Путь кшари. Дорога энэ

Тропа была темной и мрачной, как и все остальные тропы здесь. Деревья, сплетаясь кронами, закрывали небо. Монументальные стволы были скорее похожи на сваи, чем на приличные деревья, даже бамбук был в руку толщиной. Лианы хищной паутиной заполняли любую прореху, окончательно размывая дневной свет. Подвесной мост был сплетен из ветвей деревьев, растущих у оврага: они словно протягивали руки, тесно переплетая пальцы и норовя ухватить идущего за ногу.

Кшари добрались до плато первыми. Мэтт выскочил из зарослей, когда те уже стояли у шлюза транспортника.

– Иди за мной, энэ.

Мэтт сглотнул и шагнул к трапу. Не сожрут же они его… С того дня, как их выгрузили из транспортника на этой забытой всеми богами планетке, кшари редко снисходили до общения с рабами. Крылатые перестали их замечать сразу, как только на пленников надели ошейники – тяжелый плетенный ремешок на шее моментально превратил бывших шахтеров в невидимок.

– Вымой здесь все, – приказал кшари, остановившись у двери грузового отсека. – Понял?

– Да, – облегченно выдохнул Мэтт.

Кшари развернулся и неслышными скользящими шагами направился к выходу.

Судя по количеству грязи на полу, тут не убирались… никогда. Ну, может, раз помыли пол, когда корабль сходил с заводских стапелей, лет пятьдесят назад. Какие-то тряпки, каменная пыль, бурые пятна на темном пластике… Задача была несложной, любой андроид-уборщик бы справился, но ему приходилось рассчитывать только на ведро и тряпку. Мэтт внимательно оглядел ангар и понял, что на тряпку с ведром надеяться тоже не приходится – их не было. Этот крылатый ему что, языком предлагает пол вылизывать?

Идею догнать кшари и потребовать швабру, Мэтт отмел как шизофреническую – жить ему еще не надоело. На любом корабле должен быть хозблок, надо поискать.

– Надеюсь, ведро у них не деревянное, – пробормотал Мэтт и пнул ногой ближайшую кучу мусора.

Куча пинок не одобрила, недовольно колыхнулась, да еще какая-то тряпка прилипла к ботинку. Мэтт сердито потряс ногой. Тряпка тоже задергалась, но возвращаться в кучу отказалась. Пришлось наклониться и снять ее рукой. Взгляд зацепился за что-то знакомое, яркое, такое привычное, чуждое этому миру. Мэтт наклонился и поднял с пола брелок – обычная безделушка, записная книжка или альбом на десяток картинок, игрушка, да еще и треснутая. Наступили на него, что ли?

Мэтт без особой надежды сдавил брелок пальцами и… медленно опустился на пол. С развернувшегося над ладонью экрана на него смотрел он сам.

Серебристая кожа цвета светлой ртути, такие же глаза, зачесанные наверх белые волосы, ухмылка и насмешливый взгляд: ну и как тебе тут, не очень? А мне норм! У него была непомерно большая голова и короткие ручки-ножки – таких смешных уродцев рисовал только один человек. Гая. Мелкий рыжий гном с огромными зелеными глазищами. Его Офелия… Племянница их врача, она была на год младше его, что, впрочем, не мешало ей быть заводилой в их компании и идейным вдохновителем всех не одобряемых взрослыми шкод. Они вместе лазили в шахту и чуть не заблудились, хорошо, что воздуха хватило; летали к дальним астероидам искать самоцветы – не нашли, зато их самих нашел отец и открытый космос превратился в закрытый; идея выяснить, застрянет ли человек в вентиляции, тоже принадлежала Гае, впрочем, как и учиться целоваться, спрятавшись в пыльной кладовке, – тут правда повезло, никто не застукал.

После нападения кшари он ее больше не видел. Осталась она валяться в луже крови на полу, или ее тоже привезли на Эр-Кхар, он не знал. Как не знал, что лучше.

Мэтт откинулся назад, упираясь затылком в стену. Он вдруг понял, что означают бурые пятна на полу. В глазах защипало. Он не хочет об этом думать, не хочет и все. Он ничего не может сделать и помочь никому тоже не может. Он раб, у него ошейник, и ему надо вымыть пол, чтобы вечером не оказаться привязанным к столбу.

Нарисованный уродец продолжал ухмыляться, крепко сжимая в короткой лапке берет с длинным пером. Мэтт криво усмехнулся в ответ. Они готовились к школьному спектаклю, и это было так важно: сцена, грим, оценка за сценическое мастерство и с трудом раздобытый сборник стихов Шекспира на староанглийском, кажется, две тысячи трехсотого года… Почти подлинник! Теперь уже неважно: сборник пропал вместе со спайдером19, а смешной берет остался на станции.

Мэтт попытался листнуть альбом вправо, но изображение сменилось синей рябью – больше ничего не сохранилось. Он аккуратно отключил инфокристал и сунул в ботинок, карманов в его одежде не было. Медленно обвел взглядом грузовой отсек, пораженный неожиданной мыслью: кшари прилетали к ним на одном корабле, второго у них не было, а значит, это транспортник Томаса. Он как раз вернулся накануне забрать новую партию руды, они даже загружать его не начали. А значит, черт всех побери, это их корабль!

Или нет? Грузовики похожи друг на друга, как братья-близнецы, а рабов могли перевозить из одного Храма в другой. Занятый мыслями о кшари, он не рассматривал корабль снаружи, он вообще смотрел только под ноги. Или все-таки это их грузовик? Проверить это можно было лишь одним способом. Мэтт встал и двинулся к выходу.

Транспортник Томаса он знал не хуже самого владельца: когда тот прилетал, рабочие шли его разгружать, а он с Гаей несся в рубку, Томас после разгрузки давал им полетать в астероидном поле. Планировка корабля была совершенно стандартной: нижняя палуба грузовая, верхняя жилая. Не самый большой транспортник, середнячок.

Мэтт поднялся по лестнице и настороженно оглянулся. Коридор был пуст. Доступ в рубку был самый простой, отдельной блокировки не было: если на корабль зашел, то и в рубку попал. Мэтт замер напротив входа, и красный треугольник на стене сменил цвет на зеленый. Новые владельцы то ли не стали заморачиваться и менять право доступа, то ли не знали, как это сделать.

В рубке тоже никого не было. Два знакомых основательно потертых кресла, узкая консоль с пиктограммами, даже кружка Томаса была на месте, слегка помятая, отчего казалось, что нарисованный спрут злобно щурится, пытаясь погрызть запутавшуюся в щупальцах комету.

Мэтт подошел к консоли управления и погладил пальцами мягкий пластик. Консоль мигнула красным и… развернула экран. Мэтт вздрогнул и уставился на карту. Они что, и пульт блокировать не стали? То есть у него остался полный доступ? Мэтт облизал пересохшие губы и оглянулся на закрытую дверь. Как активировать двигатели, он знал, но максимум, на что он был способен, – это поползать на транспортнике между глыбами рядом со станцией. Поднять корабль с планеты, а потом еще и уйти в туннель он точно не сможет. Зато сможет Томас…

За стеной что-то скрипнуло, и Мэтт судорожно принялся отключать панель, не сразу попадая дрожащими пальцами по нужным символам. Выскочил в коридор и рванул в кладовку.

Швабра в кладовке нашлась, и даже ведро нормальное, пластиковое.

– Что ты здесь делаешь?

Мэтт подпрыгнул и выставил перед собой ведро, как щит. Кшари продолжал равнодушно смотреть сквозь него.

– Вот… воды надо. Я налить хотел…

Голос предательски дрогнул, и Мэтт уставился на пояс кшари. Почему-то на планете крылатые ходили с мечами. С настоящими такими мечами, не с файтерами, не с игольниками, даже не с ножами – с мечами! Рыцари долбаные…

– Вода на улице.

– Да… можно я…

– Иди.

Мэтт рванул по коридору так, словно кшари уже достал свой меч и даже занес его над головой раба.

Ручей действительно был близко, но бегать к нему пришлось раз двадцать. С уборкой грузового отсека он провозился до самого ужина, кшари за это время так и не зашли проверить, как он там. Докладывать об окончании работы Мэтт тоже не стал, вернул швабру на место и, тихо выскользнув с корабля, бегом бросился к баракам. У него была потрясающая новость…

…поделиться которой получилось не сразу. Мэтт проводил взглядом надсмотрщика и покосился на Миху. Тот сосредоточенно макал лепешку в бобовую кашу и не собирался отвлекаться от еды. Мэтт вздохнул и тоже взял ложку. Сегодня на ужин помимо бобов еще выдали тонко наструганный мясной орех (и кому только в голову пришло его так назвать, по вкусу он был больше похож на соевый сыр, который долго вымачивали в перце), но хоть какое-то разнообразие.

Надсмотрщик, как назло, стоял неподалеку, и рассказать про увиденное не было возможности. Вообще-то, надсмотрщиков у них было трое, но сегодня дежурил Рябой Джек, мало того что самый противный, так еще и нью-инглиш знает, при нем не поболтаешь.

Пришлось ждать, пока их отправят в барак.

– Точно говорю, – прошипел Мэтт, старательно намыливая лицо. – Я пульт запустил!

Отец с Томасом переглянулись.

– А охрана там какая?

– Я троих крылатых видел снаружи. Все с мечами.

– Глянуть бы… – протянул Миха, покосившись на моющегося рядом Айвана.

Эр-кхарец не обращал на них внимания, да и вряд ли понимал, что они говорят. Здоровенный и флегматичный, как удав, он вообще редко встревал в чужие разговоры, особенно если они были не на эр-кхарском. Мэтт не знал, за что Айван загремел в рабы, поговаривали, что вроде убил кого-то, но его никто не расспрашивал, а сам он не рассказывал.

Зато второй, Стэхан, вполне компенсировал неразговорчивость Айвана своей повышенной болтливостью. Все отлично знали, что на рудниках он оказался, оскорбив непочтительностью Великого Ашера, он вечно забывал кланяться идолу, а в последний раз так и вовсе повесил на него корзинку с нитками: рукояти мечей – один в руке Великого, другой в ножнах – очень удобно торчали, как тут не повесить? По-хорошему, его должны были выпороть на площади и обязать год отдавать половину дохода в Храмы, но, как уверял Стэхан, обувной мастер, у которого он трудился подмастерьем, его недолюбливал и терпел только из уважения к своей троюродной сестре, матушке Стехана, а после того, как застукал в кустах со своей младшей дочерью, невзлюбил окончательно. Донос городскому судье, щедро приправленный грошами, сделал свое дело, и рассеянного горе-любовника на четыре года отправили на рудники.

Вот если бы Стэхан не помогал сегодня на кухне, то он точно бы потребовал у Мэтта рассказать, что случилось и о чем он там треплется.

– Ну что, прикроете, мужики? – буднично поинтересовался Миха. – Сбегаю гляну.

– Я с тобой, – дернулся Мэтт.

– Стоять, – осадил его отец. – Миха, близко не лезь. Так, глянь… без оружия нам все равно не пробиться.

– Кирка тоже оружие, – ухмыльнулся Томас.

***

– Пятеро снаружи, – сообщил Миха, – сколько внутри, непонятно.

Мэтт забросил еще лопату руды в тележку, прислушиваясь к разговору. Новости решили обсуждать в шахте, сюда ни надсмотрщики, ни кшари не совались.

– Многовато, – скривился Томас, – нас всего четверо, считай.

– Пятеро, – возмутился Мэтт.

– Не кипиши, мелкий, – отмахнулся Миха, – пятеро, пятеро. Но у них мечи, и что-то мне думается, они обучены ими махать.

– И что? – Мэтт отставил в сторону лопату. – Мы так и будем тут сидеть? Потому что у них мечи?

– Интересно, где они файтеры хранят? – Карлос продолжил методично наполнять тележку. – Лучше, конечно, не с киркой прорываться.

– А с их вышки эту площадку видно? – поинтересовался отец.

– Видно, – скривился Миха.

– Значит, не пятеро, а как минимум семеро.

Мэтт посмотрел на Айвана, тот рубил породу, не сильно уступая в скорости автоматическому буру.

– Мы его не знаем, – правильно понял взгляд отец, – это опасно.

– Да ладно, Пол, – влез Миха, – думаешь, он мечтал быть рабом? А с ним у нас шансов больше.

– Обдумать надо, – подвел черту отец. – Мэтт, тормозни их, анкеры ставить надо.

Мэтт кивнул и замахал рукой, привлекая внимание эр-кхарцаев.

– Хватит, опору будем ставить.

Айван кивнул и отошел в сторону, а Стэхан сел на пол.

– Эй, Стэх, ты чего? – забеспокоился Мэтт. – Выглядишь так, словно тебя Аррох потрепал.

– Чувствую так же, – вымучено растянул губы в улыбке эр-кхарец, – может, похлебка несвежая была?

– Точно, – подтвердил Карлос, – меня тоже чего-то с утра мутит.

– Идите тогда на улицу, – распорядился отец, – Мэтт, подмени их.

Мэтт кивнул, отложил лопату подальше и шагнул к вагонетке. Рядом тут же нарисовался Миха, набрасывая на плечо петлю: одному тягать доверху наполненную камнями вагонетку было тяжело. Их бригаду отправили работать в новый коридор, совсем короткий, метров сто, но достаточно глубокий, и тащить приходилось по наклонной, меся ногами скользкую глину. Мэтт наклонился и шагнул вперед, чувствуя, как больно впивается в плечо ремень.

На улице все так же лил дождь. На этой планете вообще все не по-человечески, даже термопериодов было три, а не четыре: сдохни-от-дождя, сдохни-от-жары и третий, самый короткий, не больше недели, отделяющий второй от первого. Мэтт уже видел все три20 и пока не решил, который из них хуже.

Миха опрокинул тележку, сгружая руду в стоящую ниже вагонетку побольше, и задумчиво почесал запястье.

– Что-то они сегодня разлетались, – сказал Миха, глянув в небо, и серьезно добавил: – к дождю, наверное.

Мэтт тоже посмотрел – недалеко парило двое крылатых, то ли патрулировали, то ли развлекались. Хотя последнее вряд ли, эти мумии даже улыбаться не умели.

– Уроды, – пробормотал Мэтт, – ненавижу.

– Ну и зря, – пожал плечами Миха, – им от твоей ненависти ни тепло ни холодно, а ты на нее ресурсы тратишь.

– И что? Предлагаешь кланяться им?

– Не, – развеселился Миха, – улыбайся! Их это бесит!

– А лучше – не нарывайтесь, – отрезал отец, выходя из шахты.

Мэтт скривился, но отвечать не стал, украдкой наблюдая за парящими в воздухе кшари.

– Все-таки я не понимаю, – протянул Миха, – как они летают? Бред же.

– Кориум, – невозмутимо отозвался отец, скручивая сетку для крепи. – Я думаю, все дело в кориуме.

– Да? – удивился Мэтт и, поймав недовольный взгляд отца, постучал себя по виску. – Я учебник по минералогии дома забыл. Прости, па…

– Такой минерал в результате ядерного синтеза получается. Я знаю три планеты, где его добывают. Эта четвертая, и такого чистого я раньше не видел.

– И что?

– А то, что при определенной температуре и тактовой частоте он может менять направление движения молекул вокруг себя, например, уплотняя воздух и создавая силовое поле.

– Да ладно, – поразился Мэтт. – Они что, его глотают? Он же радиоактивный.

Отец молча подошел к вагонетке и, вытащив камушек, бросил его Мэтту.

Мэтт поймал: маленький, с ноготь, бледно-голубого цвета, больше похожий на каплю, чем на камень. Как любой радионик, Мэтт радиацию чувствовал, так же как другие чувствуют температуру: вот горячий чайник, а это «горячий» камень, и лучше его в руках долго не держать и в кармане не таскать. Голубая капля была еле теплая.

– А фонит шлак, – пояснил отец. – Я же говорю, такого чистого раньше не видел. И, кстати, про «фонит». Мы, похоже, к жиле вышли, так что, Миха, ты на улице. Айвона со Стэханом тоже выгоню.

– Ладно, босс.

– Мэтт, и вы с Томасом к жиле не лезьте, я разбросаю сначала.

Мэтт подбросил камень на ладони и зло запулил его обратно в вагонетку, тот глухо стукнулся о бортик, отскочил и прыгнул в густую траву. Отец, конечно, неплохо радиацию переносит, у него отличная репарация ДНК, но всему есть предел, жила обычно фонит так, что даже ему многовато будет.

В самом начале, когда их только привезли к шахте, отец пытался спорить, объяснять, требовать защитное оборудование, но его не стали слушать. Жрец позвал кшари, что-то прокаркал им на эр-кхарском – и всё… крылатый вытащил меч, и отец пошел в шахту, правильно поняв предложенный выбор: умереть сразу, не дожидаясь, пока убьет радиация, или все-таки сначала помучиться.

Из туннеля вышел Стэхан и, тяжело опустившись на землю, привалился спиной к дереву.

– Эй! – позвал Мэтт. – Ты в норме? Может, к аштэ попроситься? Пусть лекарство даст.

Стэхан вместо ответа закрыл глаза и начал заваливаться на бок.

Глава вторая. Рудник Тин-Хаэ. Заброшенный Храм

А еще через три недели Стехан умер. Местные, кажется, так толком и не поняли – от чего. Только Рябой Джек тяжело вздохнул: черная болезнь, гадкая штука, дурной воздух в шахтах, слабые долго не выдерживают.

Мэтт бы тоже не понял, если бы каждый школьник на Электре не учил признаки лучевого поражения одновременно с первыми буквами, а может, даже и раньше. Его собственной матери не повезло родиться с недостаточной базовой мутацией: возможно, на какой-нибудь Терре21 или Старой Земле ее смогли бы спасти, но гражданства изначальных миров у нее не было, и лучевая болезнь ее убила раньше, чем подошла очередь на коррекцию ДНК. И раньше, чем родился ее сын.

Стехан не был слабым, он был первым. Радиация рано или поздно убьет их всех.

– Чего застрял, энэ? Давай, понесли!

Жрец с рыбьими глазами брезгливо указал на накрытое тело и, протирая руки чем-то на редкость вонючим, торопливо отошел в сторону. Мэтт заподозрил, что жрец боится заразиться, поэтому и вызвал рабов тащить труп, выбрав тех, что уже имели дело с умершим, а значит, заразу и так наверняка подхватили.

Мэтт послушно поднял носилки и пошел к выходу.

Умерших относили на дальнюю поляну и складывали в неглубокие ямы. Потом закрывали синим мхом, привязывали на дерево кусок тряпки – вот и все похороны. Эр-Кхар был вообще на редкость лаконичным миром.

Мэтт вытер ладони о штаны, набросил капюшон на голову и воткнул лопату в раскисшую землю.

– Пошли потом глянем транспортник? – предложил Миха, старательно отодвигая мох в сторону.

– Нам еще палату приказали убрать.

– Ну, придем попозже, скажем, копать тяжело было. Воды много.

Воды действительно было много, стоило срезать пласт плотной земли, как в яму шустро устремлялся очередной ручеек. Было что-то дикое в том, чтобы закончить свою жизнь в яме с водой из-за повешенной не в том месте корзинки. Мэтт зябко поежился, представив, как его самого, завернутого в серую грязную простыню, сталкивают вниз и тело с глухим всплеском скрывается в воде. Нет уж, им срочно нужен транспортник.

До ужина было еще много времени, сбегать до поляны и убраться в опустевшей келье они точно должны успеть. Мэтт чуть поправил лопатой кусок мха и отступил назад. Холмик получился небольшой, а через пару недель и вовсе осядет, сравняется с землей и следов не останется. Раньше Мэтту не приходилось никого хоронить, и он старался думать о чем угодно, только не о том, что еще недавно Стехам пихал его за ужином в бок и предлагал взять острый до горечи кусок серого сыра, искренне не понимая, что Мэтту не нравится, вкусно же.

– Давай сбегаем.

Мэтт прислонил лопату к дереву (она и до этого тут стояла, видимо, убирать ее смысла не было) и пошел по узкой тропе.

Рабы были на руднике, надсмотрщики за ними присматривали, кшари заняты своими крылатыми делами, и можно было надеяться, что два спешащих куда-то раба никого не заинтересуют. А если кто и остановит, всегда можно что-нибудь соврать.

Тропинка совсем раскисла от воды, было похоже, что по ней нечасто ходили, и надсмотрщики не считали нужным отправлять рабов ее чистить. Мэтт тоже не собирался по ней идти, но Миха решил, что от поляны мертвых быстрее добежать тут, заодно и в поселке не придется светиться.

Мэтт отодвинул в сторону опутанную паутиной лиану и… медленно ее отпустил.

На тропе стояли трое крылатых.

Наверно, следовало идти дальше, покорно опустив глаза и с почтением пропустив стражей Великих, но Мэтт уже ошибся, сделав шаг назад.

– Эй, подойти сюда! Кто такие?

Прыгнуть в кусты было не самой умной мыслью, и Мэтт даже под пытками не смог бы сказать, почему она им с Михой одновременно пришла в голову. Тяжелая ветка хлестнула по лицу, скользкий камень вывернулся из-под ноги, и Мэтт, плюхнувшись на зад, съехал вниз по мокрой траве.

– Бежим! – скатившийся следом Миха вскочил на ноги и рванул налево.

Они умудрились свалиться в овраг. Мэтт поднырнул под низкую ветку, зацепился ногой за какую-то липкую колючку, опять чуть не упал, выровнялся и бросился вслед за Михой. Главное было не думать о том, что будет, когда закончится овраг, и что с ними сделают крылатые, если поймают. Вернее – когда поймают.

Сверху громко хрустнула ветка.

Темную сырую ложбину облюбовал серый папоротник, бежать по нему было особенно неудобно, толстые трубчатые стебли не ломались под ногами, только гнулись, так и норовя подставить подножку или ухватить за ботинок. Сверху плотной сетью переплелись лианы, закрывая их от взглядов крылатых. Да еще ручей под ногами хлюпал. Хотя последнее было даже хорошо – следов меньше останется.

Овраг закончился слишком быстро, и не пологим подъемом, а вертикальной скальной стенкой, густо увитой плющом.

Миха оглянулся и зло выругался.

– Вляпались.

– Смотри… – Мэтт отодвинул широкий лист папоротника.

За плотной завесой плюща был достаточно широкий проход – то ли грот, то ли вход в старую шахту, наполовину засыпанный, но вполне еще проходимый.

– Ну давай, – неуверенно согласился Миха, опасливо покосившись наверх.

Мэтт тоже глянул (тут заросли были не такими густыми, было видно кусок неба) и начал карабкаться по камням. Скатился с другой стороны насыпи и присвистнул.

Местных светлячков, собранных в прозрачный пузырь, он видел, каждый день с такими в шахту спускался, а в естественной среде обитания живые фонарики ему пока не встречались. Стены были сплошь усыпаны маленькими голубыми огоньками, пусть не такими яркими, как в пузыре, зато их тут было целое море. Каждый камушек, каждый выступ и трещинка были покрыты мелкими жучками. И это море тревожно колыхалось, наливаясь бледно-голубым светом.

– Я бы отошел от входа, – шепнул Миха, – крылатые могут сунуться.

– Там темно, – так же тихо, стараясь не спугнуть светлячков, ответил Мэтт. – Как без фонаря?

Миха хмыкнул, спрыгнул с камня, прошел чуть дальше и… громко хлопнул в ладони, а потом еще и крикнул. Мэтт даже голову в плечи втянул. Светящееся покрывало разом взмахнуло микроскопическими крыльями, вспыхнуло белым и, сорвавшись со стен, волной покатилось по штольне, удаляясь от входа.

– Ух ты… – протянул Мэтт.

– И заодно здесь светить не будут.

Мэтт понял: если крылатые сунутся, а они обязательно сунутся, то не надо облегчать им поиски, обойдутся без освещения. Как они сами в темноте возвращаться будут, об этом Мэтт решил не думать.

В старом, невероятно низком штреке почти не сохранилось опор и каждому шагу в унисон вторил осыпающийся гравий. Влажные стены тяжело вздыхали, недовольные вторжением людей; голубой слюдой поблескивали остатки кориума, слишком мелкие, чтобы имело смысл выковыривать их из стен; нависший над головой потолок грозился опуститься еще ниже, похоронив под собой всех, кто зачем-то сейчас лез по старой шахте.

С каждым шагом становилось все темнее. Всполошенные светлячки вытянулись длинным шлейфом, и гнать их вперед кучей не получалось. А перед поворотом они и вовсе повисли неподвижно, отказываясь лететь дальше. Миха пробовал шуметь, махать руками, даже крутить над головой снятой безрукавкой: живые фонарики лишь разлетались в стороны, забивались в щели и пытались улизнуть обратно. Мэтт прижался спиной к шершавой стенке и тоскливо подумал, что они тут как на ладони, зря только мошку спугнули. Но идти дальше было самоубийством: впереди мог быть и завал, и обрыв, и вертикальная штольня, да что угодно – в темноте на раз свернешь голову.

– Смотри, как странно, – Миха дернул его за руку и показал куда-то в угол.

Сначала Мэтт не понял, куда смотреть, и секунд пять честно таращился в темноту, а потом заметил, как светящее облако медленно отплывает от стены, словно… его ветром сносит.

– Думаешь, там выход?

– Оттуда явно дует.

Найти щель удалось не сразу, даже пришлось светлячков подогнать ближе, чтобы рассмотреть. А когда нашли, Мэтт только скептически хмыкнул, не испытывая особого желания лезть под каменную плиту.

– Я первый пойду, – решил Миха. – Далеко не полезу, гляну и все.

Мэтт подумал, что с той стороны плиты никаких светлячков нет, и спорить, предлагая свою кандидатуру в герои, не стал. Но на колени опустился, готовясь, если Миха там застрянет, тащить его обратно.

Но Миха не застрял.

– Эй, Мэтт, лезь сюда…

Пришлось ложиться животом на острые камни и ввинчиваться под нависший камень. Лаз был не таким уж узким, и Мэтт достаточно легко прополз следом за приятелем. Выбрался, огляделся и… опять сел на пол.

– Кварки ржавые…

– Они самые, – так же ошалело согласился Миха. – Чума, правда?

– Мы что… открыли портал в цивилизацию?

Светлячки не требовались, обшитые самым настоящим пластиком стены среагировали на движение и начали мягко светиться сами собой, потолок тоже не отставал, и довольно большой зал осветился ровным белым светом. Не меньше половины пространства занимали длинные столы, заставленные какими-то приборами и склянками, как в обычной школьной лаборатории, только две темные капсулы био-инкубаторов, стоящих в дальнем углу, выбивались из общей картины. В школах обычно людей не выращивают.