Короли рая

Рока знал: она предпочла бы умереть в степях. Вмерзнуть в холодную землю, чтобы вороны и волки обглодали ее труп.

Ему удалось сдержать позыв ко рвоте.

– Я поистине демон. Это моя вина.

Он никогда не верил в чушь о заколдованных лесах, богах или пророчествах, но вот он здесь, иной и одинокий, а его святая мать, которую следовало бы чтить, вместо этого умирает в каком-то поле, неоплаканная и забытая всеми, кроме него. Кого еще можно винить?

Кожа Бэйлы стала бледной и липкой, белки глаз виднелись сквозь щелочки век. Я не могу просто бросить ее. Он знал, что ей хотелось быть сожженной, вернуться в пепел – из которого, как она верила, произошли люди. Но у Роки не было ни деревьев на топливо, ни времени.

Я не важна, услышал он ее поучение, но если умрешь ты, значит, все мои жертвы были напрасны. Ты должен попасть в долину закона.

– Я не могу. – Он закрыл глаза. – Не могу просто бросить тебя здесь.

Ты должен, сын мой. Оставь ребячество в прошлом. Это слабость, а ты никогда больше не должен быть слабым.

Он кивнул, достал свой нож и погладил ее волосы.

– Мне жаль. Мне жаль, мама, мне так жаль.

Он не мог знать, страдает ли она. Он поднес лезвие к ее волосам и отрезал идеальные, золотисто-каштановые локоны длиной в ладонь и, положив прядь в карман куртки, взглянул на небо. Он увидел зимних птиц – возможно, зябликов, пересекающих равнину в поисках лучшей земли. Даже белые облака дружно удалились, пренебрегая им, как и в тот раз, когда мамаши в Хальброне пытались забрать его руки. Мир такой большой, ужасающий и необъяснимый, а я всего лишь одинокий маленький мальчик.

Он заморозил слова Бэйлы в своем сознании, как молитву. Единственная вера, которая ему когда-либо понадобится.

Спрячь этого милого мальчика так глубоко, сынок, что найти его сможем лишь мы с тобой, в потайное местечко.

Рока поискал такое место в своем сознании – место, где он будет хранить свое детство, свою мать и ее ложь-из-любви. Я и есть всё, о чем говорят истории. Я убил своим проклятием добрейшую, самую красивую женщину в мире, и меня будут вечно сжигать в недрах горы.

Это всё, чем он теперь станет, – всё, чем он когда-либо сможет быть, кроме как в этом местечке: неприкосновенном, безопасном и принадлежащем ей.

Меня создали боги моей матери – либо никто. Он хотел рассмеяться, но всхлипнул. Божественные дети. Война богов. Конец мира. Да будет так, он поверит.

– Осторожней с пророчествами, – прошептал он, вытирая щеки.

Он потратит жизнь, которая дана ему, на поиски этих богов, если они существуют, и плюнет в их лица. А если они слишком испугаются и никогда не покажут себя, он будет съедать по ночам их гребаных детей.

Я стану частью твоей книги, мама, но не как Эгиль, Хаки или Рупа. Я стану Омикой, великаном. Я стану монстром, который пугает маленьких девчонок. Вот что я такое. Я голыми руками залью кровью целый мир, и, когда они все поочередно будут мертвы – законотворцы, жрицы и все их слуги, – тогда я отправлюсь в посмертие и найду тебя и сделаю их королевой.

Он снова поклялся в этом вслух, Эдде, а затем, в третий и последний раз, Носсу. Он поклялся, не сводя глаз с горизонта, и по его ладоням разлилось тепло, когда он вытащил нож. Он поклялся кровью своей матери.

* * *

Но он чуть не умер на полпути к Алверелю. Он грезил наяву, переходя через небольшую замерзшую речку, и потерял равновесие, так удивившись, что едва сдержал падение и сильно ударился плечом о большой замшелый камень. Тот оцарапал его голову сбоку и сказал: «Парой дюймов выше, и я б раскроил тебе череп, тупица». Чувства Роки обострились, и сердце бешено застучало в груди. Он боялся не смерти, а неудачи.

Рока сел прямо и пошевелил пальцами ног. Он почувствовал что-то неладное с ними, но не имел ни времени, ни желания снять ботинок и взглянуть. Он подозревал обморожение из-за пребывания в колодках. Отсутствие резкой боли – дурной знак, и у него как будто нарушилось равновесие, но это неважно.

Он взял прореху размером с Бэйлу в мире, что угрожал его поглотить, и спрятал ее в свое потайное местечко. Труп в поле больше не был ею. Бэйла теперь жила в раю, ожидая сына. Или же она просто хладная мертвая плоть на земле, корм для животных, мух и червей.

Взяв с ее тела лишь прядь волос и Книгу Гальдры, он ушел прочь, устремив глаза на Северо-Запад и горные вершины. Герои легенд всегда путешествовали туда с лошадьми или собаками, но у Роки не имелось ни тех ни других.

На фоне нескончаемой ярко-белой равнины горная цепь в течение большей части дня казалась иллюзией, совсем не приближаясь, не меняясь, нависая над плоской местностью, словно в каком-то бессмертном осуждении. Року не окружало ничего, кроме торчащей из снега травы – и ветра. Пронизывающего, ледяного ветра, хотя сезон и завершался. Более резкие порывы ослабляли волю Роки и вынуждали гадать, а есть ли вообще в этом странствии смысл – мать сказала, они не станут слушать, только не его.

Книга Гальдры гласила, что Истцу должно быть по меньшей мере шестнадцать. Но Каро думал, я выгляжу старше моих лет; возможно, это упростит дело. И он слышал, что говорила его мать – убийство, яд; земли отныне принадлежат Кунле. Последствия будут уликой, хотя он и знал, что ее на самом деле убило его проклятие, а не какая-то отрава. Кунла, со своей стороны, обвинит Року в умысле и покушении на убийство, и если его признают виновным, он станет внезаконником – за пределами цивилизации, как животное.

Вхождение в любой город или дом станет преступлением, караемым смертью. Землю его матери отнимут, и никакое действие против него не будет считаться незаконным. Это может продлиться год, вероятно больше, и Кунла придет за ним, в этом он был уверен. Скорее всего, ему не выжить. Нет, я должен хотя бы попытаться избежать такого приговора.

Сейчас ему требовалось время, чтобы исполнить свое предназначение. Ему требовалось время, чтобы вырасти, научиться сражаться и узнать больше о мире, поскольку знал он крайне мало – за исключением того, что сказано в его книге и что поведала ему мать. Авось мамины родичи помогут мне. Или, может, один из других тридцати пяти вождей.

Он знал слова и растения и был готов работать так же усердно, как и любой из ныне живущих людей, дабы заслужить свое место. Наверняка лишь менее влиятельный вождь согласится принять его, но и это сойдет. Однажды он сумеет заработать меч и жить в компании воинов, пока не придет нужное время. Это было маловероятно, однако возможно – если только он не будет вне закона.

Весь день Рока переставлял ноги, упрямо идя вперед по бесконечной равнине. Он все еще различал дорогу в свете тонкого месяца, но с наступлением холодной темноты он испугался, что замерзнет, если не разведет костер. В котомке у него имелось огниво. Рока нашел замерзшее болотце с достаточным количеством сухостоя, чтобы поддерживать огонь всю ночь, легко порубил деревья своим топориком, и спустя несколько минут измельченный хворост ярко горел. Рока выпил из фляги, поел соленой вяленой баранины и расстелил небольшую медвежью шкуру, но сон все не шел. Мальчик сидел, уставившись в огонь.

Спрячь его так глубоко, сынок, что найти его сможем лишь мы с тобой, в потайное местечко.

Улыбнувшись, он вообразил маленькую поляну в бесконечном лесу. Он назвал ее своей Рощей. Воздух там всегда теплый, решил он, и ему не грозят никакие опасности, потому что он будет один. Конечно, я один, подумал он, Роща слишком мала и бесплодна.

Едва он представил себе эту местность, ее, как и всякий вымысел, оказалось до странного трудно изменить – и невозможно забыть. Впрочем, казалось вполне логичным дать самому себе орудия, известные по жизни, так что Рока вообразил небольшую груду железных лопат, мотыг и ножей, а в его руке появился топор. Топор-из-Рощи, улыбнулся он, подняв его в ложном, бессолнечном свете, прям как у древнего шамана.

Ему нужно будет построить хороший дом, снабженный припасами, и, возможно, разбить сад, за которым станет ухаживать мама, если она когда-нибудь придет. Конечно, ему придется вырубить деревья, чтобы расчистить пространство, но ему в любом случае будет нужна древесина. В доме понадобится две комнаты, чтобы мама могла бывать с отцом, когда тот приходит ночью, и, конечно, хороший очаг с местом для приготовления еды. А может, и два очага, как в Хальбронском зале. Рока улыбнулся. Почему нет? Все это лишь фантазии.

Там же он обнаружил и Книгу Гальдры, лежащую на клочке мха. Рока остановился, раскрыл ее и увидел, что в ней есть все слова. В истинном мире книга тяжело оттягивала вещевой мешок и замедляла Року. Но если он будет хранить ее в своей Роще, ему ведь не придется таскать ее с собой? Мысль стала действием, и в истинном мире его тело бросило книгу в костер, и огонь затрещал, когда в воздух медленно поднялся пепел.

Ты мог бы продать или обменять ее. Она была очень ценной.

Он знал: за такое мать отругала бы его на чем свет стоит. Сожжение священной книги, несомненно, оскорбляло как богов, так и людей, и в случае поимки виновного тотчас ждало наказание. Но его мать все равно мертва.

Всему есть свое время… и место, подумал он. Место выдуманной книги – рядом с твоим садом, мама. Место настоящей книги – в пламени.

Он ощутил мягкий, теплый мех медвежьей шкуры под собой и понял, что, должно быть, это его отец добыл и освежевал зверя. В его Роще мгновенно возникла пещера. Он представил, как зверь мирно спит внутри, безразличный к ветру и холоду, пережидая зиму. Мертвые могут присоединиться ко мне в моей Роще, решил мальчик, ощупывая руками шкуру, ибо теперь Носс – мой хозяин.

Он увидел, как зверь лежит там, пронзенный копьем Бранда и окровавленный, и задался вопросом, сколько людей потребовалось для убийства и как именно оно свершилось.

Как бы я хотел спать в той пещере, как медведь, прижавшись во тьме к его боку, в окружении скал. Вспыхнул огонь, и тело Роки закрыло глаза. Это было последнее, что он помнил.

6

Рока проснулся, обнаружив потухший костер и проблеск света. Он вспомнил о своей цели – первое, что надо сделать с утра даже прежде, чем помочиться, – затем посмотрел вверх и решил, что остаток путешествия займет всего пару дней, так как горы ближе, чем он думал.

Припасов у него хватало. Заканчивалось только время, и коль скоро его не найдет Кунла, он был уверен, что отыщет долину.

Днем, даже на ходу, он обнаружил, что может возводить собственный дом в Роще. Этим трудом он избавил свое странствие от всяких признаков скуки, хотя отвлечение могло оказаться рискованным, если земля станет неровной. До обеда он воображал пилы, молотки и скребки, которыми срубал деревья, разделял их на части, а затем делал доски.

Теперь явились и животные Рощи. Он вытер несуществующий пот со лба и заметил на деревьях птиц с ярким оперением. По ветвям носились белки с коричневой шерстью, и Рока улыбнулся им, счастливый от радости, что теперь не только ветер его попутчик. Я построю несколько скворечников, подумал он – возможно, рядом с домом, у окон спальни. Бэйле понравилось бы.

В лишенном слабости мире снова наступила ночь и растаяла, пока он шел; вечер вдруг стал достаточно теплым, чтобы не нуждаться в костре. Мысленно Рока предавался приятной работе, пока его ноги не нашли реку Брэй – реку, что никогда не замерзает, как утверждала книга, в чем мальчик сомневался. Ее называют слезами богини жизни. Он просто надеялся, что не сбился с пути.

Равнины внезапно закончились, и за ними Рока обнаружил поросшие деревьями холмы, на которых лежали огромные снеговые кучи, а горы высились, закрывая весь обзор. Большую часть дня он шел вдоль берега, надеясь, что это и есть река Брэй, и разглядывал крошечные деревца на склонах гор вдали и огромные водоемы у их подножий, вокруг которых раздавались крики и потрескивания разной живности.

Рока не бывал дальше, чем в нескольких милях от дома – разве что в младенчестве, – и еще никогда не видел гор ближе, чем на горизонте. Он устроил привал у реки близ еловой рощи; эти деревья были зеленее и выше, чем те, которые он помнил, а обрамляли их еще более высокие сосны и мелкие, тощие разновидности с коричневыми листьями. Он не распознавал все звуки ночных существ, но впервые после Хальброна обзавелся настоящим кровом и чувствовал себя в относительной безопасности. Защищенный деревьями и горами, Рока почти не ощущал ветер, а ночь отчего-то потеплела достаточно, чтобы он сбросил слой мехов. Разведя небольшой костер больше по привычке, чем по необходимости, он наклонился и осторожно разулся.

Мизинцы обеих ног окрасились в пурпурно-черный цвет. Они были холодными на ощупь, и хотя не сильно болели, Рока уже страдал достаточно, чтобы знать: боль найдет способ наверстать упущенное. Пальцы рядом с ними были чувствительными и покрылись белыми пятнышками. Из мизинцев сочилась прозрачная жидкость, и кожа с них отслаивалась. Рока знал: они уже не исцелятся. Поврежденная плоть отпадет или начнет гнить, и ему придется отрезать эти пальцы ножом, чтобы выжить. Не беда, это всего лишь пальцы. Он заправил их обратно в шерстяные носки, надел поверх кожаные ботинки и обратил свой разум к вещам, которыми мог управлять.

Несмотря на красоту окружающих видов, он провел большую часть того вечера, трудясь над своим домом. Он наконец принялся за каркас и хотел сделать что-то вроде погреба, но не знал как, поэтому практиковался на открытой местности вблизи, выкапывая квадратные ямы и накрывая их досками. Снаружи, в месте, где ему предстояло вскоре лишиться двух пальцев, он предположил, что понадобится как-то устроить подачу теплого воздуха внутрь погреба – но в его собственной Роще навряд ли. Не вопрос, решил он, уйма времени для практики.

Забудь про свой чертов погреб, услышал он голос матери, сосредоточься на более насущных делах.

Будь она жива, то, как обычно, оказалась бы права. Рока немного почитал из книги, пока его тело, покорно выпив и поев, укладывалось спать у костра. Работать как в истинном мире, так и в придуманном стало уже немного легче, а в книге имелся раздел, который стоило изучить, надеясь на помощь в кругу – о Нанот и ее пророчице Гальдре.

Но ему не удалось найти много законов, и даже те, что обнаружились, были туманными. «Не убий без причины», – гласила книга, затем приводила список причин, которые показались Роке злой шуткой. В этом списке значилось «оскорбление», как и «предательство». И следом размещались противоречивые «толкования» именитых Законовещателей на протяжении веков, большинство которых казались почти нарочно туманными, а всех «официальных» наказаний, знал Рока, даже не было в гребаной книге.

Наконец он заснул, чувствуя себя маленьким глупым ребенком. Чем бы ни стал руководствоваться круг, осудив или освободив его, этого не было в книге законов или же он попросту этого не понимал. Но, как ни крути, он испытывал страх.

* * *

С появлением солнца тревога укутала его, как второе одеяло. Рока не помнил, что ему снилось, но помнил свою цель, и, наспех собравшись, в бешеном темпе двинулся через холмы, отчего-то боясь, что время его истекло.

От осознания того, в каком состоянии его пальцы ног, Рока испытывал боль, но отбросил ее, как стремился отталкивать страх, печаль и вину. Он не трудился в своей Роще, сосредоточившись только на земле и горах, подмечая каждый ориентир в виде дерева или скалы, пока не остановился и не узрел гиганта среди меньшей братии.

Тургэн-Сар. Гора Всего Сущего.

Ее вершина уходила за облака, склоны возвышались над горизонтом, а ее сородичи казались просто бугорками и приживалами. Рока знал: Алверель уже близко. Ему лишь надо следовать вдоль реки Брэй к зеленой травяной низине с заболоченными почвами, полной сотен людей и животных и всех вещей, которых не могли постичь Южане и потому едва ли даже верили в них.

Сперва он увидел мужчин, занятых рыбной ловлей у реки, затем группы странников, протянувшиеся на Север вдоль берегов к лежащей за ними долине. Он преодолел подъем и увидел маленький, скорей всего временный городок с круглыми деревянными домами, очень похожими на хальбронские. Огромный зал собраний с зеленой крышей из дерна и еще одно такое же большое здание окружали купеческие обозы, их телеги и животные. Рока учуял кисловатый запах винокурни, жарящееся на открытом огне мясо и сладковатый смрад отходов и гнили.

Рока ощущал, что все вокруг на него пялятся, но среди стольких людей испытывал меньше страха перед гневом Кунлы. Не будет же она пытаться убить меня в окружении свидетелей? И так близко к самой основе закона?

И все-таки он не снимал капюшон. В путешествии у него не было времени горевать о маме, но сейчас он переживал ее утрату как никогда раньше. С кем ему говорить и как ему действовать? Каковы правила? И кто проведет его через них? Пока он просто продолжал идти, надеясь, что круг закона будет очевиден и что другие в конечном счете разъяснят.

Как и в тот первый раз в Хальброне, он только и мог, что глазеть на людей и животных. За всю свою жизнь он не видел столько существ, обитающих вместе.

На окраине, по пути к реке, неряшливые братья лет двенадцати-тринадцати пасли стадо блеющих коз. Мальчишки с каштановыми, а не черными волосами и пухлыми конечностями напомнили Роке вождя Каро и его слуг. Дальше он обнаружил еще мальчиков, присматривающих за волкодавами в псарнях. Пушистый черно-белый мех зверюг был все еще густой после зимы, и большинство из них терпеливо ждали на привязи, а другие катались по земле, игриво кусая друг друга. В бревенчатых стойлах выстроились лошади, но они не были косматыми и дикими, как табуны тех, что бродили по степи. Их спины выглядели более изогнутыми, а почти безволосые туловища были вполовину меньше, чем у их беспризорных собратьев. Только женщины могли владеть подобными лошадьми – таков обычай, – хотя, как правило, ездили на них их мужья.

Сердце Роки забилось быстрее, когда он увидел большие, уложенные кругами валуны. На многочисленных рядах деревянных скамей, обращенных к середине неровного круга, сидели пожилые мужчины и женщины в чистой, хорошей одежде. В центре старая женщина лет пятидесяти что-то говорила и сопровождала слова жестами, а по меньшей мере десять вооруженных мужчин стояли возле камней. Рока вцепился в капюшон своего плаща и закрыл глаза. Бэйла ушла, сказал он себе, теперь бояться нечего, кроме как снова подвести ее.

Наверное, это было неправильно, ибо он чувствовал, как озеро скорби переполняется за стеной, которую он выстроил, чтобы его сдержать. Но время для слез настанет позже.

Он подошел ближе, надеясь услышать и узнать хоть что-нибудь о ритуалах закона, прежде чем будет вынужден им противостоять. Капюшон он держал надвинутым, а глаза опущенными.

Голос у старухи был скрипучим, но сильным.

– …предоставила более чем достаточно улик в обоснование своей жалобы. Имеются мотив, свидетели, рана и оружие. Она сестра Гальдры на хорошем счету, верховная жрица и жена с безупречной репутацией. Есть ли здесь кто-то, желающий говорить за обвиняемого?

Казалось, люди в этой толпе скучали. Прислонившись к столбам, они ковыряли в зубах или таращились на небо, и Рока ждал, не решится ли кто говорить, но не увидел никаких телодвижений. Несколько человек располагались у центрального камня, еще несколько стояли спереди, а группа бойцов с оружием топталась на поляне, но никто из них не шевельнулся. Затем Рока увидел Кунлу.

Я едва успел сюда вовремя.

Его сердце заколотилось, и он сжал кулак, чтобы овладеть собой. Она стояла впереди, из-под простого дорожного плаща торчали меха, и несколько мужчин окружали ее, словно телохранители. Старуха – явно Законовещатель – указала на нее.

– Раз таковых не нашлось, – изрекла она, – у меня нет выбора, кроме как решить в пользу…

Ноги мальчика будто сами несли его вперед. Он протолкался мимо жителей долины ближе к центральной возвышенной поляне, его сердце неистово билось у самого горла. Он молился, чтоб не выдать голосом свой страх.

– Я пришел говорить. – Его слова дрогнули, и он залился краской стыда, натягивая капюшон еще ниже и протискиваясь к краю толпы. Он смотрел, как глаза Кунлы ищут и находят его, расширяются в панике, затем мечутся из стороны в сторону. Она высматривает Бэйлу. Она не боится меня без клинка меж ее ног. Пока нет. Он придвинулся ближе.

– Тогда подойди к этому камню, – велела Законовещатель, – назови нашей Богине свое имя и деяния и изложи свои доводы перед судьями.

Деяния? Какие деяния? Рока ломал голову хоть над чем-то, что можно сказать, думая, что мог бы поведать историю своей мамы и поставить себе в заслугу одно уже то, что он ее сын. Говорить ли мне о Бранде? Достойно ли внимания, что я сумел так долго выжить в заколдованном лесу?

Он врезался прямиком в грудь одного из стражей.

Рока прикусил губу и, коснувшись ее ладонью, ощутил кровь. Затем он попятился, плечо и лицо болели от удара о кольчугу. Он промямлил извинение и попытался обойти мужика. Тот шагнул вместе с ним.

Рока взглянул наверх и увидел твердые костистые щеки, оспины, шрам от уха до носа. Торс мужчины поблескивал чистыми звеньями колец, а его ладонь покоилась на эфесе меча. Другие похожие мужчины встали в ряд с первым, плечом к плечу, образовав железную линию.

– Что медлишь? Иди сюда, мальчик.

Рока разинул пересохший рот. Он мало что понимал, но угроза казалась весьма очевидной.

– Эти люди мешают мне, Законовещатель.

Старуха взглянула, прищурив глаза.

– Меня это не заботит. Рока, сын Бэйлы, обвиняется в попытке убийства одной из Верховных Жриц Гальдры. Ты подойдешь к центру этого круга, представишься Богине и изложишь свои доводы. В противном случае Рока будет считаться отсутствующим и будет объявлен вне закона, доколе не придет в это святое место. Тебе ясно?

Только «Рока», осознал он, а не «Рока и Бэйла», но столь же быстро изгнал эту мысль. Наверняка это было шуткой – или безумством.

Он ринулся вперед и попытался пробиться силой. Мужчины легко толкнули его назад. Он метнулся в сторону, чтобы их как-то обойти, и некоторые подступили на полшага и обнажили свои мечи, укоризненно покачав головами.

– Они меня не пропускают! – крикнул он голосом, звучащим отчаянно и жалко, даже для него самого.

Он оглядел зрителей, и все, будто в упор не видя его, отводили глаза. Одни уставились на облака, другие на траву, а третьи побрели из круга. Он чувствовал подступающие слезы. Я просто дитя, подумал он, я беспомощное глупое дитя.

Законовещатель с издевкой осклабилась:

– Что тебе можно или чего нельзя, остается между тобой и богами, сын Имлера. Если есть люди, кои обходятся с тобой несправедливо, разберись с ними, либо можешь прийти сюда и обвинить их.

Казалось, он не мог унять дрожь.

– Я обвиняю их отсюда!

Она покачала головой, словно Рока был самым глупым, невоспитанным мальчишкой, которого ей доводилось видеть.

– Ты должен встать в центре круга, иначе тебя не сможет услышать Нанот. Даю тебе несколько минут, чтобы предстать перед нами, или собрание продолжится без тебя.

Рока вглядывался в лица сидевших на скамьях мужчин и женщин. Они тоже не хотели встречаться с ним взглядом, уставившись или вдаль, или вниз на землю, словно их вдруг заинтересовала трава, и тогда-то ему стало ясно: он совершенно один.

Книга гласила, что любой может быть истцом – кто угодно может привлечь другого к ответственности за преступление, свидетелем которого стал, от чьего угодно имени. Каждый из наблюдающих мог подойти к кругу и обвинить мужчин перед Рокой в противодействии закону, что было ясно любому, имеющему глаза. Но никто не шевельнулся.

– Быть посему, – изрекла Законовещатель. – Я объявляю Року, сына Бэйлы, отсутствующим при разборе его дела. Никакого приговора вынесено не будет, доколе сюда не явится Рока или его представитель. Но до тех пор он признается в Аскоме внезаконником. Его имущество изымается. Он нежеланный гость у очага и в доме. – Казалось, она помедлила, прежде чем закончить, и Рока знал, что грядет. – Ни одна женщина или мужчина не могут быть обвинены в преступлениях против него.

Рока взвыл или, возможно, ахнул – хотя не собирался и вообще хотел презрительно рассмеяться. Он увидел глаза Кунлы и в точности понял ее намерения.

– Они убьют меня, Вещатель. Прямо тут, прямо сейчас. Эти люди убьют меня перед вашим камнем закона. Меня, безоружного мальчика. – Он упал на колени, и слезы полились. Его мать лежала мертвой в поле, и он перерезал ей горло ни за что ни про что. Ведь он мог бы остаться и согреть ее, мог бы укрыть чем-нибудь и сказать, что любит ее, и держать за руку до конца. Но вот он здесь, окруженный незнакомцами, бесполезный. Он гадал, не могли ли Законовещателя подкупить, или просто так устроен мир.