Час Андромеды

Знаешь – любовь, как и йога высоких ступеней и, скажем, подчинение Судьбе своих действий – требуют служения. Служение высшему – вот чего не хватало людям. В древнем обществе любовь, разрушающая основы единства рода, запрещали, с ней боролись. А потеря смысла жизни компенсировалась религией, любовью к абстракции. Бог – это замена любимой или любимого, если любовь земная запрещена. Интуитивно люди чувствовали огромную ценность любви, но лишь единицы говорили об этом. Как странно: вот слова Иисуса, которого многие считали Богом в те времена – «Царство Бога между вами»… Это, кстати, делает ненужной религию, потому что это и есть религия. Древние индийцы понимали это лучше европейцев. Знали, что даже секс – священнодействие, прикосновение к высокому началу человека. Любовь – разговор богов. «Вы – боги», – сказал Иисус, основатель их религии, но кто понял эти слова в те времена?

– Чему же надо служить? Великому Разуму Космоса? – спросил Динг.

– Конечно, ведь ничего более высокого мы не знаем. Но это – самый дальний круг. А ближе – людям, близким и далеким – так как это единственное на Земле проявление Разума Космоса… И – животным, так как они чувствуют все как люди.

На самой вершине горы среди буйно цветущей растительности стояло дерево. Под ним виднелась мраморная плита. Расчистив ее руками, Динг и Руна увидели древние буквы. Переводчик девятиножки (робота-слуги) мгновенно перевел текст со старорусского.

Гаснут во времени, тонут в пространстве

Мысли, событья, мечты, корабли…

Я ж уношу в свое странствие странствий

Лучшее из наваждений земли…

– Какое чудесное видение! – сказал Динг.

– Смотри! – воскликнула Руна, – Во-он там, вдали на берегу, стоял некогда дом поэта. И на крыше была смотровая площадка. Надо как-нибудь прийти туда вечером, посмотреть на пламя заката, его отражение в воде залива – ведь стихотворение об этом… «Странствие странствий» – это странствие души, памяти генов через поколения и века, куда поэт в качестве ценнейшей покажи собирался взять это прекрасное видение.

– Что это за камни здесь, на плите?

– С давних пор принято приносить сюда морские камни. Частицы стихий: земли, воздуха, воды и огня соединяются здесь…

– А это? Что это? Какое-то каменное ложе?

– Жена поэта, – ответила Руна, – не хотела уходить от могилы, ей построили здесь это каменную кровать…

– Наверно, это и есть настоящая любовь…

Они вдруг увидели, что солнце как бы застыло в небе, перед тем как зайти за гряду голубых, синих и черных гор. Время остановилось. И еще они увидели, как цепочка людей взбирается на гору, неся впереди гроб с телом поэта…

– А знаешь, Руна, – у меня вовсе нет ощущения, что здесь – место смерти. Нет! Скорее, наоборот. Это место жизни! Я читал, что сам Эрф Ром упоминает его в одном из своих романов…

– Да. Но он не называет имени поэта.

– Почему?!

– В те времена это было не безопасно. Во всяком случае, книгу могли не издать.

– Почему?!

– Потому что поэты всегда в истории говорили правду. Если были настоящими, конечно. А правда была не нужна сановникам от мнимого социализма, они боялись истины. Вот они и скрывали ее. Ведь здесь в начале ЭРМ творились ужасные беззакония…

– Значит это общество было инфернально. Если бы оно существовало сейчас, Великое Кольцо имело бы право на активное вмешательство. Сокрытие или запрещение информации, касающейся развития человека – это единственное условие, разрешающее межпланетное вмешательство, даже если требуется выборочная наркотизация людей, наделенных властью. Запрет на такую информацию – самое тяжкое преступление.

– Конечно, – ответила Руна, – но в те годы люди еще ничего не знали о существовании Великого Кольца, как и Великое Кольцо о них. И произведения многих писателей и поэтов сохранилась лишь благодаря тому, что их тайком переписывали хорошие люди. Даже романы Эрфа Рома были под запретом.

– Неужели? Это трудно даже себе представить!

– Тем не менее, это так.

Всю обратную дорогу Зуг Динг молчал. Было ветрено. Шумели колеблемые ветром трава и кроны низких деревьев. Где-то вдали бухало море, расплескивая пену. Зуг Динг думал о том, как много страданий перенес этот мир, как много сломанных судеб, горя и страха прошло здесь, на полуострове, горестной чередой и круговертью. Только эти вечные камни, вечное Море, казалось, остались столь же прекрасными, как и в миг своего возникновения в далекие эпохи Земли. Однако он помнил из курса истории и другое. Времена, когда Море выбрасывало на берег мусор, слипшиеся пакеты и грязь. Уберите за собой! – как бы говорило Море, но люди садились в свои несовершенные автомобили и уезжали в дымные и грязные города…

«Какой уязвимой может быть красота, – думал Динг. – Особенно красота хрупкая и нежная. Даже сейчас, в эпоху заботы обо всем, что отличается от среднего. Что же говорить о далеком прошлом, когда Стрелы Аримана без жалости косили красоту и оригинальность!». Он смотрел на Руну, и сердце его сжималось от страха и жалости, соединенных с острым, почти болезненным чувством гармонии…

Небо пожелтело, появились розовые облачка. Слева показался месяц, справа – над огромной горой вулканического происхождения повис красный шар Солнца: два глаза природы, которыми она смотрит на маленьких человечков внизу.

– Руна! – кричал Динг, – Руна! Ты похожа на фонарик!

Она вышла из воды и села рядом на мелкую гальку. Он нежно обнял ее и она повернула к нему грустное улыбающееся лицо:

– Я хотела бы иметь ребенка…

– Я тоже, хоть считается, что я слишком юн, чтобы быть отцом.

– Мы живем не в древнем мире: детей отдают обществу, едва они выйдут из грудного возраста. И потом мать общается с ребенком гораздо чаще, чем отец.

– Мне кажется, это неправильно, – сказал Динг. – Никто не сможет заменить ребенку нежности матери и примера отца, ведь их любовь «запрограммирована» в генах…

– Зато отношение родной матери слишком эмоционально, причем как с плюсом, так и с минусом. Хотя все мы учимся сдерживать свои эмоции, они неизбежно прорываются в таких случаях… Из глубины истории идет традиция авторитарного воспитания. В это трудно поверить, но в далеком прошлом матери и отцы били детей за мелкие провинности или за недостаточное, как им казалось, почтение. И даже если здоровье ребенка не страдало, это навсегда калечило его психику. Известно, сколько терпения требуется для воспитания детей. Этому долго учатся. Кстати, Динг, я прошла педагогические тренинги и могла бы работать педагогом. Наш ребенок не был бы одинок.

– Я всегда хотел знать: все дети воспитываются в детских группах Домов Педагогики или есть другой вариант? – неожиданно спросил Динг.

– Вообще-то почти все. Но некоторые матери, желающие сами воспитывать своих детей, я слышала, иногда, очень редко, переселяются на Яву, Остров Матерей…

Динг вздрогнул.

– Что случилось, Динг?

– Это название мне что-то напоминает. Только не могу понять – что.

Лицо Динга стало замкнутым и холодным.

– Динг. Разве у тебя плохая память?

– Нет, хорошая. Все тесты – на отлично. Но вот только…

– Что?

– Есть вещи, которые для меня недоступны. Я открою тебе один секрет. Вот скажи: ты помнишь все, что было с тобой в жизни?

– Все.

– С какого момента?

– Ну, с того… как я родилась. И сразу же стала орать как бешеная…

– И потом – в год, в два: ты все это помнишь?

– Да, конечно. Это все помнят. Все нормальные люди.

– Понятно. А я нет.

Они помолчали.

– Я вот думаю, – продолжал Динг, – не из-за этого ли ПНОИ все время за мной следит?

– Что? Ах, ПНОИ… Постоянное Наблюдение за Отклоняющимися Индивидами… Я только чисто теоретически знаю, что это есть.

– А я – практически.

– Вот как.

– За мной наблюдают постоянно. Не думай, это не мания преследования, это так оно и есть. Они постоянно интересуются моими поступками. Считается, что они действуют незаметно. Мое местоположение постоянно контролируется. Наверно, мне нужно было сказать это раньше? Ну что же, прости. Я полюбил тебя и боялся, что ты… ты…

– Глупый. Неужели на Земле и в Эру Великого Кольца не перевелись дураки?

– Что такое «дурак»?

– Тебе не нужно знать – так, одно старое слово.

– Я понял.

– Значит, не дурак, если понял… Только в чем же твой секрет? Как это все объяснить? А еще говоришь, что в жизни у тебя не было настоящих трудностей…

– Я не помню первых трех лет моей жизни. Ничего не помню. Абсолютно. Только вот – очень смутные образы, довольно бессмысленные: огонь, глаза, страх. Где я родился? И кто мои родители? – ничего не знаю. Я никогда не видел их потом.

– Мне говорили, – тихо сказала Руна, – что люди древности, например, в Темные Века или в ЭРМ тоже не помнили своего детства. Послушай, Динг. Я люблю тебя. Я никогда тебя не брошу. Тем более теперь, когда мы связаны твоей тайной. Мы разберемся, что с тобой произошло. Обязательно, поверь!

– Это не так просто, Руна. Я уже пытался. Но от меня скрывают это…

– Просто невероятно! В наше время скрывать от человека информацию, касающуюся его развития и счастья! Я ничего не понимаю!

– Я тоже.

Руна вернулась в Школу 4-го Цикла, в класс социологии 305—14. Пришлось временно расстаться с Дингом, но она постоянно думала о нем, о его странной тайне.

Динг необычный. Он не похож на своих сверстников, хвастающих хорошо развитой уже в этом возрасте мускулатурой. По сравнению с ними Динг выглядел тонким и слабым. Издали его можно было принять за девушку. А вблизи не покидало ощущение хрупкости и нежности…

«Трудно ему, наверно, выносить суровый режим Школы, – подумала Руна. – И как мог он вообще появиться в мире, ведь многие поколения из генотипа мужчины убирали черту за чертой слабость и нежность. Оттого-то все мои друзья, увы, похожи друг на друга… Все кроме Динга. Такое чувство, что он жил не на Земле»…

Руна чувствовала присутствие Динга постоянно. Когда она что-то делала, она спрашивала у невидимого Динга, стоящего рядом: «Так? Я правильно поступаю?» И Динг отвечал: «Да, любимая, да». И Руна улыбалась, а ее подруги, которые ничего не видели и не понимали, говорили: «Ты все время улыбаешься, Руна. Что произошло с тобой?» Но она молчала.

Однажды на лекции по диалектике Руна внезапно заинтересовалась законом взаимного отражения временных слоев. Вечером, распутывая в памяти нить ассоциаций, приведшую к этому внезапному всплеску интереса, она поняла, что источником был все тот же секрет Динга…

Ментор по философии Шун Вел, столетний, с серебряными волосами, но кокетливо подстриженной треугольной бородкой, говорил своим слегка хрипловатым голосом:

– Заметим одну важную деталь: на определенном этапе новое повторяет в каких-то отношениях давно забытое старое. В диалектике говорят: «Отрицание отрицания». Это означает, что на новом уровне, на новом этаже происходит возврат к старому, давно пройденному витку, этапу. Характерный пример: городская культура ЭРМ – пример так называемого «западного образа жизни» – повторяет Древний Рим. Тогда как многое в эпоху Темных Веков Средневековья, наоборот, отрицало обычаи Древнего Рима. Это яркий пример «отрицания отрицания», иначе «ухода-и-возврата». Он осуществляется на разных уровнях диалектически развивающейся системы, создавая повторы, слои… Такие объекты называются «кагэмоно», то есть уподобляются свиткам живописных изображений в древней Японии. Все, что мы видим в естественной природе – это либо свитки-кагэмоно, либо их фрагменты. Да и в человеческой культуре и в технике много свитков, т.к. до поры до времени общество развивается по законам природы. Мы встречаем свитки-кагэмоно в астрономии, в микрофизике, в геологии… Даже в истории, так как историческое время – это стягивающийся геликоид. Не случайно в современной космологии используется слово «таконома» как название вселенных, подобных нашей. Древние японцы называли так нишу в стене для хранения свитков.

А так как уже в конце ЭРМ знали о единстве пространства и времени, стала ясна причина повсеместного возникновения спиралей: Спираль Времени. Великий ученый тех времен Фом Нос, на основании исследований Мор Оза, открыл в истории множество практически тождественных событий, разделенных столетиями, а также множество тождественных личностей, двойников и тройников тех, кто в них участвовал. Фом Нос объяснял это ошибками историков, приписывая им несвойственные «тайные» мотивы. Но в те же времена ученые Гуц и Эуг Белл сделали оставшийся небольшой шаг, заявив, что слои реальности, тесно скрученные в спирали, квантово-механически влияют друг на друга, порождая явление отражения вплоть до почти полного тождества событий и индивидуальностей.

Еще в конце ЭРМ в социалистической половине Земли господствовала схема истории из пяти эр: первобытнообщинный строй, затем древние рабовладельческие государства, затем феодализм, капитализм и коммунизм. Первобытность считалась чуть ли не первым вариантом будущего светлого коммунизма: так как вещей в те времена было очень мало, делить было нечего, следовательно не было и частной собственности, владение которой разделяло бы общество на привилегированные и угнетенные классы.

Первобытные общества считались аналогичными будущему коммунизму. Конечно, говорили тогда, это были еще весьма несовершенные общественные отношения, техника была на очень низком уровне. Но все же эти древние люди создали сказки и мифы, своеобразную этику, которую можно считать творением народа. Это были великие произведения. И это, считалось тогда, дает нам надежду в существующем сложном мире, что в будущем человечество сможет-таки найти в глубинах своей сущности силы для построения счастливого коммунистического общества. «Дикарь» виделся сквозь розовые очки. Вспоминали французского философа Руссо с его воспеванием естественности. Писатели открывали духовный мир малых народов Севера и Юга. Призывали диалектику: дойдя до своего предела, мир технологического индивидуализма неизбежно должен перейти в свою противоположность – посткапиталистический коллективизм.

И вдруг обнаружилось, что вся эта историософская схема не верна. Жизнь первобытных обществ оказалась гораздо сложнее в одних отношениях, и примитивнее в других. Выяснились подробности жестоких обрядов. Это оказалось общество, в котором подчас полностью подавлялось личное, индивидуальное начало. Расхотелось строить будущее по таким чертежам. А с другой стороны, возникшие перед обществом проблемы оказались гораздо более острыми. Они затрагивали уже не просто количество счастья или несчастья, но даже само выживание человечества! И когда стали откровенно освещать катастрофы, несчастья, войны и т.д., вдруг обнаружилась настоящая пропасть зла в самом человеке. И это пошатнуло у многих веру в Человека с большой буквы, как и в будущее земной цивилизации.

Но именно тогда историки, вглядываясь в толщу времен, смогли углядеть нечто, дающее людям новую надежду… Ученые открыли огромную, неизвестную дотоле древнюю цивилизацию, существовавшую в Европе, северной Африке, в Средней Азии и на Индостане. Так называемую Крито-Индийскую цивилизацию, не знавшую насилия и войн, неравенства мужчины и женщины, контрастов богатства одних и нищеты других. Эта цивилизация возникла 13 тысячелетий до них, а ее уровень человеческих отношений был гораздо выше последующих Египетской, Вавилонской и иных, существовавших после нее. Древняя цивилизация, существование которой было подтверждено десятками и сотнями тысяч археологических находок, была своего рода Атлантидой, ушедшей не на дно моря, а в глубины исторического времени. Значение этих открытий выходило далеко за рамки раздела под названием «неолит» и вообще за рамки истории.

Между тем саму цивилизацию ЭРМ поразил Глобальный Кризис в ХХI веке по старой хронологи, который Эрф Ром обозначил как Порог Роба (или Габора). Тогда и только тогда оценили великую роль истории среди человеческих наук.

Разрушение и разграбление крито-индийской цивилизации древними скотоводческими племенами, примитивными, хвастливыми, но знающими толк в насилии и войне и владеющими железным оружием, было своего рода первым отрицанием в диалектической триаде. Второе отрицание – это Вторая Великая революция, произошедшая уже на пороге Эры Мирового Воссоединения. Ведь мы, друзья мои, – наследники той, наидревнейшей цивилизации, которую называли еще цивилизацией Великой Богини из-за повсеместного распространения культа Женщины.

– Почему же они погибли? – спросил кто-то из учеников.

– Возможно потому, что сопротивление в полную силу означает такое же насилие и потерю высоких моральных идеалов. Но погибнув, эти люди «заразили» кочевников идеей доброты, которая дала всходы, правда, очень нескоро.

А Руна вспомнила берег Моря. Если отплыть немного от берега и обернуться, то увидишь обрыв, небольшую гору, возникшую оттого, что море точило берег и он осыпался. Там теперь большие камни в рост человека и даже больше у самого моря омываются волнами…

На скале, на обрыве можно увидеть огромное количество слоев. И если взять камень, который упал откуда-нибудь, с обрыва, то на этом камне также можно увидеть большое количество полосок. Эти полоски – тоже слои, только гораздо более мелкие. На что больше всего похож этот склон со слоями? Он больше всего напоминает камень. А камень – это нечто вроде картины, на которой изображен склон этой горы, обрыв. Крупное отражается в более мелком и наоборот.

– Отчасти этому соответствуют, – продолжал ментор, словно прочитав ее мысли, – открытые в математике ЭРМ Мандельбротом структуры – фракталы. Не случайно именно эти изрезанные, бесконечно повторяющиеся в глубину при уменьшении структуры заинтересовали художников, которые с их помощью нарисовали картины, напоминающие природные образования. Так же устроено «золотое сечение»: оно отражает в малом большое; и так до бесконечности – модулор, пятеричность, звездчатость, возникающие также и в непериодических мозаиках древнего математика Пенфилда – все это проявление того же закона частичного изоморфизма. Такая симметрия в науке называется калибровочной.

– Уважаемый Шун Велл, – спросила Руна, подняв вверх руку с растопыренными пальцами – знак пришедшей в голову идеи. – Если так, то существуют ли в нашем обществе фрагменты, соответствующие слоям прошлого, то есть ушедшим формациям?

– Конечно, существуют, Руна. Например, знаменитый Остров Матерей, куда удаляются женщины, принимающие сознательное решение самим растить своих детей, носит явные черты последних периодов Эры Разобщенного Мира, а может быть – и еще более ранних фаз развития человечества. Но мы так мало о них знаем, к сожалению. Особенно – о Пещерном городе, расположенном в центре Острова.

– Как бы мне хотелось узнать об этом больше!

– Так пусть это будет твоим первым Подвигом Афродиты…

– Неужели существуют и Подвиги Афродиты?

– Конечно, девочка, конечно, Руна… только не для всех. Для женщин, желающих и чувствующих в себе силу совершить подвиг.

Рука с растопыренными пальцами тянулась вверх.

– Еще один вопрос, дорогой ментор.

– Пожалуйста.

– В психике человека сохраняются обрывки воспоминаний о прошлом – это генная память. Но сохраняется ли в человеке тенденции к восстановлению прежних конфигураций психики? То, о чем говорил древний Фрей Днум: «Оно», «Сверх-Я», «Эго»? То, чего нет у нас, людей Эры Великого Кольца? Люди забывали первые годы детства… Если, как следует из законов диалектики, все повторяется, то…

– Да, Руна. Я знаю такие случаи, но более подробную информацию ты можешь получить у главного специалиста Земли в этой сфере, Эвды Наль. Она – моя хорошая знакомая… Вопросы, возникшие в твоей голове, Руна, как я отчетливо чувствую, совсем не случайны. Внутренним взором я вижу трудную дорогу, открывающуюся перед тобой. Я сегодня же свяжусь с Эвдой Наль и договорюсь о встрече.

И Руна на миг почувствовала прикосновение Судьбы, и вновь спросила невидимого Динга: «Все правильно?» И он ответил: «Да, любимая».

Совсем стемнело. Тихо шумело теплое море. Зуг Динг долго не мог уснуть. Он лежал на спине и смотрел широко раскрытыми глазами на звезды. И юноше стало казаться, что он взлетает. Там, наверху, раскинув крылья, летел по Млечному Пути огромный Лебедь, и сияли ровным светом две сигнальные звезды, известные штурманам, мореходам и космонавтам всех веков человечества: Вега и Альтаир. А если повернуть голову к востоку, можно увидеть четырехугольник Пегаса и рядом – маленькое пятнышко, наподобие прозрачной ватки – Туманность Андромеды. Туда, в далекие миры, верил Динг, за сотни световых лет полетят могучие Космические Корабли будущего, пронизывающие пространство методом Прямого Луча, открытого Мвеном Масом…

«Три вещи прекрасны, – думал Динг. – Руна, аммониты и розы. Спиральные окаменелости возникли много миллионов лет назад. В такой же седой древности с поверхности звезд спиральной туманности Андромеды взлетели фотоны света, ныне достигшие Земли: ведь я вижу Галактику такой, какой она была в далеком прошлом… Примерно к тому же времени, вероятно, относится возникновение предка розы – ботанической спирали… А Руна? Когда, какой величайший художник изваял ее нежный образ?» И сразу ответил себе: коллективное эстетическое чувство тысяч и тысяч мужчин, выбиравших себе возлюбленных и осуществлявших тем самым отбор наиболее красивых женщин.

Динг стал думать о странностях человеческой памяти. Некоторые люди умели воспринимать не только все события своей жизни, причем даже до момента рождения, в материнском чреве, но даже и некие отрывки из жизни своих предков. В далекой древности эти явления считали проявлением реинкарнации, то есть перехода после смерти души человека от одного тела к другому. В дальнейшем выяснилось, что эти осколки прошлого, присутствующие в психике людей – всего лишь проявление универсального закона аналогии слоев бытия, также известного древним. «Звезды внизу, звезды вверху, что внизу, то и вверху – кто поймет это, обретет счастье» – гласила коптская надпись на одном древнем драгоценном камне… Если в геологических слоях законсервированы осколки древней жизни, аммониты, белемниты, в темном стекле янтаря – древние насекомые, то в глубоких слоях психики, согласно этому закону, должны сохраниться осколки воспоминаний о прошлом, и именно в генах, поскольку остальная материя заменяется от поколения к поколению. Уже к концу ХХ века под гипнозом люди научились «вспоминать» свои «прошлые жизни». Однако все это были бесчисленные варианты и переплетения подобных сну видений, почти не имеющих отношения к реальным следам генетической памяти. Лишь через много-много лет психологам удалось «раскопать» и вывести на свет реальные события, законсервированные в клеточных структурах и передающихся от женщины к женщине, от матери к дочери, обогащаясь опытом бесчисленного множества мужчин. Погрузившись в эти мысли, Динг случайно заснул…

Заверещал стереофон. Оказалось – уже утро, и перед Дингом «материализовалась» Руна.

– Динг, послушай, очень важные новости. Наш ментор по психосоциологии, Шун Вел, обещал организовать мне встречу с самой Эвдой Наль, ты знаешь, кто это?

– Нет, мне не приходилось слышать этого имени…

– Эвда – величайшая женщина, психолог, одна из лучших психологов на Земле…

– И ты… хочешь спросить у нее, почему я не помню своего детства?

– Да! И я хочу, чтобы ты…

– Чтобы я тоже встретился с Эвдой?

– Да. Во всяком случае, будь наготове.

Голографическая Руна исчезла.

Вскоре на берег прямо рядом с Зуг Дингом опустился винтолет. Из него вышли три человека.

Руна в розовой накидочке, женщина в длинном серебряном платье по моде Средневековья, и еще одна девушка, почти подросток в желтой майке и синих шортах.

– Познакомьтесь, – сказала Руна, обернувшись к спутницам, – это Зуг, Зуг Динг.

– А я, – сказала женщина в серебряном платье, – та самая Эвда.

– Ну что уставился? – притворно недовольно сказала Руна. – Не видел никогда таких огромных голубых глаз?

– Они похожи на два бездонных озера…

– Не утони, дружок, – сказала Эвда. – А это: просто Линда. Она из ПНОИ.

– Здравствуйте, Линда. Я и не думал, что в ПНОИ работают девушки.

– Привет, Динг, – сказала Линда. – Ты любишь футбол?

– Ага.

– Вечером устроим матч: ты с Эвдой, против меня и Руны. Мальчики! Девочки! Немедленно купаться!

И она принялась стягивать майку и шорты. Все последовали ее примеру, и веселая компания с победными криками побежала к Морю.

После купания Эвда взяла за руку Руну, и они пошли по дороге в горы, тихо о чем-то разговаривая. Линда легла под прямые солнечные лучи рядом с Дингом.

– Послушай, можно спросить, – сказал Динг. – Если ты наблюдаешь за мной по работе, то почему не скрываешь, что ты из ПНОИ?

Линда повернулась к Дингу, стряхивая мелкие камушки.

– Ты, наверно, плохо представляешь себе, чем занимаются люди в ПНОИ. Ты представляешь меня, наверно, какой-нибудь шпионкой из далекого прошлого…