Жизнь и смерть князя Святослава. Князья и воины

– Пусть, – решил Святослав, не останавливая их, – настраиваются на трудную битву.

Он хотел победить нынче, он обязан был добыть эту победу. Пусть потом проиграет сколько угодно сражений, но сейчас он должен победить.

Князь немного переживал, ведь бес не подавал никаких знаков и признаков жизни. Неясно было даже с ним он или без него. Если это грозная сила, то за его плечами не оставалось никого, кроме этой силы.

– Что это? – прошептал Святослав, – он решил меня покинуть или затерялся где-то, замешкался.

– Не то и не другое, – послышался голос, князь почувствовал, что бес находится рядом, он просто молит почему-то.

Мефи был уверен, что теперь князь не должен на него надеяться. Надо все сделать самому. Только если случится что-то страшное и непоправимое, тогда можно будет ему помочь.

Ведь губить князя в первом же бою он не собирался.

№№№№№№№№№

Полчища хазар не заставили себя долго ждать. Они появились на закате, их хан был страшно удивлен, когда заметил русичей здесь.

Хазары с ходу должны были вступить в сражение, хотя этого делать им совсем не хотелось. Оставалось досадовать, что с самого начала все было не так, как хотелось.

Старый воин помчался навстречу мальчишке, о котором никто ничего не ведал. Молодой князь держался с наглым спокойствием, и в этом было что-то противоестественное. А если рассказы о волхвах и о чарах были правдой, пусть даже не до конца, но что тогда оставалось делать?

Ему нравилось, когда все шло так, как задумал он, не хотелось что-то менять из задуманного.

№№№№№№№№№

Святослав проснулся за несколько минут до появления печенегов, поднялся и вышел из шатра, будто чувствуя, что пора просыпаться.

Он чувствовал, что наступил главный день в его жизни, все должно было решиться.

Он слышал топот множества копыт, перераставших в гул, но еще не видел этой тьмы воинов.

Мефи так и не подавал знаков, князь досадовал не в силах вернуть его, когда этого хочется.

Воины его казались спокойными и уверенными, вспоминали Олеговы времена, размышляли о доблести и славе.

Черная рать – так издалека выглядела орда печенегов. Хан в алом наряде – только он один отличался от остальных. Он стоял впереди, готовый бросить своих воинов вперед.

Они оставались где-то рядом и смотрели на воинство.

– Мальчишка, но он не казался таким уж молодым, – думал князь, – он грозен, уверен в себе, спокоен, неужели когда-то в своей первой битве он так чувствовал себя? Пожалуй, он и голову готов сложить, и теперь все решится.

Святослав понимал, что победить ему предстоит этого князя, и хорошо, что этого, менее молодой, опытный был бы не так важен, ему нужен такой.

Не выдержав напряжения, он первым двинулся на противника.

Мефи всплеснул руками, – волнуется и страшится, ну да ладно, там будет видно, как быть и что делать дальше.

Они сошлись и шум, и лязг оружия оглушил многих. Падали где-то первые убитые, все смешалось в страшной схватке, невозможно было разобрать, что там происходило, кто одерживал победу.

Только князь вился над всеми, словно жуткий змей, и не собирался отступаться.

Он разил сразу двух печенегов, отбрасывал еще двух, можно было дивиться его силе, словно завороженный носился он над ними, и не собирался отступать.

Печенеги отпрянули, не выдержав напора русичей. Мертвые остались лежать на поле, живые стали думать и твердить о колдовстве. Святослав казался могучим и неуязвимым.

Пока они сражались, забыв о времени, все перемешалось, и все-таки не могли понять, кто же победит.

Бес первым увидел, вскочив на дерево, как Соловей Разбойник, что же там творится.

Они дрогнули к закату, и поняли, что должны уходить.

Князь что-то крикнул своим, решив, что дело сделано, сражаться дальше не имело смысла, слишком велики потери.

Он знал много побед и столько же поражений, это была одна из многих его побед, но ему она показалась самой главной.

№№№№№№№№

Святослав наблюдал за тем, как отступали печенеги, как все заканчивалось.

Он не радовался, они потеряли треть дружины, и пока еще смогут восстановить силы.

Он чувствовал, что от его победы до поражения был только один шаг, если бы он дрогнул в какой-то момент, отступил, то все бы в один момент изменилось.

Он заметил теперь, что так устал, что даже руки тряслись, он едва держался в седле, и боялся, что может рухнуть на тела убитых.

Воины перевязывали друг другу раны, ходили между телами убитых, складывали на подводы их тела, хотя сами едва держались на ногах. Страшный груз должны были вести в град изнуренные кони, чтобы их можно было похоронить по-человечески.

Князю подали свежего коня, а он вспомнил рассказ жреца о князе Олеге. Нет, он не должен так привязываться к животному, добром это не кончится.

Они вернулись в град к полдню, двигались медленно, держались из последних сил, хотя рухнуть бы в траву, чтобы перевести дух, но никто на такое не решился.

Это была первая победа молодого князя, а потому самая тяжелая.

Глава 17 Триумф победителя

Князю доложили о грабежах, совершаемых его воинами на поле битвы, во время того, когда преследовали печенегов.

Святослав слушал доклады молча. Ему была мила жестокость его воинов – жестокость победителей.

– Так ты не собираешься их наказывать? – поинтересовался Всеволод.

– Нет, – только и мотнул он головой, – я рад, что они такие, что они так быстро забывают о немощи и лени, враг должен быть сломлен.

– Но не ограблен и растоптан, – не удержался то т, не глядя на князя, замолчал, понимая, что перед ним не Олег вовсе. Сам же он был убежден, что воины не должны становиться разбойниками

Но это время ушло, видимо навсегда, понял он, глядя на Святослава и не стал кликать беду на свою седую голову. Он слишком стар и устал для этого, да и кто не знает, что князь всегда прав. Он понимал немного запоздало, что Святослав ждет от него другого, и даже догадывался, чего именно, но молчал. Он знал о трех струсивших дружинниках. Но они были молоды и не выдержали вражьего натиска. Перед ними стояли такие грандиозные цели, как и у их ровесника князя. Да и нельзя было судить о воинах по первому бою. Так часто было, что вовсе не самые храбрые в первом бою становились героями и казались богатырями.

Когда князь спросил его о том, он промолчал. Святослав терялся в догадках, хотя и не подавал вида, они не должны знать, что он растерялся. Но какой же он воевода, если покрывает трусов. Но он решил пока не углубляться в это, решил незаметно поставить точку в разговоре. Воевода был уважаемым человеком, не стоило его притеснять, иначе дружинники могут взбунтоваться, а он еще не научился ими управлять?

Почти прекратив разговор, он заговорил снова.

– Где трусы, бежавшие от схватки? – повернул он резко голову.

– Они не бежали, – отвечал воевода – они просто оказались не такими быстрыми, проворными. И теперь стояли друг против друга и молчали.

– Это должно быть неповадно для иных, не знаю, почто ты их покрываешь, но не могу такого позволить, – заговорил князь, понимая, что он должен что-то ответить.

Воевода молчал. Теперь он понял, почему так долго прожил на свете, и ничего больше не боится, а уж княжеского гнева ему ли пугаться? И показалось ему, что три юнца стояли за спиной.

– Что с ним? —думал князь, глядя на него внимательно, – неужели он так постарел, что не понимает простых вещей. Не могу я быть добрым, если бы и захотел, ради тех, кто убит, ради себя самого. Что было бы, если бы все не пошли в сражение, если бы дрогнули под натиском.

Он отошел в сторону, и с презрением вспомнил о добреньком боге, о котором так часто говорили в последнее время. Он требовал, что нужно подставить вторую щеку, если тебя ударили по первой, какая глупость. Никогда ни побед, ни счастья не будет им с таким богом. Он воин, и те кто с ним не должны знать, что такое трусость и покорность.

№№№№№

Святослав отправил воеводу и пока приказал посадить их в погреб. Ему хотелось подумать и все взвесить. Для себя князь считал их уже мертвыми, но не хотел казаться бессердечным, беспощадным. Хотя такая слава о нем уже бытовала. Но нужно было все сделать для того, чтобы остановить их.

Мефи появился неожиданно, когда князь, откинувшись на кресле, закрыл глаза. И снова увидел картину сражения, мелькали копья и всадники, щиты и мечи, и падали, снова падали люди, свои и печенеги.

– Ну и как празднуешь? – вклинился бес.

– Отдыхаю, – спокойно отвечал князь, – а ты, как погляжу, на помощь торопишься? – упрекнул он черта.

– Ну почему же, я был там и все видел, и больше, чем ты сам, я даже руководил тем, что там творится, – похвастался он, – и великим воеводой себя представлял, – усмехнулся он, – и мы выиграли то сражение.

– Хорошо так воевать, – начал злиться Святослав, но бес его оборвал:

– Каждый воюет, как может, это твоя первая битва, вот ты и показал, на что способен, – рассуждал рогатый.

Князь молчал, его поразила странная догадка:

– Так значит, перевес ты помог создать, а если бы тебя там не было

– Вовсе нет, – быстро отвечал бес, – ну может самую малость, когда дело было уже сделано.

И он хихикнул, видя, что князь догадлив.

Но Святослав понимал, почему в равной схватке победил все-таки он, да еще и ни одной царапины не получил. Вот и злился он на беса, уверенный, что его там не было, а когда узнал, что он там был, опять злился, может оттого, что держал его в неведении.

Это называется везением, удачей, когда при равных силах и упорном сражении побеждает кто-то один, и самому победителю порой непонятно, почему так получилось. Но в отличие от других Святослав знал, почему так все вышло.

– Мне нечего было бояться, погибнуть я тоже не мог, но так часто казалось, что конец близок.

– Ты выдержал испытание, – подтвердил Мефи и держался на высоте.

– Да, но какой ценой, – вздохнул тот.

Глава 18 Первые шаги

И снова наступил рассвет. Для юного князя началась совсем другая жизнь. Это была жизнь воина. Болели руки и ноги, все напоминала о вчерашней сече. А в княжеском дворце все было по-прежнему, словно ничего не случилось.

Он заглянул в свои покои. Княгиня сразу заметила его вторжение и улыбнулась, хотела что-то сказать, но промолчала. Он захлопнул дверь и отправился дальше. Говорить с ней не хотелось, что она могла знать, что понимала из того, что в мире творилось? Лгать и притворяться он не собирался, а сказать то, что думает, не мог, ради собственного спокойствия.

Он сделал ее княгиней, вот и пусть радуется, и не вмешивается в то, что творится. Хотя почему он осчастливил ее, понять этого Святослав не мог. На ее месте могла оказаться и любая другая. Ничего бы от этого не переменилось. Анну он встретил в переходе, как всегда в полумраке. Она была мягка и нежна, как обычно, другой она быть не могла, наверное, такая и должна оказаться рядом с ним. Но чувства его были противоречивы, и определиться по отношению к своим женам князь никак не мог. Он пообещал себе, что ночевать будет в ее покоях. Ему хотелось покоя и уюта после всего пережитого. Но нигде не было видно Марии, это князя удивило, хотя он и не подавал вида. Но где же она могла быть столько дней?

№№№№№№

Мария в последнее время вела себя дерзко, оставалась непредсказуемой и кажется, сама не ведала, чего хотела. За это ее стоило наказать, чтобы неповадно было. Потому он и ринулся в ее комнату. На этот раз она была там, сидела на кровати с заплаканными глазами, даже не посмотрела в его сторону. Нужно было спросить, что происходит, но Святослав не собирался этого делать.

– Победу нашу оплакиваешь? – бросил он, хмурясь.

– Мне все равно, победил ты или нет, себя стало жалко, – безразлично произнесла она, словно холоп, а не князь стоял перед ней.

– Отчего это вдруг жалко? Да все только и завидуют тебе, каждая только и мечтает тут оказаться.

– Дуры завидуют. Но ни одна из них о смерти не молила так, как я.

Надо было крикнуть, остановить ее, но Святослав молчал. Он вовсе не думал о чувствах, о том, как живется его наложницам. Их словно бы не существовало, разве что в те короткие часы, когда он был с одной из них.

Но на самом ли деле она о смерти молит? Это его озадачило не на шутку. Если бы так говорила княгиня, он постарался бы понять, но Мария, она не может так говорить.

Он сел на край кровати, повернул ее к себе, заглянул в глаза. Взгляд его был тяжел.

– Тебе здесь так плохо?

– А что тут хорошего? Я не собиралась лгать и притворяться. Убьешь, так может только этого мне и хочется. Сделай хоть одно доброе дело в жизни своей.

Она не шутила, она говорила то, о чем думала не первый день. Неожиданно засмеялась, никак не могла остановиться. Хохот заставил Святослава поежиться. Женский смех, странный, дикий какой-то, который должен был задеть его за живое и задел.

Он тряхнул ее, чтобы она остановилась, потому что слушать это было невыносимо. Неуютно и пусто становилось в его воинственной душе.

Мария откинулась назад, уклоняясь от его удара. Она показалась спокойной и беззаботной, почти мертвой. И вдруг что-то неведомое, горячее, обожгло ее душу. Он обнял ее крепко и порывисто. Вопреки всему, о чем —только что думал, он теперь действовал совсем по-другому. Ему показалось, что она и на самом деле умерла. Он испугался, затряс ее с такой силой, что и покойник бы, наверное, очнулся. Она и очнулась, удивленно на него глядя.

– Князь, – прошептала Мария, – где я и что было со мной?

– Ничего, – буркнул он сердито, у тебя была истерика.

Она внимательно смотрела на него. Болело все тело, словно ее долго били. В его глазах полыхала злость, переходящая в дикую ревность. Что-то теплое и человеческое мелькнуло и пропало.

– Отпусти меня, – прошептала Мария, – я устала.

Князь отпустил ее, но оглянувшись на дверь, снова вернулся к ней. На этот раз он не был груб, хотя Мария не оценила этого.

Почему, зная, что она страдает из-за другого, он не убил ее, а продолжает делить с ней ложе, что творится с гордым и спесивым князем?

Она была необходима ему, потому что Анна всегда верила, только и ждет обратно, о княгине и говорить нечего, но ему нужда была своенравная и непокорная.

№№№№№№№

Анна была первой женщиной князя, приказ княгини она выполняла с радостью и особым рвением. Она жалела его и хотела показать все, что там будет за той чертой страсти, которой отрок еще не ведал. Она все ему позволяла и все прощала. Она соглашалась быть с ним в любое время, когда он внезапно появлялся.

Она терпеливо ждала, когда ему не было до нее дела, и он вообще забывал о том, что она есть на свете. Даже соперниц своих принимала она спокойно, утешаясь тем, что она была первая. Она позволяла ему все и ничего не требовала взамен. И только после появления Марии она почувствовала какую-то опасность. Но приходилось мириться и с этой ненормальной, которая ничего не понимала, ничего не ценила. Но благодаря всему этому она и продержалась тут так долго.

№№№№№№№№

Мария все еще не могла до конца прийти в себя, лежала неподвижно и смотрела в потолок. Ей было все равно тут князь или он уже ушел, она не собиралась подчиняться и служить ему. Святослав оставался тут дольше обычного.

– Я много говорила, княже, – наконец произнесла она, чувствуя свою вину, – я твоя наложница, и не должна роптать, но иногда это забывается.

Кажется, она пыталась попросить прощение у него, но и вызов одновременно бросала.

– А почто ты ко мне так добр? – снова подала она голос.– Я знаю, какой суровый у тебя нрав.

Он молча рассматривал ее. Он не понимал Марию, и потому пытался как-то разобраться во всем.

– Ты властен над всем, а мы только исполняем все твои прихоти, но мне порой кажется, что умереть, это лучшее, что может случиться.

Он не отвечал, она снова уставилась в пустоту.

Князь резко поднялся и ушел не оглядываясь. Он почувствовал, что сейчас может убить ее, и поспешил подальше от этих покоев. Связывало их что-то странное, невыразимое. Но пока князь мог уйти вовремя. А ведь может пробить час, когда этого не случится. И тогда.

Глава 19 Расправа

Дело, которым уже несколько дней не давало ему покоя, Святослав решил заняться нынче, перед пиром со своими дружинниками. С воинами, уже несколько дней сидевшими в подвале, надо было, наконец, рассчитаться, не вечно же их там держать, возбуждая нездоровые пересуды, да и остальные пусть знают. Он знал, что кто-то станет противиться. Воевода противился из последних сил, хотя угрюмо молчал, не заикаясь больше о пленниках. Он проклинал бессилие, и готов был встать рядом с этими отроками, так невыносима казалась теперь жизнь. И так ненавистна кровавая княжеская победа, она казалась страшнее поражения. Но он мучительно искал выход, знал, что если все будет так, как задумал князь, то никогда и нигде не обретет он покоя.

Когда пришли к нему рыдающие матери тех воинов, он тут же отправил их Марии, сначала хотел послать к княгине, но потом усмехнулся в усы. Ее саму впору защищать от князя, что она сможет сделать для других, а вот Мария, если захочет, сделать может многое. Почему он подумал о ней? Потому что никто другой на ум не приходил. Если кто-то может помешать —только она одна. Вот и попросил он разыскать Марию, рассказать ей обо всем.

– Если она ничего не сможет, то никто не властен. И они тоже уверовали в великую власть княжеской наложницы.

№№№№№№

Мария и на самом деле ни о чем не ведала. Она была погружена в свои волнения и переживания. Она слушала то, что ей говорили о вечерней расправе. В правоте слов этих жен и матерей она не сомневалась. Это было так похоже на Святослава. Но она не понимала только, почему они пришли к ней, презренной ими же в другие времена, когда беда не висела над ними. Что может она в такой тревожный час для них сделать?

Но к концу их жалоб она приняла твердое решение. Не бог ли сам выбрал ее для борьбы и спасения. Должен наступить решительный момент – либо спасти этих парней, либо умереть вместе с ними. Она знала, что не позволит себя уговорить, одурачить себя не позволит. Пусть он остается с Анной, с княгиней своей, пусть она будет только горьким напоминанием о прошлом. Но пока она нужна этим несчастным, и они нужны ей, чтобы избавиться от страшной, нечеловеческой пытки.

Она приготовила клинок с красивой рукояткой – подарок отца и семейное сокровище, которое непонятно как к нему попало когда-то. Пусть он используется по назначению хоть один раз, и пронзит сердце недостойной дочери великого отца, ведь на миру и смерть красна, не так ли?

Если это заставит Святослава опомниться, значит было не зря, все тогда было не зря. Хоть какой-то смысл – несколько человеческих жизней. Мария твердо решила так и действовать. Князь собрался казнить их за трусость, а разве она не такая же рабыня, разве меньше труслива? Так почему же и ей не умереть вместе с ними заодно? Она много лет трусливо ему подчинялась, так кто же из них больше достоин такой расправы?. Если бы она была другой, то не думала бы о наказании за самоубийство, за бунт, не думала о возвращении монаха, не верила, что он сможет оценить ее отчаянный шаг. Она не могла родить детей, и воспитывать не могла, вот и не остается ей ничего больше.

Нет, если девочке будет определен ее путь, то лучше им не появляться на свет, – так твердо решила Мария. И ведьма делала все, что требовалось, чтобы они не появились на свет. Но страшные пророчества не сбывались. Она не умирала, а жила дальше, убивая тех, кто еще не появился на свет.

Еще вчера она говорила князю о рабстве. Но и рабы порой бунтуют, когда рабство становится невыносимо, надо что-то переменить в этом мире.

Она решила спасти других, а заодно посчитаться со своей никчемной жизнью.

Князь, отрекаясь от язычества темного, все-таки очень любил жертвоприношения. Это делало его любимцем в народе. Они хотели этих жутких зрелищ. Те казались увлекательными и новыми.

Наверное, никто до нее не приносил так просто себя в жертву, правда, она поддерживала чужие варварские обычаи чужой веры. Но разве что-то еще ей осталось?

Глава 20 Пир Святослава

Святослав пировал, отмечая первую победу. Он решил, что ничто не омрачит пира. Никто не знал, что ждет их в середине пира. Они стали думать о том, что никакого зрелища больше не будет. Но некоторые считали, что стоит только немного подождать и все случится. Они томились от страха в ожидании. Они должны были за все ответить именно теперь, когда у победителя праздник. Лучше было вовсе не вернуться, ведь ничто не забудется и не проститься никогда.

Победители творили расправу над побежденными. Но он не чувствовал своей вины, ни капли жалости к несчастным не было в его душе. С той же холодной злостью он уничтожил бы всех, кто вздумал бы сейчас за них заступиться. Для храбрых, но благоразумных воинов это было очевидно.

Матерей убрали подальше от греха. Ведь они бы бросились спасать своих чад, могли бы испортить праздничное настроение. Остальная толпа верила, что князь прав, так и следует поступать воину и защитнику.

Никто не заметил, когда среди них появилась Мария. Так привычен был ее лик, казалось, что она была тут всегда.

Из толпы же она вышла в тот час, когда новоиспеченный Пилат оглянулся вокруг, ища ее взглядом. Толпа была с ним согласна, он ощущал это кожей и радовался, потому не сразу понял замешательства, когда плебеи расступились перед Марией. Они пропустили ее вперед. Он не виделся с ней накануне, не ведал, что она задумала. Она отказалась принимать участие в пире, задумалась о своих переживаниях, но вот вернулась и что-то решила предпринять.

Не поняла ничего и княгиня, за всем наблюдавшая из окна. Она почти никогда не участвовала в княжеских пирах, а вот теперь решила туда заглянуть, чтобы совсем уж не отставать от жизни. Святослав считал, что она слишком робка и забита, чтобы там быть теперь, придаваться веселью. Но Марию князь пригласил, потому что ему не хотелось оставаться совсем уж без женщин. Она не могла хорошо разглядеть их лица, но поняла, что на площади перед кумиром происходит что-то странное, но задуманное ее мужем.

Там действительно творилось нечто, и было поздно что-то менять. Мария приблизилась к связанным парням, встала перед ними прямая и насмешливая.

– Князь, – громко и отчетливо заговорила она, – ты забыл о четвертом трусе и предателе, вы осуждаете их, но почему обо мне молчите? Уж у меня грехов поболее, чем у них будет.

Она стояла как вкопанная, на том самом месте, заслонив их пышным нарядом. В толпе царило замешательство, а потом тишина, что все вокруг дышать перестали. Исполнители княжеского приказа уже готовились расправиться с парнями, но теперь остановились, не понимая, что им делать дальше. Они чувствовали, что это только начало, Мария выкинет еще что-то и князь не будет так тверд в своем убеждении.

Все разом оглянулись на Святослава, стоявшего со свитой в стороне от лобного места.

Святослав внимательно за ней следил, он первым увидел в руке Марии кинжал, о котором она упоминала еще утром. Раньше других она догадалась о том, что он задумал. Еще мгновение он медлил. Понимая, что произойдет дальше. Он чувствовал, что она не перед чем не остановится. А потом он никогда не простит себе того, что случилось. Как не могла простить его мать самосожжения неведомого монаха. Он помнил, что тот монах стал началом ее падения и гибели. Значит, все в мире повторяется? Теперь и толпа следила за князем и Марией.

Он метнулся к ней, сильным ударом выбил из рук кинжал, и с такой силой сжал ее руки, что она присела от боли, а потом, отшвырнув ее, крикнул:

– Вон, уберите их, пусть идут на все четыре стороны, чтобы никогда и нигде они мне больше не попадались, проклятые. Князь развернулся и отправился прочь с лобного места, свита последовала за ним, парней воевода поскорее проводил подальше. Боясь, что князь может передумать, и тогда произойдет расправа, тогда больше никто его не остановит. Он поднял с земли нож и спрятал в карман. Направился к Марии, убедившись, что та в безопасности и скрылась из глаз.

Она все еще стояла на том самом месте, полумертвая, страшно бледная, готовая упасть в обморок. Он это видел. Она пыталась улыбнуться, видя его лицо. Но она ненавидела всю боль и скорбь, на нем отразившуюся.

– Прости, отец, – шепнула она еле слышно, – я лишила толпу такого зрелища, они не простят мне этого. Но я смогла бы это сделать, а теперь руки у меня дрожат и ничего я не смогу.

Она показала руки – запястья были темными от синяков, оставленных княжескими дланями. Она обняла старика и прошептала:

– Ну что ты, старик, ведь ты же князя Олега помнишь, так неужели мальчишка – самодур сломить тебя может?

Из глаз старика катились слезы – эта баба вздорная напомнила ему о том, о чем совсем не хотелось вспоминать. Но больше никто, даже князь слов ее не слышали, он был потрясен до глубины души.