Ярмарка невест. Том III

– Да, свои кошачьи дела она уже сделала, – я хмыкнул. – Но сейчас хотя бы мышей дохлых мне в постель не таскает.

– Отвыкла просто, – Ушаков подвинул к себе трость. – Я вот тут поговорить хотел, а о чем, забыл совсем, отвлекся на Суворова и все мысли сбил. Старость, она такая, тут помнишь, как дворовую девку пытался в пятнадцать лет в уголке укромном зажать, а тут не помнишь, что на завтрак ел, и ел ли завтрак вообще. Так грешным делом думать начинаешь, а может, ну его? Передать дела все Шувалову, пускай он теперь в дерьмо это да с головой окунется, а потом думаешь, ну никак нельзя сейчас прямо дела-то передавать. Надобно начать хотя бы как следует переделку, что ваше высочество затеял, потому что чую, верное это дело. А Шувалов все испоганит, вот помяни мое слово.

– Рано еще о покое задумался, Андрей Иванович, – я встал и прошелся по комнате. В последнее время часто так делаю, на ходу думается лучше. – Сейчас, когда Василий Иванович погиб, тебя и заменить-то некем. Ну не Шуваловым же, право слово. Нет, я против него ничего не имею, просто не припомню, чтобы он к делу рвался. Отчего-то ни разу столкнуться нам не получилось, когда я в крепости бывал.

– Ну, а я что говорю? – Ушаков развел руками. – Я вот к государыне шел доклад сделать, но узнал, что занемогла она, а потому подумал, а не пойти ли мне к Петру Федоровичу, про клуб похвастать, да сказать, что Тайная канцелярия готова к разделению. Устав осталось подправить, командиров главных за отделами назначить, да, помолясь, сразу с Нового года по всей Российской империи начать в городах губернских управы открывать со всеми нововведениями. Уж и государыня указы все положенные подписала, похвалить вас при этом изволила, за придумку такую дельную. А сегодня доклад должен был быть очень сложный, да безотлагательный и надо же, занемогла Елизавета Петровна, горе-то какое.

– Ничего, тетушке уже лучше, можешь, Андрей Иванович, спокойно ей все докладывать идти, что собирался.

– Вот это хорошие известия, да, – Ушаков поднялся с кресла, тяжело опираясь при этом на трость. – Пойду, порадую Елизавету Петровну, жив ее Бутурлин. Ранен только был, но сейчас уже оклемался родимый. В Петербург едет, да не один. Троих Демидовых везет сюда на покаяние. А вот ежели бы успели мы задумки все исполнить, то, глядишь и Василий не погиб бы, – он махнул рукой. – Эх, что сейчас душу травить, седланного не вернуть, только вот повод поторопиться появился, да.

– А ты чего все-таки приходил, Андрей Иванович? – тихо спросил я.

– Так ведь про Бутурлина да про Демидовых-то сказать, – Ушаков направился к двери, опираясь на трость. – Вскорости их в крепость Петропавловскую доставят, вот я и пришел спросить, придете ли вы при дознании присутствовать? – Хороший вопрос. Обычно, я на дознания не хожу. Не то что в обморок падаю, как только начинается так называемый допрос с пристрастием, но мне это неприятно. Вот такой я чистоплюй, оказался. Результатами дознания я с превеликим удовольствием пользуюсь, а вот самому там сидеть, нет уж, увольте. Зачем, если существуют специально обученные люди, которые все сделают в лучшем виде? Другое дело Демидовы. Это на их предприятиях постоянно вспыхивают бунты. И в тот момент, когда даже до тетушки дошли известия о нескончаемых волнениях, весьма жестоко подавляемых, и она направила на Уральские заводы, скажем так, комиссию по расследованию данных происшествий, во главе с бывшим любовником, и Василием Суворовым, представляющим Тайную канцелярию, произошла трагедия. Что там случилось, кто виноват, и другие подобные вопросы терзали, похоже, не только меня. Ясно одно, Бутурлин никогда не сошел бы с ума настолько, чтобы схватить просто так без очень веских на то оснований самых крутых промышленников этого времени. Ему никто не позволил бы это сделать. Что-то там произошло на тех заводах, и ответ на этот вопрос могут дать только сами Демидовы. Частично, конечно, Бутурлин расскажет, но он может не знать полной картины. Нет, знает он достаточно, и этого ему хватило, чтобы произвести арест, но все подробности знают только заводчики. Вот только присутствовать на дознаниях…

– Нет, Андрей Иванович, – я покачал головой. – Я лучше сам поговорю с ними, без палача, но только тогда, когда они уже созреют и начнут говорить правду. Так что проводи дознания без моего участия, а как все будет сделано, так и оповестишь меня.

– То есть, беседу с заводчиками вы, ваше высочество, хотите провести после того, как допросы будут закончены? – уточнил Ушаков.

– Да, Андрей Иванович, именно так. Чтобы мне с моим невеликим опытом начинать беседовать с такими людьми, как Демидовы, нужно знать ответы хотя бы на часть вопросов. Уже не на все, не до хорошего, – я дошел до стены, развернулся и неспешно направился к противоположной стене. Груша села посредине комнаты, обвила себя хвостом и внимательно смотрела, как я мечусь от стены к стене, поворачивая вслед моим движениям голову, словно зритель на теннисном турнире, который неотрывно следит за летающим по корту мечом.

– И что же, думаете, ваше высочество, что не все мы сможем узнать? – Ушаков от удивления даже перестал корчить из себя столетнего деда. Правда на трость опирался тяжело, подагра разрушала его суставы и поделать с этим ничего было нельзя, я не медик и понятия не имею, чем она лечится, и какой именно травкой можно заменить специализированные лекарства. Мои познания в медицине заключалось в том, чтобы дойти до аптеки и протянуть фармацевту рецепт, так что я ничем помочь Ушакову облегчить боль не мог.

– Я почти уверен в этом, – остановившись, я посмотрел на него. – Поэтому не переусердствуйте. Все свои секреты Демидовы все равно никогда не выдадут, но нам все и не нужны. Давите конкретно на убийство Суворова. Они должны почувствовать, что мы не сомневаемся в том, что это целиком и полностью их вина. И что намереваемся доложить об их причастности государыне.

– А ведь нас не только гибель Суворова интересует, ваше высочество, – Ушаков переставил трость, и переступил с ноги на ногу. – Нам бы понять, почему у них все время неспокойно. Такие вот неспокойствия на заводах прямиком к смуте ведут, и нам важно понять, как не допустить такого развития. Ну и понять, почему убили Василия, и чуть на тот свет Бутурлина не отправили, это само собой разумеющееся, и самое главное, кто это сделал. На эти вопросы, полагаю, они ответят, тем более, что, как вы, ваше высочество, и сказали, мы знаем ответы на часть вопросов. Тем более, что Александр Борисович лично присутствовал при давешних событиях, и даже был ранен. Хотя, мутное это дело, очень мутное. Да и Александр Борисович поведал в письме, что зачинщиков именно этого бунта им выявить так и не удалось.

– Плохо, – я оперся на стол, и качнулся с пятки на носок. – Обычно зачинщики и не скрываются, наоборот, выпячивают свою особенность, то, что сумели умы людей затуманить и оболваненных грех на душу взять заставили, а то и не один. – Мы замолчали, каждый обдумывал что-то свое. Наконец, я махнул рукой. – Да что же я задерживаю тебя, Андрей Иванович, в то время, как ее величество доклада ждет. И письмо мне Бутурлиным присланное передай, будь так добр. Своими глазами его оправдания увидеть хочу.

Ушаков задумчиво посмотрел на меня, словно сказать что-то намеривался, но так ничего и не сказал, молча кивнул и за дверь вышел, оставив меня наедине со своими мыслями. Постояв немного рядом с Грушей, которая все также сидела, обвив себя хвостом, и смотрела на меня немигающими глазами, которые с возрастом стали желтыми с несколькими темными точками. Качнувшись еще раз с носков на пятки, я повернулся к стене и продолжил прерванный променад по комнате, предаваясь размышлениям.

Урал – это на сегодняшний день ключ к процветанию Российской империи. Все, что за ним нужно как можно лучше осваивать и заселять, а также начинать геологическую разведку. Нефть и газ – это, конечно, очень здорово, но в современных реалиях пока не слишком востребовано. На первом месте стоит уголь, различные руды и золото. Все это будет работать в перспективе. Урал же почти весь уже разведан и именно на нем должна быть завязана львиная доля экономики страны. Вот только в Уральских горах, богатых различными жилами, практически безраздельно царствуют Демидовы. Точнее, царствовали, а сейчас их везут как арестантов в Петропавловскую крепость. Бунты на Уральских заводах были всегда, и о большинстве из них Петербург не то что не знал, даже не догадывался. Конечно, я немного был в курсе и причин этих недовольств, и методов, с помощью которых Демидовы возвращали себе утраченный было порядок. Даже, если выяснится, что Суворов погиб не от рук самих заводчиков и их людей, и Елизавета отпустит их восвояси, с этими олигархами местного разлива нужно будет что-то делать, вот только что?

Самое оптимальное, что приходило мне на ум, это убрать с заводов крепостных, которые и были основной причиной всех этих бунтов. Демидовы иногда путали берега, вот этот факт имелся в их биографии. Они крепостных не считали за людей и думали, что эти создания могут работать за пайку жратвы круглыми сутками, двадцать четыре на семь без перекуров, невзирая на возраст. Так что, чтобы справиться с первопричиной, нужно попросту убрать ее с глаз долой. Совсем убрать, без лазеек и вариантов. Обосновать это каким-нибудь манифестом, ну не знаю, приуроченному к моей помолвке, например, меня же все хотят побыстрее женить, вот от счастья великого манифест и родится, в муках, не без этого. Объявить крестьян, находящихся в крепости неприкосновенными, в том плане, что жратву кому-то производить надо и размениваться на каких-то там Демидовых мы не намерены, пускай мышку поймают и заставят на своих заводах работать. И это будет касаться не только Демидовых, но и всех остальных промышленников. Ну, а дальше разработать и утвердить нормативный план по охране труда. Опять-таки с обоснованием, уж оно-то проще не придумаешь – если работник сыт, здоров, отдохнувший, и подучающий за свой труд хоть небольшую, но копеечку, то и развитие производства пойдет семимильными шагами. Там ведь прямая зависимость идет. Надавить на Демидовых сейчас легко и надо этим воспользоваться, потому что больше шансов может и не быть. Прости меня, Василий Иванович, прости родимый, но я воспользуюсь твоей гибелью, чтобы дожать Демидовых. А если они начнут сопротивляться, то можно ведь легко подогреть Елизавету на праведный гнев, постоянно ей бывшего любовника напоминая, который был на заводах тяжело ранен, чуть Господу душу не отдал, видишь, тетушка, до сих пор прихрамывает, да точно прихрамывает, на обе ноги, поэтому и сильно не заметно, даже танцевать отказывается. Для человека, лечащего паранойю кровопусканием такое на раз зайдет. Мне же главное градус недовольства поддерживать на достаточном уровне, и вот тогда можно Демидовым выкатить ультиматум, или они принимают мои условия, или едут чуть дальше своих вотчин, работать на благо империи на лесоповалах, попутно в молитвах молить Бога за скорейшее полноценное выздоровление Бутурлина.

Другой вопрос, а где брать рабочих на заводы, если крепостных убрать? Специально их никто пока не растит и не учит, они практически все, кроме мастеров, из крепостных выходят. У меня были мысли по этому поводу. То, что замена должна произойти, это понятно. Я не верю в полную универсальность человека: ну, не может он качественно поле вспахать и какой-нибудь редкий сорт капустки вывести, а на завтра пойти и высококачественную сталь отлить, не может! Мне вон, вроде бы мастера, которые исключительно с железом работают, партию труб закосячили, а что взять со вчерашнего крестьянина. Я ни в коем случае не принижаю труд землепашца, потому что это правило работает в обе стороны. Но просто так взять и убрать крепостных нельзя, потому что их заменить пока некем.

Нужно будет организовать переходный период, во время которого на заводах все те же крепостные будут трудиться. Тут просто нет другого выхода. Параллельно Демидовы, у которых душа просто как солнышко, создадут за свой свет пару училищ, где будут готовить полноценных рабочих, умеющих читать и писать, ко всему прочему. В училища набирать по желанию, но с условием – десять лет обязан отработать, иначе штраф такой придет, что проще самому в долговой яме закопаться. Постепенно выпускники этих училищ крепостных на заводах заменят. Обязательно кинуть клич среди тех, кто уже трудится на заводах, может кто из них категорически не захочет к земле возвращаться. Этим день рабочий сократить, сменность создать, обучать в вечернее время, но в обязательном порядке, по упрощенной программе, все-таки какой-никакой у них имеется. Ну и в этот переходный период новые условия труда выкатить с главным и обязательным условием – нормирование рабочего времени и оплата труда. Я даже название переделывать не буду «Трудовой кодекс» и никак иначе. Обкатать его на Демидовых, подправить, ежели какие-то погрешности допущу, и по России запустить, как документ государственного образца. Будет ли трудно? Еще как будет. Будут ли верещать все, кому ни лень? Да хоть хор собирай. Но я верю, что мы способны все эти трудности преодолеть. Самое главное, нужно доподлинно выяснить, что же на заводах произошло, из-за чего погиб Суворов и да, как бы цинично это не звучало, использовать полученные данные для дальнейшей работы.

Да и проскальзывают порой мысли нечто подобное с крестьянством сделать. Это будет гораздо сложнее, но вполне выполнимо. Полного закабаления пока нет, его Катька, которой, я надеюсь, у меня не будет, окончательно введет. Так что нужно в первую очередь донести до самых упоротых, что крепостной крестьянин – это не собственность барина. Что он привязан к земле, а не к семье, которой эта земля принадлежит. Вроде бы отличия практически невидные, но на самом деле, они огромные. Привлечь газеты нужно, может быть, свою выпустить, это надо как следует обдумать и обкатать на своих землях. Ввести крестьян в Трудовой кодекс и назначить за их труд оплату. Пусть небольшую, но обязательную. Опять же донести до самых упоротых, что крестьянин не обязан отрабатывать барщину. Барщиной он как бы аренду выделенного ему надела отрабатывает, но ее вполне можно заменить фиксированной оплатой. Не хочет на барском поле спину рвать, есть возможность свою землю оплатить, в путь. Но должен быть заключен отдельный договор по этому поводу, а для этого крестьянин должен уметь как минимум его прочитать и подпись поставить. Откажутся все крестьяне барщину отрабатывать, будь добр – заинтересуй. Для тебя копейка – тьфу, ты на парики больше иной раз тратишь, а тому же крестьянину это целое богатство, и за него он гораздо охотнее будет работать. Но это пока что мысли, поток сознания, который может принести огромные дивиденды, если все правильно сделать, но в будущем. Пока же, все, что я могу, это фиксировать этот поток сознания в виде тезисов в специально заведенной книге, наподобие тех же бухгалтерских. Ну и начать подготовительную работу, например, реформу образования полноценную провести.

Вот с плохо развитой промышленностью можно сейчас уже начать работать, она в зачаточном состоянии, а ее, как ни крути надо развивать едва ли не с нуля. На контроль моей самой первой реформы, которая пойдет, если все звезды правильно сойдутся, именно с промышленности, будет поставлен один из отделов, практически завершившей собственную реформу и реконструкцию, Тайной канцелярии. Еще, конечно, многое предстоит сделать, потому что мы стоим на самой первой ступени этой лестницы, но на эту самую первую, самую сложную ступень мы уже вскарабкались – создано пока что на бумаге принципиально новое правозащитное образование, состоящее из множества отделов и подотделов, пока их было всего пять, но, скоро командиры этих подразделений сами поймут, что не смогут вывезти. И все эти подразделения в конечном счете будут находиться в подчинении у одного центра, во главе которого стоит пока Ушаков.

Чтобы пропихнуть эти изменения мне пришлось очень сильно подыграть тетушке. Она хоть и старательно изображала при мне умирающую, дела страны из своих цепких рук не выпускала. Просто она не знала, как сможет заставить меня постоянно находиться при своей особе. Убить – не вариант, я еще не женился и наследника на свет не произвел. Остается ломать комедию.

На днях Ушаков обещал представить мне предполагаемых командиров отделов. Елизавета же, скрипнув зубами, пошла мне на значительные уступки и разрешила не просто курировать Тайную канцелярию, но и принимать по ней все решения, кроме тех, которые никак не могли без одобрения императрицы обойтись. Но, чего в ней было не отнять, указы она, не глядя, никогда не подписывала. Иногда приходилось досконально все разжевывать, чтобы она поняла задумку. В такие моменты Елизавета даже тяжелобольную прекращала изображать, а была полностью сосредоточена на процессе. Но до того, как дело доходило до подписи, я проделывал просто чудовищную подготовительную работу. Все-таки дела здесь делались неспешно, я же привык совсем к другому ритму и ломать себя не собирался, даже в угоду Елизавете. Другое дело, что наше с ней видение ситуации могло кардинально отличаться, но пока, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, особых проблем не возникало. Да и не так уж и часто я ей проекты на подпись притаскивал, чаще всего посылая того же Ушакова, который умел с ней разговаривать так, чтобы она пошла нам навстречу.

– Ваше высочество, – в комнату заглянул Румянцев.

– Чего тебе? – вроде бы ничего сегодня больше запланировано не было, поэтому появление Петьки Румянцева в спальне было для меня весьма удивительно. Но, с другой стороны, а кого я мог видеть, кроме него? Мой двор, который официально уже начал называться «Молодым» в который раз был переформирован. Собственно, от того двора мне оставили лишь Криббе, Румянцева, Вяземского да Ваньку Лопухина. Ну, и Штелин как наставник. Федотова я не считаю, потому что он пока числится за гвардейским полком, добрая половина которого осталась в Гольштинии за порядком следить. И все. Остальных же, кого куда забрали. Да Саша Суворов ушел, но в этом случае причина ухода была вполне уважительная.

– Ее величество Елизавета Петровна велела передать на словах, что подумала, и поняла, что правы вы, настаивая на том, чтобы свой Молодой двор полностью формировать самостоятельно. Единственное, вы должны будете, ваше высочество, лично ей на подпись передавать указы о назначении на должности. Но с сего дня ее величество более не будет влиять на назначения. Если только замечен кто из Молодого двора будет в крамоле, она оставляет за собой право распоряжаться его судьбой, – высокопарно проговорил Румянцев, я же на секунду прикрыл глаза. Это была моя первая полноценная победа. Даже дела с Тайной канцелярией долго обсасывались и пересматривались с советниками и доверенными приближенными, и лишь потом, весьма неохотно тетушка шла мне на уступки. Фраза: «Ну зачем, Петрушенька, всегда же так делали, зачем что-то менять?» – набила мне такую оскомину, что я готов был иной раз переходить в конфронтацию. Спасибо Штелину, незаменимый человек, который научил меня прежде всего принимать такие выпады с улыбками, вбив в мою бедовую голову, что просто так принято, что это что-то типа китайских церемоний, поэтому надо терпеть и улыбаться. Сейчас же только я сам буду решать, кто будет находится возле меня, а не пытаться подстроиться под постоянно меняющийся хоровод теткиных назначенцев.

– Тащи бумагу, буду первый указ писать, – открыв глаза, приказал я Румянцеву.

– Какой указ? – вместо того, чтобы выполнить распоряжение, Петька принялся выведывать подробности. Вот что должно произойти, чтобы он стал уже серьезнее?

– О твоем переводе в Сибирь! – не выдержав, рявкнул я, но быстро поправился, а то еще действительно решит, что я его в Сибирь отправляю. – Хочу Федотова из денщиков в адъютанты перевести. Слуг у меня, дай бог, хватает, а вот помощников толковых маловато будет. Слышишь, Петька, мало у меня настоящих помощников, – но этот паразит уже скрылся, побежал за бумагой значит, но это ничего, этого-то как раз подождать можно было, в отличие от возможности самому решения принимать. Ну, раз дело с мертвой точки сдвинулось, может, мне позволят самому себе невесту выбрать?

Глава 3

Я склонился над картой, разглядывая западный берег Африки. Чертовы голландцы опередили меня буквально ненамного и основали свой Капстад, который я знал, как Кейптаун. Хочу южную Африку, вот хочу. У каждого человека должна быть своя идефикс, и у меня вот эта. Там еще ни черта не нашли, да и не пытаются этого делать, такое вот проявление превосходства белого бваны над черными, населяющими этот непростой, но охренительно богатый континент. Капстад нужен голландцам в качестве базы для своих кораблей, мне, как отправная точка вглубь на северо-восток к несметным богатствам. И дело тут даже не в золоте и алмазах, хотя и в них тоже, но проще и безопаснее Сибирь разрабатывать, тем более, что я знаю совершенно точно, где и что находится, не зря же на нефтянке столько лет протрубил. Дело в других металлов, с которыми у России почти полный облом, а вот там его хоть жо… хм, хоть ложкой ешь. Ну и база для кораблей, конечно. И теперь передо мной стоит вопрос, как отжать Капстад у голландцев? Мне просто нечем их шантажировать. Просить, чтобы продали? Не продадут. И это дело принципа, а не какого-то сверхинтересного положения городишки, в который и денег-то особо не вкладывают. Так, стоянка, чтобы воды морякам в бочки налить, жратвой загрузить, да по бабам пустить, пока они друг на дружку полностью не переключились. Так даже нет верфей, и корабли, если и чинят, то силами команды. И принадлежит поселение даже не Голландии, а непосредственно Ост-Индийской компании.

– Чуть не забыл передать, – я оторвал взгляд от карты и посмотрел на сидящего напротив Румянцева.

– Который из них?

– Петр Иванович. Сказал, что почти разработал правовой проект, как лучше продовольственные склады на случай неурожая возвести и заставить людишек их заполнить. И теперь ему не терпится обсудить с вашим высочеством проект, прежде, чем показывать его ее величеству Елизавете Петровне.

– Это действительно очень важно, – я потер переносицу. – Как увидишь его, передай, что я сегодня буду.

– Хорошо, передам. «Гордость океана» вовремя не вернулась из поездки в Индию, – очень резко сменив тему разговора, сообщил Румянцев, откладывая в сторону листок голландской газеты, которую я заставил его изучать. Оказалось, что Петька знал голландский язык. И вообще он был очень эрудирован, еще бы дурака перестал включать по поводу и без, вообще бы цены ему не было. А еще, я узнал, что он помогает Саше Суворову разбираться в некоторых аспектах военной тактики, которая пока последнему не давалась, а вот Румянцев в ней разбирался. Просто ему было лень переключиться с увеселений и женщин на настоящие дела, вот и весь ответ на вопрос о его раздолбайстве, по причине которого этого недоросля выперли, по-моему, из каждого еще пока уважающего больше себя и свое честное имя, а не деньги, учебного заведения Европы. – Теперь у Оста-Индийской компании появился приличный долг перед акционерами, на деньги которых был оснащен корабль.

– Ну и что, – я отмахнулся от этой новости. – Это рядовое происшествие, и в стоимость товаров изначально заложена доля за подобные риски.

– Да не скажи, – Румянцев задумчиво посмотрел на листок, а затем расправил его рукой. – У хозяина корабля какие-то проблемы с владельцами Амстердамского банка и биржи оказались. Собственно, он и хотел бы вернуть людям потерянные деньги, человек он довольно богатый, но так получилось, что практически все средства вложены банком в оборот, а извлекать их или давать кредит они отказались. Предложили сами заплатить, а вот платежное обязательство собираются продать. Как будто оно кому-то нужно.

– Кто владелец затонувшего судна? – у меня аж руки вспотели, и я их вытер как можно незаметнее о штаны.

– Абрахам ван Рибек – младший. Прямой потомок основателя того самого Капстада, которую вы, ваше высочество, уже пять дней как разглядываете. В настоящее время находится как раз в той самой Капе, и никак не может повлиять на решение банка и биржи. Но это внутренние проблемы, как мне кажется. И, как здесь написано, это уже пятый по счету не вернувшийся корабль.

– Похоже, что Ост-Индийскую компанию решили немного прижать, – я задумчиво посмотрел на карту. – Слишком много начала на себя брать. Или республика решила попробовать провести рейдерский захват. Это ведь акционерное общество? – Румянцев неуверенно кивнул, для него все эти термины были пока незнакомы. – Значит, раз в газетах начали такую кампанию до дискредитации, то акции скоро поползут вниз. Вот что, где Криббе?

– У Бестужева, – Румянцев поморщился. То ли он от меня заразился антипатией к вице-канцлеру, то ли сам его недолюбливал, но факт оставался фактом, Бестужева Петька не слишком жаловал. – Сказать, чтобы к вам зашел, когда вернется?

– Да, – я кивнул, прикидывая, хватит ли у нас денег на эту авантюру. Если мне память, которую я в последнее время напрягал до предела, не изменяет, всего было выпущено примерно две тысячи акций, и львиная доля находилась как раз в руках ван Рибеков.