Отец наших отцов

Профессор провел пальцем по Рифту на карте – по шраму, начинавшемуся на юге Африки и доходившему до Турции.

– Главная разница между австралопитеком и предками шимпанзе и горилл – исчезновение хвоста, переставшего быть необходимым при прыжках с ветки на ветку. Потрогайте свой копчик. Этот бесполезный отросток у нас сзади – единственное, что осталось у нас от жившей на деревьях обезьяны, какой был человек до появления Рифта.

Лукреция и Исидор с радостью щупали свои рудименты хвоста.

– Но отсутствие хвоста – не единственное отличие человека от обезьяны. Надо также учитывать выпрямление торса, увеличение объема черепной коробки, уплощение лица, улучшающее стереоскопическое зрение, и, конечно, опускание гортани. Раньше примат ограничивался простым бормотанием, но опускание гортани обеспечило звуковые нюансы. Исчезла шерсть, удлинилось детство – время для обучения молодняка. Одновременно рождалось все более изощренное социальное поведение.

Ученый ласково погладил манекен с содранной кожей.

– И вот, прошу любить и жаловать: гомо сапиенс, то есть мы. Совершенное произведение природы. Памятник сложности.

– Вы знали профессора Аджемьяна? – спросила Лукреция Немрод.

От неожиданности Конрад застыл с разинутым ртом.

– Как же мне было его не знать! Аджемьян был одним из самых одаренных среди палеонтологов нашего поколения. Но под конец он двинулся рассудком. Заделался адептом экзотических теорий, рискуя дискредитировать всю нашу профессию.

Он повел их вверх по лестнице, к себе в кабинет.

– Не один Аджемьян поддался зову сирен иррациональности. Были еще более вопиющие случаи. Взять Чарльза Доусона, утверждавшего в 1912 году, что он обнаружил недостающее звено, и трясшего в доказательство этого черепом из Пилтдауна. Десятилетиями ему верили, пока в 1959 году не выяснилось, что это была подделка – обезьянья челюсть, прикрепленная к человеческому черепу.

С точки зрения Конрада, гибель Аджемьяна была логичной. В общем и целом, палеонтология подчиняется законам природы: выживают самые приспособленные. По его словам, Аджемьян сам поставил на себе крест.

– Этот человек всем вредил. Бросая тень на палеонтологию, он уменьшал шансы серьезных ученых на получение финансирования.

Профессор Конрад стал лихорадочно искать в своих ящиках фотокопии своих последних научных публикаций.

– Вы же готовите статью о происхождении человечества? Воспользуйтесь этими копиями, можете напрямую процитировать интересующие вас отрывки.

Еще он вручил журналистам свою улыбающуюся фотографию – ни дать ни взять Гамлет, судя по черепу в кадре.

Пока профессор искал бумаги, Лукреция разглядывала помещение. Ее взгляд быстро уперся в наточенные ледорубы, разложенные на отдельном столике. Палеонтолог-приматолог заметил ее интерес.

– Знаю-знаю. Он умер от удара ледорубом в живот. В дело пустили штуковину вроде этих. Уж не задаетесь ли вы, часом, вопросом, не я ли убийца? – Он скорчил гримасу. – Нет, тысячу раз нет! Хотя бы потому, что не пожелал бы превращать его в мученика. Убитых всегда подозревают в том, что они поторопились со своей правотой…

– Кто же, по-вашему, его убил? – перебил Конрада Исидор Каценберг. – У вас ведь есть своя догадка?

– «Ищите женщину!» Разве не это – лейтмотив любого полицейского расследования?

По словам Конрада, в жизни покойного не было недостатка в женщинах. Он назвал, в частности, некую Соланж Ван Лисбет, поклявшуюся отомстить Аджемьяну, когда тот ее бросил.

Лукреция Немрод вспомнила, что это имя фигурировало в списке членов клуба «Откуда мы взялись?». Однако ей не терпелось прояснить кое-что еще.

– Перед вами мы побывали у профессора Сандерсона. Там мы подверглись нападению обезьяны. Как вы считаете, способна обезьяна атаковать человека?

– В естественном состоянии – нет. Но дрессированная – вполне.

– Вы умеете дрессировать человекообразных обезьян?

– Очень жаль, но я их друг, а не наставник. Не то что доктор Ван Лисбет: та устроила в своей клинике школу для приматов. Там есть конголезские шимпанзе бонобо – самые умные человекообразные, стоящие ближе всего к людям. Они выкидывают поразительные штуки! Обязательно полюбуйтесь на них в ее клинике «Мимоза».

Он схватил Лукрецию, записывавшую в блокнот название клиники, за плечо. Та почти не отреагировала на эту фамильярность: она привыкла к тому, что мужчины пользовались любым предлогом, чтобы ее потрогать.

– Откуда мы взялись, мадемуазель? Мы все – откуда? А я? Это настолько важный вопрос, что тот, кто сможет дать на него оригинальный ответ, тут же приобретет колоссальную славу. Ничего удивительного, что в погоне за этим ответом некоторые перегибают палку.

После этих слов профессор Конрад посмотрел на часы, извинился перед собеседниками и поспешил назад к своим подопечным.

Лукреция Немрод и Исидор Каценберг решили сами продолжить осмотр Музея естественной истории.

Снаружи тем временем уже смеркалось. Но здесь, в старом здании с современной электронной вентиляцией, при свете десятков ламп дневного света, приближение ночи осталось незамеченным.

29. Прожорливая ночь

Стая не успела соорудить настоящую стоянку, и все знают, что через несколько минут темнота обернется кошмаром.

Чем больше меркнет свет, тем шире становятся их зрачки, тем выше поднимаются веки: надо успеть воспользоваться даже последним отблеском. Каждый старается как можно надежнее устроиться среди ветвей.

ОН лезет вверх, на самые тонкие ветки. ОН вспугивает сов. Вот и верхушка дерева. Бывают вечера, когда ему хочется одиночества. По неведомым ему причинам присутствие рядом других необязательно, чтобы прогнать страх.

Ночная тьма становится еще непрогляднее, еще холоднее. Стая тонет в густых потемках. Этого она боится сильнее всего. Если бы можно было разглядеть каждого в отдельности, возникла бы сгорбленная, перепуганная, полная тревоги фигура. Чем глубже в ночь, тем оглушительнее делается ропот джунглей.

Зрение становится бесполезным, зато чрезвычайно обостряется слух. Уши у всех стоят торчком. Сначала они слышат гул, треск, стрекот: это насекомые-самцы призывают своих самок. Разномастные кузнечики, ночная мошкара… Эти не представляют опасности.

Но сквозь поднятый насекомыми шум пробивается хриплое дыхание. Все члены стаи знают: опаснее всего те, кто дышит громче всех. Самый лютый страх вызывают леопарды, чудовищные кошки, внезапно запрыгивающие на ветки и утаскивающие братьев и сестер.

Стая не умеет видеть в темноте, поэтому ощущает себя беспомощной перед этой угрозой. Потому-то ОН и залезает чаще всего как можно выше. Там ему не грозит нападение леопарда.

Все ждут – чего?

Кричит сова. Всех бьет дрожь. Совы – глашатаи торжества ночного народа над дневным. На ЕГО заросшую макушку падает вдруг летучая мышь, маленький кровосос. Недостаток верхних ветвей дерева – такие вот встречи с летучими мышами. Мелкое чешуекрылое запутывается в его шерсти. ОН хватает его, ломает плечевые кости, складывая крылышки, потом длинные пальцы. Получается комок, который ОН отправляет себе в рот. Это тягучая, как смола, еда, зато неплохая на вкус. Ему становится не так страшно. Летучая мышь безнадежно трепыхается между его языком и небом, потом стихает, и влажный язык проталкивает ее дальше в глотку.

На вопрос: «Что лучше – жить, чтобы есть, или есть, чтобы жить?» – летучая мышь ответила бы, наверное, что предпочитает выжить, а не быть съеденной, но отвечать уже поздно.

Стая пытается уснуть, но при этом не теряет бдительность. Все знают, что накопленная за день усталость требует отдыха, но не упускают из виду того, что, унесшись в страну грез, станут уязвимы.

Звук глубокого дыхания все ближе. Это, без сомнения, леопард. Все замирают. Опасность приближается. Инстинкт подсказывает каждому размер леопарда. Нервное дыхание огромной кошки несет две дурные вести: что леопард голоден и что он обнаружил стаю. Некоторые паникуют и лезут на верхние ветки дерева.

ОН побуждает их слезать оттуда, так как ветки слишком тонки, чтобы выдержать вес сразу нескольких; если они сломаются, то вниз упадут сразу все. Но другие насмерть перепуганы. Страх – главная причина всех несчастий. Вокруг НЕГО собралось уже много соплеменников, все жмутся к нему, цепляясь за его ветку, лезут ему на голову, на плечи, под локти.

Происходит неизбежное: ветка ломается, и все падают с дерева, буквально леопарду под нос. Тот немедленно пользуется этой удачей. Ему остается только вспороть лапой живот тому, кто ближе всех, а потом впиться ему в глотку, чтобы спокойно, с расстановкой сожрать.

ОН, не дожидаясь худшего, опять прыгает на дерево. «Уф, на этот раз пронесло», – проносится у него в голове. Неудобство жизни в группе состоит в том, что приходится мириться с глупостью соплеменников.

Трагедия разразилась, она позади, и все облегченно переводят дух. Теперь возможен почти спокойный сон. Ночь забрала то, что ей причиталось.

30. В клетке

Они купили билеты в Большую галерею эволюции, оказавшуюся еще внушительнее, чем палеонтологическая экспозиция. Здесь были выставлены мохнатые чучела диких зверей, кожу которых сначала содрали, а потом аккуратно сшили.

На морды зверей были направлены маленькие прожекторы, отчего возникало впечатление, что вся эта фауна была внезапно обездвижена в разгар обычной жизнедеятельности. На первом этаже посетителей встречала длинная неподвижная процессия, вдоль которой следовало пройти в наиболее освещенную часть зала.

– Что скажете, Исидор?

– У него рыльце в пуху.

– Думаете, профессор Конрад убил профессора Аджемьяна?

– Хуже! Он узаконил умерщвление всего этого невинного зверья, помышлявшего только о том, чтобы мирно резвиться у себя в лесу или в саванне. Я уж не говорю о пожизненном заключении, на которое обречены не совершившие ничего дурного обитатели зоопарка.

Но Луреции Немрод хотелось размышлять, а не философствовать.

– Я серьезно, Исидор.

Толстяк-журналист описывал круги вокруг белого медведя с Лабрадора.

– Я тоже серьезно. Лукреция. Если коротко, я не питаю ни малейшего доверия к людям с растительностью на физиономии. Усы или борода непременно что-то скрывают, хотя бы подбородок.

Лукреция сочла это упрощением.

Напротив одного из чучел устроился таксидермист. Чучело, которым он занимался, было сделано из орангутанга, очень похожего на того, что погладил по голове Лукрецию. Специалист заменил ему глаза стеклянными шариками. Потом подшил руку шимпанзе, на которой разошелся шов, показав неприглядную набивку.

Девушка смотрела на возглавлявшего эволюционную процессию слона. Казалось, он ведет всю компанию на Ноев ковчег. Припавший на задние лапы лев с лакированной гривой выглядел угрожающе. Волк и лисица тоже глядели недобро. Скорее всего, всех этих хищников убили во сне, а потом профессионалы постарались придать им грозный вид.

Лукрецию посетила занятная мысль. Люди вовсе не озабочены спасением всего этого зверинца, он ведет их в никуда. С точки зрения людей, у диких животных нет будущего, потому что они не приносят пользы, разве что фигурируют в музеях и демонстрируют детям прошлое. Когда-нибудь животных не станет вовсе.

Казалось, Исидор Каценберг разделяет ее тревогу. Они находились не просто в музейном зале: здесь пахло кладбищем, прославлением сокрушительного главенства человека над остальной природой. Побежденные имели жалкий вид.

– Даже набитые соломой, они сохраняют чуточку души. Чучела – и те способны нам помочь, – заметил спутник Лукреции.

Он смотрел в искусственные глаза зебре, буйволу, газели.

– Вы видели первого человека? – спрашивал он их.

Чучела безмолвствовали.

– Нет, вы расскажите! – не отставал он. – Каким он был? Больной обезьяной-мутантом? Высокоодаренной по воле случая человекообразной обезьяной?

Издали донесся крик. Оба вздрогнули. Голос, без сомнения, принадлежал профессору Конраду. Журналисты бросились на крик.

Тревожный звук донесся из секции приматов.

Там уже собралась небольшая толпа. Репортерам пришлось поработать локтями, суя под нос зевакам свои журналистские удостоверения. Перед одной из клеток лежал на полу бесчувственный профессор Конрад. Бабуины гладили его по голове, пытаясь разбудить. Один воспользовался случаем, чтобы залезть ему в карман и стянуть соленый крекер.

– Кто-нибудь видел, что здесь произошло? – крикнула Лукреция в толпу.

– Я видела, – отозвалась пожилая женщина.

По ее словам, пострадавший в белом халате кормил обезьян. Никто, в том числе он сам, не обращал внимания на примата, превосходившего размером остальных, игравшего в сторонке с соломой.

– Потом этот зверь выпрямился, и я увидела, что он держит какой-то предмет, – рассказала дама, дрожа от этих воспоминаний. – И вовсе не игрушку, а револьвер! Он держал его неуклюже, тем не менее направлял господину в белом халате прямо в висок. Тот так удивился, что застыл с разинутым ртом. Обезьяна крутанула барабан, словно решила поиграть в «русскую рулетку», и один раз нажала на курок. Господин в халате закричал и опрокинулся на спину без чувств.

Показания пожилой женщины подтвердили сразу несколько человек, в том числе ее 12-летний внук. Они засмотрелись на прожорливых бабуинов, когда дела вдруг обернулись совсем худо.

– Обезьяна, говорите? Вы уверены, что это не был человек в маске, прикинувшийся обезьяной? – спросила Лукреция Немрод, занесшая карандаш над страницей блокнота.

Нет! Все дружно стояли на своем: все тело животного было в шерсти, к тому же при бегстве оно прыгало с ветки на ветку при помощи одних рук.

Своевременно прибыли полицейские и «скорая помощь», вызванные по мобильному телефону. Санитары проворно унесли так и не пришедшего в сознание профессора на носилках, после чего полицейские принялись сами опрашивать свидетелей несчастья.

Под грустное похрюкивание бабуинов журналисты удалились.

– Признайтесь, Исидор, вы верите, что это опять была обезьяна?

– Разве что необыкновенно умная обезьяна, – ответил «Шерлок Холмс от науки», почесывая свою лысую макушку. – Обезьяна, способная самостоятельно пронести в клетку оружие, терпеливо дождаться в уголке удобного момента для «русской рулетки», а потом сбежать и выжить посреди современного города…

– Какая умная обезьяна! Или отлично выдрессированная, – заключила Лукреция.

Исидор Каценберг сказал на это, что жизнь порой смахивает на роман, однако трюк с обезьяной-убийцей уже использовался в рассказе Эдгара Алана По «Двойное убийство на улице Морг». Лукреция ответила, что писатель почерпнул этот сюжет из уголовной хроники. Эта историческая подробность оказалась для Исидора в новинку.

– Сарказм преступника – вот что меня тревожит! Астроном, убежденный в обоснованности своей метеоритной теории, чуть не получает по голове… летающим камнем! Биологу, уверенному, что человек – дитя случайности, грозит смерть в результате азартной игры!

Журналист-стажер откинула милым движением длинную рыжую прядь, чтобы вчитаться в свои записи.

– Можно подумать, будто то самое недостающее звено объявилось в нашей реальности, чтобы высмеять все относящиеся к нему теории!

Исидор Каценберг не остался равнодушен к изяществу девушки. Теперь он не сводил с нее глаз и видел, до чего она хороша. Он уже иначе воспринимал запах ее духов, ее сбивающую с ног женственность. «Волшебная девушка!» – вдруг подумалось ему, а следом возник вопрос, откуда берется это волшебство. Ответ напрашивался сам собой: жизнь! Лукреция Немрод была неповторимым воплощением бьющей через край жизни. То, с каким энтузиазмом она жила, сообщало ей особое сияние. Исидору уже казалось, что он падает в бездонную пропасть. Он уже начал влюбляться в эту девушку – что за ужасная мысль! Чтобы он, толстый слон, поддался на чары хрупкой мышки? Он не осмеливался представить, как раздавил бы ее своим чудовищным весом…

– Мечтаете, Исидор? – осведомилась она.

Он не ответил и, желая справиться с досадным наваждением, робко потупил взор.

31. Влажное пробуждение

Перед ним внезапно возникает горячий, чуть не дымящийся половой орган самки. Такую побудку нельзя не назвать бодрящей. Соплеменница сует свое сокровище ему под самый нос. Оно похоже на смеющийся вертикальный рот.

ОН чувствует сильный дух взыгравших гормонов.

Попытка разглядеть обладательницу полового органа. Она оказывается молодой самкой, пока еще не принадлежащей кому-то из самцов. У нее раздувшаяся, гладкая розовая промежность – свидетельство течки. Половой орган смахивает на два набрякших сиреневых баклажана, приклеенных в ее заднице. Ей, должно быть, больно сидеть, говорит себе ОН.

Понятное дело, ей требуется случка, но ему не до того. Прямо так, с утра пораньше – нет уж… Первым делом хорошенько подышать, поесть листочков… Она настойчиво трет свое хозяйство. Приходится ее уважить – рассеянно, предоставив своему половому органу работать за него. ОН еще только приступает к делу, а она уже хватается за соседние ветки, нервно их трясет, хрипло дышит.

Она увлеченно двигается, шумное дыхание перерастает в крик, в протяжное мычание, от которого хочется заткнуть уши – но не прекратить само занятие. Неужели при простой попытке утреннего оплодотворения обязательно всполошить весь лес? Но молодая самка как будто знает, что делает. Видимо, избежав гибели в пещере от лап чудища, она испытала редкий приступ жизненной энергии.

Ах, этот женский пол…

Помещаясь позади нее, он наблюдает, как ее зад меняет цвет. Настоящая радуга: то сиреневая, то ярко-оранжевая! Теперь его партнерша так сильно трясет ветки, что с них сыплются, как мелкие орешки, маленькие белки. На счастье, эти зверьки летучие: в полете они расправляют мембрану между всеми четырьмя конечностями.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Игра слов: замок по-французски – chateau, водокачка – chateau d’eau. – Здесь и далее примечания переводчика.

2

Обезьяна (фр.).

3

Последние слова репликанта Роя Батти, сыгранного Рутгером Хауэром, в фильме Риддли Скотта «Бегущий по лезвию».