И это пройдет…

– Бабушка, а ты тоже в колхозе работала, – спросила Аня.

– Нет, меня мама в город отправила, чтоб мне паспорт сделать можно было, – улыбаясь ответила бабушка.

– Что значит сделать, а у тебя что, не было? – удивилась Аня, она знала, что паспорт дают в 14 лет. Они с Мирой очень ждали момент, когда им можно будет получить свою заветную бардовую книжечку. Дедушка даже подтрунивал над девчонками, гордо доставая свой документ из серванта он декламировал: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте я – гражданин Советского Союза».

– Нет, колхозникам выдавались временные удостоверения личности. Люди приписывались к колхозу, – отводя глаза в сторону, ответила бабушка.

–Что значит приписывались, это как вещи что ли? – не поняла Аня.

Бабушка тяжело вздохнула.

– Тогда была такая система, так надо было, – ответила она.

– А тебе на стройке нравилось работать, – снова спросила Аня. Она знала, что бабушка с дедушкой познакомились на работе. Бабушка была штукатуром-моляром. Когда на 8 Марта они смотрели вместе фильм «Москва слезам не верит» женщина рассказала внучке, что работала на стройке, как и одна из главных героинь- Тося.

– Нет, совсем не нравилось, – покачала головой бабушка, – не женское это дело краской дышать, мешки с цементом ворочать.

– А что женское? – с интересом спросила Аня.

– За домом следить, мужа кормить детей воспитывать, – улыбаясь ответила бабушка, – без мужа женщине плохо.

– Ага, мужа еще найти надо, – насупилась Аня, – а вдруг никогда никого не полюбишь, что тогда?

– О, – рассмеялась бабушка, любовь – это наживное. Вот знаешь, как твоя прабабушка Маша замуж вышла?

– Нет, расскажи, – с любопытством попросила Аня.

– Ну слушай. Шел 1943 год. Война была в самом разгаре. Людям тяжело приходилось, не было ни одного дома, где бы мужчина не ушел на фронт. Хоть до нас и мало доходили сами бои, но работать приходилось много.

Прабабушка твоя была сильной, красивой, ловкой деревенской бабой. Имела целых 4 класса образования. Ей хотелось жить, а кругом калеки да старики, тяжелый труд и почти никаких радостей. А тут в деревню еще пришла разнарядка: на торфозаготовки и осушение болот необходимо направить людей. Кого брать? Конечно, выбор пал на молодых незамужних девок. А торфозаготовки – это тебе не бал. Твоя прабабушка понимала, что оставит там все свое здоровье. Тогда вместе со своей подружкой отправилась она в дом инвалидов и выбрала там себе мужа, контуженного на войне Ивана, а подружка Галя -изуродованного, одноногого Толика. Никакой любви там и не было, сплошной расчёт-замужних, беременных женщин на тяжелые работы не посылали. Вот так свадьбы и играли.

– Бабушка, -перебила рассказ Аня, – но это же ужас, как же жить с человеком, которого ты совсем не любишь, – возмутилась Аня.

– Вот так и жили, скромно, но дружно. Прадедушка твой хоть и сильно пил, но работник был хороший, он построил дом, в котором мы до сих пор живем, работал лесником и слыл отличным охотником. В хозяйстве была корова. Я помню, когда была совсем маленькой, – бабушка остановилась, задумчиво посмотрела на приближающиеся тени разлапистого леса, – как первый раз услышала хрюкающих под лестницей на дворе поросят. Под окнами у нас гуляли куры, а на цепи сидел бодрый борзоватый кобель Гадай.

– Так выходит прабабушка мужа своего потом полюбила? – в надежде услышать хоть что-то понятное, спросила Аня.

– Потом, потом, – уклончиво ответила бабушка.

Аня чувствовала, что ей не договаривают. Интересно, что такого не захотела ей рассказать бабушка?

***

Мира сверлила взглядом поплавок. Над ряской возвышалась его яркая оранжевая шапка. Вот уже час он совсем не шевелился. Не может быть, что сегодня она не поймает ни одного карася. А все тракторист Колька виноват, это он, проезжая на своём драндулете остановился на берегу, вышел и долго черпал ведрами, что-то заливал. Мира злилась. «Фу, пропасть какая, – думала она, – вот был бы папа, он бы поймал рыбину!»– девочка встала и пошла в сторону бани, мама просила ее последить за огнем в печке и подбросить пару поленьев. Мира открыла тяжелую дверь и взвизгнула, прямо на нее смотрели два больших коровьих глаза.

– Мама! – закричала девочка.

– Ты чего орешь, – ответила мать из огорода, – чего надо?

–Тут корова! Прямо в бане! – завопила Мира.

Девочка слышала, как мама, ругаясь приближается к ней. Отряхивая руки от земли, недовольно поглядывая на дочь, мать вошла в предбанник, взяла корову за рог и потянула на себя. Животное уперлось.

– Ну ка, чего встала как вкопанная, – поворачиваясь к Мире, скомандовала мать, – хворостину мне принеси, вишь упрямая какая, ну Афонин, ну паразит, никогда за своей скотиной не следит.

Мира опрометью бросилась за веткой. Она вернулась буквально через секунду, протянула маме тонкую хворостинку. Мама протиснулась между стеной и коровой, толкнула ее в бок, потом еще раз. Животное сделало пару шагов, тогда мать резко щелкнула ее веткой по попе. Корова обиженно замычала, но вышла из бани.

– Вот паразитка, – продолжала ругаться Мирина мама, – лепёху еще навалила. Мира, убери за ней, не гоже это, когда навоз в бане, – с этими словами она погнала корову вверх по пригорку, туда, где стоял покосившийся дом Афонина.

Мира недовольно сопела: «Почему она должна убирать за чужой коровой? Это же не честно! Вот был бы папа дома, он бы сходил к соседу, тот бы мигом все убрал и научился привязывать свою животину!»

***

– Папа, почему Робин Гуд считается благородным? – задумчиво спросила Оля, отложив книгу. Отец поправил очки и отложил ручку.

– Я думаю, он помогал бедным, люди ценили его, за это и прозвали благородным, – серьезно ответил он.

– Но ведь он же все равно разбойник, – удивилась Оля, – а как же заповеди: не убивай, не кради?

– Дочь, и заповеди и легенды сложили люди. Они и определили, когда убивать и грабить – это благородство, а когда наоборот.

– Все равно, это неправильно, – упиралась Оля, – разве можно за одно и то же хвалить и ругать? Как тогда узнаешь, что чего-то нельзя?

– Тут ты права, -поразмыслив сказал он, – никак не узнаешь. А заповеди ты сама прочитала? – поинтересовался отец, пытливо поглядывая на дочь.

– Нет, мама библию дала. Пап, а почему там все такие жестокие, постоянно сражаются, мучают и казнят друг друга? Бог ужасно страшный, да и не справедливый какой-то, – почесав нос, сказала Оля, – вот бабушка говорила, что он добрый, любит всех, прощает и оберегает. А выходит совсем не так? И вообще, где он, если в космосе его нет?

– Дочь, религию придумали люди, с помощью верований в богов и духов, они объясняли все, чего не знают. Какие люди, такие и боги, – разводя руками, ответил папа, – а уж где Бог, тут каждый решает сам для себя, я думаю, что он в милосердии, любви и сострадании.

– Не понимаю, – насупилась Оля, – получается наука отрицает возможность существования Бога, и средневековые священнослужители не напрасно жгли ученых?

– Еще как напрасно, если бы все эти религиозные фанатики не вставляли палки в колеса прогрессу, то мы давно бы жили в другом мире. Вообще любая религия – это порабощение и закрепощение человека, так что почитай-ка лучше что-нибудь более вдохновляющее, – сказал папа, давая понять, что разговор окончен.

***

Полина собирала на полянке землянику, злющий Пашка сидел рядом.

–Терпеть его не могу, – вытирая кулаком нос, говорил он, – где его мать только откопала. Ты вообще меня слушаешь?

Поля кивнула, недавно Пашкина мама второй раз вышла замуж. Полине было очень жаль своего двоюродного брата. Дядя Николай ей тоже не нравился. Он казался грубоватым, резким и жадным. Папа Поли ворчал, говорил, что нормальные люди в гаишники не пойдут. Сегодня Полина видела, как отчим дал Пашке подзатыльник. Парнишка пытался сам напилить поленья, но у него не получалось. Вместо того, чтобы что-то объяснить или показать, Николай стукнул Пашу по голове. Это он называл: «Учить уму разуму», на крик во двор выскочила бабушка, она практически грудью защищала внука, отгоняя мужика. Тот зло выругался и уехал в город. И вот уже целый час Пашка злопыхал по этому поводу. Пару раз он грозился убить отчима. Поля, глядя на его разъяренное, раскрасневшееся лицо, чувствовала, что брат действительно способен совершить что-то непоправимое. Ей было страшновато. Последнее время она начала замечать, что брат меняется. Из доброго, веселого, слегка ленивого и местами бестолкового мальчишки он превращался в дикого волчонка. Часто огрызался, зазнавался и вымещал свою злобу на тех, кто не мог ему ответить. Поля была единственной, с кем он не решался ссориться. Девочке такие перемены были совсем не по душе, но как помочь брату, она не знала.

Сентябрь 2001 год.

Дождик стучал по оконным стеклам, иногда пробираясь в комнату через плохо закрытую форточку. На подоконнике красовались малиновые астры, которые Мирина мама привезла в воскресенье из деревни вместе с большущей корзиной антоновских яблок. Мира и Аня сидели над ней, с тоской поглядывая на желтые бока наливных громадин, им предстояло перечистить больше половины. Мама собиралась варить варенье. На столе уже стояли ровные ряды блестящих стерилизованных банок. А в шкафчике под подоконником уютно устроились соленые огурцы, квашеная капуста и лечо. Сезон заготовок был в самом разгаре. Аня с мамой в эти выходные тоже ездила на овощную базу за перцами и помидорами-сливками, а потом весь вечер крутила их через мясорубку. Готовить девочке всегда нравилось. Особенно в те моменты, когда мама решала испечь торт и брала ее в помощницы. Тогда с верхней полки белого шкафчика, притаившегося у стены, доставалось граненое стеклянное ведерко, в котором взбивался крем из сливочного масла и сваренной на водяной бане кашицы из молока, желтка и ванилина. На столе раскатывалось тонкими слоями тесто для хрустящего высоченного «Наполеона». Такую красоту и вкусноту умела делать только Анина мама. Девочка ловила каждое ее движение. Мама была удивительно ловкой, когда она готовила, то кухня оставалась идеально чистой, как и руки мастерицы. Напевая себе под нос: «Несе Галя воду, коромисло гнеться, за нею Іванко як барвінок, в'ється» или какую-нибудь похабную песенку: «Была я белошвейкой и шила гладью, потом пошла в театр и стала актрисой, парам-пам-пам», катала она будущие коржи и колдовала над старой духовкой. Аня вертелась у нее под ногами, подавала продукты, мешала, взбивала или сидела на табуретке, читала вслух. Когда мама пекла пироги, то девочке разрешалось их начинять и украшать. Но вот заготовки на зиму Аня не любила, их всегда было очень много, процесс затягивался, она уставала. Чистка яблок была делом хлопотным, их нужно было нарезать на четвертинки, вырезать сердцевину и те места, где кожицу и мякоть проел червяк.

– Мир, а вы компоты с целыми яблоками не делаете? – спросила Аня.

– Мама с рябиной любит, там надо дольками, – ответила Мира, вырезая помятый бочок, – а вы?

– Бабушка целыми, а мама вообще сушит, но это жуть, пока нарежешь дольками. Мне кажется, я пол августа провела с ножом в руках, – потирая нос, ответила Аня. – Вот ты мне можешь объяснить, зачем мы постоянно солим, парим, квасим? Неужели нельзя купить?

– Ну поди да купи, много у тебя денег-то? Мы вон всю прошлую зиму на картошке да на огурцах солёных просидели, – пожала плечами Мира.

– А у нас полопались банки с вареньем из черной смородины, – хихикнула Аня, – так бабушка их в самогонку решила перегнать, такой запах стоял, словно в винном погребе.

–У меня папа наливки ставит, а потом к мужикам на работу носит, но они вкусно пахнут, – удивилась Мира.

– Мир, может видик включим? – с надеждой спросила Аня. У Мирославы было полно кассет с диснеевскими мультиками.

–Только не «Титаник», – взмолилась подруга.

– Давай «101 далматинец посмотрим»? -не унималась Аня.

– А яблоки кто чистить будет? – с сомнением спросила Мира.

– А мы с собой их в комнату возьмем, в таз очистки будем складывать. Мы с мамой так делаем, когда крыжовнику носики и хвостики обрезаем, – быстро нашлась Аня.

– Ну ладно, давай, – пробурчала Мира, – ты тащи тазы, а я сейчас включу кассету.

С этими словами она выскочила из кухни. Аня пошла в ванную, в голубом капроновом тазике, который она собиралась взять, спала пушистая полосатая кошка.

– Эх, Мотя, придется тебя достать отсюда, – аккуратна поднимая ее за лапки, сказала Аня. Она обожала кошек, у нее у самой дома жил дымчатый кот, хвост которого постоянно торчал трубой. Когда девочка играла на фортепиано, он забирался на клавиатуру и прохаживался между ее руками. Кошка недовольно мяукнула. Аня погладила ее по пушистой мягкой спинке. Та покосилась на нее медовым глазом, села на пол и начала старательно вылизывать то место, до которого девочка только что дотронулась. Аня рассмеялась, взяла таз. Все его дно было усыпано мелкой шерстью. Аня включила воду, неожиданно вместо крана плеснуло из душа. Холодные капли полились ей за шиворот. Кошка, на которую попал нежданный дождь, взвизгнула и пулей вылетела из ванны. Аня тоже фыркнула. Неожиданный полив ее раздосадовал, обмыв тазик, она вышла с ним на вытянутых руках. В квартире стояла тишина, только звук работающего телевизора отталкивался от стен.

– Мира, все нормально? – позвала Аня.

Подруга не отвечала. Девочка заглянула в комнату. Мирослава сидела на полу, напротив длинной темно-коричневой полированной стенки, в которой на верхних полках расположились ряды красных, зелёных, синих и бежевых переплётов классики мировой литературы, а за прозрачными стеклянными дверцами горделиво нахохлились тонкостенные рюмочки из голубого стекла, сервиз «Мадонна», который доставали только по праздникам. У Ани в комнате бабушки и дедушки стояла точно такая же стенка, только на одной из полок еще была статуэтка коня с золоченой гривой и фарфоровая «Хозяйка Медной горы». Правда, вопреки Аниным представлениям, сказочная дева была одета в голубое платье, а глаза у нее были серыми, но каменные цветы у ног не оставляли сомнения в личности красавицы. Телевизор, расположившийся на нижнем ярусе, показывал отнюдь не мультик про веселых и милых пёсиков. На экране мелькали люди, дым, и небоскребы.

– Это что? – с недоумением спросила Аня. – Твой папа принес какой-то боевик?

– Да нет, это в Нью-Йорке, – с ужасом прошептала Мира.

– Не может быть, – не поверила Аня. В США, крае невероятных технологий, маленьких карманных телефонов, компьютеров и красивых нарядов не может случиться ничего страшного.

– Может, самолёты влетели в башни, – выпучив глаза, проговорила Мира.

– Но зачем? – совсем растерялась Аня.

– Из-за Бога, – медленно проговорила Мира.

– Не говори глупостей, при чем тут Бог? – фыркнула Аня, известие шокировало и ее, но пока она чувствовала только недоумение, а страх, который читался на лице Миры, словно застрял где-то в глубине сознания и еще не овладел разумом.

– Мусульмане хотят убить всех неверных. Это у них религия так велит, – ответила Мирослава.

– Не может быть, – выдыхая и садясь рядом с подругой, проговорила Аня.

8 Марта 2002 год.

В комнате царили лёгкие весенние сумерки. Аня лежала на маленьком диванчике. На животе у нее стояла коробка конфет «Птичье молоко». Девочка с упоением обгрызала шоколадную глазурь, так, чтобы потом, у неё остался только маленький кирпичик обожаемого суфле. Больше всего Аня любила лимонное, но сейчас в основном попадалось шоколадное. Она уже опустошила половину коробки, но не встретила ни одной лимонной. Сегодня был праздничный вечер. Бабушка и дедушка уехали в гости к бабушкиной сестре в небольшой городок Гаврилов Ям, а мама ушла на свидание. Аня же проводила 8 Марта, лежа перед телевизором. Все ее внимание было приковано к великолепному фильму «Унесенные Ветром». Ее обожаемая Скарлет стояла за прилавком благотворительного киоска и жаждала танцев. Как же Аня ей восхищалась: красивая, веселая, обаятельная. Девочке хотелось быть хоть чуть-чуть похожей на эту потрясающую женщину особенно по тому, что той всегда доставались самые красивые кавалеры. Только Эшли Уилкс почему-то не пал под ее чарами. Но кому нужны такие Эшли, когда рядом есть Ретт Батлер? О таком мужчине можно только мечтать. Аня видела фильм уже десятки раз, но ее не переставало удивлять, как ловко он обходит все испытания, уготованные ему судьбой, сколько в нем смелости и азарта. Блестящие темные глаза, смуглая кожа и усы прочно ассоциировались у Ани с пиратами. Его свободолюбие и дерзость привлекали ее. Девочка могла уверенно заявить, что именно в такого мужчину она готова была бы влюбиться. А вот Оля настаивала на том, что и Ретт, и Скарлет просто ужасны. Они абсолютно аморальны и беспринципны, а единственный прекрасный человек в этой истории- Мелани Гамильтон. Ведь она настоящая леди, полная любви, смирения и принятия. Аня не разделяла Олиного мнения. Мелли казалось ей серой скучной дурнушкой, которая все время перетягивает на себя внимание.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Аня нехотя встала и подошла к аппарату.

– Да, – недовольно прошипела она.

– Привет, – раздался веселый голос Полины.

– Ну привет, – растягивая длинный шнур телефона и косясь в телевизор из коридора, ответила Аня.

– Приходи в гости, мы с Пашкой «Кошмар на улице Вязов» смотрим, родители праздновать уехали, а мы одни, – радостно чирикала Поля.

– Ну уж нет, -выпалила Аня, она ненавидела ужастики, особенно этот. Страшная морда Крюгера, его ногти и смех снились девочке в кошмарах. Ни за какие сокровища мира она бы не стала смотреть этот фильм снова.

– Ну вот, – расстроилась Поля, – Олю что ли звать?

– Дак позови, они же с Пашей лучшие друзья, – хихикнула Аня. Она знала, что Оля влюблена в Пашку по самые уши. Посплетничать об этом было особо не с кем. Мира раздражалась каждый раз, когда Аня заговаривала о новых друзьях. Отношения с Полиной тоже были какими-то странными, они постоянно соперничали. В театралке ей доставались роли капризных маленьких девочек или отрицательные персонажи, а вот смешные, сложные характерные, неоднозначные герои принадлежали Полине. Аня завидовала Поле. И это не было добрым чувством.

      Как-то раз она вернулась с репетиции домой, кинула в угол пакет с реквизитом и разрыдалась. Мама сидела за столом и оформляла истории болезни перед проверкой. Свет от оранжевой настольной лампы, на которую Аня привязала шелковую ленточку и перевела пару золотистых наклеек, падал на ее идеальные длинные пальцы и отражался от розовых, скругленных полированных ногтей. Мама всегда следила за маникюром. Каждую субботу она усаживалась в кресло, делала ванночки для рук, обрезала кутикулу и ровненько подпиливала каждый ноготь.

– Что случилось? – не поднимая головы, спросила она.

– Поле дали играть лису, а я буду шакалихой, – всхлипывая, ответила Аня.

– А ты хотела быть лисой? – отвлекаясь от бумаг, спросила мама

– Конечно! – воскликнула Аня.

–Удивительно, обычно девочки хотят быть Снегурочками или принцессами, – задумчиво глядя на дочь, проговорила мама.

– Не, Снегурочка у нас Оля, но я не хочу, это скучно, а вот Лиса! Она и шутит, и танцует. А еще она хорошая. А я должна сыграть подлую подхалимку. Не хочу! Не буду! Лучше совсем не ходить, – распалялась Аня.

– Ну не ходи, – спокойно ответила мама, – только тогда придумай себе новую мечту о том, кем ты хочешь стать, когда вырастешь.

– Это еще почему? – удивилась Аня, сразу перестав плакать.

– А как ты будешь играть в театре? Режиссёр распределит роли, а тебе не понравится его решение? Всю жизнь реветь будешь? – строго спросила мать.

– Нет конечно, там же будет настоящий театр, – фыркнула Аня.

– А в чем разница? Там и актёры будут настоящие, не только вчерашние студенты, но и опытные, сложившиеся актрисы. Тебя никто сразу примой не возьмёт, может ты всю жизнь зайцем вокруг ёлки в ТЮЗе скакать будешь. К этому надо быть готовой. Никто никого, знаешь ли, нигде не ждет, и если ты будешь вот так на все реагировать, то дорога у тебя только одна замуж и в домохозяйки, но и там от соперничества не убережешься, – твёрдо заключила мама.

– Ты меня вообще не понимаешь и не желаешь, – возмутилась Аня.

– А надо жалеть? Умер кто-то? Если хочешь чего-то в жизни добиться, бери и делай, а реветь нет никакого смысла. Никто и никогда не будет тебя жалеть. Да и любить тоже мало кто будет, так что трудись больше, – начала сердиться мама.

– А вот папа говорит, что я талантливая, – стушевалась Аня.

– Твой папа много всего говорит, а ты и уши развесила. Смотреть надо на дела, а не на слова. Даже если ты сто раз талантливая, только упорный труд и работа над собой помогут тебе в реализации желаний. Сыграй свою шакалиху так, чтоб все только ее запомнили и не смотрели ни на какую лису, глядишь, в другой раз режиссер подумает, кого взять на главную роль, – резюмировала мама.

Аня была шокирована таким подходом к жизни. Что значит никто не будет ее любить? Ей казалось, что это просто невозможно, ведь она такая веселая, добрая, ласковая, талантливая. Но тем не менее она успокоилась. В словах мамы было разумное зерно, Полю надо переиграть, быть лучше нее во всем, тогда в следующий раз роль отдадут ей.

С этого момента и началось их с Полиной соперничество. Поля тоже чувствовала напряжение между ней и Аней, старалась на сцене изо всех сил. На последнем фестивале обе девочки получили грамоты за артистизм. Правда режиссер ТЮЗа похвалил только Аню, но Поля гнала эту мысль прочь. Сейчас, когда она позвонила ей, девочке очень хотелось, чтоб их вечный с Пашкой тандем разбавил хоть кто-то. Полина с удивлением обнаружила, что подружек у нее почти нет, только Аня да Оля. Поле всегда было интереснее общаться с мальчишками, она обожала играть в футбол, казаки разбойники, с упоением прыгала в снег с гаражей, первая была в «Сифе» на турниках. Но сейчас все поменялось, с мальчишками нельзя было обсудить новый каталог «Avon» и мамин костюм с искусственным мехом от «Tom Klaim». Пацаны не интересовались вышивкой крестом и фенечками из бисера. Маме тоже было некогда разговаривать с Полиной. Она постоянно работала. А бабушка большую часть времени жила в деревне. Поля по старинке все еще делилась своими секретами с двоюродным братом, но это становилось все сложнее. Между Аней и Олей выбирать было легко. Аня нравилась Полине больше. Она была лёгкая, любила посмеяться, с удовольствием разделяла Полины увлечения: носилась с ней по коридорам, они вместе ходили в парк аттракционов и даже забрались в заброшенную гостиницу «Чайка», где тусовались готы и панки. Оля никогда бы туда не пошла, она сидела над книгами, ходила в музыкалку и зубрила английские глаголы.

Июнь 2002 год.

Оля и Аня крутились около большого старинного зеркала. Его потемневшее стекло искажало отражение. Лица выглядели старше и строже, фигуры вытягивались. Под потолком покачивалась паутина, балки, выкрашенные белой краской, потрескались и теперь нависали хмурыми арками. Дом требовал ремонта. Раньше здесь располагались классы художественного училища. В аудиториях сохранились огромные окна, остатки фресок и разваливающаяся лепнина. Здание отапливалось из кочегарки и насквозь пропахло сладковатым дымом. Сейчас дом отдали под психологический факультет маленького частного вуза, директором которого был друг Аниной мамы. Маргарита Викторовна подрабатывала в нем, по выходным читала лекции по анатомии и физиологии для заочников. Сейчас на улице под раскидистым старым дубом накрывали большой стол в честь ее дня рождения. На льняных скатертях красовались стеклянные блюда полные ранней клубники и румяной черешни. По углам стояли круглобокие зеленые бутылки с шампанским и вытянутые синие с белым вином. Около мангала колдовал симпатичный мужчина в белой футболке: он махал над шашлыком пластиковой дощечкой, поливал из бутылки водой раскалившиеся и попыхивающие искрами угли. На небольшой покачивающейся тумбочке мамины подруги нарезали овощи и зелень. Тихо играла музыка и в такт с ней чирикали птицы.

Аня обожала бывать в этом месте, ей казалось, что у дома есть своя душа. Ожидая маму, чаще всего она сидела за облезлой желтоватой испещренной зазубринами партой и рисовала. Остро заточенный карандаш штришок за штришком выводил ласточек и голубей, сидящих на проводах.

–У твоей мамы много друзей, – заворачивая косу вокруг головы, заметила Оля.

– Очень, – отозвалась Аня, – мне иногда кажется, что она знает весь город.

При этих словах она закружилась, разглядывая, как летает ее юбка в зеркальном отражении.

– Что ты делаешь? – с удивлением глядя на нее, спросила Оля.

– Танцую, – хихикнула Аня, -видишь, как летает? Обожаю нарядные платья, жалко, что в них все время нельзя ходить. Вот повезло же тем девушкам, которые жили в 19 веке! Я недавно в Третьяковку с мамой ездила, там на картинах женщины в таких струящихся нарядах, с лентами, золотом, мехами. Один портрет особенно хорош был «Неизвестная», кажется, называется. Крамской написал. Там барышня в открытом экипаже. Божечки, какой у нее наряд: бархатное платье, шляпка с перьями, шелковые перчатки, а как смотрит- царица! Помнишь, у Пушкина: