Д.Г.: Скажу следующее: многие СМИ воспитывают толпу. Есть два понятия: народ и толпа. Разница между ними в том, что народ имеет свою историю. Толпа не имеет истории. Толпа – явление стихийное и временное. Есть такое понятие – следовать за толпой. Мы сейчас всё больше следуем за толпой. На потребу толпе – жареное, сплетни из шоу-бизнеса, кто с кем, сколько раз, кто развелся, кто женился. Недавно я смотрел про какие-то страшные тайны известной певицы. Оказывается, у нее был сын, она скрывала, он сидел в тюрьме. Зачем? Для кого это? Это для толпы!

У нас единственно есть «Новая газета», у которой своя позиция, своя физиономия, и «Литературная газета», в которой бывает что-то своё, не в смысле даже литературной критики, а в смысле положения культуры, нравственных проблем. И почти ничего больше. Всё остальное – мусор. Я может быть, резко говорю, но я не специалист по СМИ, у меня нет времени изучать. Но я не вижу ни одного печатного органа, который поднял бы большую проблему, достойную обсуждения всей страной, чтобы обсуждать честно и неравнодушно, созвав для разговора все интеллектуальные силы. А разговор этот необходим! Чем скорее, тем лучше. Отступать некуда!

Д.К.: Мы очень надеемся, что такая дискуссия вскоре состоится и, вы примете в ней самое непосредственное участие. А может быть, и начнёте её. Позвольте от имени наших читателей пожелать вам здоровья и новых книг!

Д.Г.: Спасибо!

Город-герой Ленинград – Санкт-Петербург. "Каждый день должен быть самым счастливым" Опубликовано в газете "Невское время" 30–12–2008

1 января исполняется 90 лет Даниилу Гранину.

Выдающийся российский писатель, почетный гражданин Санкт-Петербурга побывал в редакции "Невского времени" – ему было посвящено внеочередное заседание Писательского клуба. В беседе принимали участие главный редактор газеты Михаил Иванов, писатель Дмитрий Каралис, заведующий отделом культуры Владимир Желтов, руководитель отдела спецпроектов Сергей Ачильдиев.

Михаил Иванов (М. И.): Прежде всего я хочу искренне поблагодарить вас от имени читателей "Невского времени" за то, что вы нашли возможность встретиться с нами в доме Набокова. Я, как главный редактор, очень этому рад. В первую очередь мы хотели бы поговорить не столько на литературные темы, сколько о нашем общем бытии, поскольку ваш авторитет весьма высок среди петербуржцев, и ваше мнение по разным вопросам хотелось бы знать многим нашим читателям. Даниил Александрович, сейчас на Россию, на мир нагрянул кризис, он только-только разгорается, нас пугают, что будет еще страшнее, но у меня есть такое ощущение, что в России этот кризис бушует уже давно, и не столько в сфере материальной, сколько в сфере духовной, нравственной. Разобщенность, равнодушие друг к другу, озлобленность, апатия. Многие люди искусства признают, что Россия сейчас переживает вакханалию безнравственности, – в стране главенствуют абсолютно дикие инстинкты, культ силы, денег, наглости, а духовность ушла в подполье.

Что с нами случилось? Почему мы так неожиданно превратились из самой читающей страны в страну, потребляющую низкопробную продукцию? Из страны, которая гордилась своим превосходством именно в духовной сфере, мы ушли в вульгарный материализм. Способны ли мы с этим справиться? Какова роль писателя в этом процессе? Вы много всякого повидали на своем веку, считаете ли вы нынешнее время чем-то исключительным?

Даниил Гранин (Д. Г.): – Безусловно, нынешнее кризисное время исключительное. Мы, как и весь мир, сегодня не знаем, почему это произошло и к чему приведет. Как ни странно, огромное количество всевозможных институтов прогнозирования, экономистов, социологов, статистиков и прочий аппарат, который вроде работал и существовал, будь то в Америке, будь то в Германии и любой другой стране и у нас тоже, обанкротились. Никто не смог предугадать кризис. Теперь задним числом начинают рассуждать: мы предвидели, мы говорили, мы предупреждали. Все это ерунда! На самом деле кризис свалился как снег на голову! Таинственная и непонятная ситуация. В чем причина? Ну, в Америке ипотека. А в Японии никакой ипотеки нет. В Германии тоже ничего подобного. У нас ипотека вообще в зачатке. И на всех свалился кризис, размеров которого мы не можем представить, и сам процесс непонятен, что это такое.

Теперь о нравственной нашей жизни. С одной стороны – культ денег, в котором уже воспитано нынешнее поколение. И старшее поколение отхлебнуло из этой чаши. Если у тебя много денег – значит, ты умный, талантливый. Мало денег – значит ты ничтожество. Культ денег породил падение критериев морали, нравственности и прочих гуманитарных ценностей. И в связи с кризисом общество может ожидать полное озверение. Я имел деньги – деньги мои лопнули, банк лопнул – кто виноват? Кто украл мои деньги, кто украл мое имущество?.. Возьмем телевидение, к которому столько претензий по части нравственности. Оно сейчас лишается рекламы предметов роскоши и роскошного образа жизни. Автомобили, коттеджи, электроника, наряды, рестораны и так далее – все это уже не заказывается, не требуется. Значит, эти доходы исчезают, рейтинги обесцениваются, телевидение начнет менять свои привычные программы. Будет ли оно гнаться по-прежнему за сенсациями, жареными фактами, порнографией, криминалом и так далее? А может, оно вернется к культуре, к просвещению? Полное озверение – это один вариант развития событий.

А второй вариант более благополучный. Вся грязь, связанная с культом денег, культом богатства, погоней за рублем, – все это опадет, как осенние листья, и люди вернутся к привычным, более высоким ценностям. Опомнятся и увидят, что этот путь был тупиковым. Я не знаю, как повернется жизнь.

Вообще, на основании многих последних событий можно сказать, что человечество показало свою полную беспомощность перед будущим. Оказалось, что, несмотря на все сети – футурологию и прочее, – оно слепо. Кто мог подумать, что рухнет эта громада – Советский Союз? Кто бы мог подумать, что рухнет Коммунистическая партия? Двадцать миллионов членов партии, и никто не вышел на баррикады, никто не стал отстаивать ее идеи и свои клятвы. Оказывается, будущее предсказать невозможно. Но, может, это к счастью? Может быть, хорошо, что история каждый раз заставляет нас по-иному видеть себя? Я нахожусь на том же перепутье перед неведомым будущим, перед чувством неизвестности, которое испытывают сейчас и экономисты, и политики, и политологи.

М. И.: Возьмем наше общество потребления. С одной стороны, за десять лет мы приобрели такие материальные ценности, о которых раньше не могли даже мечтать. С другой – деградация, особенно в области культуры. Вот представьте себе, Даниил Александрович, что вы сейчас, будучи молодым писателем, пришли бы со своим произведением в любое петербургское издательство. Думаю, вы догадываетесь, что скажет издатель, увидев более-менее серьезное произведение. Это теперь называется «неформат». Так называется все, что выходит за рамки даже не среднего, а низкого уровня. И оправдывается такой подход прибылью. То же самое на телевидении, в других сферах искусства – ну, может, за редким исключением. Что делать с этой пагубой?

Д. Г.: А ничего не делать. Это нам кажется, что пагуба. Во всем мире литература живет по законам рынка. Если покупали книгу – значит она становилась бестселлером. Если мало покупали – она издавалась небольшим тиражом. Не покупали совсем – автора больше не издавали. А читают книги в соответствии со вкусами общества. Вкусы общества всегда располагались по определенной шкале. Низкий вкус, плохой вкус имел массового читателя. А высокий вкус… Булгарин со своим "Выжигиным…" имел большое потребление. Пушкин жалуется на это прямо: куда ни придешь, в какую гостиную, всюду лежит "Иван Выжигин". А Пушкин всюду не лежит. И это при жизни сопровождало Пушкина. И Пушкин заметил по этому поводу, что это не состояние литературы – это очень интересное его замечание, – а состояние общества.

У нас литература при советской власти заменяла философию, историю, экономику… Она имела возможность через подтекст свободнее разговаривать с читателем. Все остальные жанры и гуманитарные науки были связаны по рукам и ногам. Если сегодня всерьез проанализировать жалобы на то, что люди стали меньше читать, они окажутся несправедливы. Люди читают больше. Сравните газетный киоск двадцать лет назад и сейчас. Какое количество новых журналов и газет! Они же имеют читателя, иначе бы не выходили – гламурные, негламурные, какие угодно! Все имеют тиражи куда большие, чем литературно-художественные издания – по двадцать, по тридцать, по сто тысяч. Кто-то их читает! Это громадное количество журналов – неведомых для меня, неизвестных. Так что читатель существует, число часов для чтения не растет – человек ограничен в своем времени. Люди больше работают, появилось много соблазнов, которых раньше не было, – поездки за границу, презентации, вернисажи, премьеры – бог знает что!

Сергей Ачильдиев (С. А.): У меня ощущение, что буржуазия, народившаяся в 90-е годы, средний класс, и интеллигенция могли бы сегодня быть движущими силами общества. Например, мы помним, как во второй половине 1980-х годов интеллигенция заявила о своих интересах и проявила себя. Она во многом явилась движущей силой общества. А сегодня интеллигенция так себя не выражает. Какие, на ваш взгляд, должны сложиться условия, чтобы они действительно заявили о себе?

Д. Г.: О чем они должны сегодня заявлять?

С. А.: О своих интересах. Есть конкретные поводы для беспокойства – огромные проблемы в среднем и особенно высшем образовании, проблема, связанная с ЕГЭ, и так далее.

Д. Г.: Это правильно. Вот говорят, люди могут возмутиться, выйти на улицу… Мы живем в абсолютно беспартийной стране. Сегодня у нас нет никакого лозунга! Все партии сегодня – это липа, полная туфта, нет никакой привлекательной, понятной идеологии. Во времена Октябрьской революции были ясные простые лозунги. "Мир без аннексий и контрибуций!" "Землю – крестьянам, фабрики – рабочим!" Это было вранье, но общественные призывы были понятны и привлекали людей. Какой лозунг сегодня?

М. И.: – "Обогащайтесь!"

С. А.: Наверное, "Больше демократии!" Но это мало кого волнует.

Д. Г.: Это не лозунг. Что такое «больше», "меньше", что такое «демократия»? Лозунга нет, потому что нет программы, нет идеологии у партий. А если ничего этого нету, что может требовать интеллигенция? Вот, смотрите: не стало крестьянства. Даже слова сейчас такого нет. Слово «колхозники» ликвидировано. Слово «крестьянство» забыто, никто не знает, что это такое. А как же называются сельские жители? И куда делся пролетариат, его величество рабочий класс? И где он о себе заявляет? Его и хвалить-то невозможно, потому что непонятно, как он выглядит.

Владимир Желтов (В. Ж.): И ругать нельзя, потому что его практически нет.

Д. Г.: Где былое уважение к людям физического труда? Одни белые воротнички.

М. И.: Белые воротнички теперь называют "офисный планктон".

Д. Г.: Вы замечали, что у нас в Ленинграде-Петербурге творится с названиями магазинов? «Полушка», "Копеечка", «Пятерочка» – что это такое? Это магазины для бедных?

М. И.: Название подразумевает, что да.

Д. Г.: Полушка – это четыре монеты на копейку. Меньше монеты не было. Зато есть супермаркеты "О'Кей". "О'Кей" и «Полушка». Вот между ними и располагается все наше общество. И мы считаем такой разброс в порядке вещей. Уже в названиях подчеркнута поляризация жизни: вам, беднякам, положены свои магазины!

С. А.: Некрасиво. А для сельских жителей сейчас новое слово придумали, которого и в словарях нет, – сельчане. Такого слова никогда не было. Есть "селяне".

Д. Г.: Не было такого слова. И оно ничего не выражает, потому что в «сельчанах» нет труда. Я думаю, это вызвано и тем, что страна села на нефть, на газ, на лес, и наша исконная работа на земле, перестала быть главной заботой и власти, и народа. Раньше наша дорогая интеллигенция на поля ездила, перебирала овощи на базах и все прочее. Сейчас мы получаем картошку из Голландии, из Израиля, не знаю еще откуда. Чего ее перебирать? Мы во многом стали жить на халяву. Я был под Сургутом – огромные пространства, работают нефтяные качалки, никого нет. Качают. Или мы хвалимся Петербургом – автомобильные заводы – «Форд», "Дженерал Моторс", «Тойота»… Это сборочные заводы! Это Чарли Чаплин – его герой закручивает гайки. Помните картину? Это что, творческий труд, о котором мы раньше говорили? Он требует головы, выдумки, интеллекта, какой интерес имеет? Ничего он не имеет. Настоящей работы не появилось, нам словно не доверяют. Это очень неприятный, нехороший процесс. Если у человека нет творческого труда, он вырождается.

М. И.: Даниил Александрович, как вы думаете, в Западной Европе, в Соединенных Штатах есть сейчас духовная сила, которая мобилизует их общественное сознание, заставляет двигаться вперед, развиваться?

Д. Г.: Ну вот, перевыборы американского президента. От убийства чернокожего проповедника Мартина Лютера Кинга до избрания чернокожего президента Барака Обамы прошло всего сорок лет. Так переделать общественную психологию, сломать предрассудки – это громадный путь для большой страны, для большого народа. Мы это недооцениваем. Помню, в конце 1970-х годов я зашел в Новом Орлеане в читальный зал посмотреть газеты. Сел за стол рядом с негритянскими женщинами. Вдруг они поднялись и ушли за другой стол, очень демонстративно. Такая была обстановка.

Дмитрий Каралис (Д. К.): Даниил Александрович, если вы позволите, у меня вопрос, лежащий в стороне от больших общественных тем, но интересующий многих читателей. Как вам удается сохранять и работоспособность, и ясность ума, и физическую форму? Помню, несколько лет назад вы переплывали знаменитое Щучье озеро в Комарове, я сам видел, как вы подтягиваетесь на гимнастических кольцах. Это ваш принцип – держать себя в отменной физической форме? Как вы проводите свой день?

Д. Г.: У меня нет никаких рецептов и секретов. Я как жил, так и живу, и потребность в физических нагрузках, в физическом труде такая же, как у каждого. Я люблю побродить, погулять, но единственное нехитрое правило, которого я придерживаюсь после войны, можно сформулировать одной фразой: мой сегодняшний день должен быть самым счастливым днем в моей жизни.

М. И.: Это война произвела на вас такое действие?

Д. Г.: По-моему, да. Жизнь каждого человека – это чудо. Потому что нас со всех сторон окружают всевозможные риски, болезни, несчастья, потери, неудачи и так далее. Жизнь можно воспринимать и как серию неудач, и как серию везений.

М. И.: Вы часто ощущаете себя счастливым?

Д. Г.: Часто. Я могу разговаривать, думать, работать, гулять – разве это не праздник?

М. И.: И тем не менее посмотрите на окружающих, вы найдете кучу миллионеров, которые находятся в депрессии и даже сводят счеты с жизнью. Что им мешает жить, почему они несчастны?

Д. Г.: Вы рассуждаете, исходя из рубля. Почему из рубля, когда есть более важные ценности жизни? А любовь? А дети, а природа, а здоровье, а хорошая книга, а музыка?

М. И.: А как вы поняли, что вы писатель? Был какой-то импульс?

Д. Г.: Нет, была просто потребность писать. Я же по специальности инженер, а потом научный работник. Я долго стыдился этого и писал по ночам, и моя покойная жена считала: одни пьют, другие в карты играют. А мой муж – пускай пишет. Она смирилась с этим. Поскольку я любил ее, для меня было очень важно, чтобы она поверила в меня. Но откуда она могла поверить? Я сам не верил себе…

М. И.: Но вы были счастливы, когда писали?

Д. Г.: Не совсем точное слово. Было просто желание, потребность. И было хорошо – ребенок спит, жена спит, я могу сидеть и писать. Мы жили в одной комнате, надо было замаскировать лампу, чтобы свет им не мешал… А утром – на работу.

Д. К.: Даниил Александрович, у вас есть в Петербурге любимые места, куда стремится душа, где вы любите прогуливаться?

Д. Г.: Люблю старые кварталы – Петроградскую сторону, откуда начинался город: все эти Монетные, Певческие, Пушкарские. Люблю Петропавловку и все вокруг нее. Люблю Новую Голландию. Люблю Кировский завод. Это все мое. Люблю пригороды.

М. И.: Как вы думаете, отстоим мы свой город против чудовищной застройки? Газета "Невское время" очень активно ведет вот эту тематику против застройки исторического центра.

Д. Г.: Это хороший, правильный вопрос. Есть какая-то усталость у людей, настроение, что ничего не удастся изменить. Думаю, нельзя прекращать усилий. Надо долбать и долбать. Не надо считаться ни с какими обстоятельствами – надо противостоять, требовать, возмущаться и так далее. Я чувствую, кое-что уже изменилось в подходе – и высотный регламент, и другие вещи уже появились.

М. И.: Понятно, в этом вопросе – ни шагу назад.

Д. Г.: Вот эта башня «Газпрома». Никто не выступил, не объяснил, почему нужна высота четыреста метров, а не восемьдесят. Почему нужно ставить ее обязательно рядом с историческим центром? Почему нельзя отнести на окраину? Никто не разговаривает с нами нормально. Я больше того скажу, наступил экономический кризис. И кто с нами разговаривает? Мы лишь подслушиваем по телевизору, о чем Путин или президент говорят с министрами. Словно стоим за дверью и слушаем чужие разговоры. Это разве дело? Когда в Америке был великий кризис, президент Рузвельт раз в неделю обращался к нации.

С. А.: "Беседы у камина" это называлось.

Д. Г.: Почему передо мной не выступают служащие, которым я плачу деньги? Я, как налогоплательщик, плачу и Путину, и Медведеву, чтобы они хорошо работали. Почему они не рассказывают мне ясно и понятно, напрямую, что происходит? Об этом даже никто вслух не хочет говорить.

С. А.: Мы публиковали летом письмо представителей культуры в защиту города, но никто из Смольного не захотел встретиться с теми, кто подписал письмо.

Д. Г.: Губернатор Матвиенко еще выступает. Но я хочу, чтобы выступали передо мной, держали в курсе событий, особенно в тяжелые времена, и Путин, и Медведев, и замы, и помы, и вице и так далее. Чтобы они рассказывали, что хотят делать, почему такие неудачи, что у них не получается. Они мне ни разу ничего не говорили. Обращения раз в году – разве этого достаточно?

М. И.: Да, интересное наблюдение, – мы подслушиваем разговоры начальства о нашей собственной судьбе.

Д. Г.: Они вообще вызывают у меня странное чувство. Например, президент говорит, что во времена кризиса не надо увольнять кого попало. Все сидят, старательно записывают. Через час заседание у премьер-министра. Он говорит: "Во времена кризиса надо действовать особенно осторожно". Все опять записывают. Премьер-министр и президент говорят наверняка толковые вещи, но не изображайте вы из себя каких-то неучей, что вы там записываете, кому нужны эти записи?

Д. К.: Даниил Александрович, вопрос, не имеющий отношения к политике. Вы много ездили по миру, много видели. Остались на Земле места, которые хотелось бы посетить, но не удалось?

Д. Г.: Нет, больше ничего посещать не хочу. Но остались страны, которые я просто полюбил и вспоминаю о них с нежностью, с удовольствием. Например, Австралия, Норвегия.

М. И.: Вы говорили, что недавно ездили в Париж и вас разочаровало отсутствие в магазинах российских товаров. Ничего не видели?

Д. Г.: Ничего не видел. Ничего, кроме традиционных матрешек. Они там, наверное, уже полвека лежат…

В. Ж.: Вы из скромности умалчиваете, что помимо матрешек во Франции продаются и ваши книги. Хорошая русская литература всегда в почете. Ваша последняя мемуарная книга "Причуды моей памяти" стремительно раскупается.

М. И.: Позвольте поздравить вас, дорогой Даниил Александрович, с наступающим юбилеем и пожелать вам доброго здоровья и новых книг!

Д. Г.: Спасибо. Успехов вашей газете!

Не барышом единым (Лауреат Бунинской премии 2011 года Даниил Гранин отвечает на вопросы «Литературной газеты»)

– Даниил Александрович, что вас больше всего тревожит сегодня?

– Нравственное состояние общества, тенденции развития нашей жизни. Почему тревожит? Потому, что мы живём так, как Россия никогда не жила. Мы стали жить, руководствуясь идеологией барыша. Барышом определяются все области бытия – от рождения до смерти. Медицина – барыш, наука – барыш, школа – барыш, образование – барыш, правоохранительные органы – барыш, содержание квартиры – барыш… Судебные органы – барыш, театр – барыш, кино – барыш… И так далее до надгробного камня. Всё у нас сегодня связано с барышом. Не с оплатой услуг, а именно с барышом, с его философией – побольше сорвать с человека. Барыш проник всюду, исказил нашу жизнь до невозможности.

Какие бы упрёки мы ни предъявляли прошлой жизни, советской эпохе, но она не стояла на барыше. В государстве были идеи, которые не оправдались, были репрессии, культ личности и так далее. Но идеология барыша никогда не определяла жизнь нашего человека. Она за скобками российских традиций, потому что расходится с ментальностью нашего человека. Эта идеология навязана современной экономикой и отчасти нашей предыдущей бедностью.

Можно сказать, что это временное уродство или искажение общественной жизни, как это бывает в жизни каждого человека. У людей ведь случаются взлёты, спады, бывают периоды, которых мы потом стыдимся… Мне кажется, именно нравственным протестом объясняется и нынешнее усиление эмиграции. Люди уезжают не только в погоне за благополучной жизнью, но и потому, что невозможно жить среди криминала, коррупции, корысти, бесчестия, безнаказанности. Честному человеку становится всё труднее сохранять свою душу и ум. Трудно нынче быть честным! Обстоятельства жизни будто выталкивают тебя из страны, если ты не оказался более-менее в верхнем слое общества, не готов закрывать глаза на нравственное уродство…

– Селекция исключительно по финансовым результатам коснулась всех слоёв общества. Наверху ценят не честных и совестливых, не добрых и порядочных, а людей своего круга, соответсвующих взглядов…

– Да, тебя просто вытолкнут, если ты будешь мешать другим своими моральными принципами. Интеллигенция наша довольно энергично убывает, она пострадала, как и крестьянство, и рабочий класс, как вся трудовая часть общества. А ведь именно они несли и создавали атмосферу нравственной требовательности, совестливости. Когда исчезают сильные в нравственном смысле слои общества, жить становится тяжко.

– Что-то может оздоровить наше общество?

– Я часто размышляю об этом. Жизнь настолько искажена, что все призывы жить по совести, не по лжи уже просто не доходят до людей. Они не способны заставить человека изменить свою нравственную и моральную систему. А что может? Неужели мы так и будем продолжать подобную жизнь, безнадёжно врастая в неё. Не может этого быть! Нашего человека коробит от такой жизни, он противится ей. Нравственное ядро, созданное поколениями, не хочет мириться с главенством барыша…

И я задумался над проблемой нравственного примера. Возможно, это и не единственное лекарство, но пример в жизни всегда нужен, без него жить трудно и тускло.

Всякое общество создаёт культ своих героев: святых, людей милосердия, людей альтруизма, подвижников, борцов за интересы народа. Эти тихие и громкие герои вызывают желание подражать, дают человеку нравственную опору… Были доктор Гааз, защитники отечества, были академики Сахаров и Лихачёв, были диссиденты, которые пострадали в борьбе за справедливость…

Были учёные братья Вавиловы. Благородные замечательные люди. Трагедия Сергея Ивановича Вавилова ещё не осознана нами до конца, но это была ужасная трагедия… Его брат сидит в тюрьме, а он вынужден обнимать и награждать Лысенко, который посадил в тюрьму его брата. Во имя чего? Во имя науки, но отнюдь не во имя защиты своей шкуры. Советская и постсоветская наука явили примеры необыкновенной стойкости духа и бескорыстия. Физик Михаил Леонтович, выдающийся математик Людвиг Францевич Фаддеев, президент академии наук Александров… Эти личности многое определяли. Вот хотели Сахарова исключить из Академии наук, но Александров сказал – нет! Говорил это всем, вплоть до Генерального секретаря ЦК КПСС. А Сахаров, который сказал: хватит испытывать водородные бомбы, планета не выдержит! Он Хрущёву встал на дороге. Тот разъярился, хотел закрыть академию, но Сахаров настоял на своём. Такие примеры воодушевляли интеллигенцию.

– Сейчас героев, увы, не видно…

– Да, прежние кумиры сброшены или забыты – стоят пустые пьедесталы… Есть, правда, математик Перельман, доказавший гипотезу Пуанкаре и заявивший, что миллион долларов ему не нужен… Интереснейший пример, не осмысленный ещё нашим обществом. Вот чего нам остро не хватает – примеров благородства, которые можно противопоставить идеологии наживы. Примеров, которые ясно и просто покажут обществу: можно жить вне идеологии барыша!

– Пока наши СМИ полны рассказами о заграничных загулах новых богатеев…

– Как отвратны и неприличны для всей Европы все эти кутежи, особняки сумасшедшей стоимости, которые приобретают неизвестно за какие деньги в Лондоне и Ницце… А мы молчим. Наше правосудие молчит. Партия «Единая Россия» молчит на эту тему. Нам что – нет до этого дела? Есть, конечно, мы все об этом говорим, и все испытываем отвращение к таким «героям», но не протестуем.

<1...3 4 5 6 7 >

На страницу:

Перейти

5 из 7