Ярмарка невест. Том III

Я так задумался, что даже не заметил, как Румянцев вышел из кабинета. Если у меня все получится, то я испорчу отношения с англичанами. Ну и хрен с ними. Было бы что сохранять, так это отношения с ними.

Криббе как обычно вошел без стука.

– Ваше высочество, вы хотели меня видеть? – мой учитель фехтования и на сегодняшний день единственный человек, которому я доверял, выглядел осунувшимся. Доклады Бестужеву всегда весьма дорого ему обходятся. Этот упырь высасывает из Гюнтера все соки.

– Да, – я кивнул, вышел из-за стола, и прошелся по комнате. – У тебя есть хорошие знакомы в Голландии?

– Найдется парочка, – Криббе нахмурился и посмотрел на меня с подозрением.

– Хорошо, – я развернулся и пошел в обратную сторону. Возле усевшегося за стол Криббе я остановился. – Ты не хочешь съездить к своим друзьям, чтобы проведать их? Заодно узнать, как можно потихоньку с помощью подставных лиц малыми партиями купить акции Ост-Индийской компании. Очень небольшими партиями, чтобы не привлечь ненужное внимание.

– И сколько вы хотите приобрести этих акций, ваше высочество? – Криббе продолжал сверлить меня тяжелым взглядом.

– Несколько. Сот. Несколько сот акций, – я улыбнулся, стараясь, чтобы моя улыбка не выглядела жалкой.

– Господи, зачем они вам нужны? – Криббе откинулся на спинку стула, хватаясь за голову. – Это как-то связано с Капстадом? Вы в курсе, что у них там людей не хватает, и они пригласили присоединиться к поселению всех гугенотов?

– Я знаю, Гюнтер, что Капстад не государственное образование. Его на ничейной, с точки зрения среднего европейца конечно, потому что местные жители там безусловно есть, построила Голландская Ост-Индийская компания под собственные нужды. Собственно, это что-то типа торговой фактории, и для чего она предназначена, вполне понятно. И пока это место принадлежит компании, мы можем его как-то забрать себе. Но под много о себе возомнивших олигархов начала планомерно копать республика. Поверь, Голландской Ост-Индейской компании недолго осталось. А когда ее имущество национализируют, будет гораздо сложнее посягнуть на него. Войны из-за меньшего случались. И меня никто не поймет, если я предложу повоевать за Капстад. Там по побережью полно бухт, где можно устроить форт и гавань для кораблей, если уж на то пошло.

– Тогда зачем вам нужна эта дыра? – Криббе запустил руку в свои длинные волосы и несильно дернул. За волосами он следил, следов вшей я у него не замечал, иначе лично побрил бы наголо, потому что от оспы мы все привились, а от тифа даже в моем времени прививки были редкостью.

Я давно подготовился к этому вопросу и был рад, что он прозвучал из уст Криббе. Можно было проверить ту сказку, которую я приготовил на нем. Если поверит Гюнтер, который знает меня как облупленного, значит, поверят все остальные. Я подошел к столу, открыл маленьким ключиком потайной ящик и вытащил мешочек, из которого достал сравнительно небольшой камень. Желтые алмазы были редкостью, пришлось повозиться, чтобы его найти и купить. Я просто положил его перед приоткрывшим рот Криббе. Необработанный камень был мало похож на сверкающих друзей всех поголовно девушек, и незнающий человек вполне мог его спутать с чем-то еще, с чем он у него больше ассоциировался. Тем более, что камни с различными оттенками встречались крайне редко.

– Ты не был первым, кого я встретил во время своего первого путешествия сюда в Петербург. Однажды в одной гостинице я столкнулся с голландским моряком. У него не было одной ноги, а так как его корабль затонул, то Ост-Индийская компания просто выбросила его на улицу, выделив какую-то мизерную пенсию, на которую тот едва сводил концы с концами. Скитаясь по Европе, он сумел, наконец, найти приют в этой гостинице, где помогал на кухне. Застав меня одного, это порой случалось, он предложил купить этот камень за пару десятков гульденов. Сам он принимал его за кварц и поэтому даже не совался к ювелирам. Вот он-то мне и рассказал, как нашел камень в реке неподалеку от Капстада. Как я уже сказал, он принял его за кварц и держал при себе, чтобы что-нибудь смастерить. Я пообещал отдать ему деньги утром, но, когда спустился вниз, то узнал, что его ночью зарезали в пьяной драке. Я взял названную сумму у Корфа, сказав тому, что хотел бы иметь при себе пару гульденов, чтобы не чувствовать себя совсем уж нищим. Гостиница была паршивая, благородные люди в ней останавливались редко, а тому же Корфу бедолага не посмел предложить камень. В мальчишке же он не увидел угрозы, и решил привлечь внимание, как ему казалось, безделушкой.

– Матерь Божья, ели кто-то об этом узнает, – Криббе помотал головой, с трудом отрывая взгляд от камня. Я купил его в Киле, точнее выменял на тот злополучный браслет, который едва не подарил Марии. В Варшаве взял денег у Гюнтера и пошел к ближайшему ювелиру, который в этот момент как раз получил несколько необработанных камней. Я, как только увидел желтоватый оттенок, сразу же стойку сделал. Про подарок, который обещал Марии, благополучно забыл, а потом пообещал, что засяду в Петербурге с ювелиром и он сделает под моим чутким руководством гарнитур, который я ей и вручу, поздравляя с Новым годом и прошедшим днем рождения. Тогда в парке она ушла с браслетом, но утром его притащил посыльный в гостиницу, откуда мы спешно собирались выехать, с запиской, что она возвращает то, что должно принадлежать другой женщине, и ждет нечто необычное.

– Вот поэтому я хочу, чтобы ты делал все в тайне. Мне больше некого послать в Голландию. Да и, кто знает, может тот моряк солгал, и прост ограбил какого-то бедолагу.

– Я понимаю, ваше высочество, – Криббе наморщил лоб. – Полагаю, что сэкономленных денег, также, как и прибыль, которую приносит ваш стеклянный завод должно хватить. В крайнем случае, я что-нибудь придумаю, нужно сначала узнать, есть ли акции вообще в продаже.

– Тогда собирайся, и, Гюнтер, это авантюра в чистом виде, я даже не знаю, сработает или нет, – я потер шею. Про рейдерские захваты здесь еще не слышали. Вот какой я молодец, не то что те попаданцы, про которых иногда читал, я на разную херню типа паровых машин не размениваюсь, только лучшее несу в этот мир – казино, захваты компаний. Давай, Петруха, жги напалмом. И что дальше, чем еще удивишь? – И нет, тебе не хватит того, что у нас имеется. По моим прикидкам нужно где-то три миллиона. Вот только, полагаю, что эти деньги не сразу все понадобятся. Действовать нужно будет крайне осторожно. Полагаю, что несколько лет эта наша задумка точно займет. А там что-нибудь придумаем. В крайнем случае, пойду к тетушке на поклон, не для себя же пытаюсь все это провернуть. – Я не стал говорить, что при поглощении вся компания переходит во владение нового собственника. А у Голландской Ост-Индийской компании далеко не одна фактория по миру разбросана. Ладно, поживем-увидим, как говориться. Нечего пока шкуру неубитого медведя пытаться распилить. По Криббе же видно, что он видом алмаза проникся, а вот за каким чертом мне понадобились сотни акций, он так и не понял, ну это ничего, поймет позже.

Криббе поднялся из-за стола и направился к двери, которая распахнулась прямо перед ним. Молоденький гвардеец уставился на него, и лишь спустя почти минуту додумался, что надо бы пропустить человека. Когда же Гюнтер вышел, он растерянно посмотрел на меня.

– Чего тебе? – я слегка наклонил голову набок, внимательно разглядывая бедолагу.

– Тут, ваше высочество, письмо из Швеции привезли, – наконец, гвардеец догадался, что нужно говорить, а не просто стоять и пялиться на меня.

– Кто привез? – мы стояли друг напротив друга, и я в это время пытался понять, кто из нас дурнее.

– Олсуфьев Адам Васильевич, – гвардеец пару раз моргнул и покраснел. Откуда его выкопали вообще?

– Ну, так пускай Олсуфьев Адам Васильевич заходит, коли письмо привез, да еще и из самой Швеции, – я решил подбодрить его, но, похоже, только еще больше испугал. Тем не менее, парень справился с волнением и подался назад, пытаясь закрыть за собой двери, чтобы уже через пару секунд снова их открыть.

В кабинет вошел молодой человек в дорожном плаще и зимней треуголке. Поклонившись, он молча протянул мне письмо, и остался стоят, ожидая, что я скажу. Я же вскрыл послание и тут же вернул его Олсуфьеву.

– Ваше высочество? – он недоуменно приподнял бровь. Парень был молод, лет двадцати, и было в нем что-то, весьма располагающее к себе. Скорее всего, дело было в открытом лице, на котором блуждала очень славная улыбка. Правда, эта улыбка сама сползла, как только я протянул ему письмо. – Вы не будете читать?

– Нет, – я покачал головой. – А не буду я читать по одной весьма простой причине, я не знаю шведского языка.

– Но, как же так, ведь письмо… – курьер явно растерялся, глядя то не меня, то на зажатое в руке письмо.

– Вот что, вы же знаете язык, на котором это письмо написано? – Олсуфьев, помедлив, кивнул. – Очень хорошо. Располагайтесь, – я указал ему на стул для посетителей у стола. Если хотите, то снимите плащ и треуголку, – мне до сих пор была не слишком понятно, почему для посланников и курьеров было вполне нормально вот так вот взять и ввалиться хоть даже к королю, про наследников вообще можно промолчать. А самый шик, чтобы с плаща вода капала прямо на ковер.

– Ваше высочество, я не понимаю… – он стянул треуголку, и я отметил, что парика он не носит. Хотя, может быть в дороге было неудобно, я впервые видел этого молодого офицера, и поэтому понятия не имел, что ему удобно, а что нет.

– Адам Васильевич, – я только что глаза не закатил, глядя на его переминание с ноги на ногу. – Вы шведский знаете?

– Да, конечно, я же приписан к Российскому посольству в Стокгольме, – он кивнул, явно обрадовавшись, что наконец-то может ответить хотя бы на один мой вопрос.

– Ну и отлично. В теперь садитесь и читайте, или вы предпочитаете делать это стоя?

– Я? Читать письмо, адресованное вам? – нет, ну что за тормоз, на меня накатило раздражение.

– Адам Васильевич, из нас двоих только вы знает шведский язык. А мне, чтобы узнать содержимое письма, хотя я догадываюсь, о чем оно, все равно нужно кого-то просить мне его прочитать. Зачем же мне тратить время и кого-то искать, если прямо передо мной стоите вы, знающий шведский?

– Но, вы не боитесь, ваше высочество, что содержимое может быть мною рассказано в каждом салоне, куда меня, дай Бог, пригласят в те дни, что я пробуду в Петербурге?

– Да кому надо, тот итак уже знает, что мне написал какой-то швед от лица своего короля, – я пожал плечами. – Уж во всяком случае, ее величеству точно доложили.

– И вы так спокойно к этому относитесь? – Адам покачал головой и принялся разворачивать письмо.

– А как мне еще к этому относиться, если я считаю такое положение дел вполне естественным и дюже важным. Более того, Андрей Иванович Ушаков по моей просьбе усилил эту службу, выделил специальное небольшое подразделение, которое уже начало заниматься исключительно чужой перепиской, включая расшифровку. Ну и знания языков у его сотрудников должно быть не уровне, естественно. Так же, как и способность не просто расшифровывать чужие шифры, но и разрабатывать свои. А вы удивляетесь, почему я к таким действиям отношусь нормально, – я не удержался и хмыкнул. – Так вы будете читать, или мне поискать другого полиглота?

Олсуфьев вздохнул, согнул руку, пристроил на сгибе свою треуголку и развернул, наконец-то письмо. На предложенный стул он так и не сел. Я тоже стоял, правда опиравшись на стол, внимательно слушая, как он читает. Получалось у Адама очень хорошо. Он прочитывал про себя, затем про себя переводил и выдавал мне уже переведенную версию. Он изначально взял определенный темп, и читал хоть и медленно, но создавалось впечатление, что он не занимается сложным переводом, а просто читает вслух написанное.

Если кратко, то после витиеватых приветствий на полстраницы, в письме было сказано, что Швеция принимает Георга в качестве наследника, и что уважает мой собственный выбор. Надеется дружить семьями… тьфу… надеется на добрососедские отношения и так далее и тому подобное. Ничего, о чем бы я не догадывался в письме не было, всего лишь положенная по протоколу отписка. Единственное, что немного выбивалось из колеи, это просьба сразу же сообщить в Стокгольм о рождении моего сына и наследника. Я с трудом удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. Они вообще соображают, что пятнадцатилетнему парню это написали? Почти пятнадцатилетнему. Потому что пятнадцать мне исполнится очень скоро, но пока не исполнилось. Ладно, скорее всего, писал секретарь по шаблону, и о таких нюансах даже не задумывался.

Олсуфьев закончил и вопросительно посмотрел на меня. Я даже сначала не понял, что он хочет этим своим взглядом мне сказать.

– Все? Постскриптумы все прочли? – я решил уточнить, что же он хочет от меня.

– Да, ваше высочество, – кивнув, теперь уже я вопросительно посмотрел на него.

– Прекрасно, можете быть свободны.

– Но, вы не будете писать ответ? – он снова удивленно уставился на меня, я же вздохнул.

– Конечно, нет. Вот когда наследником обзаведусь, то сразу же восторженным эпосом разрожусь, листа на три не меньше. А пока мне нечего сказать его величеству.

На этот раз Олсуфьев не стал ничего переспрашивать. Он аккуратно положил письмо на стол, поклонился и направился к выходу. Дверь за ним закрылась, и я потер шею и негромко рассмеялся. Бывают же такие кадры. Мне сегодня везет. То недотепа охранник у дверей, но очень старательный, то вот этот посланник из Стокгольма. Рутинное, на самом деле ничего не значащее происшествие.

Тут за дверями раздался какой-то плохо дифференцированный шум. Я невольно прислушался.

– А я настаиваю, чтобы его высочество принял меня незамедлительно! – О, кажется, я знаю, кто это визжит, как боров недокастрированный. Лесток приперся отношения выяснять. Ну пусть попробует войти, я ему махом парик плоским сделаю, вот, например, эта штуковина прекрасно подойдет. Я поднял со стола небольшой, но вполне тяжелый пресс, и приготовился встречать бывшего лейб-медика императрицы.

– Я никак не могу пропустить вас к его высочеству, – от удивления у меня брови поползли вверх, потому что отвечал Лестоку сейчас тот самый Олсуфьев. Отвечал предельно вежливо и не менее твердо. – Если бы его высочество назначил вам встречу, то наверняка предупредил бы этого бравого гвардейца.

– Но я жажду увидеться с его высочеством! – Лесток продолжал визжать, а его акцент усилился. Я так и не понял акцент у него больше немецкий или все-таки французский.

– Милостивый государь, я вот, например, жажду увидеть дочь китайского императора. Но, вы же понимаете, что, это наши желания, и они тихо умрут в нас, так никогда и не исполнившись. Поэтому, прошу вас уйти, иначе я вынужден буду с помощью гвардии, ежели один не справлюсь, выкинуть вас отсюда, а это не придаст чести ни мне, ни вам.

По мере того, как он говорил, его голос становился тише, словно в этот момент он удалялся от двери, ведущей в мой кабинет. Когда ни Олсуфьева, ни Лестока не стало слышно, я поставил пресс на стол и сам выглянул из кабинета. У дверей стоял только тот самый гвардеец, который не сумел пару слов связать. На стоящем неподалеку столике я заметил оставленную треуголку. Видимо, бешенный француз немецкого происхождения прервал процесс сборов восвояси, которые и проводил посланник из Швеции.

– Вы все слышали, ваше высочество? – Олсуфьев появился быстрее, чем я думал.

– Да, слышал. Почему вам пришло в голову выставить вон господина Лестока?

– Господин Лесток находился в чрезвычайно возбужденном состоянии и мог наделать или наговорить много такого, за что потом долго бы раскаивался. А что на него могло повлиять?

– Я слишком обеспокоен состоянием здоровья ее величества, и однажды мне показалось, что все старания господина Лестока не приносят ощутимого улучшения самочувствия Елизаветы Петровны. Поэтому я настоятельно рекомендовал ей воспользоваться услугами моего личного врача. Методы господина Флемма очень сильно отличаются от методов господина Лестока и в целом пришлись ее величеству по душе. А теперь господин Лесток склонен обвинять меня за то, что впал в немилость и что это из-за меня ему порекомендовали вернуться на родину, весьма щедро одарив при этом, к слову.

– С одной стороны его можно понять, но с другой, это недопустимо, так себя вести, – покачал головой Олсуфьев. Я же внимательно смотрел на него, затем медленно проговорил.

– Вы же не заняты вечером, Адам Васильевич? Видите ли, мой друг и наставник Гюнтер фон Криббе срочно уезжает по делам, а на сегодняшний вечер у меня запланирован весьма важный ужин. Не хотите составить мне компанию? – надо у тетушки поинтересоваться, Олсуфьев ей очень сильно нужен, или посольство в Швеции переживет, если я его к себе перетащу, потому что мне нужен секретарь, просто позарез нужен.

Глава 4

На вчерашнем ужине Петр Шувалов вывалил на меня столько различной информации, в которой перемешивались его задумки, уже предпринятые шаги и практически готовые проекты, которые он составил, что у меня голова пошла кругом в попытке уложить все это в одну кучу. А уж если добавить к этому тот факт, что Шувалов все, что мне выдал с пулеметной скоростью, еще и было изложено на бумаге… Оставалось только гадать, сколько времени он спит, и спит ли вообще. Очень гиперактивный человек, ну просто очень, настолько, что я с самого раннего утра заперся в своем кабинете, отменив занятия со Штелиным, и принялся разбираться с тем ворохом бумаг, которые свалил на меня Шувалов уже в конце ужина. Благо Олсуфьев согласился мне помочь, когда мы вместе с ним перетаскивали бумаги на мою половину дворца, когда я объяснил, что из этого вороха нужно выбрать самое значимое, что может лечь в проект нового указа.

Как обычно за ужином, прошедшем в теплой дружеской обстановке, говорил в основном хозяин, оставляя нам роль статистов. Но, надо отдать ему должное, сам ужин был отменного качества. Пока Шувалов распинался о проделанной им работе, мы с Олсуфьевым и захваченным с собой по дороге Румянцевым неплохо так подкрепились. И, надо сказать, Шувалов сделал действительно немало. Ему удалось создать практически с нуля план развертывания военных складов продовольствия. Не остановившись на этом, он сам решил расширить эту задумку. Теперь по его планам можно было разворачивать этакие военные складские городки, расположенные в самом центре гарнизона, под надежной охраной, и включающие в себя не только продовольственные склады, но и склады с одеждой, арсенал и склады с другой полковой рухлядью.

И самое главное, что заслуживало отдельного внимания, для того, чтобы все это нормально функционировало, необходимо было закрепить за гарнизонами постоянное место дислокации. А то до сих пор те же Семеновцы болтаются как неприкаянные, то одно место для своих казарм найдут, то другое. А самое гениальное состояло в том, что все договора на приобретение или аренду подписывались полковыми юристами, и деньги выделялись на то дело из полковой казны. Лично для меня совсем неудивительно, почему гвардейцы так много себе позволяют и так много на себя берут, это же сила, которая подконтрольна тому, кого сама себе выбирает. Вот с этим я абсолютно точно решил покончить, и проект Шувалова был лучшим для меня поводом для полного упразднения временного расквартирования гарнизонов. В конце концов, это не цирк Шапито, это армия. А то бывает, как цыгане табором из одного города в другой болтаются. Да квартируют в этих городах, что мне совсем не нравилось. Не все, конечно, далеко не все, но примерно половина – это к бабке не ходи.

Военные городки – наше все. А также дороги, которые будут их соединять между собой для переброски войск, фуража и боеприпасов с одного места к другому, но уже не стесняя местных жителей, которые могут быть не слишком рады подобным соседям. А вот стоящая неподалеку, может быть даже в пределах города, но полностью изолированная воинская часть – это нормально. И дисциплину легче держать и разных провокаторов вычислять, да и охрану опять-таки улучшить. Должность комендантов, учрежденную Петром I пока оставить, а вот выполнение полицейских функций вовсе убрать. Пора отделять мух от котлет. Каждый должен выполнять свою функцию. Может быть, я ошибаюсь, время меня рассудит. Но хуже я точно не сделаю.

– И все же я не совсем понимаю, – Олсуфьев потер уставшие глаза. И отложил изученную им бумагу в одну из стопок, в которые он раскладывал их по одной лишь ему известной системе. – Почему вы решили озаботиться именно вот всем этим? Чтобы проводить какие-то реформы в армии, нужно, по всеобщему мнению, улучшить процесс рекрутирования. Составить законодательные условия, чтобы те крестьяне, кому не повезло стать солдатом, шли на службу с большим желанием, чтобы они знали, что у них есть будущее, – с жаром закончил он. М-да, вот только юного романтика мне не хватало. Ну ничего, пообтешется, более прагматичным станет.

– Правда? А что еще так много и здорово говорят те самые «все»? – Олсуфьев сердито глянул на меня и ответил уже с меньшим пылом.

– Оружие. Нужно много оружие и нужно его усовершенствовать. Вон, Петр Иванович вчера на ужине говорил, что сто рублей премии положит тому, кто гаубицу сделает лучше. Разве ваше высочество не может чего-нибудь такого же сделать?

– Что я могу сделать? гаубицу усовершенствовать, чтобы с Петра Шувалова сотню стрясти? – я насмешливо посмотрел на него. – По-моему, Адам Васильевич, вы переоцениваете мои таланты.

– Вы прекрасно поняли, что я хотел сказать, ваше высочество, – Олсуфьев раздраженно схватил очередную бумагу, исписанную мелким почерком.

– Да понял я вас, понял, не злитесь, – все еще посмеиваясь, я последовал его примеру, то есть поднял новую бумагу. – А на ваш вопрос, я отвечу так. Да, все это безусловно нужно, даже необходимо. И реформа солдатская, и оружие, и… да много чего нужно, на самом деле. Только вот, ответьте теперь вы мне, дорогой мой, Адам Васильевич. Вот, ежели все это сбудется. И реформу придумаем и проведем, да пройдет она без сучка, без задоринки. Сомнительно, конечно, но вдруг, – я поднял вверх указательный палец. – И оружие Петру Ивановичу натащат столько, что он разорится каждому по ста рублей отваливать. Очень маловероятно, но чем черт не шутит. Вот все это случилось, и? Куда вы полагаете бывших крестьян селить? Где плацы устраивать новые, потому что ветеранам с новичками возиться будет не с руки. Где обучение проводить, да хотя бы, как тем оружием, которое Петра Ивановича разорило, пользоваться? А само оружие где предлагаете хранить, чтобы оно и под надежной охраной находилось и, чтобы его быстро достать и применить войскам можно было? А где лучше кухни утроить и склады те же продовольственные? По всему городу разбросать, где часть будет квартировать? Или народ пойти обдирать, ежели касса полковая пуста, или же в лучшем случае за ту же обдираловку деньгами отдавать? Нет, Адам Васильевич, прежде, чем все реформы вообще затевать, нужно подготовить места, куда плоды тех реформ пойдут. Казармы нужно возвести, чтобы тепло там было, чтобы солдат после тяжелой службы знал, что, когда вернется, то отогреется, помоется и голодным не останется. Вот с этого-то я и хочу начать. С этого, да еще с новой формы для наших бравых воинов. Я лично плохо представляю, как в форменном камзоле те же солдаты вообще двигаться могут, да еще и стрелять при этом и строй держать. И в саму структуру армейскую не мне пока лезть. Да и как-то нехорошо на душе, как будто витает в воздухе какой-то намек на грозу. Боюсь, война скоро случится. Так что лучше складами и гарнизонами займемся. А гаубицы новые появятся, не беспокойтесь, земля русская полна самородков, которые из Петра Ивановича обещанное вытрясут. – Теперь уже я говорил горячо, яростно жестикулируя при этом. Олсуфьев ничего не ответил, лишь пробурчал что-то неразборчивое. Я так и не понял, он меня осуждает или наоборот поддерживает.

В кабинете воцарилось молчание, прерываемое лишь шуршанием бумаг, за которые мы снова взялись, пытаясь отдельные тезисы свести к заготовке единого указа, который можно будет показать Елизавете.

– Аксель фон Мардефельд, ваше высочество, – Олсуфьев поднял голову от бумаг, которые мы в этот момент штудировали и посмотрел на меня слегка недоуменно. Дверь открылась без предварительного стука, и это обстоятельство было для нас полнейшей неожиданностью.

– Вы все-таки решили с ним встретиться, ваше высочество? – тот самый молоденький гвардеец, который, похоже, становился бессменным охранником моего кабинета, мялся у порога, поглядывая то на меня, то на Олсуфьева, который еще не был назначен моим секретарем, но это было дело поправимое. Во всяком случае, я уже спросил у тетушки, сильно ли он нужен послу в Швеции.

– Он был исключительно настойчив, – я развел руками. – С таким пылом даже Петька Румянцев очередную хорошенькую барышню не преследует, с коим Мардефельд преследовал меня в последние дни.