Айрис, которая справляется

Я сделала шаг в её сторону. Один-единственный шаг. Мой мозг в этот момент был похож на скомканный лист бумаги, на котором кто-то пытался набросать план примирения. Может, сказать: «Майя, мы обе умрём, причём одна из нас – по-настоящему». Или: «Твой брат дышит с интервалом в десять минут, как бомба, смени ему маску».

Майя почувствовала моё движение. Её спина, идеально прямая в дорогой блузке, напряглась, как у кошки, почуявшей собаку. Она отвернулась. Повернула голову в сторону Маркуса с такой ледяной, абсолютной окончательностью, будто просто стёрла моё существование из своего поля зрения. Её подруги, эти шустрые рыбы-прилипалы, тут же синхронно повернулись ко мне спинами, образовав живую, дышащую стену.

Моё желание говорить испарилось, оставив во рту вкус глупости. Я развернулась и очень медленно потащила своё тело обратно в капсулу общежития.

Комната встретила меня запахом вчерашнего отчаяния. Я заперлась. Отключила телефон. Потом включила его снова – мазохистский рефлекс. Почти сразу пришло сообщение от Ноа.

«Готовится распродажа костюмов к Хэллоуину. Будут дешевые маски смерти и синтетические кишки. Твои любимые».

Я уставилась на экран. В прошлый раз я отмахнулась. Написала что-то вроде «не до того». И сейчас мои пальцы потянулись набрать то же самое. Это был мышечный спазм. Петля диктовала не только события, но и мои реакции. Я была марионеткой, дёргающейся на нитях собственной биографии.

Я бросила телефон на кровать. Весь день я нервозно бродила по комнате. Восемь шагов до двери, восемь шагов до окна. Я пинала мусор под кроватью, переставляла книги, открывала холодильник и забывала, зачем. Мой живот урчал, напоминая о еде, но сама мысль о том, чтобы что-то пережевать и проглотить, вызывала спазм. Голод был хоть каким-то чувством.

На следующее утро я не спала. Я сидела на кровати и смотрела, как рассвет окрашивает потолок в багровые тона. Рука сама потянулась к телефону. Я набрала номер, не думая.

– Полиция, – произнесла я ровным, лишенным эмоций голосом. – В пятницу вечером вечеринка в баре «Дилемма» в Университете Арквей. Там убьют девушку. Майю Кэмпбелл. Будет нож. В живот.

Я положила трубку. Никаких вопросов «кто это» или «шутка». Просто констатация. Я выполнила ритуал. Попытка номер один – изменить сценарий.

Вплоть до пятницы все шло своим чередом. Дни были как братья-близнецы – одинаково серые и бессмысленные. Лекции. Семинары. Взгляды, которые я ловила на себе и тут же теряла.

В пятницу утро было серым и влажным, как салфетка на дне мусорного ведра. Мое сердце стучало аритмично, выбивая неправильный ритм предчувствия. Я не пошла на пары. Я пошла в бар.

«Дилемма» днем был другим, абсолютно мертвым. Без музыки и тел он представлял собой голый зал, пахнущий хлоркой, старым пивом и тоской. Кто-то убирал, волоча шваброй по липкому полу, снимая с плинтусов конфетти и ошметки чьих-то костюмов. Подготовка к вечернему карнавалу.

Я села за столик в углу. Тот самый, где в прошлый раз Корни говорила, что Рид меня сожрёт. Я ждала. Часы ползли, как парализованные черви. Я наблюдала, как бармен расставляет бокалы, как включают светомузыку, как заносят ящики с выпивкой.

Я набрала номер и ещё раз предупредила полицию, добившись обещания, что они точно приедут.

Потом начали прибывать студенты. Сначала поодиночке, потом – стайками, с громким смехом, который казался неестественным, натянутым, как дешевый парик. Музыка заглушила стук моего сердца, подменив его собой.

И вот он, момент дежавю, ставший физической пыткой.

Ноа, в костюме оборотня, снова схватил меня и закрутил. Его пальцы впились в те же самые точки на моих ребрах.

– Чудесный вечер сегодня! – его дыхание обожгло ухо. Те же слова и тот же липкий энтузиазм.

Корни, пчелка, пробилась к нам с двумя стаканами.

– Шо-ты, – сказала она с той же хрипотой и тем же блеском в глазах.

Мы выпили, и химическая волна, ударила в голову.

Хантер, уже пьяный, с кривой ухмылкой:

– Моррис! Твои танцевальные движения…

Я не стала ждать. Я медленно подняла руку и показала ему фак. Тот же самый одинокий костлявый палец. Его ухмылка сползла, он развернулся и ушел. Сцена была сыграна безупречно.

Потом Маркус и его руки на моих бедрах.

– Расслабься, Айрис. Ты дергаешься, как подопытная лягушка.

Я видела, как Майя смотрит на нас, видела её взгляд, полный льда и яда. И мне снова, чёрт возьми, понравилось. Эта крошечная искра мнимой власти.

Их сцена у стены. Алистер Рид. Его мольбы. Её пальцы, затягивающие галстук. Унизительный шлепок.

И затем – ледяной ливень. Приспешница в костюме кошечки с пустым стаканом.

– Ой! Прости. Поскользнулась.

Я стояла, облитая липкой сладостью, и смотрела на них. На этот цирк, этот повторяющийся день. Моё тело развернулось и потащило меня прочь не думая, просто выполняя программу.

Длинный коридор. Полумрак. Запах пыли и тоски.

Шаги. Её шаги.

Я столкнулась с ней. Буквально.

Она шаталась. Руки прижаты к животу. На золотом шелке – черно-багровый цветок, распускающийся с ужасающей скоростью. В ее пальцах – нож. Лезвие, тупое и равнодушное.

– Помоги… – хрип, пузырящийся кровью.

Шаг. Падение. Тяжелый, глухой удар о бетон.

Я стояла над ней. Та же поза. Тот же шок. Тело само потянулось к телефону. Голос ровный и мертвый:

– Скорая… Полиция… Университет Арквей… Кто-то… Кто-то убит.

Я уронила телефон. Он разбился с тем же треском. Я медленно сползла по стене на корточки.

И ждала. Ждала, когда камера, сон и тьма снова вернут меня к понедельнику. К точке отсчета. К началу этого проклятого дня, который уже стал моим личным определением вечности.

Глава 3

Сознание вернулось ко мне, как удар током. Один момент – давящая тяжесть казенного одеяла в полицейском участке, запах дезинфекции и чужих страхов. Следующий – знакомый вой «Восходящего солнца» из моего телефона.

Я не открывала глаза, просто лежала и чувствовала, как мои нервные окончания горят. Они помнили все: падение Майи, тяжесть ножа в моей руке – потому что в какой-то момент, в панике, я все же взяла его, чтобы попытаться помочь, и только запечатала свою судьбу, запах крови – медный и теплый.

Телефон орал. Я протянула руку, не глядя, и шлепнула по экрану. Тишина. Я медленно разлепила веки. Потолок. Трещина в форме Австралии и пятно. Моя комната. Понедельник. 7:00.

Первая петля была паникой, горячечным бредом. Я металась по комнате, рыдая, смеясь, царапая свои предплечья, чтобы проверить, реально ли это. Потом я побежала по кампусу, пытаясь найти кого-то, кто выглядел бы так же потерянно, как я. Все шли на пары и жаловались на понедельник. Никто не знал, что пятница – день казни.

Вторая петля была отрицанием. Я решила, что схожуа с ума. Записалась на прием к университетскому психологу. Прослушала сорок минут о стрессе и технике глубокого дыхания. Пятница наступила с неумолимостью закона физики.

Третья петля… третья петля была первым проблеском. Я проснулась и просто лежала. Я анализировала боль в мышцах, оставшуюся с прошлого «дня». Я поняла: это не сон. Сны не оставляют таких детальных мышечных воспоминаний. Это что-то другое более структурное.

Я пошла на зачет к Риду. Я знала каждый его вздох, каждую язвительную реплику. «Ваше понимание текста столь же поверхностно, как и ваш макияж». На этот раз я не опустила глаза. Я смотрела на него и думала: «Ты сто процентов спал со студентками. Может, начать тебя шантажировать? Ты боишься, что все узнают о твоем допинге, или совсем страх потерял?». Он замолчал на полуслове, смущенный моим взглядом, но вида не подал.

Именно в этот момент, стоя перед его столом и глядя в его внезапно испуганные глаза, я поняла: петля – это инструмент, возможность копать.

Весь тот день я была тенью. Я наблюдала те же картины. Оливер, сжимающий кулаки в коридоре. Хантер, раздающий свои язвительные шутки, как обезболивающее. Маркус, чья улыбка никогда не доходила до глаз. Ноа, с его фотоаппаратом, всегда нацеленным, всегда фиксирующим. Алистер Рид, с нервным тиком, когда Майя поправляла ему галстук.

Каждый из них крутился вокруг Майи. Каждый из них мог быть её убийцей.

В пятницу я снова пошла на вечеринку. На этот раз я не пила. Я стояла у стены и смотрела на этот бал- маскарад, не зная, какая масок них скрывает убийцу. Я видела, как Оливер снимает маску каждые десять минут. Я видела, как Алистер умоляет Майю. Я видела, как Маркус наблюдает за ней с холодной, клинической оценкой хищника.

И когда приспешница облила меня напитком, я не побежала в туалет. Я пошла в тот злополучный коридор первой. Спряталась в нише с огнетушителем. И ждала.

Я услышала шаги. Приглушённые голоса. Я не разобрала слов. Потом – глухой удар. Тяжёлый вздох. Тишина.

Я высунулась из укрытия. Она лежала там. Всё так же одна. Нож торчал из её живота. Убийца исчез, растворился в архитектуре здания, как дым.

Я не подошла и не стала трогать нож. Я просто стояла и смотрела, пытаясь вдохнуть в себя память места, запечатлеть каждую пылинку в воздухе. Потом я развернулась и пошла прочь. Я дождалась, пока кто-то другой найдёт тело. Криков. Паники. Приезда полиции.

В тот раз меня не арестовали. Но петля все равно сбросилась.

Я проснулась в понедельник. На этот раз без паники, с холодной, кристальной яростью.

– Хорошо, – подумала я, глядя в потолок. – Хорошо. Давайте поиграем.

Новая петля – это новая попытка.

Я вошла в кабинет Рида без стука. Воздух был пропитан его привычным нарциссизмом и запахом дорогого кофе. Он сидел, разбирая бумаги, его поза кричала о профессорском величии.

– Мисс Моррис, – начал он заученным тоном, не глядя на меня. – Ваше эссе о…

– Вы переспали с Майей Кэмпбелл, – вырезало тишину моё предположение. Я пошла ва-банк, понятия не имея, так ли это, но вряд ли вы поправляете галстуки незнакомым мужчинам.

Его рука замерла над стопкой бумаг. Он медленно поднял на меня глаза. Чистое, животное непонимание, промелькнувшее в его зрачках, прежде чем их затянула плёнка гнева.

Мой мозг четко помнил этот отрывок, мы еще дружили с Майей или это была репетиция будущей войны? Мы сидели в кофейне, и она, разглядывая расписание, сказала:

– Говорят, Алистер Рид берёт самых способных учеников на частные уроки.

Она сказала это с таким холодным, расчетливым интересом, будто изучала спецификации нового оружия. «Берет самых способных». Для неё это был вызов. Ещё одна вершина, которую нужно было покорить.

И она его покорила. К середине семестра она уже была его любимой ученицей. Она приходила с этих «частных уроков» с особенным блеском в глазах, с торжеством охотника, принесшего трофей.

Я представила, как молодой, честолюбивый преподаватель и яркая, амбициозная студентка, смотрят друг на друга с обожанием, смешанным с вызовом. Она должна была изучать его, вычислять его слабости, его страхи и желания. Она заставляла его чувствовать себя богом, пока методично собирала компромат. Допинг. Секс. Все, что могло сломать его карьеру.

Он, наверное, думал, что это он ее соблазнил. Что это он вел игру. А она… она просто позволяла ему себя соблазнять. Она была живой ловушкой, и он в нее попал. Точно так же, как и я. Майя всегда была такой – охотницей на человеческом сафари!

– Что ты… что ты несешь? – голос Алистера дал трещину.

– На первом курсе она была вашей студенткой. Вы давали ей частные уроки. Достаточно?

Я видела, как кровь отливает от его лица, оно стало серым, как пепел. Его пальцы сжали край стола, намереваясь продавить древесину.

– Вон! – он швырнул мой зачетный лист через стол. Бумага упала на пол к моим ногам. – Вон! И чтобы я больше не видел тебя здесь! Ты сумасшедшая!

Я не двинулась с места и смотрела, как он дрожит. Как его идеально отутюженная маска трескается и осыпается, обнажая трусливое, запаршивевшее нутро.

– Значит, это Рид, – уверенно подумала я.

Это было так очевидно. Мотив – страх разоблачения. Он видел в Майе угрозу всей своей карьере, своему безупречному фасаду. Он заманил её в тот коридор, чтобы договориться. А когда не получилось…

Я повернулась и вышла ликуя, как детектив, нашедший первую улику.

Весь оставшийся день я вынашивала план. В этой петле я не буду просто наблюдать. Я буду действовать. Я позвоню Майе и анонимно предупрежу её о Риде. Или, может быть, просто убью его самого: прерву петлю насилием, направленным в другую сторону.

Я шла по коридору, и мой разум лихорадочно работал, строя схемы мести. Это было пьянящее чувство контроля. Наконец-то я дергала за ниточки, а не была марионеткой.

Я была так поглощена собой, что почти не заметила, как кто-то встал у меня на пути. Я подняла глаза.

Хантер Пэрр. Он смотрел на меня с тем насмешливым прищуром, который я, казалось, уже видела тысячу раз, но в этот раз в его глазах цвета виски было искреннее любопытство.

– Смотрю, ты сегодня с утра уже кого-то потрошишь, Моррис, – сказал он, засовывая руки в карманы. – Рид выглядел так, будто ты пригвоздила его, как бабочку, энтомологической булавкой. Не поделишься, с чего это ты вдруг обрела зубы?

Я остановилась, все еще на взводе, адреналин от столкновения с Ридом все еще гудел в крови.

– У всех есть зубы, Пэрр, – сказала я. – Просто некоторые предпочитают их не показывать, пока их не прижмут к стене.

Его ухмылка стала шире, он изучал меня, как незнакомый вид гриба – возможно, ядовитый, возможно, способный подарить галлюцинации.

– К стене, а? – Он перевел взгляд на дверь кабинета Рида, откуда я только что вышла. – Интересно. И что же так прижало нашу маленькую, идеальную Айрис? Не иначе как озарило свыше или из прошлой жизни.

Последняя фраза заставила мое сердце на мгновение замереть. Он не мог знать. Это была всего лишь его обычная саркастичная чепуха, но он попал в точку.

– У всех есть свои секреты, Хантер, – парировала я, пытаясь обойти его. – И свои демоны.

Он шагнул в сторону, снова преградив мне путь.

– О, я знаю, особенно про демонов. Майя, например, была настоящим экспертом по их коллекционированию. Она как зоолог – отлавливала самых слабых и сажала в клетки, чтобы наблюдать, как они грызут прутья.

Он говорил о ней в прошедшем времени. Словно она уже мертва. У меня по спине пробежали мурашки.

– Ты что-то знаешь? – спросила я, понизив голос.

Он пожал плечами, сделав вид, что небрежно рассматривает свои потрепанные кроссовки.

– Знаю, что у каждого в этом университете есть своя цена и свой страх. Майя знала и то, и другое про всех. – Он посмотрел на меня сбоку. – Включая тебя. И включая меня.

Он вынул из кармана смятую листовку о предстоящей вечеринке.

– Если захочешь поговорить о демонах… или о клетках… знаешь, где меня найти. Иногда самый простой способ спрятаться – это оказаться в самом эпицентре цирка.

Он подмигнул мне, развернулся и зашагал прочь, насвистывая какую-то беспечную мелодию, которая резала слух после нашей беседы.

Я стояла и смотрела ему вслед. Моя уверенность насчет Рида вдруг показалась хрупкой. Что, если это не он? Что, если Хантер, этот шут гороховый, знает больше, чем показывает? Что, если его маска «звезды вечеринок» скрывает нечто более острое и опасное?

Петля внезапно снова стала огромной и полной теней. Я с таким трудом нашла одного скорпиона в этой банке, а банка оказалась полна ими и все они были ядовиты.

Я не пошла звонить Майе или убивать Рида. Вместо этого я пошла в библиотеку. Если петля – это инструмент, то информация – это рычаг.

Я вбила в поиск «Хантер Пэрр». Соцсети, университетская база, старые газетные архивы. Фотографии с вечеринок, язвительные посты – ничего существенного. Но потом я наткнулась на статью двухлетней давности в студенческой газете. Небольшой абзац о том, как студент факультета политологии Хантер Пэрр организовал акцию протеста против повышения платы за обучение. Акцию быстро и жестко накрыли. Деканат вынес ему строгое предупреждение, а через неделю его отец, крупный чиновник в мэрии, публично открестился от «безрассудных выходок сына».

Интересно. Бунтарь, получивший по рукам и отец, который предпочел карьеру сыну.

Я закрыла вкладку. Рид. Хантер. У обоих свои мотивы и со свои тараканы. Но убийство? Нож в живот? Это требовало другого, более сложного выбора.

Весь день я была на взводе. Каждый звук заставлял меня вздрагивать. На парах я ловила на себе взгляды: Ноа с его вечным фотоаппаратом, Маркус с его невозмутимой маской, Оливер, сжимавший кулаки под столом. Каждый из них был занозой в моем сознании.

Когда наступила пятница, я снова пошла на вечеринку. На этот раз я была гвоздем, вбитым в пол. Я не двигалась с места, наблюдая, и видела, как Оливер снял маску ровно в 21:10. Десять минут, как по расписанию. Его лицо было бледным, покрытым испариной.

Я видела, как Маркус наблюдал за Майей. Его взгляд не похож на ревность, будто он ставил диагноз: «Антисоциальное расстройство личности. Нарциссизм. Прогноз – неблагоприятный».

Я видела, как Хантер напился сильнее, чем обычно. Его насмешки стали злее, глаза – пустыми. Он подошел к Майе, сказал что-то ей на ухо, её улыбка не дрогнула, но глаза сузились. Она ответила что-то, и он отшатнулся, будто его ударили.

И я видела Рида. Он пришел ненадолго и не смотрел на Майю. Он смотрел на меня. Его взгляд был полон ненависти.

Когда Аманда вылила на меня напиток, я даже не вздрогнула. Я просто посмотрела на нее, и она поспешно отвернулась, а я пошла в коридор.

Оставалось только стоять в тени и ждать. Я слышала, как стучит мое сердце, а позже послышался звук шагов. Сразу двое.

Я прижалась к стене.

– …больше не могу, – донёсся сдавленный голос. Это был Маркус. – Ты забрала всё.

– Я ничего не забираю, Маркус, – холодный, чёткий голос Майи. – Ты всё отдаёшь мне сам. Как всегда. Не будь слабаком.

Боже, Маркус, а ты куда? И за что?

Снова шаги и тишина. Потом – глухой удар.

Я высунулась из укрытия. Майя уже была мертва.

Я подошла к ней. Она лежала на боку, глаза были широко открыты, в них застыло не столько удивление, сколько возмущение. Как будто смерть была очередной оплошностью обслуживания, на которую она собиралась пожаловаться.

Я набрала номер полиции. Голос был ровным.

– Университет Арквей. Бар «Дилемма». Убийство. Подозреваемый – Маркус Вест.

Я положила трубку и посмотрела на её тело. Я нашла убийцу. В этой петле. Но петля не сбросилась, я все еще была здесь. Значит, просто знать было недостаточно, нужно было что-то большее, нужно было доказать это или остановить.

Я проснулась в понедельник. С новым знанием. И с новой, еще более гнетущей тяжестью. Знать – не значило побеждать. Это лишь означало видеть все детали собственного поражения в высоком разрешении.

Зачет к Риду? Плевать. Я уже знала каждую пору на его напыщенном лице, каждый нервный тик, когда он лжет. Вместо этого я пошла искать Хантера.

Он сам меня нашел. Вернее, его сигаретный дым нашел меня первым. Он стоял у входа в библиотеку, курил, глядя на проходящих студентов с видом энтомолога, наблюдающего за муравьями.

– Ну, поглядите-ка, – выдохнул он, выпуская струйку дыма мне в лицо. – Моррис решила поиграть в политику. Или это новый способ избежать неминуемого провала у нашего общего друга, доктора Фауста?

– Что Майя знала о тебе? – выпалила я, отмахиваясь от дыма. Без предисловий и его дурацких игр.

Он замер на секунду, его глаза цвета виски стали темнее. Потом усмехнулся, но в этот раз ухмылка была кривой, почти болезненной.

– Прямо в лоб, а? – Он швырнул окурок под ноги и раздавил его. – Ладно. Она знала, что я подделал несколько медицинских справок для друзей, чтобы они могли свалить с нудных пар и поехать на фестиваль. Невинная шалость, правда? Но если бы это всплыло… – он сделал паузу, – мой дорогой папаша, который и так считает меня позором семьи, окончательно бы меня похоронил. А его связи… они не позволили бы мне просто отделаться выговором.

Он посмотрел на меня, изучая реакцию.

– А теперь твой ход, Шерлок. Зачем тебе это? Для чего ты собираешь наши грязные секретики, как разноцветные камушки?

– Хочу подобраться к Маркусу, – сказала я правду.

Хантер фыркнул, и в его глазах вспыхнуло что-то острое, колючее.

– О-хо-хо. Подобраться. Я это вижу. Целая детективная сага: «Бывшие подруги и один парень». – Он шагнул ближе. – Может, ему дадите слово? А то ведь он, вроде как, бросил тебя. После той вечеринки. Просто перестал подходить, перестал звать, стал встречаться с ней.

Каждое его слово было как удар тонким лезвием. Хантер явно видел и заметил мою глупую, подростковую влюбленность в этого идеального, холодного робота. И моё унижение, когда он выбрал Майю.

– Интересно, – продолжал он, его голос стал тише, ядовитее, – он тебе хоть что-то сказал? Или просто… ты перестала существовать для него? Может, тебе проще спросить его: «Эй, Маркус, помнишь, как ты целовал меня за спортзалом? Или это была просто… ошибка в пользу кого-то поинтереснее?»

Я стояла, сжав кулаки, чувствуя, как жар стыда и злости поднимается к моим щекам. Он бил в самую больную точку. В память о том единственном, дурацком, пьяном поцелуе на втором курсе, о котором, я была уверена, все давно забыли.

– Заткнись, – прошипела я.

– О, нет, дорогая, – он покачал головой, и его улыбка стала широкой и безрадостной. – Ты сама начала этот опрос. Так что получай полный ответ. Ты хочешь подобраться к Маркусу? Начинай с себя. Спроси сначала, почему ты до сих пор не можешь забыть, как он тебя бросил. А потом уже лезь в его голову с ножом правды. Хотя… – он оглядел меня с ног до головы, – судя по всему, нож – это твой любимый способ ведения диалога.

Мы еще обменялись парой колкостей с Хантером – словесными пощечинами, от которых в воздухе пахло горелой пылью и озлобленным подростковым максимализмом. Но звонок от Корни спас меня от необходимости придумывать новый способ заткнуть его.

– Привет, – ее голос в трубке звучал хрипло, будто она только что плакала или кричала. – Ты не видела Ноа? Он опять…

Я уже знала, что она скажет. Я уже видела эту сцену.

Мы пересеклись с ними на паре по медиа-этике. Ирония, толщиной с бетонную стену. Корни, с красными от бессонницы глазами, отбирала у Ноа его фотоаппарат – продолжение его руки, его второй, более честный язык.

– Удали их, умоляю, – шептала она, дёргая его за рукав. Её пальцы были белыми от напряжения.

Ноа смотрел на нее сверху вниз, его лицо было каменным. Он не сопротивлялся, просто позволил ей вырвать камеру.

– Это документальное свидетельство, Корни, – произнёс он ровным, лишённым эмоций голосом. – Неприукрашенная правда. Ты же не хочешь уничтожать правду?

Она что-то прошептала ему в ответ, её голос сорвался на слезы, и она убежала, бросив камеру ему на колени.

После пары я догнала её у автомата с кофе, который выдавал коричневую воду с запахом гари.

– Что за фото? – спросила я, прислонившись к стене рядом.

Она вздрогнула, не глядя на меня, тыкая пальцем в кнопку выбора кофе без кофеина.

– Он всё снимает, – прошипела она, и в ее голосе звучала настоящая, живая ненависть. – Всех. Всегда. Скрытой камерой. Через окна общежития. И он… он хранит это. Архивами. Целые терабайты дерьма. Компромата. На всех.

Она наконец посмотрела на меня, и в её глазах стоял ужас.

– Он сказал, что это его «коллекция». Страховка.

Мозг, уже измотанный петлей, выдал новую мысль. Грязную, но кристально ясную. Если Ноа снимал всех… если он собирал компромат на всех…

Может, он знал что-то и про Майю. И про Маркуса. За всеми этими идеальными фасадами красивых отношений, в их сливной яме, которую они называют личной жизнью, всегда плавает больше грязи, чем в самом затхлом болоте. И Ноа, этот молчаливый стервятник с объективом вместо клюва, наверняка сидел на краю этой ямы и фиксировал каждый всплеск.

Корни взяла свой стакан и пошла прочь, оставив меня с этой мыслью о том, что чтобы поймать одного хищника, возможно, придется иметь дело с другим. С тем, кто просто наблюдает и коллекционирует. И чья коллекция может быть ключом или новым провалом.