Ангельская пыль для ласкового убийцы

Пётр Аков

Ангельская пыль для ласкового убийцы

Глава 1

Часть 1

В невесомости

1.

В жизни каждого человека бывают моменты, когда весь окружающий мир перестаёт что-либо значить. Эти моменты длятся недолго и случаются нечасто. Но когда они наступают, то во всей вселенной существует только то событие, из-за которого человек остался один на один с проблемой, кажущейся неразрешимой. В такие моменты, как говорится, пролетает вся жизнь, сгорая искрой на тёмном фоне будущего. Это не конец жизни, когда всё предельно понятно и ясно. В отличие от такого конца, перед человеком встаёт вопрос, который он не в состоянии осознать полностью, тем более, ответить на него. Но вопрос этот краток, как смертный приговор: как жить дальше? Для кого-то этим событием становится потеря работы при высоком социальном статусе, невозможность устроиться на аналогичную должность и необходимость кормить семью. Для кого-то – известие о беременности девушки, когда ему всего шестнадцать, а для кого-то – когда ей всего пятнадцать. Для кого-то – это когда он, вчера ещё миллиардер, сегодня полный банкрот. Для кого-то – смерть мужа или жены. Причины могут быть разными, но результат всегда один – это состояние отрешённости от жизни, когда все внешние звуки приглушаются и только стук сердца заставляет понять, что ты ещё жив, и надо что-то делать. Для Олега Владимирова этим событием стал диагноз гепатит С.

Когда терапевт в поликлинике на Малой Морской, сообщила ему, что анализ на гепатит С положительный, её голос и поведение были настолько непринуждёнными, что сначала он даже не понял, что она ему сказала. Это «что», как пыльный мешок, рухнуло ему на голову, когда он осознал, что это коснулось и его. Всю свою жизнь, все свои двадцать семь лет, он даже не задумывался о том, что это может случиться с ним. По его представлениям, гепатитом С болели только люди, зависимые от наркотиков. Это штамп, который клеймит лишь их одних. Так он думал. Но оказалось, это не так. Правда, опасения закрались в его душу, когда в первый, назначенный для получения результатов день, та же самая девушка сообщила ему о необходимости дополнительного исследования, в связи с чем ему нужно было прийти через неделю. Именно тогда он явственно ощутил дискомфорт в области печени, под нижним правым ребром. Этот дискомфорт и побудил его пойти сдать анализы. Сейчас, когда причина данного дискомфорта стала ясна, девушка никак не реагировала на это событие в его жизни. Быстро посмотрев его анализы, сообщив их результаты и безучастно положив бланк перед ним, она села за стол и стала делать запись в журнале, как будто ничего и не случилось.

– Что мне теперь делать? – спросил её Олег.

– С этими результатами на прием к инфекционисту. Он вас поставит на учёт и всё объяснит. Возможно, надо будет сделать ещё и другие анализы, – сухо ответила она.

– М-м-м угу. А-а-а… Ага, спасибо, – кто-то чужой ответил ей голосом Олега.

– Видимо, где-то укололись? – многозначительно и с иронией сказала она ему, делая запись в его медицинской карточке.

На её замечание Олег не отреагировал. Он уже находился в состоянии отрешённости. Закончив делать записи и вклеив в карточку результаты анализов, терапевт передала её Олегу с ноткой осуждения в глазах. Лицо Олега ничего не выражало. Погрузившись в себя и забыв попрощаться, он вышел из кабинета, прошёл по коридору, спустился по лестнице и вышел на улицу. Его встретило майское утро, которое своей прохладой вернуло к реальности. Вокруг него кипела жизнь: куда-то спешили прохожие, шумели машины на Малой Морской. Всё это было рядом, было вокруг него, но в то же время за десятки тысяч световых лет от него. Олег шёл один, шёл, не задумываясь над тем, куда идти и куда он, собственно, идёт. Все окружающие звуки были приглушёнными. Не замечая того, что происходило вокруг, он двигался как на автопилоте, не осознавая своих действий. Привычным маршрутом он дошёл до Вознесенского проспекта. Ему надо было возвращаться на работу (рабочий день, как-никак, продолжался). Но этого он не осознавал. Все взгляды и мысли его были обращены в себя, где была только одна кромешная чернота.

«Да, интересно получилось с вопросом, – подумал он. – Что мне теперь делать?» Сказав, куда ему идти, терапевт так и не сказала ему, что теперь делать, как с этим жить. Да и откуда ей знать, как ему с этим жить. Она лишь выполняла свою работу; ответить на вопрос «как ему жить?» – это уже выше её возможностей. Все его мысли, тем не менее, заполняла одна фраза, которая с каждым шагом становилась всё больше и ужаснее: «Что теперь делать?» Но ответ не поступал. Вместо него страх и отчаяние медленно стали подбираться к нему. Их холод уже медленно показывался из черноты и тянулся к нему, ужасом наполняя глаза.

Внезапно, как удар молнии, темноту прорезал один вопрос: «Слышал ли кто-нибудь из посетителей в коридоре о том, что у него гепатит С?» Олег вспомнил, что когда он зашёл в кабинет, то терапевт попросила не закрывать дверь, так как она ещё проветривала помещение, а ему необходимо было только забрать результаты анализов. Зрачки его отчаянно забегали, показывая, что он судорожно пытается отыскать в памяти то, на каком расстоянии от кабинета находились посетители и как громко говорила терапевт. Но каждое бесплодное усилие мысли лишь усиливало панику, и отсутствие столь жизненно необходимого ответа холодом сжало его лёгкие.

Олег забыл, что всё, что человек воспринимает, запечатлевается в его памяти, и для того, чтобы вспомнить нужное событие, надо лишь переключиться на другое обстоятельство или напеть себе песню, либо прочитать стихи, а затем резко подумать о том, что он хочет вспомнить. Все эти нехитрые приемы психологии погрузились в пучину его сознания. Он больше не мог рассуждать здраво. Паника завладела им, и как он ни пытался, он ничего не мог поделать. Он чувствовал, как с каждой секундой он всё больше и больше погружается в неё.

«А если кто-нибудь слышал о том, что ему сказал врач? А если этот кто-то его знает? Или этот кто-то знает его знакомых и в общей компании скажет, что у него гепатит С? Эти мысли пришли на смену вечному вопросу без ответа: «Как жить дальше?» Олег пытался представить, что будет с ним, если вдруг его знакомые узнают, чем он болен. Масштабы личной трагедии увеличились до необозримых пределов из-за возможного стыда и косых взглядов друзей и коллег по работе. Он пытался представить возможное развитие событий в будущем, но мозг активно блокировал эти попытки. Страх перед реальностью сковал возможности будущего.

Олег не задумывался над тем, куда он идёт. Если бы его спросили, кто ему встретился по пути, он не смог бы сказать и описать этих людей. Он был погружен в хаос. А вот люди, идущие ему на встречу и посмотревшие в его глаза, понимали, что у него что-то не так. Никого из них он не видел. Он даже не смог бы вспомнить, как вышел к остановке общественного транспорта. Лишь здесь он вернулся в мир каменных шедевров архитектуры и угарного газа. Он увидел внешне таких же, как и он, людей, которых он видел каждый день. Те же дома, транспорт, рекламные щиты, клочки бумаги на асфальте… Но они уже были другими. Они были из его другой жизни. Из той, которая теперь никак не связана с ним. Всё изменилось вокруг после того, как он узнал. Как будто между ним и всем остальным легла неосязаемая стена, оставившая его одного в этом огромном мире. Каждый живет и борется со своей бедой один, кто бы что ни говорил.

Он дождался, когда подъехало нужное ему маршрутное такси, и поехал прямо по проспекту. Обычно, когда он ездил в городских микроавтобусах, мысли его были связаны с проблемами на работе, ситуацией в семье и, за редким исключением, с отношениями со знакомыми. Олег не обращал внимания на тех, кто ездил с ним. Они сами и их жизнь его мало интересовали. Слишком много было проблем в его жизни. Сейчас же, когда вся его будничная суета представлялась такой малозначимой, он внимательно смотрел на каждого находящегося в салоне автобуса. Первый шок прошёл, паника отступила, не поглотив его целиком и дав ему возможность передышки. Впервые он смотрел на людей. Не просто окидывал их взглядом, а пытался узнать, чем они живут и больны ли так же, как и он, или здоровы. Размышляя так, он попросил водителя сделать остановку на пересечении с одной из прилегающих к проспекту улиц. Выйдя из маршрутки, он дошёл до здания Балтийского РУВД, зайдя в которое, направился в следственный отдел, где он работал в должности старшего следователя.

2.

В отделе, как всегда, кипела работа. Кто-то решал вопрос о заключении под стражу задержанного, кто-то подшивал уголовное дело для направления его прокурору, в общем, все были заняты своими обычными делами. Олег зашел в кабинет, где он работал вместе с Андреем Морозовым. Коллега сидел за столом и, уперев огромную ладонь в широкий лоб, делал отметки в календарном плане работы, изредка приглаживая короткими пальцами тёмно-русые волосы. Олег поприветствовал его (на утреннем совещании он не был) и сел к себе за стол. Рабочая обстановка напомнила о том, что, не смотря ни на какие личные обстоятельства, служебные обязанности должны быть исполнены. За дела браться не хотелось. Вспомнив ещё раз о своём заболевании, данные о котором лежали в папке, Олег вновь погрузился в себя. Его душа кричала от горя, но никто этого не слышал. Андрей что-то говорил, но Олег не слышал его слов. Наконец он очнулся от забытья и всё ещё отрешённым взглядом посмотрел на Андрея.

– Ты что-то говорил?

– Ага, полгода тому назад. Ты в норме, Олег? Всё в порядке?

– Да… Да, всё отлично. Вот если бы ещё не уголовные дела, тогда жизнь сказкой бы была.

– Ха-ха. Это точно, но и мы бы тогда не здесь работали. Про дела, кстати. Твой начальник заглядывал, просил, чтобы ты к нему зашёл, как вернёшься.

– Угу, спасибо.

– А я вот смотрю в план и, кроме «плана», ничего не вижу. Что сдавать в этом месяце, не знаю. Ты успеешь свои дела сдать?

– Не знаю…

Про себя Олег подумал: «Какие дела, когда меньше чем час назад тебе сообщают, что ты болен гепатитом С. Было желание подойти к начальнику, бросить на стол все уголовные дела и сказать, чтобы делали они с ними всё, что хотят, а ему глубоко плевать. «Но так нельзя, – подумал он, – потому что в жизни всё наоборот. Всем глубоко плевать на твое здоровье, семью и проблемы. Главное – это дела, которые ты обязан сдать, потому что важнее работы нет ничего. Если же решил протестовать, то сначала сдай дела, потом увольняйся и сколько хочешь, протестуй. Никто останавливать не станет. Да, жизнь жестока». Его размышления прервал Андрей, который смотрел на свой план, переворачивая его то вертикально, то горизонтально.

– Слушай, Олег, что так, что так, никак не выходит три дела, которые мне запланировали.

– Ты и скажи начальнику, что раз он запланировал, пусть сам и сдаёт.

– Ты же знаешь его, он дар речи потеряет, глаза выкатит и как начнёт свою песню о том, что он двадцать пять лет отдал этой работе, что это всё, всё… а мы, желторотые сопляки, должны молчать и делать.

– Ну, тогда у тебя два варианта, как и в любой ситуации, либо плыть по течению, либо против течения.

– Можно ещё и на берег, но как-то неохота.

– Ничего, с этой реформой всех на берег выкинут, и как хочешь, так и живи.

– Ага, мне тут друзья с Урала звонили, говорят, у них участковых инспекторов наполовину сократили и при этом ни одного начальника не убрали. Тем участковым, кто остался, начальник все материалы дал и говорит: «Что хотите, то и делайте, но чтобы результаты были». О каких результатах работы можно говорить, когда участковому за десять дней материалов, как из рога изобилия, навалили? А начальников ещё больше стало. В общем, уменьшение числа исполнителей компенсируется увеличением числа руководителей. У нас в стране…

– Андрей, ты осторожнее с такими заявлениями в госучреждении. Знаешь же, что правда у нас расценивается, как дискредитация хорошо отлаженной системы управления, которая просто обязана быть идеальной. Стране нужны отчёты, что всё идёт по плану.

– Это где это, у нас?

– В прекрасной стране Зазеркалье.

– А-а-а. Мне вот лично всё надоело. Сколько ни работай, всё одно – всё плохо. На этой работе сгниёшь, всё равно никто спасибо не скажет, и Родина твоей семье не поможет. У меня ощущение, что мы как рабы на галерах. А у нас в России использование рабского труда запрещено. При этом так живёт основная масса в стране. А некоторые и того хуже.

– Не нравится – увольняйся, но прежде подумай о семье. Кроме тебя, она больше никому не нужна, как ты правильно подметил. Поэтому завёл семью – терпи. Свободен – твори.

Андрей промолчал. Его слова о том, что Родина не поможет твоей семье, даже если ты умрёшь на работе от работы, напомнили Олегу судьбу его наставника, Филимонова Павла Геннадьевича. Когда Олег, окончив вуз, пришёл следователем в Балтийское РУВД, его наставником был назначен один из опытных и старых сотрудников. Павел Геннадьевич проработал следователем почти 20 лет. Претензий к нему никогда не было, и он был одним из лучших следователей. Года три назад он заболел туберкулезом, флюорография сразу не выявила, и в результате ему отрезали половину лёгкого. Начальник следствия сделал для него всё, что мог. Тем не менее Павлу Геннадьевичу пришлось уволиться по состоянию здоровья, не дослужив одного года до полной выслуги. Итог: тебе за сорок лет, ты инвалид, пенсия по инвалидности, соответственно, жена с зарплатой в десять тысяч рублей и двое детей-школьников. И всё. Как хочешь, так и живи. Никому ты не нужен в этой стране со своими лучшими показателями по работе. Сегодня ты, завтра – другой. Не зря говорят: «Заменяемых людей полно, а незаменимых вообще нет».

Олег вновь вспомнил о своей болезни, о предубеждении большинства, что гепатит С – это болезнь наркоманов, и о том, получит ли он компенсацию за то, что заболел. В следственном отделе он расследовал уголовные дела о кражах и грабежах. Его товарищ, который стал рисовать в календарном плане таинственные знаки, расследовал преступления по линии незаконного оборота наркотиков. Зачастую их обвиняемые были из одной и той же социальной среды – среды наркоманов. У части из них был диагноз ВИЧ, у части – гепатит С. Олег задумался над тем, сколько живут люди с гепатитом, продолжающие употреблять наркотики? О гепатите С он не знал ничего. «Как протекает болезнь? На чём она сказывается? Есть ли внешние признаки её проявления?» Вопросы, которые возникали у него, оставались без ответа. Пока без ответа. Он принял решение о том, что необходимо узнать всё о ней, не посвящая в свою проблему близких, во всяком случае в ближайшее время, и друзей.

Олег вспомнил, что, по словам самих наркоманов, гепатит С хуже, чем ВИЧ. Но почему, никто из них не пояснял. Его мысли вновь сосредоточились на проблеме номер один для него. Она осложнялась тем, что он сотрудник милиции, а в настоящий период сотрудник милиции, больной гепатитом, не А, не В, а С, – одна из первых кандидатур на увольнение в связи с сокращением. Ни одному начальнику в это смутное время не нужен следователь, про которого все подумают: наркоман, не смотря на то что он таковым не являлся.

Этим обстоятельством осложнялась также ситуация с наблюдением у специалиста и лечением. Идти к инфекционисту в поликлинику ГУВД на Малой Морской достаточно рискованно. В сохранение медицинской тайны, особенно в системе МВД, он не особо верил. Тут же вспомнились слова терапевта о том, что, видимо, он где-то укололся. Вот оно, предубеждение. И бесполезно доказывать обратное, подумают, что оправдываешься. «Как после этого с врачом о чём-то можно говорить?» – подумал он.

В сознании сразу возник образ того, что он в служебной форме приходит к инфекционисту и говорит: «Я следователь, болею гепатитом С». Инфекционист слышит «следователь», а понимает – «наркоман», говорит пройти в смежный кабинет, а сам уже звонит руководству. Посмеявшись про себя, Олег решил, что к специалистам в ведомственную поликлинику он не пойдёт. Выход один – читать в сети Интернет, искать инфекциониста в других медицинских учреждениях и говорить, что он кто угодно, но только не сотрудник милиции. В сознании всплыла социальная реклама: «Гепатит С» – не приговор». «Приговор, да ещё какой», – подумал про себя Олег. Если не приговор с медицинской точки зрения, то с социальной – точно. Заклеймят на век, без права на оправдание.

Беспокоил также тот момент, как скажется это заболевание на его близких. Штамп «наркоман» и пересуды за спиной, безусловно, отразятся на семье. Если бы он был один, то, возможно, он бы пережил это событие. Но семье может быть больнее всех. Посмотрев на Андрея, его календарный план и его изобразительное искусство над планом, Олег достал из стола свой план. Продолжая думать о диагнозе, Олег раскрыл план и, окинув взглядом, замер. Сердце на мгновение остановилось, пульс забился учащённее, надпочечники выбросили в кровь адреналин. Смертельный диагноз, который, однако, не являлся приговором, по словам разработчиков социальной рекламы, был на время забыт. В календарном плане пастой красного цвета было отмечено, что через несколько дней у него истекает срок расследования по уголовному делу, а через два дня после этого – и срок содержания под стражей обвиняемого по нему. Спина Олега покрылась испариной.

Тишину в кабинете нарушил звонок служебного телефона. Андрей поднял трубку, представился. Посмотрев на Олега и ответив «пришёл», Андрей молча прослушал речь звонившего и, положив трубку, сказал товарищу: «Зайди к Макарову, он что-то не в духе».

3.

Макаров Александр Васильевич являлся начальником отделения, в котором работал Олег. Человек он был душевный, но, как и ряд начальников, проявлял несдержанность в общении, если какая-либо ситуация на службе могла обернуться взысканием. Направляясь к нему в кабинет, Олег догадывался и даже был уверен, что Александр Васильевич не в духе из-за дела Трефилова, того самого дела, по которому в ближайшие дни истекали сроки следствия и содержания под стражей. Подходя к кабинету, Олег обдумывал, что можно сказать начальнику о деле, которое уже должно находиться у прокурора с обвинительным заключением. Как говорят, лучший способ защиты – нападение. Олег с этим был согласен, но посчитал, что перед артобстрелом не помешает сделать паузу, чтобы противник раскрылся и сам показал, куда надо бить. Постучав в дверь, Олег зашёл в кабинет к Макарову.

– Здравствуйте, Александр Васильевич.

– Я буду здравствовать, если ты мне скажешь, что Трефилов ознакомился с делом, ты составил обвинительное заключение и через полчаса несёшь мне на проверку, а после меня – сразу к прокурору.

– Александр Васильевич, Трефилов знакомится с делом сегодня, и завтра я даю вам дело на проверку. Завтра же несу дело прокурору.

– А если Трефилов не успеет ознакомиться за один день?

– Успеет.

– Обвинительное заключение составлено?

– Сегодня ночью составлю.

– Владимиров, ты что два месяца делал? Срок следствия буквально вот-вот истекает, а за ним и срок ареста! У тебя обвиняемый с делом не ознакомлен, обвинительное заключение не составлено! Ты что делать собираешься?! Трефилов наверно ждёт тебя, чтобы сказать: «Буду знакомиться три дня, а там, глядишь, и срок ареста истечёт». Он же понимает, что если ему срок ареста не продлевали, то он может быть свободен уже через несколько дней, необходимо только лишь время потянуть, и вполне обоснованно.

– Александр Васильевич, ничего он тянуть не будет. Время у нас есть. Я всё успею.

– Если бы у тебя впереди дней десять было или хотя бы семь, я, Олег, твои слова спокойно бы воспринял. Но срок следствия истекает на днях. Но это полбеды. Его успеем продлить на один месяц. А срок содержания под стражей? Осталось совсем немного до окончания. Однозначно, могут возникнуть проблемы с продлением. Служебной проверкой пахнет. Как можно было до такого дотянуть?! Ответь мне, тебе план для чего?!

– Александр Васильевич, я вам говорю, что всё успею.

Макаров перевёл дыхание, ничего не ответив, отчего багрянец гнева, заливший его круглое лицо, стал медленно исчезать. Опустив взгляд на стол, он напряг скулы и около минуты напряжённо думал. Постукивая дрожащими пальцами по столу, он «пригвоздил» Олега взглядом своих маленьких глаз, пристально смотревших на него почти без злобы сквозь миниатюрные стёкла очков.

– Так, у него адвоката нет и он ему не нужен, так?

– Ага.

– А может, всё-таки постараемся продлить срок ареста? Как-никак, а несколько дней у нас в запасе есть. Срок продлят, и возможность для манёвра появится. А так мы себя сами в угол загоняем.

– Не стоит, я успею. Дело не сложное, один обвиняемый, адвоката нет. Успею.

– Ну хорошо. Сейчас стрелой в «Кресты», знакомишь Трефилова с делом, ночью – обвинительное заключение, завтра утром – дело мне на стол. Понял?

– Конечно, я так и предлагал.

– Давай, действуй, но разборки с Кузьминым тебе не избежать.

Выйдя из кабинета, Олег понимал, что начальник следственного отдела, Кузьмин Дмитрий Аркадьевич, непременно воспользуется данной ситуацией и отчитает его перед личным составом по полной программе. «Хотя, в принципе, – размышлял Олег, – объективно это правильно. Сам виноват, что дотянул расследование до критической ситуации. Раз так, имей мужество признать ошибку и вытерпеть всё».

Зайдя к себе в кабинет, он застал Андрея за тем, что тот перебирал уголовные дела, которые достал из сейфа. Олег достал из сейфа уголовное дело в отношении Трефилова. На часах было 09:50. «Если делать всё последовательно и без суеты, то, при небольшом везении, всё успею», – подумал Олег. Андрей посмотрел на товарища.

– Что Макаров от тебя хотел?

– По делу Трефилова срок горит, а я пожарную команду не вызываю. Вот он и спрашивает, сам я справлюсь или его напутственные слова нужны?

– Ха-ха. Конечно, сам. Только ты как так про дело забыл?

– Да то одно, то другое. Ну, ты понимаешь.

– Ага, понимаю. Помощь нужна?

– Не помешала бы.

Два следующих дня Олег, забыв обо всём, работал без перерыва день и ночь. Домой он зашёл лишь поужинать, после чего снова вернулся на работу. Но если бы не помощь Андрея, то Олег всё равно не успел бы сделать всё к сроку. К вечеру следующего дня его рубашка была вся мокрая от пота, лицо в щетине, белки глаз покрылись красной капиллярной сеточкой, но уголовное дело при этом было сдано в прокуратуру. Труд был выполнен не зря, и Олег без сил опустился в кресло в служебном кабинете. Два дня напряжённой и изнурительной работы забрали все его силы. Олег хотел одного – спать. Спать где угодно. Сил не было даже на то, чтобы приехать домой. Но ехать необходимо, так как его не видели уже два дня. Он понимал, что дома он вряд ли сможет сразу уснуть. Работа не снимает обязательств перед семьёй, к тому же он сам виноват в том, что последние двое суток не уделял ей никакого внимания.

Покой и расслабленность после сдачи уголовного дела навели Олега на мысли о том, как сказывается эмоциональное и физическое напряжение на его здоровье, с учётом того, что у него гепатит С. «Явно не в лучшую сторону», – ответил он сам себе. В кабинет зашёл Андрей и стал складывать уголовные дела в сейф. Олегу хотелось спросить товарища о наркоманах, больных гепатитом С, но он опасался, что Андрей может отметить его интерес к столь малозначимой теме. К тому же никакого повода для подобных вопросов не было. Олег разрывался между осторожностью и желанием. Наконец эмоции взяли верх.

– Андрей, по твоим делам есть наркоманы, больные гепатитом С или ВИЧ?

– Практически все. Через одного больны ВИЧ, остальные гепатитом.

– И сколько они живут?

– С чем? С ВИЧ?

– И с тем, и с другим.

– Столько, сколько здоровые иногда не живут. Иммунитету вроде конец, а им, как тараканам во время ядерной войны, всё ни по чём. При этом на игле каждый день, и не по разу. А тебя что вдруг продолжительность их жизни заинтересовала? Есть проблемы?

– Нет, думаю, если они все перемрут, то нам проще будет?

– Какой вы жестокий, Олег Евгеньевич, после двух дней работы. Но на то, что они скоро перемрут, не рассчитывай. Они нас с тобой переживут. Мы с такой работой быстрее кончимся, чем они. У них одна забота – доза, а у нас? Вагон проблем, а времени, которого объективно нет, субъективно не хватает, чтобы этот вагон разгрузить. А вагонов этих проблем у нас, брат, с тобой… тьма. А у тех, кто ВИЧ-инфицирован, какие проблемы? Они знают, что им конец, и поэтому им на всё глубоко фиолетово. В тюрьме они на спецусловиях. И это те, обращаю твое внимание, кто сознавал, что каждый укол может быть роковым. Я вообще не понимаю, как смертная казнь может быть не гуманна к тем, кто население страны на иглу сажает и ВИЧ заражает? Они же за свою жизнь десяток, а то и больше людей погубят. Сохранение жизни наркоману – вот это негуманно по отношению к населению страны.