Не к ночи будь помянута. Часть 2

В этом было странное удовольствие – вот я лежу, слушаю ночь и не двигаюсь, но в любой миг могу открыть глаза, пошевелиться и встать.

Часто я вдруг пугалась внезапно пришедшей мыслью –  всё неправда, и на самом деле я – старая и немощная, лежу среди своих бредовых видений.

И на самом деле ничего не было.

Я судорожно вдыхала глоток воздуха, открывала глаза и садилась в своей постели. Ночь укутывала меня. Я была жива. Я вновь и вновь смотрела на свои руки и ноги и не могла понять – рада я или несчастна. Хорошо иметь бриллиант, но только не на необитаемом острове, где от него толку меньше, чем от булыжника.

Руки на груди, закрыться от мира, отгородиться от прошлого и будущего. И просто жить.

Мне обычно снились простые человеческие сны – самые обычные сны, радостные и печальные, о всяких бытовых мелочах, о лесах, о реке, о весне, которую я ещё не видала, и о том, от кого сбежала в ночную метель…

До тех пор, пока я не закричала среди ночи, увидав горящего Йозефа.

3

Мужчина и женщина долго и нудно выясняли отношения  в спальне, полной шёлковых покрывал и занавесок. Я всё ждал – когда же они наконец займутся делом, и как это будет выглядеть с такими худосочными недоумками. Бесило, что эпизод затянулся. Тут глупый мужик кинулся говорить по телефону, выпучивая глаза от значимости разговора, а женщина начала лить слёзы.

Стало ясно, что интима не будет. Или будет, но точно не в ближайшие полчаса, а больше пялиться на этих придурков я не выдержу.

– Тупая бездарность. – проворчал я и закашлялся.

– Зато весело. – сказала мама. – Нервы успокаивает. Молока принести?

– Не надо.

– Если хочешь, переключи.

– Ты же смотришь.

– Так, как фон. Кстати, мужчина симпатичный.

– Шутишь? Да его будто в детстве веслом по фасаду огрели.

Я снова закашлялся и взял пульт в руки.

– Вынесен на рассмотрение закон о правах мигрантов. По поводу регистрации и предоставления вида на жительство…

Я переключил. Про несчастных мигрантов не хотелось. Кое у кого сейчас тоже нет вида на жительство.

– Это только кажется, что зоопарк зимой засыпает. Но если присмотреться внимательно…

Переключил.

– Разыскивается Оленюк Ирина Ивановна тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения. Десятого декабря ушла из дома и не вернулась. Инвалид второй группы. Страдает расстройствами памяти…

Переключил.

Не пойми, какая серия про Гарри Поттера. Бедный очкарик метался по коридорам, привычно спасаясь от смерти под загадочную музыку и отблески огней на мрачных сводах.

Мы смотрели минуты три. Мама грызла яблоко. В день она съедала штук пять, аккуратно забывая огрызки на краю журнального столика. В последнее время она была увлечена яблочной диетой, потому что в яблоках много клетчатки, и они выводят шлаки и омолаживают организм. Я бы много чего мог ей рассказать про омоложение, но её вряд ли бы устроил метод Егора Маврина.

Переключил. Про Гарика я не хотел, потому что своими чудесами был сыт по горло.

Счастливая ведущая – волосы колечками как у овцы, водрузила на стол модель женской половой системы и принялась вещать о проблемах климакса.

– Фу. – сказали хором мы с мамой.

Переключил.

– Холодный циклон приближается с севера. В ближайшие дни ожидается порывистый ветер, возможно штормовое предупреждение. Температура воздуха ночью…

Переключил.

Лунтик прыгал по полянке. Прыгал, прыгал и допрыгался – попал фиолетовыми ногами в какую-то кучу и застрял. Бабочка, одетая в платье и сапоги (сапоги, блин!) пискляво захихикала.

А потом будут говорить, что дети придурочные. Скажут – вот в наше время…

Переключил.

По бурлящей реке рассекали на лодках люди, одетые в хаки. Они ловко орудовали вёслами, что было весьма кстати – течение тут было только держись.

Мама вырвала у меня пульт.

– Господи, да оставь ты что-нибудь или выключи. Меню ведь есть.

– Раздражаю?

– Себя пожалей. Я всё равно скоро ухожу.

– Темно на дворе. Куда тебя несёт?

– Схожу к подружке.

Ну-ну, к подружке. Впрочем, теперь мне было всё равно. Снова заломило в костях и скажи мне кто, что моя мать встречается с Мерлином Мэнсоном, я бы только рукой махнул.

– Гера, тебе надо полежать. Зря ты выполз.

– У меня пролежни скоро будут. На кой чёрт столько каналов? Смотреть вообще нечего. Да! Мам, за интернет заплати, скоро кончится…

Такая длинная фраза даром не прошла. Я сложился пополам и чуть не задохнулся в приступе кашля.

– Господи, Гера! Никуда не пойду.

– Мам, иди, а. Нормально всё. Посплю.

Мама взбила лёгкие кудряшки и поправила лимонный шарфик на груди.

– Ну ладно. Я не долго. Что тебе купить?

– Яду.

– Гера!

– Мама, ин-тер-нет!

Она ушла. Я послушал, как за дверью процокали каблуки, потом бросил пульт на ковёр, натянул плед до самого носа и закрыл глаза. Веки снова накалялись, суставы неприятно ломило. Так было каждый вечер, правда, вчера было лучше, чем позавчера – это даже огорчало.

Телевизор бормотал. В атлантический океан упал Боинг. Причины катастрофы не известны. В каком-то штате прогремел взрыв… организация взяла ответственность на себя… В Японии на восстановлении атомной станции… Молодёжный форум в Сочи… Посетил президент… Холодный циклон…

Господи, как всё бесит.

– Гера.

Я дёрнулся от неожиданности. Мама.

– А.

– К тебе пришли. Хорошо, что у подъезда встретились, а то у нас домофон не работает.– говорила она кому-то вбок. – Ну, теперь пошла.

Каблуки снова процокали к двери. Я продрал глаза. И увидел Егора. Он стоял посреди комнаты и заслонял головой три светильника из пяти в нашей люстре.

– Ну и вид. – сказал Егор. – Отвратный.

– И вам здрасте. – сказал я и спустил ноги с дивана.

Про мой вид мне, конечно, было плевать, но, что он у меня отвратный, это он мог бы и промолчать.

Я не брился неделю, а щетину всегда имел такую, что лучше спичками подпалить, чем отращивать. Волосы на лице росли беспорядочным клочками, причём трёх цветов, как у «счастливых» кошек – светлого, рыжего и тёмного. Это радовало только маму, как генетика. Она называла этот кошмар редким случаем проявления химерности. Я всегда подозревал, что будь у меня шесть пальцев на руке или глаза разного цвета и с вертикальными зрачками, её восторгам не было бы предела. Эта чёртова химерность поставила крест на том, что я обрету солидность в зрелые годы, обзаведясь окладистой бородой.

Из-под драной застиранной чёрной шапки жирными сосульками торчали волосы. Даже для меня, привычного, они воняли немытостью и болезнью. Шапка меня грела, в ней не так болела голова.

И на мне был мамин розовый махровый халат. Потому что все мои вещи остались дома, а то, что мама успела захватить, она сегодня постирала.

Егор внимательно разглядывал меня. Как Павлов свою собаку.

– А я думал, ты просто слинял. – сказал он наконец.

– Ну да. – сказал я. – Вот сижу тут и симулирую.

Кашель, будь он не ладен, нахлынул внезапно. Минуту я дохал, потом отпустило.

– Вот это да! – восхитился Маврин.

– Шёл бы ты отсюда. Не видишь, вирусы кишат.

Мы помолчали. «Ну-ка, фрукты, встаньте в ряд, это наш фруктовый сад!» – призывали во всю  приторные дрессированные дети по телевизору. Я переключил. На экране возникла фотография некрасивого толстого человека с большими губами и близко посаженными глазами.

– …вышел из дома и не вернулся. Виктор страдает редкой формой психического заболевания и не может обходиться без посторонней помощи. Если кому что-либо известно о его местонахождении, просим…

Я протянул было руку, но Маврин сам взял пульт и переключил на музыкальный канал. Симпатичная девушка неплохо пела, но имела совершенно упоротую причёску.

– Сандра. – сказал Егор. – У меня плакат с ней был. Я тогда в классе седьмом учился. Может, тебе чаю сделать?

Я бы рассмеялся, если бы не побоялся нового приступа.

– Ты ещё апельсинов принеси. Что ж ты без апельсинов?

Новый приступ начался было, но я задержал воздух. Отпустило.

– Как твой кот? – спросил Егор.

– Спрятался, похоже. Замечательно. Весел и здоров.

– Это хорошо. А я вообще-то ругаться пришёл. Думал, ты и вправду – посмотрел, прикинул и вымыл ручки. Кинул ты меня, парень.

– Ну, извини. Садись. Куда-нибудь.

Я скомкал одеяло в угол. Егор уселся как медведь на край дивана. Я не понимал, чего он припёрся. Ведь сбросил сообщение сразу, как немного оклемался. Мог бы и позвонить. Убедиться хотел? Убедился. Но он сидел с таким видом, что пришёл надолго. Значит, поговорить…  Вот, блин. Никакого покоя.

– Слушай, надо кое-что обсудить.

– Надо. – согласился я. – Тогда посиди тут, соберись с мыслями, я… – кашель придушил так, что глаза выпучились. – Я пойду что-нибудь выпью и хоть умоюсь.

На кухне я плеснул в чашку кагор, добавил немного водки и поставил в микроволновку. Пусть кто хочет мне говорит, что алкоголь с антибиотиками несовместим – я-то знал, что проклятый кашель отступит на время только таким путём. Незаметно от мамы я потихоньку уничтожал имеющийся в доме алкоголь. Вылив в горло обжигающее пойло, я крякнул, утёрся рукавом халата и пошёл в ванную. Из зеркала выглянуло жуткое лицо с воспалёнными кроличьими глазами. Жирная кожа нехорошо бликовала. Под носом вырос ядрёный прыщ. Щетина пестрела как лишайник на пеньке. Ну не брить же ради Маврина этакую красоту! Я снял шапку, пальцами пригладил липкие волосы, чисто символически умылся и пощупал, подсохли мои штаны на полотенцесушителе или нет. Не подсохли, ну и ладно. В халате тепло,  а на Егора наплевать.

– Кофе будешь? – спросил я у Маврина. – Настоящий, не растворимый.

– Давай.

Я поставил турку на огонь. Голова приятно кружилась. Я уже неделю толком не ел, и даже небольшое количество алкоголя, к тому же подогретого, приятно разгоняло кровь и плавило мозги.

4

Болезнь подкралась ещё в то утро, когда нас завалило снегом. Очевидно, сложилось всё сразу – бег до остановки, долгое выстуживающее ожидание автобуса,  дикий стресс с Герасимом, а потом приключения в Егоровом подвале. Ну, а потом, когда я только и мечтал о горячем чае и печке – незапертая дверь дома. И никого. Никакой записки. И бесполезно звонить.

Мне было плохо вдвойне, я не знал, что делать, и лучшее, что пришло в голову – сунуть ошалевшего кота на кухню, а самому прыгнуть в машину. И колесить, колесить, где только можно, искать, высматривать… как в прошлый раз. Я ругал себя последними словами, я рассекал снежную ночь, я гнал и гнал. А потом оказалось, что горючее на нуле. Я доехал до заправки и там, стоя с пистолетом на ветру, подумал, что, наверное, не доеду до дома.

Но доехал. И даже зметил, что небо на востоке превратилось из непроглядно тёмного в уныло серое. Было хреново. Я перерыл аптечку, но как на грех, не нашёл ни одного жаропонижающего. Тогда я напился воды и замотал голову влажным полотенцем. Я подумал, что немного посплю, оклемаюсь и возобновлю поиски.

Проснулся лишь под вечер. Полежал, подумал и решил, что вроде, полегчало. Тогда я прошлёпал на кухню и заглянул в тайник под печкой. Часть денег исчезла. Это было очень хорошо, значит, Ада хоть немного думала головой. Заглянул в шкаф. Одежда исчезла тоже, ну, по крайней мере, основная часть. Я почти успокоился. Попытался снова позвонить – бесполезно. Пошёл искать себе шерстяные носки. Нашёл на верёвке у печки Адины колготки. Аккуратно сложил их и убрал в шкаф. Потом достал обратно и положил под подушку.

За мной резво скакал кот. Он жаждал играть, а я ничем не мог ему помочь, только отвалил в миску двойную порцию корма.

Трясти начало часа через полтора. Я выпил весь чай, съел ложку мёда, врубил масляный обогреватель на полную мощность, зарылся под кучу одеял и заснул. А когда проснулся под вечер, внезапно обнаружил, что потолок стал в два раза ниже, чем был, и к тому же медленно плавился и капал длинными каплями на пол, растекаясь в лужи как на картинах Дали. А потом явился Герасим – очень крупный, размером с овчарку и встал в дверях на двух лапах, как человек. Я испуганно заморгал, а он улыбнулся до ушей. К счастью, я смекнул, что это не к добру. И сделал весьма разумную вещь – позвонил Серёге.

Как приехал Серёга, я помнил. Чертыхаясь, он раскапывал гору тряпок, чтобы достать меня и селатьть укол. Потом снова покрыл меня и одеялами, и матом, и стал названивать маме. Я был против! Серёгу для того  вызвали, чтобы он поставил меня на ноги, а не сводил с ума добрых людей.

Когда все собрались и потащили меня к машине, я упёрся и заорал, чтобы мне подали кота и ноутбук, что и было незамедлительно сделано. Жаль, что не видел маминого лица, когда она обнаружила бодрющего Герасима со всеми четырьмя ногами в наличии. Это потом я ей вкрадчиво объяснил, что это совсем другой кот, просто очень похожий, а Герасим… ну, что Герасим… старый был до неприличия, всё ясно и понятно. Мама даже всплакнула, и сдаётся мне, всё-таки осталась в сомнении. Я и не ожидал, что она к нему так привязана.

Ну, а как причитала мама, как мы ехали в машине, я почти не помнил. Я спал. И хотел спать до сих пор.

Егор угнездился на табурете и внимательно рассматривал наш странный стеклянный стол. Посмотреть было на что – под прозрачной столешницей были художественно разложены сушёные изыски – перцы, коренья и всякие непонятные специи явно не нашей полосы.

– Эти штуки есть нельзя. – сказал я. – Они парафином покрыты.

– Да. – сказал Егор.

Мы помолчали. Я поставил на стол блюдечко с безе. Глупо как-то. Всё-таки начальник. Может ему выпить предложить? Так ведь за рулём.

– Ты зачем пришёл? Только не говори, что соскучился. – я разлил густой ароматный напиток.

– Что уж, и навестить нельзя?   А вообще… пора бы тебе на работу. Зарываюсь. Нет, конечно, всё понятно, вот выздоровеешь…

– Егор, в общем, так. Я не уверен, что буду работать у тебя. Скажу прямо – не буду.

Маврин покрутил чашку.

– Ага. Понимаю. Надо было тебе сразу сказать. Я имею в виду цену.

– Надо было. Мне это не по нутру. И уж точно я не буду никого убивать, чтобы кого-то оживлять.

– Так никто и не будет! Ты так и не понял!

– Ну-ну.

– Теперь всё по-другому. Парень, ты послушай. Мы стоим на пороге открытия. Больше никто никого не будет убивать. Я же не рассказал…  В будущем… Ты только представь себе! Начнём с сельскохозяйственных животных, а закончим – кто его знает! – может быть, растениями. Я уверен, это возможно.

Я смотрел на Маврина и не узнавал. Чёрт те что! Щёки порозовели, глазки разгорелись. Нет, я знал, конечно, что он психический, но чтоб вообразить себя гением и спасителем человечества, это, знаете ли, совсем клиника!

– Ты пойми, это же переворот! То, что раньше было страшилкой, нелогичным мифом, ты понимаешь, что это возможно?

У меня в горле опять начало першить.

– Я-то при чём тут?

– А сам напросился. Потому что ты больной! Во всех отношениях. Луговой, ты такой же, каким я был раньше. Только меня никто за ручку не вёл. Где ещё найдёшь такого …

– …дурака.

– Дурак дураку рознь! Всех гениев считали дураками. Мне нужен свой человек.

– Господи! Егор, ты вообще понимаешь, что мелешь? Какая миссия? Какое открытие? Ты режешь хомяков, лягушек и вообще не пойми кого! Ты преступник. Кто тебя слушать будет? И вообще – ты коттеджи строишь. Что ещё надо? Если бы у меня была строительная фирма…

Я закашлялся и отпил кофе.

– Ну! И что бы ты сделал? Ну, фирма. Ну, деньги. Дальше что?

Мне нечего было ответить, да и вопрос был чисто риторический.

– Я заключил контракт. – сказал Егор. – Если всё получится, уже через два месяца получу патент. Конечно, надо потрудиться, кое-что завуалировать, где-то причесать. Но главное, есть финансирование, есть заинтересованные люди, поддержка.

Почему-то при последних словах по спине пробежали мурашки. Я ещё немного помнил, как был котом и собакой, и сейчас было самое время поднять уши и вытянуть мордочку.

– Финансирование? Крутое?

– Круче некуда.

– А люди? Что за люди вдруг решили повестись на такую хрень?

– Нормальные люди.

Я чувствовал беспокойство и ничего не мог с этим поделать.

– Ты встречался с ними?

– Да что за допрос? Конечно!

Больше я спрашивать не стал. Какой смысл? Да и какое мне дело? Если Егор доиграется, то и поделом. Некоторое время мы молчали. У меня ломило в глазах и хотелось лечь. Егор щёлкал ногтем о ноготь – противный звук, хуже только ногтем об стекло. У него был усталый вид. И раньше был не особо цветущий, а сейчас он будто сдулся, постарел. На висках появились седые волосы. Хотя наверняка и раньше были, просто я не присматривался.

– Ладно, пойду я к твоим хомякам. – сказал я примирительно. – Хотя мне лично жуть как не нравится, что происходит. Только расскажи мне одну вещь.

– Какую?

– Почему – Ада Юрьевна? Со всеми, значит, всё было нормально, а с ней чёрт знает как?

– Вот именно.  Ненормальная. С ней всё не так.

– А как надо?

– Не вдаваясь в подробности, скажу – всегда либо «да», либо «нет».

– Это как с той собакой?

– Вот именно. Третьего не дано. Человек умирает, понимаешь? Практически у каждого живого существа, даже самого старого и больного, есть стремление жить – пусть угасающее, совсем маленькое, но оно есть.   А вот если его нет, то сделать ничего нельзя. Если нет стремления, жизнь отвратительна. И когда она возвращается, существо отталкивает её и сразу умирает. Потому что при этом теряет и те крупинки жизни, что ещё у него оставались.

Я слушал, открыв рот, и не перебивал.

– Ада Юрьевна – исключение. Всё так хорошо складывалось. Я случайно о ней узнал, понял, что это моё, связался с Юлией Васильевной, запудрил ей мозги. Снял квартиру, навещал, чинил, как дурак, всякие раковины и проводки. Ну всё, как положено. Мне доверили ключи. И вот он – момент истины. Это было… да, помнится, ещё в апреле, когда Юлия Васильевна в первый раз уехала. Тогда ещё дождь со снегом шёл, жуть… А она почти умирала. Я прихожу, приношу лошадиную дозу препарата. Всё идет путём, но в последний момент гаснет. Ну, думаю, что поделаешь. Земля пухом. Так нет! Она жива. А знаешь, что меня совсем добило – улыбается! Лежит себе столетняя ведьма и смеётся надо мной! Представляешь?

Я очень даже представлял. Вполне себе в её духе. Молодец, Ада. Нужно было ещё схватить его холодной рукой, да покрепче, чтобы штаны обоссал.

– Она всё прекрасно понимала, всё. Точно, ведьма. Просто вызов мне бросила. Ну что, мол, съел?

– А ты принял.

– Принял. Я пытался проделать шесть раз. Шесть! У меня голова раскалывалась. Чуть сам не помер. А ей хоть бы что.

– А не помогли мм… людские ресурсы?

– Луговой! Каких только ресурсов не было! И не надо мне делать такие ошалевшие глаза! Это не преступление, ясно? Так сложились обстоятельства и всё! Вот бывает так! В твоем мирке не бывает, а в других бывает. Сидишь тут в мамкином розовом халате!

– Ну ладно! Чё орать-то? Чего дальше-то?

– А ничего. Я плюнул и ушёл. Надоело. Клянусь, она только этого и ждала. Как назло ведь ещё, в коттедже заночевал. И что меня дёрнуло? Проснулся ни свет, ни заря и в пятом часу утра рванул обратно. Не спокойно было и всё тут! Хотел убедиться, что всё в порядке. Пришёл. Батюшки! Ты бы видел, во что она квартиру превратила.

Я-то как раз видел. До сих пор в глазах стояло.

– И главное, что недавно выскочила, занавески ещё колыхались. С балкона прыгнула. Представляешь? Метался по городу до самого вечера, как чумной. Потом оказалось, что и квартиру не запер, так три дня и простояла.

Я грустно подумал, каково ей было, когда она, ничего не понимающая, голая и голодная бродила по дому, а потом рванула в окно.

– Почему с ней так вышло? – спросил я.

Егор почесал в ежистой голове.

– Понятия не имею. Знаю только, что при жизни она, говорят, была не подарок. Вечно лезла, куда не надо. Кстати, как она на тебя-то вышла?

– Не знаю. Пришла, поела, поговорили, ушла. – честно обозначил я три с лишним месяца совместной жизни. – Странная.

Больше Егор ничего важного сказать не мог. Пора было его выпроваживать. Я хотел спать. Маврин понял. Он, вообще-то был не дурак, даром что псих.

– Ты, похоже, притомился. Заговорил я тебя.

– Есть немного.

– Давай-ка парень, решай. Выйдешь работать?

– Выйду.

А что мне ещё остаётся? Ады нет. Работы нет. Сессия под большим вопросом.

–Хороший кофе, кстати. Как насчёт апельсинов? Принести?

– Не стоит. Я от них чешусь.

Мама пришла не скоро. Она принесла на себе свежесть зимы и тонкие подтаявшие снежинки на жёлтых кудряшках и подкрашенных ресницах. Радуясь тому, что я изъявил желание что-нибудь съесть, она готовила мне блинчики и напевала что-то легкое, опереточное.

Зазвонил телефон. Я резко схватил его, уронив на пол пару яблочных огрызков.

Неизвестный номер. Я вдохнул, выдохнул… и услышал женский голос.

Банк предлагал кредит на выгодных условиях. Вот уроды.

5

Мальчик за стеной кашлял всю ночь. Его мать то и дело проходила по коридору на кухню и обратно. Она старалась двигаться неслышно, и поэтому казалось, что за дверью шныряет непонятный меховой зверь, таскающий продукты в нору. Мне всё это не особо мешало, я всё равно не спала – лежала на спине, медленно и осторожно перебирая страницы собственной памяти. Просто стало жаль мальчика.

Часа в два ночи я накинула на плечи толстовку и решительно двинулась на кухню.

Тоня что-то грела на плите. Её плечи уныло опустились, худое лицо заострилось ещё сильнее. Я подумала, что в принципе можно понять её мужа. Все они одинаковы. Вот и ему наверняка приелось созерцать эту тень женщины, и захотелось чего-нибудь эдакого, с улыбочками, губками и грудками.

– Я тебя разбудила? – спросила Тоня. – Извини.

– Пить захотелось. – сказала я и налила воду в кружку из ещё тёплого чайника.

– Это кружка кого-то из строителей. – сказала Тоня.

– Что ж. Надеюсь, он в неё не сморкался.

Мы молчали. Даже на кухне было слышно, как ребёнок надрывно кашляет у себя в комнате.

– Может, чаю? – Тоня потянулась к шкафчику и достала коробочку с заваркой. – Вот, возьми мой.

– Нет, спасибо. На ночь вредно. Лучше так, по-белому. Что вы даёте ребёнку? Я взгляну?

Не дожидаясь разрешения, я взяла со стола  упаковку с таблетками и повертела лекарство в руках.

– Это серьёзные антибиотики. – сказала я. – Рано или поздно они нарушат естественную иммунную защиту организма, и ваш сын будет сваливаться с одного чужого чиха. Кроме того, насколько я понимаю, у него уже должны быть проблемы с пищеварением.

– Да, это есть. – Тоня устало вздохнула.

– Не нужно их давать. Тем более, они бесполезны.

Тоня покачала головой. Мелкая девчонка взялась играться во врача. Да уж. Можно только подивиться молчаливой вежливости этой женщины.

– Тоня. – скромно начала я. – Вы, конечно, можете посмеяться надо мной, а то и послать куда подальше. Просто выслушайте, а потом делайте что хотите. Дело не в бронхах. Вам прописали это в больнице? Так вот, ваш доктор, вполне возможно, замечательный специалист. Но даже хороший врач иногда лечит следствие, не видя причины. У мальчика, конечно, прослушиваются хрипы. Но это не инфекция.

Женщина молча стояла у плиты. Я продолжала.

– У него аллергия. В такой форме её сложно диагностировать.

– У него аллергии никогда не было. – сухо сказала Тоня.

– Может быть. Но сейчас к ней предрасполагают несколько факторов. Ваш сын становится подростком, его организм быстро растёт и начинает перестраиваться. На этом этапе сбои происходят сплошь и рядом. К тому же у мальчика стресс. Новое жилище, новая школа, неопределённость. Ну и главное. Кашляет он четвёртый день. И начало его заболевания совпало с тем, что наши уважаемые строители перешли к новому типу работ. Они занимаются отделкой и сейчас работают с цементом и клеем. Понюхайте их куртки у двери. Я не знаю, что они строят и зачем, но материалы, которые используются в их работе, довольно пахучи и наверняка токсичны.

– Плитка. – произнесла Тоня.

– Что, простите?

– Плитку кладут. Они недавно на кухне разговаривали. В райцентре строится бассейн. Для укладки кафеля используется специальный водонепроницаемый клей. Я теперь только вспомнила. Они ещё жаловались, что от него дышать нечем. Значит, аллергия… И что теперь?

– Идти к аллергологу. А лучше – съехать отсюда.

Женщина села на табурет и опустила голову. Ребёнок кашлял, но она будто не слышала. Я почувствовала её усталость и покорность судьбе. Так устают лошади, и так же молча опускают голову с потухшими добрыми глазами. Я тихо взяла Тонину чашку с горячим молоком, бросила туда кусочек сливочного масла и вышла в коридор.