Айрис, которая справляется

Вечером я нашла момент подобраться к Ноа. Он сидел в углу компьютерного класса, в синем свете мониторов, копошась в своих цифровых катакомбах. Воздух пахл перегретым процессором и одиночеством.

– Корни попросила тебя прийти? – сказал он, не отрываясь от экрана, где мелькали миниатюры с размытыми лицами. – Я вернул ей запись. Ту, где её тошнило желчью на третьей неделе семестра. После того как она выпила бутылку дешёвого вина, смешанного с энергетиком. Думала, это поможет забыть, что Хантер назвал её «ходячим пособием по когнитивному диссонансу».

Я почувствовала, как в желудке переворачивается недавно съеденный сэндвич.

– На какой вечеринке?

Он наконец оторвал взгляд от экрана и посмотрел на меня. Его взгляд был плоским, как у рыбы, встречающей кораллы.

– На «Вечеринке у бассейна» в сентябре. Ты же была там, – он сказал это так, будто констатировал факт. А потом его глаза сузились, когда он увидел моё непонимание.

– А, нет. Тебя не было. Ты тогда готовилась к чему-то. Ты всегда готовишься. Ты всегда где-то ещё.

В его голосе не было упрёка. Была констатация. Я – изгой высшего класса. Меня не избегали и не травили, просто добровольно вычеркнули из светской жизни. Пока все прожигали свои лёгкие и печень, я пропускала все моменты, которые сплачивали их в это гнилое, но сплочённое стадо.

Я издалека начала спрашивать про Майю. Осторожно. Как сапёр, который знает, что один неверный шаг – и его разорвёт на куски воспоминаний, которые ему не принадлежат.

– А Майя, наверное, попадает на все вечеринки. Хотела бы я быть, как она… яркой, – сказала я, подбирая слова.

– Яркой? – Ноа фыркнул, и это был первый раз, когда я услышала в его голосе что-то, кроме металлической отстранённости. – Она чёрная дыра вечеринок. Всасывает всё внимание. Даже не замечает никого вокруг. А её смех как скрип ржавой качели, и эти вычурные позы для фото, такая придурошная. А ты видела, как она пьёт свои коктейли? С салфеткой, что б не облиться, это так приторно…

– Ты, кажется, много о ней думаешь, – заметила я.

– Я документирую всё, что имеет значение, – отрезал он, но его пальцы резко ударили по клавише, перелистывая сайт.

– А говоришь о ней так, будто она для тебя что-то большее, чем просто объект для документации, – я не отступала.

Он замер. Его спина напряглась.

– Не придумывай.

– Я не придумываю. Уверена, у тебя её кадров больше, чем своих. Ты влюбился в чёрную дыру, Ноа?

Он резко развернулся на стуле. Его лицо, обычно бледное, залилось густым румянцем.

– Влюбился? – его голос был низким, шипящим, как пар из-под крышки котла. – Ты вообще ничего не понимаешь. Я её ненавижу. Я фотографирую, потому что хочу разобрать её на части. Понять, как она устроена. Что за механизм тикает внутри, и как найти её слабое место. Трещину. Чтобы… – он замолчал, сглотнув.

– Чтобы что? – прошептала я.

– Чтобы все увидели, что в ней нет ничего святого.

Ноа выдержал паузу, его пальцы замерли над клавиатурой. Синий свет монитора подчеркивал каждую морщину на его лице, делая его похожим на изможденного пророка, внимающего голосам из матрицы.

– Так что ты хотела на самом деле? – спросил он. – Не корми меня этой тухлой рыбой про «почему она даже на фото попадает, а я такая никакая». Люди, которые хотят понять, идут на кафедру психологии. Ты пришла ко мне. Значит, тебе нужен яд. Какой именно?

Я сделала глубокий вдох. Воздух пах остывшим процессором и моим собственным страхом. Честность – самый опасный трюк.

– Снимки Майи, – выдохнула я. – Мне нужны её снимки. Я хочу знать, был ли у нее роман с Ридом. Доказательства.

Он повернулся ко мне, и его глаза, обычно пустые, сузились до щелочек. Он изучал меня, как редкий, внезапно заговоривший экспонат.

– Нет, – отрубил он быстро. Словно ответ был уже заготовлен.

– Значит, был, – не унималась я.

– «Нет» – это ничего не значит.

– «Нет» – это значит, что ты не хочешь говорить. Или не можешь. Или… – я сделала шаг вперед, – или Майя держит тебя клещами?

Он медленно встал.

– Айрис, – произнес он мое имя. – Ты сейчас очень неуклюже идешь по краю очень высокой крыши. И твой баланс – дерьмо.

Он подошел ко мне вплотную. От него пахло статическим электричеством и холодным потом.

– Ты хочешь копнуть поглубже? – его голос стал шепотом, ледяным и острым. – Правда в том, что некоторые ямы, раз начав копать, уже не остановиться. Пока не докопаешься до такого дерьма, которое навсегда останется под твоими ногтями. И пахнуть будет всегда.

Он положил руку мне на плечо, нежно и по-дружески. А потом развернул меня и мягко, но неумолимо толкнул к выходу.

– На сегодня экскурсия в мой личный ад окончена. Кафедра документального безумия закрыта. Совещание по поводу романов ярких королев со своими преподавателями отменяется по причине отсутствия здравого смысла у инициативной группы.

Дверь закрылась у меня за спиной с тихим щелчком. Я осталась стоять в пустом коридоре с ощущением, что меня только что вырвали из чрева какого-то огромного, дышащего огнем дракона. И с абсолютной уверенностью: он все знает, но что бы его разговорить, нужно просто стать Майей на короткое время.

В кровати, в синем свете телефона, я пролистывала ленту Маркуса. Это был музей чужого совершенства. Фотографии с благотворительных забегов, где его майка оставалась безупречно чистой. Семинары по психологии, где он сидел в первом ряду с лицом человека, понимающего все на свете.

И я думала: мог ли он убить её из-за ревности?

Ревность – это хаос, сбой в системе. У Маркуса не было сбоев. Его отношения с Майей выглядели как стратегический альянс. Два идеальных продукта, объединивших бренды. Он – будущее светило психологии. Она – восходящая звезда студенческой политики. Вместе они были сильнее. Ревность? Слишком бесчеловечно и грязно.

Пальцы сами пролистали в самый низ, к самым первым его фотографиям. Первый курс. И я вспомнила.

Он столкнулся со мной в коридоре. Я бежала на зачёт, неся стопку книг. Они разлетелись по грязному полу. Он не просто помог их собрать. Он встал на одно колено, его пальцы аккуратно разгладили помятые страницы. Он поднял на меня глаза и улыбнулся, не той отработанной улыбкой, что сейчас, а настоящей.

– Кажется, я тебя сломал, – сказал он. И мы оба рассмеялись.

Потом было несколько недель: сообщения, прогулки, тот самый поцелуй за спортзалом, о котором знал только Хантер. Он был другим, живым и весёлым. А потом… потом появилась Майя. Сначала как тень на краю, а после, как стена между нами. И его улыбка вмиг стала безупречной и пустой.

И тут мысль, острая и ядовитая, как игла, вонзилась в мозг.

А что, если у неё был на него компромат? Такой же, как на меня?

Не про какую-то мелкую ложь. А про что-то серьёзное, что угрожало разрушить его идеальный фасад ещё на старте. Что, если она знала о нём что-то, что заставило его отступить?

Что, если он не был холодным психопатом? Что, если он был таким же заложником, как и все? И его идеальность – это просто тюрьма, в которую он сам себя заключил, чтобы скрыть тот самый треснувший фундамент?

И если это так, то что она могла знать о нём такого, что заставило бы его пойти на убийство?

Я выключила телефон и уставилась в потолок. Пятно казалось усмехающимся.

Глава 4

На следующий день объявили общее собрание студсовета. В прошлый раз я проигнорировала его, как делала всегда. Места, где председательствовал Маркус, были для меня зоной радиационного заражения. Но сегодня я решила, что пора играть по-крупному. Если петля заставляет меня жить в этом дне снова и снова, я могу позволить себе сжечь дотла хоть одну его версию.

Оставалась последняя пара, но я послала её к чёрту. Вместо этого я постучалась в соседнюю дверь к Лиссе.

Мы с Лиссой не общались. Мы существовали в параллельных вселенных. Я – вселенная, заточённая в книге аскетизма, она – вселенная блёсток, глиттера и лёгкости бытия. Но она всегда была мила со мной.

Она открыла в махровом халате, с маской для волос на голове.

– Айрис? – её брови поползли вверх. – Апокалипсис наступил, и ты пришла за последним тюбиком помады?

– Мне нужна твоя помощь, – сказала я, и мой голос прозвучал чужим даже для меня. – Собрание студсовета. Мне нужно выглядеть иначе.

Её глаза блеснули азартом охотника, нашедшего дичь.

– О-хо-хо. Значит, решила потягаться с призраком прошлого на его территории? Заходи, дорогая. Операция «Преображение Гадкого Утенка в Стерву» начинается.

Её комната была зеркальным отражением моей – тот же метраж, та же мебель, но её версия реальности была взорвана изнутри тюбиками, баночками и грудами одежды. Пахло лаком для волос и её дорогими духами.

Она усадила меня перед зеркалом. Её пальцы, быстрые и уверенные, работали как у профессионального визажиста.

– Расслабься. Ты вся как сжатая пружина. Нельзя нанести удар, если твоё лицо кричит о желании сбежать и спрятаться.

Она нанесла тональный крем, скрывая синяки под глазами, ставшие моим перманентным аксессуаром.

– Маркус, да? – бросила она, не глядя, растушёвывая текстуру. – Всегда знала, что между вами что-то было.

Я не ответила. Смотрела, как её кисть подводит мои глаза, делая их больше, острее. Она превращала моё лицо в оружие – в маску, за которой можно было спрятать панику.

Потом был шкаф.

– Оно новое, я так и не похудела, что бы влезть, – сказала она, доставая короткое чёрное платье. Простое, но смертоносное. – Сидит на тебе лучше, чем когда-либо сидело на мне. У тебя есть косточки, чтобы его носить. А у меня только мягкие места.

Я надела его. Ткань была прохладной и чужой. Я смотрела на своё отражение. Это была не я. Это была версия меня, которую Майя пыталась похоронить. Версия, которая могла бы противостоять ей, ему и всем.