Полная версия
И это пройдет…
«Ты рождена воспламенять
Воображение поэтов,
Его тревожить и пленять
Любезной живостью приветов,
Восточной странностью речей,
Блистаньем зеркальных очей
И этой ножкою нескромной…
Ты рождена для неги томной,
Для упоения страстей…»8
– Да ну тебя, – рассмеялась Оля. Ей казалось забавным Анино умение находить во всем любовные знаки.
– Какая ты не романтичная, – обиделась Аня, снова поворачиваясь перед зеркалом, ее лиловая юбка взметнулась солнцем, – а я ужасно хочу на бал! Чтоб вальсировать, вальсировать, вальсировать, – сказала она и на цыпочках пошла по широкому коридору, плавно покачиваясь, придерживая уголок подола, раскланиваясь с кем-то невидимым, стреляя глазами то вправо, то влево.
Оля снова рассмеялась, Аня напоминала ей болонку из советского мультика «Пёс в сапогах».
– Чем это вы тут занимаетесь? – спросила Маргарита Викторовна, поднимаясь по резной старинной лестнице. Ступени слегка поскрипывали, выдавая возраст дома. Она держалась рукой за тонкие перила, за ее спиной сквозь изумрудную листву било яркое, ослепительное солнце. Оно оттеняло фигуру женщины, окутывая ее таинственной дымкой. Оля поразилась статью и безупречной осанкой Аниной мамы.
– Играем в бал, – весело ответила Аня. – Вот смотри, – она снова пошла мелкими шажками навстречу матери, приветливо вытягивая ей руку. Та кивнула, принимая приглашение, и вот они уже вместе подпрыгивали в лёгкой мазурке. Оля не могла представить случая, в котором ее мама поступила бы так же.
Сделав еще пару па, Маргарита Викторовна остановилась.
– Шли бы вы есть, скоро все гости соберутся, солнце сядет, и вам пора будет домой, – поглаживая Аню по волосам, сказала она.
– Ну мам, – заканючила Аня, – это не честно, крёстная приедет, вы песни под гитару петь будете. А я так люблю, когда ты поёшь. Можно мы не поедем домой?
– Нет, – безапелляционно ответила она. -После ужина я вызову такси, и вы поедете по домам.
Аня насупилась, но не стала возражать. Она прекрасно знала, что капризничать и упрашивать маму бесполезно, если она что-то решила, значит так и будет. Аня махнула Оле рукой, приглашая ее в сад. Из динамика серого музыкального центра доносился бархатный голос Александра Малинина:
«И была соседка Клава
20 веселых лет.
Тетки ахали: «Шалава»,
Мужики смотрели вслед,
На правах подсобной силы мог я в гости заглянуть,
Если Клавдия просила застегнуть чего-нибудь…
Где-то за окном
Словно за бортом
Вдаль плывет мое детство,
Леди Гамильтон,
Леди Гамильтон,
Я твой адмирал Нельсон.
Как она ждала,
Как она звала,
Как она пила виски.
Леди Гамильтон,
Леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни9…»
Около стола разговаривали две женщины: одна-высокая, рыжая, в зеленом льняном платье, другая- миловидная блондинка с острым взглядом:
– Любопытное исследование, и на сколько продлевает жизнь подобное сердце? -спрашивала рыжая.
– Пока сложно сказать, но срок эксплуатации заявлен как 18 месяцев, – отвечала блондинка.
– Ну надо же, как интересно. Правда до нас это еще не скоро дойдет, наша онкологичка поддерживающие препараты закупить не может, да что там, мы пластыри послеоперационные просим родственников пациентов самих покупать. Ты же знаешь, те, что у нас в расходе есть и на целую кожу лучше не клеить, что уж говорить о раневой поверхности. Швы снимать и так не самое приятное, а с этим пластырем и вовсе превращается в пытку, -покачала головой рыжая.
– Кому ты рассказываешь, я старух не знаю чем лечить, в аптеку зайдешь- цены космос, я им навыписываю, а они все одно ко мне с «Валидолом» идут, – сетовала блондинка,– ну вот и что толку от всех этих конференций, я сижу, слушаю, как фармацевтические представители рассказывают нам о замечательных чудодейственных таблетках, а назначить их можно единицам.
– Это точно, а БАДы эти дурацкие или другое мракобесие? У меня на той неделе тетка с ракухой в четвертой стадии на прием пришла. Мать честная, я ее спрашиваю, что же она так затянула. А она мне и говорит: «Я вот дрожжи пивные пила, думала грудь от этого и растет». Ты представь, у нее шишка, блин, с перепелиное яйцо, а она дрожжи! Вот теперь всем отделением не знаем, что с ней делать, – возмущалась рыжеволосая.
Оля взяла маленькую тарелочку, положила на нее черешню и уселась на ступеньках рядом с Аней, которая за обе щеки уминала кусок шашлыка.
– Это кто? – указывая глазами на разговаривающих женщин, спросила Оля.
– Однокурсницы мамины, одна- терапевт, вторая- онколог, – жуя отвечала Аня.
– А у тебя всегда дома про болезни говорят? – удивилась Оля.
– Постоянно, я недавно маму спросила про половые инфекции, в рекламе услышала, так она мне писюн нарисовала и рассказала, как же это все устроено, и где там все эти инфекции, – берясь за второй кусок мяса, сказала Аня.
– Фу, – поморщилась Оля, – моя мама никогда про такое не рассказывает.
– Да ладно, ничего там страшного нет- кожа, ткани мягкие да сосуды, – продолжала Аня, – мама сказала, что в состоянии покоя он вообще мягкий, а перед половым актом наливается кровью, в этот момент отвердевает.
– Как при отёке что ли? – удивилась Оля.
– Не знаю, – развела руками Аня, – мне не особо интересно, я помню, как-то на одном из праздников они с подругами кишечные инфекции и лекарства от поноса обсуждали, вот где гадость-то! -воскликнула она, поднимая палец вверх. – Ты знала, что кал бывает зелёный и пенящийся?
Оля поморщилась и отрицательно покачала головой.
– А он бывает, -не замечая реакции подруги, продолжала Аня, – при дизентерии, лактозной недостаточности, лямблиях, сальмонеллёзе. Во работка у врачей, чужие какашки разглядывать да гадать, чего это они позеленели. Бе, – Аня высунула язык.
– Всё, все, хватит, – простонала Оля, она не хотела это слушать. Ее мама никогда не обсуждала детали своей работы и не посвящала дочь в анатомическое устройство человека. – А кто шашлык жарит?
– Мамин друг, он в газете нашей городской работает директором по рекламе, – ответила Аня, – вон там тетя Женя, – показала девочка рукой, – а это моя крестная и ее супруг.
– А вон тот стройный парень кто? – спросила Оля, указывая на курящего у забора высокого молодого мужчину.
– Мамин ухажер, – поджав губы, ответила Аня.
– Ого, а сколько ему лет, – выпалила Оля.
– Да уж немного, вообще он мне не нравится: мутный какой-то, неприятный, гнусный даже. Но мама его почему-то выбрала, – недовольно ответила Аня.
– Где же она с ним познакомилась? – удивилась Оля.
– Не поверишь, на работе. Но он прям фу, еще душится все время какими-то омерзительными одеколонами, – зло прошипела Аня, – я вообще не понимаю, как мама могла на него засмотреться. Вот мой папа красивый, умный, добрый, статный, а этот- скарабей.
– А почему твой папа не приехал маму поздравить? – бестактно спросила Оля.
– Приезжал утром, но он никогда не задерживает, так заглянет на полчаса. У него своя семья, без нас, – грустно ответила Аня.
Оле стало неловко, она знала, что родители подруги вместе не живут, но без подробностей. Мужчина, который жарил мясо, взял гитару, подкрутил колки и начал наигрывать. Аня прислушалась и тут же улыбнулась.
– О, сейчас мама петь будет. Ты знаешь, как она хорошо поёт, а танцует! Вот бы и мне так.
Маргарита Викторовна сидела на длинной лавке, ее пушистые волосы были рассыпаны по плечам, их яркий рыже-каштановый цвет оттенял белый сарафан. Оля не знала, сколько ей лет, но выглядела она очень молодо. Высокие скулы, полные губы, точеный правильный нос, брови в разлет и блестящие глаза. Оля определённо могла назвать ее очень красивой женщиной. Ей было любопытно послушать, как же она поёт:
«Саната для полусонной струны,
Не надо, прощания мне не нужны.
Небрежно тебя коснулась рука,
Тебе это все еще приятно?
Я в платье из полупьяной парчи,
Объятье во мне аккордом звучит,
Сумею я выжить наверняка.
Не забывай, ладно?
Полумрак, полушепот, полумолчанье,
Незатейливый опыт непониманья,
В полусладком бокале лунные блики,
Чье-то счастье искали две половинки»10.
Ее голос был странным, твердым, но при этом тягучим, он переливался словно ртуть. Немного опереточный, немного джазовый увлекал за собой, заставлял вслушиваться в слова, погружаться в мелодию. Гитарное танго, сопровождающее песню, то затихало, то нарастало, отстукивая сердечные ритмы. Солнце, опускавшееся за горизонт, словно замерло, чтоб дослушать до конца романс в полутонах. Оля вслушивалась в беспокойную, нервенную аранжировку. В ее душе просыпались какие-то дикие, странные образы, которые она никак не могла узнать.
23 октября 2002 года.
Оля сидела за столом между мамой и папой и уписывала за обе щеки макароны. Папа выглядел холодно и озабоченно, он нервно переключал пультом каналы телевизора.
–В Москве введен специальный план «Гроза» в связи с захватом заложников на Дубровке, наши корреспонденты находятся сейчас там, мы ждем прямых включений, – тревожным голосом вещал диктор.
Оля непонимающе посмотрела на папу. Его озабоченное лицо ее пугало. Добродушная, прячущаяся в мягкой бороде улыбка, пропала с тех пор, как он вернулся из США, они с мамой стали меньше разговаривать. Оля знала, что папа спит на диване в гостиной. Глаза его замерли, он не шевелился и весь был обращен в слух. Мама, поливавшая на подоконнике цветы, тоже словно оцепенела.
– Ну вот опять, сколько это может продолжаться, ты по-прежнему считаешь, что здесь надо жить? – сердито вскричал отец. Он вскочил и вышел из комнаты.
Олина мама бледная словно мел, опустилась на диван, вода из красной лейки капала ей прямо под ноги.
– Мам, -позвала девочка, – у тебя льется.
– Еще ты меня поучи, – прикрикнула мать, поднимая на дочь злые глаза. Оля прикусила язык, последнее время мама очень часто ругала девочку, в основном это происходило после ссор с папой.
Оля слышала, как в коридоре, отстукивая по рифлёной, выкрашенной масляной краской желтой стене, отец набирает чей-то номер на стационарном дисковом телефоне. Его облегченный возглас, а потом взволнованный бас показались девочке странными и неприятными, она тоскливо поежилась.
***
Аня крутилась на офисном стуле в мамином рабочем кабинете. Ей было нестерпимо скучно. Они уже 2 часа как должны были быть дома. Аня с грустью думала о том, что пропустила сериал про молодого супермена, по СТС уже год шли «Тайны Смолвиля», Кларк Кент был настоящим красавчиком. Но у тети Жени, как назло, разыгрался гайморит, и мама делала ей КУФ на нос. Сначала Аня читала мамины рабочие справочники, некоторые из них были с картинками. Глядя на проявления кожных инфекций, Аня поморщилась: «Нет, ни за что она не будет врачом, как все эти прыщи можно отличить друг от друга? Прыщ он и в Африке прыщ!». За окнами сгустился мрак. Облетевшее дерево, весной покрывающееся нежными белыми цветами, сейчас абсолютно голое, стучало своими изогнутыми тонкими ветками в окно, падая на него под натиском ветра. Небо плакало навзрыд то ли дождем то ли снегом. Аня навалилась на подоконник и разглядывала в темноте фары от приближающихся машин. Ее удивило, что с пригорка около серой, спрятавшейся за решетчатым забором больницы, мимо морга и гаражей спускается небольшая цепочка синих огоньков. Было в них что-то зловещее.
– Мам, а кто может ехать сюда целой колонной? – крикнула Аня через коридор.
Она услышала, как в маленьком кабинетике тяжело отодвинулся стул. Раздались грузные шаги и отборный мат. Мужчина тёти Жени выскочил в темный коридор. Следом за ним бежала мама, они спешили к пожарному выходу, который смотрел на железнодорожные пути. Мамин белый халат взлетел словно флаг на ветру, когда она распахнула тяжелую железную дверь. Мужчина выскочил в темноту. Мама трясущимися руками запирала замок. Тетя Женя спешила к Ане.
***
Полина была в гостях у Паши, они резались в карты. Из кухни доносились веселые голоса. Сегодня у Пашкиного отчима был день рождения. Он играл на гитаре и пел забавную песенку:
«Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил,
И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил.
Синеет море за бульваром,
Каштан над городом цветёт,
И Константин берёт гитару
И тихим голосом поёт:
«Я вам не скажу за всю Одессу —
Вся Одесса очень велика,
Но и Молдаванка, и Пересыпь
Обожают Костю-моряка»11
Полина снова выиграла. Она положила Пашке 2 туза на погоны и весело засмеялась. Мальчишка насупился. Он проигрывал уже в третий раз.
– Да ну тебя, мне надоело, – зыркая исподлобья, сказал он, – давай лучше телевизор посмотрим? – с этими словами он схватил пульт и нажал на кнопку, ему страшно не хотелось выслушивать насмешки Полины.
Динамики заорали не своим голосом.
– Страшный теракт на Дубровке, в заложниках находится 916 человек.
Дверь в комнату распахнулась, в проеме стояла мама Полины. Веселая, розовощекая женщина, с коротко стрижеными черными волосами.
– Можно сделать тише, – спросила она, сначала не обращая внимание на речь диктора, тут ее глаза остановились на красной бегущей строке, она тяжело опустилась на диван, из ее груди вырвался сдавленный вздох, – о, Господи!
Полина посмотрела на мать, она знала этот взгляд. Растерянный, блуждающий, он символизировал все плохое, что может случиться. Такой она была, когда четыре года назад забирала у нее тысячные бумажки из копилки, вместо них она потом положила туда всего 5 рублей. Эти же глаза смотрели на Полину, когда через три месяца после этого умер дедушка. Девочка понимала, случилось что-то очень страшное. Она вопросительно смотрела на мать, ожидая, что та хоть что-то скажет.
***
Мира сидела в кладовке. Верхняя лампочка сломалась. Она с маленьким фонариком спряталась под шубой и разглядывала выкройки. Около ее ног дремал черный пес. Папа с мамой разговаривали на кухне. Папа был вне себя. Сегодня в Москве случилось что-то страшное. Отец обвинял во всем чеченцев. В начале года в их классе появился чеченский мальчик, учительница говорила, что он беженец, его родной дом разрушен и семья приехала сюда, спасаясь от войны. Мира пришла домой и рассказала об этом маме, папа посмотрел на дочь красными, налитыми кровью глазами, сжав кулаки он запретил дочери общаться с мальчишкой. Отец считал, что чеченцы-убийцы. Мире было очень страшно. Его настроение менялось в одну секунду. Мира никогда не знала, из-за чего он разозлится в следующий раз. Два дня назад он пнул их пса только за то, что собака подобрала с пола упавший с Мириной вилки кусок котлеты. Девочка была поражена, ведь 5 лет назад папа подобрал песика на обочине дороги. Собака была тощая и грязная, глаза заплыли гноем. Мать отказывалась взять уродца в дом. Но папа настоял, он ходил за ним, как за ребенком. Отмыл его, вытравил всех блох, кормил маленькими порциями, отпаивал водой. Пес был его лучшим другом. А теперь… Папа стал много пить. С тех пор, как он вернулся из длинной командировки, мама долго отказывалась говорить дочери, куда он ездил, но Мира все-таки подслушала и узнала, что папа служил в Чечне. Его словно подменили. Он больше не рассказывал смешных историй, плохо спал по ночам, по долгу мог сидеть на табурете в пустой темной кухне. Его глаза бегали, а руки дрожали. Как-то раз Мира спросила, как он жил там, в горах. Отец посмотрел на нее пустыми глазами и ответил: «Я там не жил, там нет жизни – только смерть». Мать, стоящая рядом, вытирающая белым вафельным полотенцем большую тарелку с голубыми розочками по ободку, с размаху треснула его по плечу. Папа замер, зло посмотрел на жену, отвинтил красную крышечку со стеклянной водочной бутылки.
Миру мало заботило то, что случилось в Москве. Она очень боялась, что родители опять поссорятся, и мама выгонит отца навсегда. Мире этого не хотелось, несмотря ни на что, она любила папу.
***
Аня набрала номер, ей очень хотелось рассказать подруге, как сегодня к маме на работу приехал наряд, чтоб задержать мужчину тети Жени. Но на другом конце провода мерзко пищали короткие гудки. Аня с грустью подумала о том, что пропадает такая интересная история. Вдруг до завтра что-то забудется? Она достала свой дневник и записала в нем: «За окном сгустился мрак…»
Февраль 2003
Мира прижимала плечом к уху телефон, они болтали с Аней уже час, по МТВ шла трансляция шоу Джея Лено. Девочки ждали выступления группы «Тату». Скандальные, крутые артистки привлекали внимание яркими выступлениями, высокими голосами и неоднозначными текстами. Аня с Мирой совершенно точно не знали, что имеют в виду певицы, когда звучат слова: «Я сошла с ума, мне нужна она…». Качаясь на большой качели-кораблик и подпевая кассетному плейеру, подружки досочинили, как им казалось, смешное продолжение, недавно в кинотеатре прошел мультик «Ледниковый период». К словам «я сошла с ума, мне нужна она» девочки прибавили: шуба для слона. Сейчас на сцену вышли две школьницы: черненькая и рыженькая, на обеих были юбки в складку и облегающие белые майки, на груди у каждой красовалась надпись «Х…й войне».
– Ты тоже это видишь? – ошеломленно спросила Миру Аня.
– Ага, ни че себе, вот это круто, – растягивая гласные, ответила Мира, – я тоже такую майку хочу.
– Ой, – вдруг пискнула Аня, – подожди минутку.
Мира слышала, как у подруги в комнате что-то происходит, очевидно, что кто-то из взрослых вошел в комнату.
– Ну бабуля, – канючила девочка, – ты ничего не понимаешь, это очень интересно, сейчас все ребята смотрят, а я что- хуже? Не надо маме рассказывать, она ругаться будет, а ты же не любишь, когда она на меня кричит. Ты самая лучшая…
Мира хихикнула, она знала, что Аня обожает бабушку, а та безгранично любит свою внучки и ни в чем не может ей отказать.
Март 2003.
– Вот вы хотите, вы и идите, а я останусь в этой школе, – мне здесь нравится, упиралась Мира, рассержено фыркая.
Девчонки сидели на облупившейся карусели в старом парке. Снег уже местами сошел, оставив после себя черные прогалины. Небо хмурилось. Тонкие веточки берез вздрагивали при малейшем колебании ветра. Между подружками назревал сильнейший конфликт. В эти выходные Оля и Аня должны были сдавать вступительные экзамены в новую школу. Мира не хотела никуда идти. Она была уверена, что ее класс -самый лучший. К тому же, если она уйдет в новую школу, то потеряет возможность видеться с Вовкой. С тех пор как ее папа занял у Вовиного деньги, они почти не общались. Школа была единственным местом, где Мира могла украдкой понаблюдать за объектом своего обожания. Но остаться без Ани ей тоже не хотелось. Она была уверена, что еще чуть-чуть и подруга согласится.
Аня и правда сомневалась, стоит ли ей идти в новую школу. До нее придется ездить, а значит надо будет раньше вставать. Этого она не любила. Утром, еле-еле разлепив глаза, она медленно слонялась по квартире, перебирала заколочки-бабочки, мелкие блестящие крабики в своем сундуке, до последнего не могла решить, что надеть. Мама часто говорила, что в ее детстве была форма для школы. Аня не могла себе представить, что ей каждый день придется носить одно и то же. У нее была куча разных маечек, особенно она любила кислотно-желтую с розовыми цветами. Но главное, что пугало девочку, – это математика. Перед поступлением им выдали пробные варианты контрольных работ. Оля щелкала задачки как орешки. Аня же не всегда понимала, о чем ее спрашивают. На решение 20 задач Оля тратила около 15 минут, Ане требовался почти час. Она точно знала, что не успеет. Пару раз девочка пыталась намекнуть маме, что математика ей совсем не нравится и в новой школе ей будет тяжело. Но мама не обращала на это никакого внимания, она уже все решила. Зря Мира надеялась, что ей удастся уговорить Аню. От ее желания в этом вопросе ничего не зависело.
Оля слушала Миру в пол уха. Последнее время их отношения накалились до предела. Олю раздражала вспыльчивость, грубость и упертость Мирославы, она никак не могла понять, откуда столько упрямства берется в подружке. Мира во всем старалась быть главной и доказывала свою правоту громко. Оля не выносила криков. Дома у нее всегда было тихо и спокойно. Но главное, Мира совсем не стремилась учиться. Со слов Ани на уроках она постоянно что-то вырезала, рисовала, не слушала учительницу. На перемене девочка дралась с мальчишками, со всеми ссорилась. Она стала сущей оторвой. Даже Аня, которая закрывала глаза на все недостатки Миры, не выдержала и пересела от нее. Оля знала, что причиной этого побега был не только испортившийся характер Мирославы, но и мальчик Димка, который на 14 февраля подсунул Анюте валентинку с сумасшедшей пчелой. Надо было видеть лицо подруги, когда она шепотом рассказывала об этом Оле. В глазах читалась мечтательность, щеки пылали розами. Нет, Аня не была влюблена. Но в ней уже бродило то самое женское, что заставляет сердце биться чаще, когда приходит понимание, что ты нравишься. Оля точно знала, что в этот секрет Миру не посвятили. Из-за того, что Аня идет в новую школу, они часто ссорились. Оля надеялась, что после лета их общение с Мирославой постепенно сойдет на нет. Ведь видеться они будут не часто. К тому же в новой школе уже учился Пашка, туда же будет поступать Полина. От этой мысли у Оли захватывало дух. Ей очень нравились эти ребята. Они вместе ходили в театралку и крепко сдружились. Веселая, дерзкая Полина была зачинщицей разных приключений. С ней они бегали по стройке, она обыгрывала всех в ножички, висела на турниках не хуже любого мальчишки, обожала носиться по двору. Ее любимой игрой были «Казаки разбойники». Недавно Полина поведала, что папа научил ее водить машину. Девочки не могли поверить своим ушам, но Поля с серьезным лицом рассказывала о том, как в деревне они выехали с папой на старую грунтовку, и он доверил ей руль. Паша подтвердил, что это чистая правда. Этот мальчик занимал много места в Олиной жизни. Они созванивались вечерами, ходили гулять вдвоем. Иногда он брал ее за руку. Дарил ей подарочки. Оля могла с уверенностью сказать, что она безумно счастлива.
***
Прекрати реветь, – наставительно говорила Полина, подавая Ане платок.
Девочки сидели в длинной школьной рекреации напротив раздевалок. Она была бледно-зеленая, местами затертая. Вдоль стен выстроились лавки. Около одной стоял большой эмалированный бачок, в который капала вода с текущей крыши. Аня шмыгала носом в такт падающим каплям.
– Какая же я глупая, я почти ничего не успела, ууу…– она снова всхлипнула, – что теперь я маме скажу, меня не возьмут, и она рассердится.
– 15 из 20 ти задач – это нормально, – рассудительно заметила Оля.
– Но ты- то решила все, – заикаясь ответила Аня.
– Я вообще только 12 решил, когда поступал, – заметил Пашка, который пришел поддержать Полину. Он искоса поглядывал на Олю, пытаясь понять, рассказала ли она его сестре, о том, что вчера они целовались. Но Оля хранила невозмутимый вид, а значит колких шуток точно можно было не ждать.
Ноябрь 2003 год.
– По способу питания организмы можно разделить на две группы: автотрофы и гетеротрофы. К автотрофам относятся растения и некоторые бактерии, способные самостоятельно вырабатывать органические вещества из неорганических. Все живые организмы, питающиеся готовыми органическими веществами, являются гетеротрофами, – чеканила Аня, стоя у доски. Коленки ее подкашивались, она ужасно боялась учительницу биологии.
Невысокая полная, короткостриженая, пожилая блондинка с малюсенькими острыми глазками стояла около забитого цветами подоконника и недовольно смотрела на двух мальчишек, сидящих за последней партой ряда у стены. Они о чем-то шептались, их детские баски отчетливо доносились до учительницы.
– Так, очень хорошо, скажи пожалуйста, какими свойствами обладают живые организмы, – переводя взгляд на Аню, спросила учительница.
– Дыхание, питание, размножение, рост и развитие, – быстро ответила девочка.
– А что такое раздражимость? – проходя мимо парт, спросила биологичка.
Аня замялась, она помнила, что этот термин был в конце параграфа, но она отвлеклась и не доучила. По телевизору показывали «Одинокие сердца». Глядя одним глазом в книгу, а другим за амурными похождениями Миши Бартон, девочка пропустила жирный шрифт про раздражимость, и теперь не знала, что сказать.
– Ответная реакция на воздействие раздражителей и реагирование на них соответствующими изменениями на уровне клетки. Она позволяет организму приспосабливаться к условиям жизни, – тихо прошептала Оля, в надежде, что Аня услышит и ответит.
– Я сейчас ее оценку на два поделю, – холодно процедила учительница, – плохо Аня, что за манера учить кусками? Я не так много задаю вам, можно и запомнить. Садитесь.
Аня на ватных ногах пошла к своему месту. К сожалению, вместе с Олей они не сидели. Из-за плохого зрения подруге досталась первая парта, а Аня сидела на четвертой с очень неприятным мальчишкой, который постоянно стучал пальцами по столу, дергал ногой и что-то чертил. Надо заметить, что не нравился он только Ане. Остальные девчонки считали его довольно симпатичным. Но все его мелкие движения, постоянное ерзание, щелканье пальцами и желтые, плохо вычищенные зубы, которые Аня разглядела, когда он ей рассказывал про альбом группы «Звери», раздражали девочку. Она старалась отодвинуться от него и завеситься волосами. Первые недели в новой школе ей отчаянно трудно было сосредоточиться, она путалась в лестницах и номерах кабинетов, из-за ранних подъемов постоянно забывала учебники. Ее раздражало таскать тяжелый рюкзак. Но самый ужас начался тогда, когда пошли дожди. Вода грязными реками стекалась к зданию школы, стоящему под горкой. В такие дни Аня приходила с насквозь мокрыми ногами. Огромные, продуваемые даже малюсеньким ветерком окна, шатались под натиском штормовых осенних порывов. В школе было ужасно холодно. Девочка уже дважды заливалась соплями.