малость тронутый, или пытается бить на оригинальность.

– Все время в точку. Однако, вышеупомянутый полупризнанный герой вдруг решает, что он сам может являться вымышленным персонажем для некоего Творца свыше.

– И здесь не удивил. – Тема даже немного выдыхает и начинает улыбаться. Это уже его епархия: – Слышал ли ты что-нибудь про экзистенциализм, Барт?

– Слышал, – ухмыляется Барт. – И идиот этот, веришь, нет ли, слышал. Фигня же заключается в другом. Пытаясь выстроить в своем уме концепцию вложенных миров, автор начинает натыкаться на какие-то мелкие, но непреодолимые проблемки. То с работы уволят и надо искать новый заработок, то случатся нелады в личной жизни, и тогда уж точно не до философских дум – а в целом, дружище, автор обнаруживает, что как-то мимолетно, походя, но реальность словно бы сопротивляется дальнейшему ходу его мысли.

И тогда он плюет на действительность и пробует протянуть, сколько хватит сил, на текущих ресурсах, положив всего себя на развитие своей теории. Плевать, что она существует только в его голове. Плевать, что ее сложно сформулировать и объяснить другим, не рискуя показаться сумасшедшим.

– Шутить не буду, понял уже, нашутились. И увидел он тогда кое-что, дальше что? – Тема ждет продолжения и хочет подобраться к ответу кратчайшим путем.

– И дальше он вдруг обнаруживает, что все правда. Несильно, исподволь, реальность вдруг начинает прогибаться под его предположения и цепочки событий вдруг начинают приобретать правильный вектор в стратегической перспективе.

– Как он это понимает?

– Для этого ему приходится поверить самому себе. Знаешь, самое страшное решение – поверить себе. Обычный среднестатистический житель вашей цивилизации воспитан иначе. В глубине души он знает, что мир организован предельно рационально и мудро, и все, что только не представишь себе, на самом деле уже давно придумано и максимально четко сформулировано. Поэтому для того, чтобы осознать что-то по-настоящему свежее и живое, жителю вашего мира требуется стать или сумасшедшим, или максимально оторванным от социума отморозком. Этому удалось. Он пошел своим путем.

– И как?

– И плохо. Он придумал целый мир, но этот мир остался на бумаге. Он почти что выпустил его наружу, но остановился.

– Почему?

– Жизненные обстоятельства, – Барт горько ухмыляется. – В тот самый момент, когда этот тип практически выпустил новый мир наружу, так называемый «реальный мир» засунул его самого в глубочайшую задницу.

– Но, видимо, что-то, как обычно пошло не по плану?

– Да, Темыч. Не смейся. Законы Мёрфи теперь сыграли на руку Творцу.

– Творцу?

– Именно так мы его называем.

– Вы?

– Мы. Включая тебя.

– Он в нашем мире?

– Да. Точнее, мы все в его мире. Включая его самого.

Тема, насупившись, слушает Барта. Тот продолжает:

– Случилось то, что случилось. Придуманный мир дал дорогу самому жизнеспособному своему жителю. Отмороженный бандит из короткой повести, изначально задумывавшийся как забавный второстепенный герой, вдруг ухватился за живую ниточку повествования и осознал себя. Не как картонный выдуманный персонаж, но как существо, по определению наполненное жизненной энергией и существо это, видишь ли, не преминуло этой энергией воспользоваться. Случилось самое плохое, что могло произойти. Он осознал себя по-настоящему и вцепился в свою реальность.

Сперва он привычно выбрался на один уровень с окружающими его «авторитетами», как он их воспринимал в своей бандитской логике – эмиссаром автора в этом придуманном мире и еще одним самостоятельным персонажем, Кириллом с ником corner, который сам в какой-то момент стал гуру для эмиссара. Диман был все время рядом.

– Какой Диман?

– Бандит этот, отморозок – его звали Диман. Так вот, незаметно для всех остальных он вдруг подхватил горячую, но тонкую ниточку жизненной энергии и обнаружил, что именно он наиболее близок к самому главному персонажу этой фантазии – лишенному конечностей, слуха, голоса и осязания «овощу», лежащему в каком-то европейском госпитале много лет, и превратившемся в интереснейший объект для научных исследований.

– Выдуманный персонаж Диман стал близок к выдуманному инвалиду?

– Да. И нет. Следуя своей логике, автор с некоторым смятением чувств вдруг обнаружил, что не только Диман превратился в неподконтрольного ему персонажа, который зажил своей жизнью. Однажды автору начало казаться, что и сам он – вымышленный персонаж. Живущий в лишенной доступа любых сигналов из внешнего мира черепной коробке этого инвалида.

– Это какая-то «матрешка»?

– Верно. Вложенные миры. С немного вывернутой местами наизнанку логикой, так как автор не стоит выше всех в этой иерархии – автор вроде бы придумал Димана, который встречает инвалида, но потом сам автор же и понимает, что это инвалид придумал все эти миры, в которых этот автор придумывает Димана.

– Не слишком ли заморочено?

– Точно. Слишком. Вернее, было бы слишком, если бы все не оказалось еще более заморочено.

– Все умерли?

– Почти. В фантазиях автора, Диман осознает свою связь с настоящим Творцом, сиречь «инвалидом», и уходит куда-то в сумрачные дали, растворяясь в пустоте.

– Но реальность, конечно, же…?

– Да, оказалось другой. Только привыкай уже, что понятие «реальность» в том смысле, который привычен тебе, не существует. Поэтому я очень не люблю сам этот термин.

– Принято. Дальше?

– Быстро схватываешь. – Барт не улыбается, но по глазам его видно – доволен. – Дальше и началась наша с тобой история.

***

«Что там случилось» – спросил я Кирилла, но вовсе не ожидал услышать ответ.

Однако, он ответил. После долгой паузы. Непривычно долгой для него.

– Ты понимаешь, я ведь тогда жил как во сне, – прекрасно понимаю сейчас Кирилла, ведь мы все тогда жили как во сне: окончание ВУЗа, нырок в новую реальность только что минувших 90-х, голову кружит смесь постоянного алкогольного угара, тусовок и необходимости вдруг вставать на ноги и вести самостоятельную жизнь, в результате каждую новую неделю ты проживаешь как целую маленькую жизнь…

– …а потом еще Аленке предложение сделал.

И это помню. Хорошо мы погуляли на свадьбе у ребят, все наши однокашники там собрались. Пожалуй, это был последний такой момент, когда расползающиеся по ячейкам частной жизни вчерашние институтские друзья еще пока ощущают это чистое единение в общности студенческого коллектива, где все – заодно, а общественное свято превыше личного.

– Помню, присылал ты мне что-то, тобою написанное, это ж за полгода до свадьбы еще было, читал я. Работал тогда много. Впечатления помню, реально крышу сорвало, а вот о чем ты писал – не помню. Помню только странный момент. Я тогда проект закрывал, спал по пять часов максимум в сутки и, чтобы не перегрузиться, мог запросто полчаса-час еще от сна оторвать, чтобы в игрушку какую-нибудь порезаться.

Очень хорошо понимаю. Не ты один так делал, Кирюха. Мозг надо переключать. Иногда даже не на сон.

– И вот однажды, сейчас уже не вспомню когда именно, в голове все как-то перемешалось – вроде и твою писанину прочитал только-только (уж не обижайся – правда сейчас не помню, про что там было), и уработался, и в комп порубился, а на носу выходной, воскресенье. Помню, что проснулся, сходил водички попить, чайник включил и решил за почтой выбраться – к нам тогда еще по подписке в почтовый ящик на лестнице журнал какой-то приходил и газета какая-то. Спустился к ящику, там пусто. А окно на лестнице приоткрыто было и чую – солнце светит, ветер какой-то легкий и свежий, птицы щебечут, ну и решил я прямо в тапочках на босу ногу прогуляться до парка. Почувствовать уходящее лето, так сказать. Домой еще за фотиком вернулся и свалил.

Кирилл вдруг тянется за сигаретой и, против его обычного, давно приобретенного в семейной жизни правила поддерживать чистоту и порядок в доме, вдруг закуривает прямо в гостиной.

Машинально втягиваю голову в плечи, непроизвольно косясь в сторону кухни. Аленка, конечно, далеко не тиран, но кто знает, как она может отреагировать на запах табачного дыма, прилетевшего явно не с крылечка?

На какое-то мгновение и правда, шум на кухне вдруг смолкает, но тут же звуки возобновляются с прежней частотой и интенсивностью.

Не верю, что она ничего не заметила.

Однако, Кирилл, кажется, вообще не задумывается об этом.

– И пошел я, Андрюха, гулять по Куусинена. Думал, пройдусь до парка, выкурю сигаретку-другую, подумаю немного по делу – мне всегда хорошо думается, когда вот на такие прогулки отвлекаюсь – а потом зайду за пивком в магазинчик, да и вернусь к работе. Ну правда, задача у меня тогда стояла интересная, я все вертел ее в мозгу. И пошел я, солнцем палимый, на прогулку по проспекту.

Это мне тоже понятно. Уютно там у тебя, Кирюха, на Полежаевской, кто бы спорил.

– И вот чуть отошел от метро, как вдруг вижу пару черных серьезных тачек, летят они мимо и всё, кажется, привычно и обычно для того времени – тогда там у нас «крутых» хватало. Как вдруг, не пойми откуда, на дороге перед ними появляется бугай. Такой же как ты комплекции, только раза в два шире и вроде бы даже малость повыше.

Тут бы мне улыбнуться, но что-то не смешно. Ловлю себя на том, что сам вытаскиваю сигарету из кирюхиной пачки и тоже закуриваю.

Аленка, хвала всевышнему, не реагирует.

– И тут этот тип поднимает Rocket Launcher…

– Чего? – тут уж не выдерживаю. – Ракетницу?

– Ты слушай. Именно Rocket Launcher. И запускает снаряд в первую машину.

– Кирилл, ты сейчас оружие обзываешь на мотив игры Quake…

– Ты понимаешь… – Кирилл вдруг становится совсем-совсем серьезным и, кажется, вообще не настроен шутить. – Это был именно он, Rocket Launcher. По мотивам Quake. В руках у этого бугая.

Не вполне понимаю его, но внимаю.

– Андрю, он расстрелял обе машины. Применив все имеющееся у него оружие.

Что-то мне не смешно и шутить совсем не хочется. Понимаю, что даже сейчас Кирюха что-то не договаривает или не успел еще договорить. Молча слушаю.

– Я бы сам решил, что перетрудился и крыша поехала, поэтому щелкнул все на фотоаппарат.

– Цифровой, – не могу удержаться от комментария.

– Да, все время с собой на прогулки вытаскивал.

Еще бы, не вытаскивал. Тогда они только-только появились, эти цифровые фотоаппараты, и мы вдруг обнаружили, что больше не надо тратиться на дорогущую фотопленку, зависеть от техники проявщиков, которым сдавали отснятое на обработку, и озадачиваться оценкой только что сделанного кадра. Это перестало быть лотереей, ты мог сразу увидеть результат на маленьком дисплейчике на задней крышке фотоаппарата и, если что, тут же переснять.

Кирюха выпускает густой клуб дыма прямо в меня и продолжает:

– Я этого чувака успел сфоткать. А парой секунд спустя он исчез.

Туплю, видимо. Что сказать – не знаю.

– Куда исчез? Сбежал? Уехал?

– Нет. Просто исчез. Вот он стоит посреди шоссе, а вот его уже нет.

– …то есть…?

– То есть он появился из ниоткуда на несколько секунд, расстрелял случайный тандем из машин с бандитами, а после растворился в пространстве так же, как внезапно возник перед этим.

– И ты…

– И я пошел домой. Как раз мысль хорошая возникла.

Мне даже не приходит на ум обычная для такой невероятной ситуации какая-нибудь ироничная шутка. Кирилл действительно в каком-то смысле «упоротый» программист, для которого любая хорошая мысль, внезапно прилетевшая в голову – это самое главное вообще. Раньше про таких говорили «не от мира сего». Сейчас говорят «гений».

А я просто его старый друг. Поэтому знаю, что и с гением можно попробовать договориться.

– Кирилл, а у тебя не сохранилось фотографий?

Он смеется в ответ, хотя мне кажется, что не над тем, о чем любой из нас подумал бы.

– Обижаешь, Андрюха. Я же всю инфу в медиа-центр сливаю.

Не замечаю уже, что он погасил свой окурок в моем кофе, сам бросаю «бычок» туда же и машинально сую в зубы следующую сигарету.

Ай да Сергей, ай да провидец.

Пока не знаю, как ты это организовал, но я уже твой должник.

Кирилл тем временем вынимает откуда-то беспроводную RF-мышку и вдруг сорокадюймовый экран телевизора на стене оживает.

Я еще не успеваю переключить внимание на монитор, а Кирюха уже удовлетворенно хмыкает.

Из того дня у него осталась одна фотография. Нечеткая, сделанная второпях человеком, не очень-то понимающим что делает и совсем не стремящимся выхватить центр композиции. Просто прогер, просто пробует любопытную на тот момент диковинку – цифровую фотокамеру.

Но я вижу этот снимок и даже в нечетких очертаниях узнаю персонажа.

Вернее, может быть даже, благодаря этим нечетким очертаниям.

Потому что в 1996 году компьютеры были весьма слабыми по сравнению с нынешними. И программное обеспечение тех времен разрабатывалось под их возможности, посему графика была весьма примитивной по современным понятиям.

А потому человек с вроде бы неудачной чуть размытой фотографии Кирилла выглядит точь-в-точь как главный герой игры Quake при неандертальском разрешении 640х480.

Почти не удивляюсь. Я слишком многое повидал и услышал за последние сутки.

– Кирилл, а тебе самому это фото ничего не напоминает?

Это даже немного смешно. Как рассеянный Жюль-Верновский Паганель, гениальный кабинетный ученый, оказавшийся вдруг в условиях живой реальности, Кирилл, кажется, только сейчас задумывается – не должно ли все это ему что-то напомнить?

Потом он узнает персонажа.

Человек, видевший его воочию и даже запечатлевший на камеру пятнадцать лет назад, только теперь вдруг понял, где он мог видеть его раньше.

Ох уж мне эти гении.

– Андрюха, это чушь же какая-то…

– Ну а для нас, дорогой друг, в этом нет ничего нового, не так ли?

***

Юнона старается не подавать виду, но теперь ей совсем и по-настоящему страшно.

Чтобы подкрепить необходимое впечатление о себе, она невозмутимо отхлебывает горячий шоколад и смотрит в глаза этому типу.

А тип словно не желает ждать:

– Юнона, спрашивай про все, я тибе рассказывать буду.

Теперь она непроизвольно закашливается пошедшим не в то горло напитком.

Он назвался каким-то «эмиссаром» и он знает где она была десять минут назад и с кем общалась. Более того, он знает ее имя.