Литературный альбом: Москва – Санкт-Петербург. Классики. Наставники. Коллеги. Друзья

В результате мы живём в беспримерии, если так можно выразиться. Что такое наши миллиардеры? Они пример? К сожалению, да. Но этот пример не приведёшь своему сыну или дочери. Не скажешь: вот, смотри, они всего достигли, потому что сделали много полезных вещей – открыли, изобрели, организовали. Я не знаю, что сделал какой-то наш миллиардер, почему у него такой роскошный дом с бассейнами, теннисным кортом? Почему он строит там, где никому не разрешено строить? Я не знаю, чем он заслужил это право, – и мне никто не собирается объяснить. Никто!

Вот умер в Америке Стив Джобс, и все восприняли его смерть как мировую потерю. Не американскую, а мировую! Это действительно фигура, достойная подражания. Его достижения в каждом доме, у всех на виду, и при этом – чёрная водолазка и джинсы, в которых проходил всю жизнь… Он никогда не тратил деньги на собственный пиар и скандалы. Считаю, это настоящий герой нашего времени. Вот пример для всего мира. И для нас. Мы знаем, что этот человек сделал, знаем, почему он заслуживает почёта и уважения, знаем, откуда у него деньги. А про наших знаменитостей – ничего.

Понимаете, мы вдруг оказались в стране фальшивок и подделок. Поддельные дипломы, фальшивые справки и свидетельства, лицензии и всяческие сертификаты… Поддельные счета, должности, фирмы…

И что мы делаем? Ломаем своё сознание и миримся с этим фальшивым миром. Мы живём среди полной безнаказанности сынков богатых родителей. И во всевластии знатных людей, депутатов, министров, прокуроров… Живём при полном невнимании к общественному мнению. Вот пример. Общество два года критикует ЕГЭ… Казалось бы, министр образования Фурсенко должен вступить в дискуссию, посчитаться с мнением тысяч учителей, специалистов по школьным делам. Но реакции практически никакой – продолжает делать то, что считает нужным.

– Зато сколько разговоров о борьбе с коррупцией…

– И где эта борьба? Меня, наверное, можно упрекнуть в слабой информированности, но этот упрёк можно адресовать и миллионам наших граждан. У нас у всех мало информации – власти нечего нам сказать.

– Но если у миллионов людей есть вопросы, должны прозвучать и ответы. Рано или поздно. Может быть, придёт время, и тайное станет явным?

– Не знаю. Допустим, газета напечатает наш разговор. Но вряд ли я испытаю удовлетворение, как в прежние годы.

– Почему?

– Потому, что за этим ничего не последует. В той же самой «ЛГ», в «Новой газете» печатаются замечательные статьи, посвящённые схожему кругу вопросов. И что? А ничего! Мы говорим по привычке, со старой надеждой: если напечатано в газете, это как-то повлияет, на кого-то подействует… Ничего подобного! В ответ – полное молчание.

– И всё-таки народ читает, реагирует. Не будем забывать, что капля камень точит, а одно слово правды весь мир перетянет.

– Власть сейчас критикуют очень жестоко – а что меняется? У нас опять всё откладывается на будущее. И раньше нам рассказывали о том, что будет. Вот, дескать, пятилетку выполним, тогда заживём! Выполнили. Теперь давайте новую пятилетку выполнять – в четыре года! Хорошо, построили социализм – строим развитой социализм! И так далее. Мы всё откладываем на будущее. А кто слышит глас народа? Народ говорит: нельзя так жить! Кругом множество бедных людей! Нельзя так! Нельзя устраивать такие безобразия с ЖКХ! И что изменилось за последние три-четыре года? Тарифы выросли. Пусть домов стало больше, но они стоят пустые. Потому что цены невозможные. Надо сорок лет ни есть, ни пить, чтобы купить однокомнатную квартиру. Кто этого не знает? И кому станет легче от того, что я ещё раз скажу очевидное?

– Людям становится легче, когда их собственные мысли разделяет известный писатель.

– Мне кажется, я их только расстраиваю своими сентенциями…

– Может быть. Но пока остаётся надежда быть услышанными, надо говорить…

– Вот в «Литературной газете» появилась статья Сергея Сергеева «Чего хотят русские?» Статья-вызов! И она требует ответа, потому что затрагивает самый больной вопрос нашей жизни. Мой товарищ, историк, прочитав статью, сказал: «Это вызов нашим властям и обществу!» – «Это пощёчина», – сказал я. «Допустим, – сказал он. – Но несвоевременная!» – «Разве такие бывают?» – удивился я. «У нас бывают, – сказал он. – Только у нас и бывают».

Если власть не хочет отвечать на острые вопросы, уводит себя и общество от реальных проблем, она получает то, что получает…

Беседовал Дмитрий КАРАЛИС, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ (Литературная газета 26 октября 2011 г.)

…Добавлю, что Даниил Александрович писал почти до последнего дня своей жизни, и стиль его становился все интереснее и богаче. Автологическая и металогическая манеры письма органично переплетались на странице, классическая скупость текста и роскошная метафора могли тереться смыслами в одном абзаце, электролизуя силлогизмы.

Гранин много читал. Как это не покажется странным, но на стиль его последних вещей повлиял и Милорад Павич, и Милан Кундера (последнего он называл в числе своих любимых), и Юрий Поляков, чей роман «Любовь в эпоху перемен» Гранин в моем присутствии безжалостно разложил по полочкам в телефонном разговоре с автором.

О стиле и содержании одной из последних книг Даниила Александровича – моя небольшая статья в «Литературной газете» № 7 за 2013 год.

За всё, что испытал (отзыв Дмитрия Каралиса на книгу Даниила Гранина «Заговор»)

Любая книга – разговор с читателем. Интонация автора в этом разговоре чаще всего и определяет наше отношение к книге. Мы либо хлопаем дверью-обложкой («Видали мы таких!»), либо устраиваемся поудобней и внимательно вслушиваемся в слова говорящего. И если его речь умна и не банальна, если он без занудства рассуждает на вечные темы или, выхватив из круговорота событий магический кристалл факта, наводит его на прошлое или будущее, то с таким автором-собеседником мы готовы и несколько дней провести, согласно кивая или азартно вскидывая палец: «Нет, не так всё было!»

В своей новой книге Даниил Гранин предстаёт именно таким собеседником – мудрым и весёлым, искренним и одновременно загадочным.

Вот Гранин вспоминает приметы жизни 20–30-х годов: булочную с горячими рогаликами, кадушки с творогом в бело-кафельном магазине, звенящие трамваи, дворников у запертых на ночь ворот, ломовых извозчиков, трубочистов, стекольщиков, хмурых часовщиков с лупами в глазах, штабели дров, сараи, шарманщиков, прачек с красными руками и едва слышно вздыхает: «Всё это исчезло, прочно позабыто, и ни к чему это помнить. Хотя из этого состояла наша жизнь». И сразу вспоминается жанр японской короткой прозы – дзуйхицу, в котором автор записывает всё, что приходит ему в голову, не особенно задумываясь о литературности: и мысли, и воспоминания, и сценки, и анекдот, и рассуждения…

Цитата: «Много было всякого, но и много не было всякого. Не было на улице негров, да и вообще иностранцев, они были редкостью, на стендах не клеили газет, газеты не бросали и всяких обёрток, кульков, целлофанов – ничего этого не бросали. Прохожие стали другие, мусор стал другой, время-дворник всё подмело».

Что это? Вздохи по прошлой жизни, по приметам молодости, по ушедшему времени?

Если бы так.

Не так прост Даниил Александрович, чтобы ограничиться вздохами по ушедшим временам.

«Есть книги особой судьбы. Литературно не бог весть каких достоинств, а то и просто посредственные, однако почему-то они производят волнение в обществе. Все читают их, обсуждают, они будоражат умы, и не одного поколения, так что трудно тут всё сводить к моде. Примеров таких в нашей русской литературе несколько. Взять хотя бы «Что делать?» Чернышевского. Его мы проходили в школе. И Добролюбова проходили. Учили сны Веры Павловны. И то, как Рахметов спал на гвоздях. Школьная программа была следствием того, насколько впечатлил этот роман Россию. Отчасти то же самое вызвал роман Тургенева «Отцы и дети». Сегодня «Что делать?» не читается – наивно, беспомощно, скучно.

Были в советской литературе похожие сотрясения, баллов поменьше, но были. Вспоминается «Время, вперёд!» Катаева, «Как закалялась сталь». <…> Сотрясали поколения не только русские книги. Был для России потрясением «Овод» Войнич, была «Хижина дяди Тома». За полтора столетия наберётся кардиограмма весьма показательная, как менялись интересы, пристрастия, вкусы общества».

Порассуждал автор о вещах простых и понятных и пошёл дальше, а тебя уже тянет «догнать» его и порассуждать о построении графика-кардиограммы по современному срезу литературы, о навязанной читателю «книжной продукции», о спроектированных кумирах и «талантах». И дзуйхицу по Гранину складывается в мозаику с философскими иероглифами – разгадывать их интересно и поучительно.

В своих последних книгах Гранину удаётся позабавить и себя, и читателя играми со временем. Вот мы входим в абзац, где военная история начинается от первого лица, а через несколько строк заканчивается в третьем лице, и герой-рассказчик уже отстранён за прозрачным инициалом Д., и смотрит на него писатель из дней нынешних. Семьдесят лет изящной спиралью завёрнуто в одном абзаце!

Кстати, о прожитом времени. «Судьба подарила мне долголетие, – рассуждает Даниил Гранин. – Как я использовал это? В конце жизни, подводя итоги, – недоволен. Наверное, довлеет арифметика – мало написал, главного не написал и т. п. Но ведь кроме стола была ещё жизнь, с дружбой, любовями, путешествиями. Конечно, можно было написать и больше и, может, лучше. Но за счёт солнца, моря, смеха…»

Многое хочется выписать из этой книги, процитировать. Собственно из цитат жизни книга и состоит: истории, неожиданные воспоминания, разговоры, случаи из жизни, рассуждения…

Например, такое. «Очень важно, чтобы литература тревожила человеческую совесть. Литература вообще делится на два типа: одна убаюкивает совесть, а другая её тревожит. Если литература стремится к нравственному воспитанию людей, она должна совесть тревожить, должна, как говорил Достоевский, «пробить сердце». И чем благополучнее у человека жизнь, чем она более сытая, тем совершить это труднее».

Или читает Даниил Александрович редчайшую книгу Р. Пихои «Советский Союз: история власти», напечатанную тиражом всего в 100 экземпляров, и удивляется: «Автор возглавлял Архивное управление, ему были доступны самые запретные прежде материалы. Книга была полна для меня открытий». И мы удивляемся вслед за Граниным: «После смерти Сталина, оказывается, первым, кто решился на проведение реформ, был Берия. И каких реформ! <…> Он считал, что всё должен решать не ЦК партии, а Совет министров, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой. Он, например, настоял на том, чтобы на демонстрациях не носили портреты вождей, не украшали ими здания. Кстати, отнюдь не мелочь для того времени, это было покушение на обрядовое почитание, портреты носили как хоругви. Он обратил внимание на фальсификацию «дела врачей», и «ленинградского дела», и «дела об убийстве Михоэлса»… Но выводы из удивительного открытия следуют жёсткие…

Есть в книге и возвраты к блокаде, к истории написания совместно с А. Адамовичем «Блокадной книги», которая, кстати сказать, была недавно переиздана в бесцензурном варианте. «Оказавшись в той невероятно жестокой ситуации, ленинградцы вели себя именно как ленинградцы – я имею в виду не «географическое» значение этого слова, а его, так сказать, нравственный смысл. Да, за ними стояли и Пушкин, и Блок, и Глинка, и Чайковский, и всё это давало людям новые нравственные силы, когда физических сил уже не оставалось. И то удивительное достоинство, с которым люди умирали, тоже содержит в себе понятие «ленинградец»… Мы с Адамовичем считали, что такие истории должны тревожить человеческую совесть. Жить среди душевного благополучия и безразличия литература не может. К тому же эта работа показала нам, насколько жизнь богаче, сильнее и ярче художественной литературы. Понятие «художественная литература» употребляю в том смысле, что если бы я писал о блокаде: никогда не смог бы придумать ничего сильнее, чем вот эти безыскусные рассказы, из которых тоже складывается понятие – подвиг Ленинграда».

Книга ласковая, суровая, трогательная, нежная, беспощадная, её хочется листать, перечитывая главки и отдельные абзацы…

Почему же она названа «Заговор» – по одноимённой новелле, рассказывающей о том, как свергали Н. С. Хрущёва? Возможно, автор хотел припечатать этим названием всю политику, весьма характерную для нашей жизни со времён Древней Руси. Возможно. Но он оставил для себя и читателя трогательные размышления, названные в книге «Последнее». Они об ответе на вопрос друга, какими бы словами он хотел закончить свой земной путь. «…Ответ был интересен прежде всего мне самому. Они были разные, но всё вдруг сошлось в одно: «Спасибо». За всё, что было, за всё, что испытал, видел, успел».

Да, упомянутый жанр дзуйхицу предполагает и философско-грустное. Но жизнь и творчество нашего современника, к счастью, продолжаются. Будем ждать новых книг – они пишутся.

…Не могу обойти вниманием выступление Даниила Александровича Гранина в бундестаге 27 января 2014 года, в день 70-летия снятия блокады Ленинграда. Я смотрел это выступление в интернете и едва сдерживал слезы. А потом расплакался и не стыдился слез.

Кто знает, о чем это, поймет.

Приведу лишь один из отзывов в Сети:

«Пожилой человек, более 40 минут простоял, с тростью, не присел – одно это уже намекает на невероятную силу воли и духа. И послушайте речь! Вот она, русская, без слов-паразитов, без лишних кривляний и пафоса. Спокойная и сильная. Таким людям не нужно ничье сочувствие или жалость. Они просто хотят успеть сказать, что все это было не напрасно. Не предавайте их жертв, не забывайте, ради чего они через все это прошли. А коли не согласны, то просто промолчите».

Закончу кратким сообщением из своей странички в социальной сети.

5 июля 2017 г.

Умер Даниил Александрович Гранин. Я потрясен! Должен был навестить его в больнице к концу недели, и вот… Светлая память. Мужественный и очень деликатный человек. Мы дружили с ним последние лет двадцать – гуляли, разговаривали на разные темы, иногда вежливо не соглашались друг с другом. Я честно признавался, что люблю его, как отца – он и по возрасту годился мне в отцы, и по судьбе-фронтовика. Жаль. Очень жаль. Осталось что-то недосказанное…

Он был военно-историческим консультантом на двух наших фильмах – "Коридоре бессмертия" и документальном – "Блокадная кровь". Совсем недавно мы с режиссером Федором Поповым сидели у него дома и показывали черновой монтаж фильма. Гранин точно и остро комментировал просмотренное. Я фотографировал.

Фото выложу потом как-нибудь.

И строили планы…

А чуть раньше он пригласил меня на церемонию вручению ему Государственной премии в Константиновский дворец. У меня не получалось – должен был отвозить внука в летний детский сад в Комарово. Гранин стал уговаривать и стыдить: вот, дескать, я приглашаю, там будет президент, а ты не можешь, отвези внука в другой день…

На следующий день я одумался и послал свои паспортные данные и номер автомобиля по нужному адресу. Вскоре мне позвонили и сообщили, что уже поздно – не успеть, там крутая проверка.

И я смотрел на встречу Гранина с президентом по ТВ. Его племянница Люся с бокалом шампанского, замечательный поэт Виталий Дмитриев за спиной, Светлана Кармалита с Алексеем-сыном… И больше из писателей-поэтов никого рядом не было.

Через день я позвонил Даниилу Александровичу, поздравил, спросил, как прошла встреча с Путиным, понравилось ли общение. Гранин сказал, что встреча понравилась, он себе сам не понравился – был какой-то вялый и несобранный, плохо говорил. А говорил он в ответном слове о том, что человек обязательно должен состояться, найти себя, только тогда он счастлив…

Гранин состоялся. И был счастливым человеком. Он говорил, что надо радоваться каждому прожитому дню, и радовался…

Вечная память!

2. Борис Стругацкий: "Читаю много, но по обязанности"

Писательский клуб в доме Набокова. «Невское время», 15. 04. 2008 г.

Накануне своего юбилея классик отечественной фантастики Борис Стругацкий стал гостем "НВ"

Книги братьев Стругацких, Аркадия и Бориса, более тридцати лет писавших в содружестве, вошли в золотой фонд российской литературы. "Страна багровых туч", "Гадкие лебеди", "Трудно быть богом"", «Стажеры», "Пикник на обочине", "Сказка о тройке", "Улитка на склоне", "Жук в муравейнике", "Понедельник начинается в субботу", "Волны гасят ветер" – этими произведениями зачитывались генсеки и президенты, космонавты и школьники. Братья Стругацкие стали духовными лидерами нескольких поколений молодежи, их творчество дало мощный толчок развитию отечественной фантастики, породило огромное количество подражателей. Сегодня Борис Натанович СТРУГАЦКИЙ отмечает 75-летие.

– Борис Натанович, с каким чувством встречаете эту дату?

– Со смешанным. Дни рождения я люблю, а юбилеи – нет.

– Нет ли разочарований в том, как развивается земная цивилизация, как развиваются события на Земле?

– Ничего такого уж неожиданного в масштабе человеческой истории, по-моему, не происходит. Впрочем, время наблюдения так ничтожно мало в названных масштабах, что и выводы сколько-нибудь серьезные я бы делать не рискнул. Полжизни прожили под угрозой ядерного коллапса цивилизации, худо-бедно – перемоглись. Теперь – угроза организованного терроризма в глобальном варианте. Тоже, я полагаю, переможемся. Проблема определена, вполне однозначна, ясно сформулирована – с такими человечество справляться умеет.

– Что тревожит более всего? Что вы не приемлете категорически?

– Времена категорических суждений и безусловной нетерпимости давно миновали. Но ложь, особенно официальную, освященную государством, ненавижу, пожалуй, по-прежнему. И боюсь. Потому что любая несвобода построена именно на лжи и на невозможности эту ложь опровергнуть.

– Что радует?

– Непрекращающиеся пока, к счастью, приступы здоровья – как общественного, так и личного.

– Хотелось бы вам что-то изменить в своей жизни, если бы вдруг представилась такая фантастическая возможность? Например, написать нечто, от чего в свое время отказались? Или, наоборот, не писать того, что написано и издано?

– Нет, ничего такого в голову не приходит. Мы писали книжки получше и похуже, но ничего такого уж «непростительного», от чего хотелось бы сейчас откреститься, ухитрились не написать. И закончили (слава богу, успели) практически все самое «серьезное» из того, что было задумано. А значит, "что выросло – то выросло". И ладненько.

– Какое собственное произведение кажется вам сегодня наиболее актуальным?

– "Хищные вещи века", наверное. Во всяком случае, это, видимо, и есть наше ближайшее будущее. Причем в самом лучшем случае! О худших вариантах и думать не хочется.

– Что вы читаете? Какие книги, прочитанные за последнее время, понравились больше всего?

– Я давно уже перестал быть квалифицированным читателем. Я читаю много, главным образом – фантастику, но по обязанности, а не из удовольствия. И практически ничего не перечитываю. Член нескольких литературных жюри, участник питерского семинара писателей-фантастов, главред литературного журнала – все это даром не проходит. Десятки и десятки, а может, сотни романов и рукописей ежегодно приходится прочитать, и вынести по ним определенное суждение, и «приговорить» к той или иной судьбе… Правда, читаю я все-таки лучшее, отборное, те самые "десять процентов Старджона", которые только и оправдывают само существование художественной литературы. Не уверен, впрочем, что существование это нуждается в каком-то оправдании. С чего бы это вдруг? "Пипл хавает". Слава богу, в стране несколько десятков вполне достойных и даже отличных писателей. И они – радуют. И особенно приятно, что последнее время вкус фантастики распробовали (мама говорила: "раскуштовали") многие и многие мастера мэйн-стрима – крепкие «реалисты», отнюдь себя фантастами не считающие, но пишущие прекрасную фантастику на радость знатокам и ценителям.

– Согласны ли вы с утверждением, что человечество испытывает кризис конструктивных гуманистических идей и философия консюмеризма, расширенного потребления ведет человечество в тупик, а быть может, и к катастрофе?

– Относительно кризиса судить не берусь. Что же касается "философии потребления", то сейчас, по-моему, ничего более действенного в идейном багаже человечества просто нет. Об «антиидеях» разной степени людоедства я не говорю, хотя есть среди них, к сожалению, и весьма пассионарные тоже. Именно эта философия построила нынешний мир потребления, именно эта философия наиболее близка и понятна миллионам, именно эта философия движет научно-технический прогресс вот уже добрых два века и продолжает двигать, и конца этому что-то не видно. Что ж… Мы в XX веке навидались разных "движителей прогресса": расовая теория, классовая теория, разнообразные «измы» с нечеловеческим лицом. Может быть, пора успокоиться? Может быть, пусть будет все-таки каждому – свое? Потребитель пусть потребляет, предприниматель – делает деньги, творец – творит. Во-первых, это будет справедливо, а во-вторых, это совпадет с направлением "равнодействующей миллионов воль", а значит, – с ходом истории. Минимум крови, минимум жертв и разрушений и никаких тупиков в обозримом будущем. Хватило бы только энергетических ресурсов на это благорастворение воздухов, а ведь может и не хватить!

– Ваш семинар фантастической прозы, который вы вели более тридцати лет с 1974 года, дал целое поколение писателей. Почему вы отказались от руководства им?

– Я стал стар и болен. Отказываюсь понемногу от всех дел, ради которых надо выходить из дому. Теперь вот настала очередь и семинара. Это печально, разумеется, но я уверен, что семинар сохранится и без моего непосредственного участия. Остался мощный костяк «драбантов», старых солдат семинара, знающих о нем все и прекрасно понимающих, зачем он нужен – этот дискуссионный клуб, где каждый участник ставит себе цель писать хорошо, и все отличаются друг от друга только представлениями о том, что такое «хорошо» и как именно это надлежит делать. До тех пор, пока сохранится у молодых потребность в таком клубе, сохранится и семинар.

– Каково издательское будущее ваших дневников, намерены ли вы, например, соединить их с дневниками брата Аркадия?

– С нашими архивами энергично и много работают. Регулярно выходят сборники "Неизвестные Стругацкие", основанные на разборе черновиков, дневников, писем. Этим занимается так называемая группа «Людены» – замечательные знатоки и энтузиасты, много лет посвятившие изучению нашего творчества: Светлана Бондаренко, Владимир Борисов, Виктор Курильский, Юрий Флейшман, Алла Кузнецова, Вадим Казаков, Леонид Ашкенази, Владимир Дьяконов, Сергей Лифанов… Простите, ребята, если кого-то забыл упомянуть. Все вы – великие умельцы и даже подвижники, спасибо вам от всей души. Андрей Молчанов только что закончил книгу "Братья Стругацкие" – такого о нас еще не писали. Она тоже в значительной степени основана на дневниках, переписке, воспоминаниях друзей и знакомых. Так что необходимости в специальном издании наших рабочих и тем более личных дневников я не вижу. Все эти материалы уже пошли в ход.

– Традиционно: над чем сейчас работаете?

– Традиционно: без комментариев.

– Позвольте от имени читателей «НВ» пожелать вам доброго здоровья и светлого весеннего настроения! Мы вас любим и ценим!

– Спасибо! Тронут.

Гори, гори… (Борис Стругацкий)

15 апреля 2013 года исполнилось бы восемьдесят лет Борису Натановичу Стругацкому. Ребёнок блокадного Ленинграда – выпускник Ленинградского университета – сотрудник Пулковской обсерватории – классик отечественной и мировой фантастики – вот пунктиры судьбы нашего великого земляка, тесно связанные с жизнью великого города.

Творческий семинар фантастики, который он вел на протяжении почти сорока лет – сначала в Доме писателя им. В. Маяковского, а затем в Центре современной литературы и книги, – явление уникальное даже для мировой литературы. Перечислить всех, кто встал в этом семинаре на крыло, не хватит места, назову лишь некоторых: Вячеслав Рыбаков, Вячеслав Логинов, Андрей Измайлов, Михаил Веллер, Андрей Столяров, Наталья Галкина, Александр Щёголев, Андрей Лазарчук…

Борис Стругацкий принадлежал к тому тонкому слою петербургской интеллигенции, чей авторитет ещё совсем недавно был непререкаем, а дела и поступки остались в истории нашего города. В романе «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики», написанном уже после смерти брата под псевдонимом С. Витицкий, он лишь самую малость обозначил блокадные мытарства, выпавшие на долю его героя в детстве, – и они, на мой взгляд, по художественной силе перевешивают все фантастические похождения персонажей.

Когда Борису Стругацкому в 2006 году с опозданием на три года вручали орден «Знак Почёта» (награда нашла героя!), он смущенно признался, что такой же орден был у его мамы, заслуженного учителя РСФСР, воспитавшей много достойных и заметных учеников – композитора Станислава Пожлакова, путешественника Юрия Сенкевича, кинорежиссёра Виктора Татарского, и теперь он понимает: для того чтобы получить орден, надо что-то в своей жизни сделать полезное для страны. И притихшие семинаристы, поднявшись, зааплодировали…