Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные. Часть 2

/ – картинка №14 – / ДОЛГОЖДАННЫЙ АКСЛ, или БАНДАНЫ /

Как вы помните, мама Фредди продолжала поддерживать отношения с сыном. Но что же произошло между сыном и папой? А вот что: Фредди, сменив фамилию, не преминул уведомить об этом родителей. Мама, как все мамы, только порадовалась за сына. Но папа разбушевался.

– Чем ему не угодила фамилия «Бульсара»?!! – кричал возмущенный папа. – Чем она плоха?

– Ну, дорогой, – утешала его мама. – Ему же лучше знать, он теперь звезда.

– А по мне – хоть Крабовидная туманность! – ругался папа. – Или Конская голова. Мог бы хоть со мной посоветоваться. А кто он сейчас? Ртутный Федька? Тьфу! Не видать ему моего благословения! И все!

Короче, папа отрекся от сына, проклял его на всех углах и запретил маме и Кашмире даже произносить его имя в своем доме. Мама, как известно, не послушалась и тайком слала сыну посылочки, а сестра жила в Африке и ей все запреты были нипочем.

В результате у Фредди скопилось невероятное количество грязных носовых платков, так как стирать он их не умел и вообще считал это занятие ниже своего достоинства. И тут ему выпала удача в лице безработного музыканта Бейли, любимым занятием которого во все времена было стирать платки, холить платки, лелеять платки… Фредди моментально взял Бейли к себе стирателем, и вскоре в доме вновь стало чисто и уютно. Фредди в порыве чувств подарил Бейли платок и прозвал его «махровым розанчиком». Тот без колебаний принял этот изыск признанного мастера псевдонимов и стал отныне зваться Роуз. Но имя Бейли – Вильям – к Роузу не очень подходило. Да и ехидные кенсы уже достали новоявленного Роуза, распевая у него по ночам под окнами английскую народную балладу «Папа Вильям». Поэтому Бейли обозлился и стал зваться просто и кратко – Аксл. Почему? А вот вы только послушайте, как это красиво – Аксл! Аксл! Похоже на безудержное выражение отвращения на всех языках мира! Ну так вот. Этот Аксл (кое-кто, правда, пытается его называть Акселем и Экслом, но они все дураки) впоследствии стал большой звездой в Штатах в качестве солиста группы «Guns`n`Roses», где играли Слэш и Дафф, уже упоминавшиеся в нашей Истории.

Вызывает справедливые нарекания и такой вопрос: откуда у Аксла было столько повязок на голову, иначе говоря, бандан? Каждый раз разные, блин! А мы ответим и разъясним:

Однажды Фредди малость загрипповал. Было это задолго до его основной болезни, так что этот грипп ни в коей мере не стал для него смертельным. Ну просто неприятно – лежать в постели, пить кисель, глотать таблетки и оглушительно чихать:

– Аксл! Аксл!

Тут-то как раз в окно и влез Аксл Роуз, и спросил:

– Чего вам? Платочек постирать не надобноть?

– Не мешай чихать, прач! – ответил Фредди и дал ему в лоб.

Аксл обиделся.

– Не буду у тебя стирать! И не проси потом!

Фредди сжалился, взял один из своих чистых платков и, соорудив их него повязку, нацепил Акслу на голову. Тот возгордился и стал в ней выступать. И стирать Фредди платки. Но, так как он не был пай-мальчиком, то стал помаленьку приворовывать у бывшего хозяина, и скоро спер у него все платки. А Фредди все равно уже выздоровел, правда, после того, как выпил лекарство по старинному рецепту бабушки Дикона. В него входили такие ингредиенты, как виски, джин, толченый зуб орангутанга, голубиный помет, кровь летучей мыши, коготь орла, лимонад «Буратино» и вода «Лондонводопровод», и – в довершение – лечебная грязь «Ангусканализация». И после этого Фред не болел простудой никогда. Заболел он позже. От этой смеси или нет – не узнает уже никто.

/ – картинка №13 (бис) – / КОТ ИЛИ СОВА, или ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС? /

– …В конце концов, ботинки можно и с мылом одевать, – возразил Брайан.

– Да? – саркастически отозвался Фредди. – А тушенку из банки я чем буду доставать? Носом? Это только твоим шнобелем можно банки открывать. А мне мой рожок во как нужен! Отдавай, каналья!

В окно вновь сунулся Коллинз в поисках тушенки, подвигал носом и разочарованно сказал несколько нехороших слов, из которых самыми приличными были только «ноги» и «козел». Фредди с воплем: «Задраить люки!» захлопнул окно. Коллинз пропал. Фредди для верности припер раму Браевым носком и обернулся к его обладателю.

– Ну так что мне тут, ночевать прикажешь? – сварливо осведомился он.

Щаз, подумал Брайан в панике. Он хорошо помнил тот день, когда лет пять назад его дернул черт в образе Стинга оставить Фредди на ночевку. Брайан знал, что когда Фредди не хочет спать, он хочет гулять и проказничать, поэтому не спал и караулил всю ночь. Когда же, привлеченный странными звуками, Мэй в полпятого зашел в комнату к Фредди – его чуть удар не хватил. Фредди вспомнил молодость и расписал стены в стиле «высокий дизайн». К тому же пол был покрыт свежим липким асфальтом, за которым Фредди не поленился слазить из окна на улицу. Шторы с окон неутомимый график разрезал ножницами на изящные полосочки, а ковер в настоящее время тщательно обмазывал чернилами, тихонько посапывая от восторга. С тех пор Брайан не пускал к себе Фредди, а если тот все ж таки заваливался попить чайку, держал его в коридоре и туда же выносил чай с печеньем. В общем, с Фредди-На-Ночь забот хватало, поэтому Брайан испуганно перекрестился и поплелся в спальню. За ним поспешил ликующий Фредди.

– Наконец-то, – слышал Мэй за спиной бормотание друга. – я увижу ночлежку этого похитителя рожков.

Зайдя, Фредди на минуту лишился дара речи. И немудрено – Мэй, холостякуя и жадясь, совершенно опустился и в своем новом доме до сих пор ни разу не убирал и даже не вытирал пыль.

– Он должен быть где-то здесь, – пыхтел Мэй, сбрасывая со стола гору хлама. – Совсем рядом.

И он исчез в недрах горы. Спустя пять минут оттуда высунулась его голова, жадно глотающая воздух.

– Нету, – сказала она, вращая глазами. – Наверняка он тут…

И Мэй юркнул в шкаф. Там задребезжало, грохнуло, и Мэй извлекся, грязный до неприличия.

– Не видать, – сказал он. – Ну тогда он, как пить дать, лежит под кроватью. Это его любимое место.

И Брайан со скрежетом полез под кровать. Фредди уселся поудобнее на коробку из-под телевизора, также набитую разным хламом, и принялся ждать рожок. Но рожка не было. Зато вместо него из-под кровати полетели:

Огромный булыжник. Веер. Парик. Еще один парик. Открытка с видами Свердловска. Два яблока. Пешка. Долото. Пластмассовая кукла-негритенок. Жвачка б/у. Карандаш. Крышка от кастрюли. Ракушка…

– Ой, ракушечка! – умилился Фредди. – Подари! Можно?

– Нельзя, – глухо сказал Мэй. – Это для клипа.

– Какого это клипа? – сухо осведомился Фреди.

– Ясно какого, – отозвался Мэй. – Моего. Моя песня. И я – сам.

– Тоже мне – Маяковский, – фыркнул Фредди. – Слышь, Владим Владимыч! А петь ее буду я. Иначе там и сгниешь, под кроватью!

Мэй испуганно завозился, стукаясь головой об какие-то элементы конструкции. А Фредди, чтобы подкрепить слова увесисто, плюхнулся на ложе и несколько раз энергично подпрыгнул. Раздался такой писк и вой, что Фредди перепугался.

– Ладно, – сказал он, слезая. – Прощаю. Гони рожочек. Рожолечек. Рожолюлечек.

Из под ложа полетела следующая партия:

Обертка от «Сникерса» (52 экз.). Три исписанных стержня. Куча кнопок. Список приглашенных на день рождения двадцатитрехлетней давности. Расческа с одним зубом. Обломок каминной доски. Кружевной воротничок. Облако пыли. Свисток. Линейка. Несколько пробитых талончиков на омнибус. Страшно истрепанная книжка Джерома «Трое в лодке» с карандашными пометками и залитыми слезами страницами там, где упоминается Хэмптон, в особенности – Хэмптон-кортский лабиринт, с которым у Мэя было связано не одно детское воспоминание.

– И это все? – с презрением рассмеялся Фредди. – Это все, что ты можешь извлечь из-под своей тухлой, пыльной, кривой, скрипучей и пахнущей мышами…

Не договорив, он упал на живот и по-пластунски пополз под кровать. Брайан оттуда панически сбежал, и успел как раз вовремя, потому что из-под кровати с удвоенной силой полетели:

Четыре спичечных коробка. Зубная щетка без щетины. Куча огрызков и косточек. Грязная наволочка. Дохлая муха. Кусочек сахару. Кассета группы «Velvet Underground», пропавшая в свое время из бара «Свинья и Чарльз». Скульптура Брайана из папье-маше в натуральную величину. Кепка с отгрызенным козырьком. Игрушечный зверек непонятной масти и породы.

– Кот? – удивился Брайан, вертя его в руках и пытаясь определить, где у зверька перед, а где – зад.

– Или сова. Пчихгхи! – ответил Фредди, вылезая.

Несколько минут он ласкал взглядом гору выкинутого, а затем категорично заявил:

– Раз ты зажилил мой рожок, то я, пожалуй, возьму себе это, это, и вот это, и вон то вон, и вон то там. И сову.

– Не дам кота! – взревел Мэй, но было поздно.

Фредди сложил добычу в наволочку, взвалил ее на плечо и ушел домой. Там он сварил из ботинок гуляш с картошкой, поужинал и лег спать.

А Брайан нашел рожок пять лет спустя в старом чайнике, который под кроватью не валялся, и поэтому его никто там и не нашел. Брайан его хозяину не вернул, а положил обратно в чайник, после чего зарыл все это добро в саду под яблоней, и потом каждый год туда наведывался, проверяя – не пропало ли…

/ – картинка №15 – / ЧЕРТ ПОБЕРИ ЭТОГО ЯНГА, или

ВМЕСТЕ С ЕГО ТРОМБОНОМ! /

Однажды Фредди купил по дешевке страшно дорогого карпа кои и отвез его в Лондон, так как в Мюнхене сухо, и вообще живут невежи, могущие по ошибке рыбку съесть (Фредди, надо сказать, уже пару раз заставал над своим аквариумом некоего Макка с удочкой).

Так вот, в Лондоне Фредди соорудил для кои целый пруд и каждый день предавался над ним медитации – представлял его себе полным маленьких карпиков! Отрывался он только для того, чтобы сходить купить программку. И вот однажды Фредди пошел купить «Таймс», и на обратном пути так зачитался разделом частных объявлений «Из-под ноги – в авоську!», что упал прямо в угодливо открытый у него на дороге канализационный люк.

Раздался грохот, после чего из люка выкарабкался Ангус Янг и пошел по Лондону, что-то протяжно гнуся на своем тромбоне. Следом из люка выскочил страшно злой Фредди, размахивая размокшей газетой, и так наподдал Ангусу, что тот улетел куда-то за Темзу. А Фредди поднял забытый тромбон и принялся его усердно осваивать.

Не сразу, конечно. Сперва он пришел домой, открыл все окна и двери, приставил орудие к губам и так дунул, что на его улице вылетели все стекла, на крыше упали в обморок все воробьи, а Дикон, выгуливавший свою собачку – персикового пуделя – с хриплым мявом взлетел на дерево и принялся шипеть на своего пса, который, в свою очередь, басом орал на хозяина.

Фредди, чрезвычайно гордый произведенным эффектом, уже собрался идти медитировать, как перед ним соткался Брайан и заныл:

– Дай гуднуть! Ну дай! Пожалуста! Да дай! Я самый лучший гудщик Кенсингтона!

И он предъявил диплом с надписью «Лучшему гудщику округа» и подписью «Баба Куца».

– Что за баба? – дивился Фредди, разглядывая диплом. – Очень старая? Почему я с ней не знаком? А ты вообще кто такой? – с подозрением спросил он Мэя. – Я с вами, сударь, не знаком!

– Знаете Брая Мэя? – в тон ему спросил Брайан. – Это – я!

– М, – неопределенно отозвался Фредди, возвращая диплом. – Помню. Слышал. Но то, – поднял он палец, – что я слышал, мне определенно не понравилось. И вообще, ты не умеешь гудеть. Только я могу.

– Мне можно! – заплакал Мэй. – Я могу! Я вот вчера гудел! Так гудел…

И он схватился за голову.

– Алкоголик! – сказал Фредди, вкладывая в это слово все отвращение к пьющим существам с собой во главе.

– Я больше не буду! – и Брайан, припав к ногам Фредди, торжественно поклялся на его клетчатых штанах больше не пить.

Фредди это так растрогало, что он тут же вручил Мэю тромбон. Мэй сунул в зубы мундштук и издал несколько дьявольских трелей. Фредди вынесло в раскрытое окно, а в пруду от удивления сдох карп. Фредди попытался сделать рыбке искусственное дыхание, но все было тщетно. Тогда он медленно вошел в комнату через окно, в которое его ранее вынесло, издавая ужасные звуки, вышел на середину, после чего ТАК посмотрел на Мэя, что тот от страха проглотил мундштук.

Затем Фредди воспрял ото сна. С криком он бросился на Брайана. Пнул его под коленку. Укусил за живот. Стащил с него ботинки. Ущипнул за большой палец левой ноги. Схватил его ботинки, напялил себе на уши и помчался вокруг ошалевшего друга, оглашая воздух криками «Кои! Кои! Кои!». Сорвал с ушей ботинки, выкинул в мусорку. Выкрутил Мэю нос. Ущипнул за большой палец правой ноги. Выбрил левую бровь ржавым станком фирмы «Пеликан». Изрезал парик ножницами и тоже бросил в мусорку. Выволок Ангуса Янга из духовки и, взяв его за ноги, треснул им Брайана по голове. Наконец, сунул Мэю в зубы дохлого карпа и велел бежал три раза вокруг Кенсингтона, а не то…

Брайан покорно взял рыбу в зубы и побежал. Карп снуло обозревал окрестности, а Мэй, вспоминая «а не то…", поддавал газу. Прибежав, наконец, к Фредди, он выплюнул карпа и спросил:

– Фредик, а что бы ты сделал?

– Я бы заплакал, – грустно отозвался перегоревший друг. – И все.

Брайан развернулся и пошел домой, оглашая окрестности душераздирающими рыданиями. Фредди же похоронил карпа и накупил себе еще целых восемь, напрочь забыв о том, первом. Чего не скажешь о Брайане, у которого вкус снулого карпа во рту сохранялся еще много лет и пропал только тогда, когда Мэй по ошибке наелся земляничного мыла и запил его шампунем. Вот и все.

/ – картинка №16 – / ХАЛЯВА, или ЛОВИСЬ! /

Однажды Джордж Харрисон пришел в гости к своему дедушке. Случалось это чрезвычайно часто – три раза в неделю. По этим дням дедушка получал деньги из различных благотворительных организаций – Пенсионного фонда, Компании по поддержке матросов, Комитета по очистке матрасов, Общества спасения от домашних животных и других. Да. Так вот, войдя в комнату к дедушке, Джордж увидел, что старик сидит в своем кресле и с мученическим выражением лица жует овсянку, которой его кормит с ложечки бабушка Дикона. Увидя нежданного спасителя, дед молчаливо зааплодировал, но тут же сжался под испепеляющим взглядом бабушки и покорно задвигал челюстями.

– Выйдите! – показал бабуле на дверь Джордж. – Мне надо поговорить с дедом.

– Пять минут, не больше! – проскрипела старая и выползла, пообещав, впрочем, вернуться с новой порцией овсянки.

Дедушка заметно приуныл, но, вспомнив о внучке, прижал его к своему механическому сердцу.

– Внучило! – завопил он. – Родной! Здравствуй!

– Здорово! – радостно сказал Харрисон-младший. – Дедушка, я пришел за ним!

– За кем? – спросил дедушка.

– Ну, – подмигнул внук. – За тем!

– А.. того нет, – побледнел дедушка.

– КАК? – рассердился внук, и схватил деда за грудки. – Где? Где оно? Дай!

– Что? – перепугался дедушка.

– А что? – удивился внук, выпуская деда и отряхивая с него пыль.

– Ты о чем? – спросил сурово дедушка.

– А ты?

– Я о том.

– И я о том!

– О чем – о том?

– Если честно, – смутился Джордж, – то я – о завещании…

– Если честно, – сумрачно сказал дедушка, – то я – об овсянке.

Они злобно посмотрели друг на друга. И тут дедушка стал медленно покрываться бордовой краской. Вы не подумайте плохого! Дед краснел не от гнева – просто Фредди, сидя на люстре, покрывал его краской из распылителя. Дедушка взревел, как раненый бизон, и кинулся за Фредди, который пустился в бега, скача с одной люстры на другую.

– ОИОИОИОИО!!! – по-тарзаньи кричал Фредди, хватаясь за очередную лампу.

Но это оказалась не лампа, а шарфик Брайана, сидящего на лампе. Мэй закряхтел и повис на одних ножных пальцах, а Фредди отчаянно пытался раскачаться на его шарфе. Наконец ему это удалось, и он с боевым кличем вылетел в прихожую, прямо в лапы бабки Дикона, которая плеснула в него кашей и треснула половником. Фредди дико закричал и бросился в ванную, откуда вскоре донесся шум воды, шипение пара и вопль неземного блаженства.

А что же Брайан? Он-то, собственно, тут и ни при чем, но неужели вы думаете, что он уже давно слез с люстры и теперь, отчаянно хрустя карамельками, обсуждает с дедушкой очередной всемирный слет хомяководов-любителей?

Нет же! Когда Брайан, хрипя, пытался освободиться от назойливого шарфа, он был настигнут дедушкой. А надо сказать, что дедушка Джорджа Харрисона прошел не одну войну, и был не только отцом отважного водителя автобусов и дедом неплохого музыканта, но и весьма бравым фонарщиком, не признающим никаких попустительств и посягательств. Поэтому его наскок на Брайана был похож на смерч, тайфун, ураган, сель, цунами, пикданте, вулкан и землетрясение близ озера Титикака, вместе взятые. Дед налетел на Мэя, сорвал с него парик, убедился, что это были настоящие волосы, плюнул, вытащил изо рта вставную челюсть и так обработал ею Брайана, что тот заверещал и попытался улизнуть. Не тут-то было! Дедушка ловко ухватил его за жабры и проревел:

– Что вы тут затеяли, нехристи?

– Я христь! – пищал, отбиваясь, Мэй.

– Не дерзи, хулиган, – отчитывал его дед. – Нельзя так со старшими-то. Говори, мартышка!

– Мы пришли за ним! – оправдывался Брайан.

– И вы за ним? – сник дедушка.

– Ага! – сипло сказал Мэй. – Подавай его сюда.

Дедушка грустно поплелся в другую комнату, судя по звукам, долго и натужно что-то там передвигал, после чего вышел оттуда с увесистым мешком денег.

– Забирайте, гадкие мальчишки! – тоскливо сказал он. – И вон отсюда!

Джордж и Брайан взяли мешок и задали стрекача. За порогом Мэй удивленно сказал:

– Вообще-то мы приходили за тобой…

– Тебе что – деньги не нужны? – сурово спросил Джордж.

– Нужны, – пожал плечами Мэй. – Только вот неудобно как-то.

– Неудобно штаны через голову одевать, – отрезал Харрисон.

– А почему, – возник из ванной Фредди в дедушкином купальном халате, – он тебе вместо завещания дал денег? Откупился?

– Я к нему уже третий раз так прихожу, – подвигал бровями Джордж. – А он – склеротик. Но денег у него много. Он их кует в подвале по ночам.

– Ну так угости, – деловито сказал Фредди.

И они пошли в паб «Восемь устриц и тетя Полли», где с отменным удовольствием хлопнули винца.

/ – картинка №17 – / НОВЕНЬКАЯ, или «ВОН ВИДИШЬ ТУ ТЕТКУ С БЮСТОМ, КАК У БАРДО?..» /

Однажды Фредди вместе с Макком пошел в мюнхенский кабачок «Кто есть кто в мюнхенских пабах?». Зачем? Выпить по кружечке ароматного эля, естественно. Тем более, что в мюнхенских кабаках подавали исключительно эль, причем нещадно разбавленный русской водкой. Фредди выпил три кружки, попросил у бармена чистой водки с собой и полез в какую-то компанию. Забившись в самую середину пьяных мюнхенцев, Фредди стал проводить экспресс-опрос.

– А вы знаете, – лез он слюнявыми губами к каждому выпивохе, – кто есть кто в мюнхенских пабах? Не знаете, а я знаю! Никто. Потому что пабов в Мюнхене нет и быть не может. Они есть только у нас в Лондоне! Ура!

С ним выпили, но за пропаганду английских питейных заведений он был нещадно обозван английским блохариком. Фредди захотел драки. Его мягко толкнули жестким коленом. Макк поспешил на выручку, но его уронили и прошлись по нему в искусственно устроенной очереди за элем. Охая, Макк поднялся и тут же был сбит с ног снова. Скрипя шейными позвонками, он поднял голову и уперся взглядом в какую-то грудастую тетку.

– Ты, гиена! – заревел на нее окончательно окосевший Макк. – Че толкаесся? Мышь!

– Сам дурак, – неожиданно на чистейшем английском отозвалась тетка. – Пшел вон, пьянь подзаборная!

Макк полез извиняться «только из уважения к личности, говорящей на инглиш», как он пояснил. А потом предложил незнакомой брюнетке выпить на троих с другом, коим и оказался, как вы понимаете, Фредди.

Никто не понял, что произошло. Тетка при виде Фредди разинула рот так, что ее сигарета упала в вырез ее же платья. Запахло жареным. Фредди не растерялся и плеснул ей в вырез элем из кружки. Теткиной, естественно. Портить свою водку Фредди было жаль. Страшно полыхнуло огнем. И никто их посетителей кабака, кроме этих двоих, не догадался, что это – любовь…

Утро застало Фредди и Барбару (так звали брюнетку) в пабовском туалете – там они спасались от пожара и так разговорились, что не заметили, как настал вечер и уборщик закрыл туалет на ключ. Фредди рассказал про своего необыкновенного кота Джерри, который был таким умным, что даже ездил в трамвае и платил за себя и за Фредди!

– Толковый такой, зараза! – восхищенно говорил Фредди, прыгая на корточках перед Барбарой с гривенником возле усов. – Вот так – раз, и в щель! А потом билетом в компостер – бац, бац! – и он осторожно, чтобы не расплескать водку, помахивал рукой. Барбара же кисла от смеха, сидя на допотопном мюнхенском унитазе фирмы «Пеликан».

Вскоре им надоело сидеть в пыльном и тесном туалете, и Фредди принялся распевать гимн Солнцу. Прибежавший на шум и крик уборщик – Элтон Джон – долго не соглашался потратить гривенник на то, чтобы выпустить узников. Пришлось Фредди просунуть свою монетку под дверь. Она была принята вышеупомянутым уборщиком, после чего вместе с вышеупомянутым уборщиком и испарилась.

Спас же их из заточения Брайан, который Бог весть каким ветром залетел в Мюнхен из Лос-Анджелеса, где в то время писал альбом. Самое интересное, что Мэя так тянуло поглядеть, чем же занимаются в своем узилище Фредди и Барбара, что он сунул в щель не одну, а сразу тридцать восемь монеток. Конечно, ящичек не был рассчитан на такое количество меди, и все монеты вывалились с обратной стороны. Но дверь открылась. Брайан ворвался в туалет и застыл от возмущения – на полу, задрав зады, ползали Фредди с Барбарой и собирали монеты.

– Мои деньги! – и Мэй, как бомба, ворвался в гущу свалки, забыв о том, что накануне выпил слишком много имбирного пива. Однако пиво вскоре взбунтовалось, и Мэй, ухватив столько монеток, сколько смог, на трех лапах поскакал в соседнюю кабинку.

Фредди в знак благодарности сфотографировался с Мэем по выходе из паба, а под фотографией написал: «Осел и Соловей». Мстительный Брайан приписал: «Осел – тот, что с усами». Фредди пририсовал Брайану отменные гусарские усы. Брайан подметил: «Соловей – в парике». Впрочем ни это, ни последовавшее за этим разорваки к пылкому роману Фредди и Барбары совершенно не относится…

/ – картинка №18 – / ЖУТКАЯ ЭКЗОТИКА, или ЕЩЕ ПЯТНАДЦАТЬ КОШЕК?!! /

Однажды у Фредди в Мюнхене было хорошее настроение. Он сидел на крыше соседского дома, которую он специально для сидения на ней снимал за бешеные деньги – 5 фунтов в год, – и орал на голубей, размахивая старыми штанами Роджера, надетыми на швабру. А затем хорошее настроение приказало долго жить – Фредди принесли телеграмму, в которой сообщалось о том, что у него в Лондоне сдохла кошка.

Фредди в порыве горя разблиндал себе весь нюхамыльник об батарею центрального отопления. Потом он пошел к Барбаре, и, как есть, кровавый и неумытый, с порога огласил ее квартиру серией неразборчивых воплей. Утешения, а тем более разрешения на траурную поездку он, к своему удивлению, не получил. Тогда ничего не оставалось молодому Кршичке, как кинуть в свою пассию тортом, и, пока она скусывала с себя кремовые розы, поскакать в кассу «Аэрофлота» брать билет до Лондона…

Брайан в Л.А. и Джон в Лондоне одновременно получили телеграммы с приглашением на похороны, созвонились – и решили пойти.

– А то еще приставать будет, – ворчал Брайан. – «Где вы были в ночь с тринадцатого января на восемнадцатое декабря?». Хам, невоспитанный хам!

А Роджер телеграммы не получил. Точнее, он ее получил, но, не прочитав, спрятал в карман рубашки. Жена его рубашку, разумеется, постирала, и теперь Роджер казнился, не зная, что с ним теперь будет, а главное – за что?

Фредди же без особых приключений добрался до Лондона (не считая драки в самолете, когда Фредди принял одного знаменитого советского эстрадного певца сзади за Брайана и долго таскал его за волосы, пока не обнаружилась досадная ошибка. Но Фредди еще долго рвался и кричал, что его не проведешь, что Мэй замаскировался, и что если этот самый «Вальера» – русский, то откудова у него парик прямо как у Брайана, а?).

Добравшись домой, встретив друзей и пережив крупную разборку с Мэри из-за Барбары (настучал, конечно, Элтон Джон – ему показалось мало гривенника), Фредди заметил, что с ними нет Роджера. Ух, как он разозлился! Он метал громы и молнии, плевал во все стороны, топал ногами и кричал, что он сделает с Тейлором страшное, если тот вот сейчас же, сию же минуту не появится!!!

И тут Роджер появился! В неглаженной рубахе, разодранных штанах и одном тапке, он бежал, волоча за собой мешок с венком и цветами.