Функциональная грамотность: сквозь века, сословия и стереотипы

Аналогичная ситуация наблюдалась в отношении ремесленного знания. Теоретические трактаты эпохи Возрождения, пытавшиеся описать технологические процессы (например, «De la pirotechnia» Ванноччо Бирингуччо, 1540), зачастую грешили неточностями, поскольку их авторы были оторваны от реальной цеховой практики, основанной на невербализуемом, воплощённом навыке (embodied skill). Это непонимание порождало символический разрыв: практическое знание низов, будучи необходимым для физического воспроизводства общества, не признавалось элитой в качестве полноценного, систематического знания (episteme), оставаясь в категории ремесленного умения (techne) или даже простой привычки. Таким образом, элита была «неграмотна» в языке конкретной материальной практики, лежавшей в основе хозяйства.

**«Неграмотность» низов в кодах элиты.** Обратная сторона этого явления заключалась в ограниченном доступе низов к тем семиотическим системам, которые служили инструментами макросоциальной интеграции, легитимации власти и производства абстрактного знания. Наиболее значимым здесь было владение сакральными и официальными письменными языками (латынь, церковнославянский, позднее – стандартизированный национальный язык администрации). Незнание этих кодов делало представителей низов зависимыми от посредников (священников, дьяков, писцов) в ключевых сферах, связанных с законом, религиозным спасением и взаимодействием с государством. Проповедь на латыни или чтение указа на непонятном канцелярском языке были для них перформативными актами, сила которых заключалась в самом факте произнесения авторитетным лицом, а не в понимании семантического содержания. Как показал Михаэль Клатт в своём исследовании перехода от памяти к письменному документу в Англии (Clanchy, 2012), долгое время письменный документ имел силу не столько благодаря своему тексту, сколько благодаря материальным атрибутам (печати) и ритуалу его оглашения, который был понятен всем.

Кроме того, низы были «неграмотны» в сложных системах символической коммуникации элит: в тонкостях геральдики (за пределами распознавания основных гербов своего сеньора), в аллегорическом языке придворного искусства, в условностях дипломатического протокола или в логике схоластических дискуссий. Эти коды были частью габитуса элиты, усваиваемого через особую социализацию, и выполняли функцию социального дистанцирования.