Отец наших отцов

– Вы держите ваше древо будущего здесь, таите его от людей…

Он утвердительно кивнул.

– Это верно, а все почему? Потому что оно еще недоработано. Когда древо будет готово, я предъявлю его миру.

– Кому?!

– Говорю же, миру! Быть может, благодаря моему древу политикам в один прекрасный день хватит смелости объявить: «Смотрите! Вот путь, которым предлагается двинуться, пройти вот здесь, потом здесь и здесь, чтобы лет через двести, даже если кое-какие перевалы окажутся очень трудны, прийти вот сюда, чтобы наши дети или дети детей наших детей зажили на нашей планете счастливо».

Он отправил в рот карамельную сигарку и принялся жевать.

– На кону стоит судьба всего человечества и вообще всех обитающих на планете существ. Пора начать рассуждать не как избиратели, не как потребители, а как живые создания, интегрированные в гораздо более обширное множество. Да, я надеюсь, что рано или поздно у нас наступит гармония со всем окружающим миром. Это называется «гомеостаз», равновесие между внутренней и внешней средой, между человеческим родом и всеми остальными формами жизни.

– Не больше и не меньше!

– Представьте себе! – не унимался он. – Тогда мы сможем сопереживать всем формам земной жизни. Все они будут нашими партнерами, и все вместе мы построим лучший мир. Если разобраться, что может быть лучше?

– Согласна. Но в недалекой перспективе, прямо сейчас, чему может послужить весь этот ваш труд?

– Выявлению главных тенденций при учете всех факторов во всех мыслимых сферах: экономической, политической, социальной, технологической, культурной… Выяснению того, как все это сочетается, – скромно ответствовал он. – При помощи этой таблицы я предвижу кризисные циклы. Определяю фазы роста и спада на сырьевых рынках. При помощи моего Древа я играю на бирже. Поверьте, это работает! Биржевые сделки – главный источник моего дохода. Так я зарабатываю на жизнь – разве это не очевидное, не наглядное доказательство полезности моего Древа? Сами понимаете, на жалкую зарплату научного журналиста я бы не смог ни приобрести, ни тем более обустроить эту водокачку.

Молодая стажерка не сводила глаз с Древа.

– Само собой, – продолжил он с широкой улыбкой на детском лице, – я не мню себя Нострадамусом. Не претендую на предсказания будущего, просто пытаюсь предвидеть главные логические траектории в развитии нашего общества. Пока что могу без хвастовства сказать, что получается даже лучше, чем я ожидал.

Лукреция Немрод разглядывала самые тонкие веточки на Древе будущего.

– Что вы предвидите, например, в геополитике?

– Дальнейшее перемещение власти с востока на запад. Сначала центром мира была Индия. По-моему, все вышло оттуда, из Индии, более пяти тысяч лет тому назад. Происходит движение на запад, вместе с солнцем. Индию сменили в мировой власти месопотамцы и египтяне. И дальше на запад: греки, потом римляне. После них Австро-Венгрия, дальше западные берега Европы – Франция, Испания, Голландия. Потом Англия. Все западнее и западнее, через Атлантический океан. Власть прописалась в Нью-Йорке, потом пересекла Американский континент и достигла Лос-Анджелеса, но продолжила стремиться на запад, пересекла Тихий океан, оказалась в Токио, скоро будет в Китае. После Китая она вернется в Индию. Так выглядит географическая история власти и ее вероятная траектория через континенты, от народа к народу.

– Возьмем другую тему. Безработица во Франции.

Исидор Каценберг перевел дух.

– Что касается современных западных обществ, то логика учит, что в будущем у них должны прекратиться проблемы с безработицей. Десять процентов людей будут усердно трудиться в творческих сферах, а остальные девяносто вообще не будут работать, разве что спорадически, на подхвате, вдали от творчества. Эти десять процентов, созидатели, будут создателями и манипуляторами концепций. Они будут отдаваться своей работе, посвящать ей все свое время, зарабатывать много денег, на трату которых у них нечасто останется время.

– А остальные?

– Остальные? Что ж, девяносто процентов нетворческих людей будут часто менять занятия, мало зарабатывать, проявлять мало интереса к тому, что делают, зато вовсю пользоваться индустрией развлечений. И отождествлять себя эти девяносто процентов будут не со своим ремеслом, а с времяпрепровождением в свободное время. Я много размышляю о развитии добровольных объединений. Возьмем пример: девушка временно работает секретаршей, иногда подрабатывает няней, снимается в эпизодах в кино, но определяет себя как член районной Ассоциации борьбы за сохранение окружающей среды…

– Что-то я не уловила, почему вы называете креативный класс будущего «манипуляторами концепций».

– Потому что в будущем не будет больше ни инноваций, ни открытий, ни изобретений. Когда весь мир одновременно владеет всеми технологиями, у людей повсеместно одинаковые автомобили, стиральные машины, компьютеры. Что определяет предпочтение при приобретении? Мелкие «навороты» в подаче, цвете, обозначении продукции, в продвижении марки, в лозунге, маркетинговой стратегии.

– Как-то несправедливо в отношении нетворческого большинства…

– Здесь всплывает другая важная для меня тема: образование. Когда-нибудь школа каждому позволит развивать его индивидуальные творческие данные. Вот тогда произойдет взлет рынка искусства и коммуникаций, который подготовит наступление следующей эры.

– Не у всех есть врожденные способности! – возразила девушка.

– Неправда, у всех! – заверил ее Исидор Каценберг. – Другое дело, что не все умеют их в себе обнаруживать и использовать. Этому и должна помогать школа, ее задача – предлагать гораздо более широкий выбор дисциплин с целью развития талантов каждого. Тогда «работа» уступит место не ведающему усталости использованию своего внутреннего потенциала, преподнесению в дар другим своей особости, своего неповторимого таланта! Человек будет уже не «работать», а «занимать себя» тем, для чего создан.

Лукреция Немрод все еще пыталась отыскать изъян в теоретизировании толстяка.

– Как насчет сферы мысли?

– Когда-нибудь человек станет духовным. Между прочим, это давно предрекает Библия. Возьмите Десять Заповедей. Еврейская религия не судит. Когда она говорит: «не убий», речь идет о будущем. Она не говорит: «не смей убивать, иначе будешь наказан». Она говорит: «Когда-нибудь ты не будешь убивать», то есть «в один прекрасный день ты поймешь, что убийство ведет в никуда». И так далее: когда-нибудь ты поймешь, что никуда не ведет кража, ложь и прочее. Когда-нибудь мы станем духовными.

Уставившись на Древо будущего, Лукреция Немрод спросила:

– Почему вы вкладываете в это всю душу, Исидор?

– Из эгоизма, – ответил он с улыбкой. – Мой эгоистический интерес – жить в окружении людей, не испытывающих стресса. Когда люди счастливы, они к вам не пристают. Значит, чтобы мне, Исидору Каценбергу, жилось привольно, требуется счастье всего человечества, всей вселенной. Хочу пребывать в гомеостазе с человечеством, хочу, чтобы человечество пребывало в гомеостазе со вселенной! А теперь ступайте за мной, Лукреция. Нас ждет новая задача.

Он привел ее в большой конический зал, занимавший большую часть нижнего этажа водокачки. Там он достал из шкафа другую таблицу, копию той, которой девушка любовалась в соседней комнате, положил ее поверх груды книг и написал на ней красным фломастером, большими буквами:

ДРЕВО ПРОШЛОГО.

Как по волшебству откуда-то появились бутылка шампанского и два переливающихся бокала.

– Отметим начало пути!

Они чокнулись и выпили. После этого Исидор Каценберг принялся сосредоточенно, по памяти пририсовывать к ветвям дерева листочки с величайшими событиями и поворотными моментами прошлого. То были изобретения, династии, империи, путешествия, сражения, переселения народов, революции, кризисы, общественные движения… Он очень старался ничего не упустить.

Начав с современности, он двинулся вниз, спускаясь по ступеням десятилетий, потом столетий.

Через час, устав рисовать ветви и листочки, он утер со лба пот. Лукреция лишилась дара речи от восхищения. Она любовалась Древом прошлого человечества, широко раскинувшим ветви, как будто стала свидетельницей его роста из зернышка.

– Остается, конечно, загадка происхождения, – заметил Исидор Каценберг, рассматривая свое творение. – Вопросы «когда?» и «зачем?» стали признаками первого разумного человека.

И он нанес синим фломастером последний штрих – вопросительный знак где-то между 4 и 2 миллионами лет до нашей эры.

– Очень может быть, что профессор Аджемьян нашел на них ответы, – напомнила журналистка-стажерка.

Исидор Каценберг уставился на белое пятно у основания ствола.

– Раз так, правильнее всего будет еще раз как следует порыться в его квартире.

– Я уже это сделала и ничего не нашла.

Толстяк аккуратно надел колпачки на фломастеры и убрал их в деревянный пенал.

– Если кто-то пытается испепелить огнем место преступления, – сказал он, – значит, где-то там имеется информация, которую от нас пытаются скрыть.

21. В глубине пещеры

Глядя на непрекращающийся дождь, стая радуется, что нашла укрытие. То, что на них еще не напал хозяин пещеры, придает им смелости. Похоже, пещера пустует. Детям не терпится облазить грот, родители слишком утомлены, чтобы их удерживать. Безделье и любопытство гонят детвору внутрь, глубже и глубже.

Они крадутся в глубину боязливыми шажками.

Вот и первая находка – шакальи экскременты. Дальше больше – экскременты гиеновидной собаки.

Они уходят по лабиринту все дальше, туда, куда уже почти не проникает свет дня.

ОН остался стоять на пороге пещеры. Его одолевает смутное ощущение, что здесь произошли странные события.

Камни пахнут кровью и дракой.

22. Место преступления

Запах воска и хлорки ни с чем не спутаешь.

Консьержка не пожалела сил на уборку подъезда. Исидор Каценберг осмотрел почтовые ящики и попросил Лукрецию Немрод вскрыть складным ножом тот, на котором красовалось имя профессора Аджемьяна.

– Зачем? – удивилась девушка.

– Чтобы проверить дату его гибели. Штампы на письмах подскажут, с какого дня профессор перестал забирать почту.

Она послушалась и завладела пачкой писем. Самый старый штамп показал, что горничная и вправду нашла мертвое тело на следующий день после преступления.

Они поднялись по лестнице. Дверь квартиры оставалась незапертой, и они проникли внутрь без малейшего труда. В углах потолка уже начали плести паутину пауки. Лукреция Немрод повела своего спутника в кабинет покойного. Там, снова разглядывая картины с обезьяньими мордами, она хлопнула себя ладонью по лбу. Разобрав картины, она нашла искомое за изображением двух рыб, на котором рыбешка спрашивала у своей мамаши, кто первым вылез из воды. Сейф в стене! Кодовый замок представлял собой три колесика с цифрами, которые бывшая воспитанница сиротского приюта тут же принялась крутить.

Исидор Каценберг зажег в комнате весь свет.

– Вы с ума сошли! Нас засекут! Немедленно погасите!

– И не подумаю. Предпочитаю работать при свете, а не в потемках. Полиция все равно сюда не вернется, а что до соседей, то они обычно трусят и стараются не замечать подозрительных звуков и света.

– А как же тот человек в обезьяньей маске?

– И этот сюда не сунется.

С этими словами Исидор Каценберг допустил еще одну неосторожность: включил стереосистему. Колонки разразились полифоническим пением пигмеев. Он порылся в баре и нашел бутылку коньяка.

– Как я погляжу, вы не испытываете стеснения во время обыска, – буркнула Лукреция Немрод, упорно крутя колесики. – Лучше бы помогли отпереть сейф! Наверняка мы найдем в нем ключ к разгадке.

– Вы отлично справляетесь одна, – отозвался он, гуляя вдоль книжных полок.

Взяв одну книгу, он сел в кресло и стал ее листать.

– Полезно проникнуться пристрастиями и душевным состоянием жертвы перед смертью, – объяснил он.

– И в каком же состоянии находился перед смертью профессор Аджемьян?

– Пока что я могу вам сказать, что он был отличным знатоком коньяков и детективов. Ученые часто зачитываются полицейскими романами, ценя закрученную интригу, которой недостает «новому роману», этим романизированным автобиографиям. По части стиля они изысканны, а вот сюжет частенько хромает. Можно подумать, что современные писатели забыли о первых сказочниках и сказителях – своих пещерных предшественниках, обладавших инстинктом рассказчиков и знавших цену преувеличения за отдыхом у костра, после охоты. Вот где истинный источник всех романов!

Лукреция все еще сражалась с тремя колесиками, высунув от усердия кончик языка.

– Вот я вас и поймала! – воскликнула она. – Вы признаете, что отсечение корней наносит вред. Даже пишущему роман полезно знать о своих корнях.

Исидор Каценберг пролистал еще несколько книг, а потом с радостным выражением лица схватил со стола футляр с ручками, достал из него резинку и подложил под блокнот.

– Детство играет? – спросила его журналистка, прижимаясь ухом к сейфу. – В вашем возрасте пора перестать забавляться с ручками и ластиками.

– На-шел! – медленно произнес он.

– Что вы нашли?

– Практически – ответ на вопрос, что собой представляет эта истории с убийством профессора Аджемьна.

Она отвлеклась от сейфа и уставилась на собеседника.

– Уже?!

– История недостающего звена известна трем людям. Профессор доверял всем троим, один из них его и убил.

Девушка вытаращила глаза.

– Откуда вы все это взяли?

– Дайте мне вашу пудреницу.

Она безропотно повиновалась.

Он достал пуховку и нанес слой пудры на поверхность блокнота, после чего дунул. Пудра разлетелась, осталась только та, что задержалась в бороздках на бумаге. Лукреция Немрод подошла и прочла три фамилии: проф. Сандерсон, проф. Конрад, проф. Ван Лисбет.

И приписка снизу: «Клуб «Откуда мы взялись?» теперь должен оказать мне поддержку. Вы трое нужны мне, чтобы поделиться тайной. В нужное время я вас созову, и вы должны непременно явиться на зов».

23. Дальше в глубь пещеры

Стая медленно уходит в чрево горы. Взрослые догнали молодняк. После экскрементов гиеновидных собак они натыкаются на львиный помет и сбавляют шаг. До них эту пещеру обследовали крупные хищники, наследили в ней, но по неведомым причинам не остались здесь.

Что за звери напугали львов?

Все чуют опасность и все же движутся вперед. Внезапно раздается звук, похожий на негромкое похрюкивание. Есть надежда, что это – журчание подземной реки. Если пещера пуста, и вдобавок в ней течет река, то это огромная удача! Все уже надеются здесь поселиться. Беременные самки высматривают углы, чтобы приютить там своих малышей. Кое-кто из самцов на всякий случай мочится на землю – метит территорию.

Но звук внезапно стихает. Значит, это не река.

Вожак стаи издает ответное вопросительное хрюканье.

Стая продолжает спуск. В пещере все темнее, она становится все просторнее. Их уже окружает кромешная тьма, но острота слуха и обоняния позволяет им угадывать формы стенок; обычно стае удается определить по звукам и по запахам, какие животные населяют пещеры.

Снова неясное бормотание.

Вожак опять издает ответный звук, в этот раз немного громче. Его не запугать!

Новые испражнения издают сильный запах. Неясно, кто мог их оставить, но, попробовав их на вкус, стая заключает, что они принадлежат плотоядному зверю, более того, хищнику высочайшего уровня.

В его испражнениях присутствуют даже остатки взрослого льва! Стаю колотит страх. Она всегда считала взрослого льва вершиной пищевой цепочки, а тут…

Самки предлагают повернуть назад. Вожак дает понять ворчанием, что последнее слово не будет за трусихами. Еще через несколько шагов кто-то спотыкается об остатки львиной грудной клетки.

Снова странный звук – похоже на глубокое дыхание.

Дети медлят, самки тоже. Но доминантных самцов так легко не запугаешь. Доминируемые самцы тоже не желают уподобляться малодушным самкам. Они издают негромкие звуки, обращенные к прячущемуся где-то поблизости чудовищу: покажись, мол!

Именно так оно и поступает.

В мгновение ока это стоит жизни двоим из стаи: их куски летят во тьму. Слышен только хруст: мощные челюсти перемалывают кости.

Никто не видел чудища, но все уяснили, что оно огромное.

24. Дым и пар

Исидор Каценберг зажег на письменном столе профессора Аджемьяна лампу, чтобы лучше осветить страницу блокнота.

– Итак, имеется клуб «Откуда мы взялись?», в него входят люди, исследующие происхождение человечества. Профессор Аджемьян связался, видимо, с одним из его членов и попросил его о помощи. Это был, без сомнения, роковой шаг: вместо того чтобы помочь, его убили.

Девушка кивнула в знак согласия, после чего принялась искать какое-нибудь приспособление. Сгодился ледоруб: пользуясь им как рычагом, она надеялась справиться с запорами сейфа.

– Вы – сторонница разрубания гордиевых узлов? – осведомился Исидор Каценберг.

– Что такое «гордиевы узлы»?

– Александру Великому попался однажды узел из веревок, который невозможно было распутать. Как все до него, он сначала попытался с ним справиться, но потом вспылил и разрубил веревки мечом. Выражение прижилось, его употребляют для обозначения людей, которым не хватает терпения, чтобы спокойно справиться с ситуацией, и они предпочитают рубить с плеча.

– Что касается меня, то я выбираю простые и быстрые решения.

Она нажала еще, и дверца наконец поддалась. Девушка посветила внутрь сейфа карманным фонариком и обнаружила двенадцать двухсотфранковых купюр и пачку порнографических журналов, которые небрежно бросила на ковер. Больше в сейфе ничего не было.

Исидор Каценберг сделал пигмейские завывания потише и уставился на взломанный сейф.

– А вы молодчина! – похвалил он Лукрецию. – Вы овладели искусством взлома в сиротском приюте?

– Вскрытие сейфов шло как факультатив, – скромно ответила она. – Я стремилась к карьере знатной бандитки, поэтому посещала вечерние курсы вместе с взрослыми. У выпускниц приюта было, знаете ли, два варианта жизненного пути: бандитизм или проституция.

– Что вы имели против проституции? – осведомился Исидор Каценберг.

– Мне слишком близка любовь, чтобы превращать ее в ремесло. К тому же я недурно начинала карьеру взломщицы.

– Почему тогда вы ушли в журналистику?

Исидор сел на диван и утонул в нем своей тушей. Так ему было удобнее слушать рассказ Лукреции.

Журналисткой она стала случайно. Дело было в Камбре, на севере Франции. Она вздумала обчистить квартиру в зажиточном районе, которую сочла пустующей. Она уже складывала в мешок серебряные приборы – серебро проще сбыть, чем картины, – как вдруг в замочной скважине завозились ключом. Она выключила фонарик и спряталась за занавеской. Но это не помогло: пришедший, увидев беспорядок в гостиной, стал искать виновника и быстро нашел воровку.

Это был крепкий мужчина, настоящий буфет на ножках. Юная Лукреция быстро убедилась, что при всех своих талантах мастера «интернат-квондо» не сможет его одолеть. Тогда она решила его разжалобить.

Миниатюрность была ей на руку. Она испробовала на колоссе свой коронный номер: сыграла бедную маленькую сиротку, брошенную родителями и обреченную на нищету. Последовал рассказ о чудовищных условиях жизни в церковных сиротских домах. В ход пошли все мифы: монахини, предпочитающие телесные наказания, принуждение к лесбийским связям…

Разговор затянулся на всю ночь. Хозяин квартиры оказался главным редактором провинциального ежедневного издания. Он не держал на грабительницу зла, наоборот, хвалил ее за смелость, находчивость и изворотливость – качества, которых, по его мнению, часто недоставало журналистской братии. Он жаловался, что в редакциях остались одни исполнители, работающие от сих до сих, пригревшиеся в кабинетах и ленящиеся заниматься расследованиями. С приходом нового поколения ситуация грозила усугубиться. Стажеры неизменно попадали в редакции «по блату» и грозили превратиться в таких же пресыщенных лентяев, как их старшие коллеги.

Неудивительно, что отвага и предприимчивость Лукреции Немрод привели его восторг. Последовало предложение постажироваться в его газете в Камбре.

Поначалу ей доставались одни «раздавленные собаки». Потом она перешла к репортажам об избрании «Мисс Мокрая Футболка» и о конкурсах на самую большую тыкву, дальше – к еще более серьезным темам: забастовкам и несчастным случаям в шахтах. По прошествии года, сочтя, что его протеже освоила ремесло и достойна профессионального роста, главный редактор посоветовал ей не терять время в провинции и попытать счастья в Париже. Он порекомендовал ее своему однокурснику по Школе журналистики Фрэнку Готье, заведующему научной рубрикой в «Геттёр Модерн».

– Выходит, мы с вами вошли в журналистику примерно одинаково, – сделал вывод Исидор Каценберг. – Я – через полицию, вы – через преступление.

Он встал и заходил по комнате.

– У вас наверняка привычка быстро ориентироваться на месте. Пошевелите мозгами! Что бросилось вам в глаза, когда вы впервые сюда пришли?

Она задумалась.

– Статьи. Меня поразила самоуверенность Аджемьяна. Он всюду трубил, что открыл недостающее звено.

Этот ответ толстяка-журналиста не устроил.

– Не то! Наверняка вы заметили какую-то ненормальность. Что навело вас на мысль, что убийство совершил не местный маньяк, о котором говорил полицейский инспектор?

Девушка наморщила лоб, чтобы сосредоточиться.

– Помню, я оглядела комнату… Портреты обезьян. Скелеты на крючках.

– Закройте глаза, – предложил Исидор Каценберг. – Вспомните ту картину. Восстановите по секундам, как переступили порог и что было дальше. Что показалось вам странным в квартире, где произошло преступление?

Она опустила веки, потом снова их распахнула.

– Мне жаль вас разочаровывать, но я ничего не вижу.

– Снова зажмурьтесь, дышите глубже… – Казалось, он взялся ее загипнотизировать. – Дышите. Проветрите мозги, задействуйте все нейроны, разбудите спящие уголки памяти. Глядите замедленное кино. Ну, что навело вас на мысль, что это необычное преступление?

Она потерла себе виски, немного посидела с закрытыми глазами, а потом воскликнула:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Игра слов: замок по-французски – chateau, водокачка – chateau d’eau. – Здесь и далее примечания переводчика.