Перекрёстки. Хрупкое равновесие

– Да господи! Никто тебе не предлагает избавиться и для меня такое избавление самое жесткое табу! Я не разрешу избавиться! Только вот… если не сегодня, так завтра тебе придётся покинуть кипящую Бог знает чем Россию и уехать во Францию.

– Нет, мой ребёнок будет принадлежать Русским просторам! Я тоже люблю Россию.

– Русским просторам, но не в качестве трупа… тем более это и мой ребёнок… не забывай об этом. —

Полковник встал, подошёл к Ольге, поцеловал её волосы, и спросил будет ли она готова с ним позавтракать.

– Мне через час с четвертью нужно быть в полку. —

Сказал он и стал в позу ожидания.

– Иди распорядись. Я через пятнадцать минут буду в столовой. – Полковник вышел.

Вместо Аглаи в столовой обслуживала новенькая. Отец её ушёл на Западный фронт. Мать её пришла в полк за помощью. Дончак помощь выдал на несовершеннолетних детей, двух близнецов – двенадцатилетних мальчиков, а старшую забрал на определённую зарплату к себе в поместье для небольших услуг, теперь уже его жене – Ольге. Звали девушку Марина. Девушка находилась у них почти три месяца, но до сих пор не привыкла и стояла не далеко от обеденного стола краснея и бледнея в ожидании распоряжений. Ольга зашла и сказала —

– Иди милая, теперь мы уже разберёмся сами – и погладила её по спине. – У девушки отлегло от сердца и она осмелев возразила —

– Я буду рядом… вдруг понадоблюсь.

– Нет, до обеда не понадобишься. – Сказала Ольга. – Но не уходи далеко. В обед полковника не будет и мы с тобой пообедаем вместе… посекретничаем. Иди … – Девушка ушла. Полковник уже был при эполетах. Он улыбнулся и сказал —

– Может ты поделишься и со мной своими секретами.

– Ни в коем случае – ответила Ольга и подала полковнику вермишелевый суп с курицей.

Через двадцать минут с завтраком было покончено. Полковник поцеловал жену и быстро ушёл. В полку его ждали неотложные дела. А Ольга осталась сидеть в столовой глубоко задумавшись. Минут через пятнадцать зашла Марина и сказала —

– Извините, что помешала, я уберу посуду.

– Мы с тобой уберём вместе – возразила Ольга.

Как Ольга и обещала, они с Мариной обедали вместе. Повар принёс кастрюли с горячей ароматной пищей и поставил на отдельном приставном столе. Каретник, в своём рабочем фартуке заглянул в столовую. Ольга заметила его и рукой пригласила зайти. Потом сказала. —

– Франц Францевич, снимайте фартук и садитесь рядом будем обедать.

– Да я как бы уже перекусил… и как-то неловко…

– Что там неловко… садитесь, расскажете что нибудь о жизни. – Каретник сел. Марина встала, чтоб разлить донской борщ по тарелкам.

– Сиди! – усадила её Ольга. – Сегодня обслужу вас я. Подам первое, а второе вы наберёте себе сами без стеснения, по своему усмотрению. А потом и поговорим немножко. Расскажете кто что знает… только не выдавайте свои секреты.

– Ни в коем случае – сказал каретник. – Я придумал особый каретный лак и я передам секрет только своему сыну. Вот так. Все улыбнулись.

Как и после завтрака Ольга вместе с Мариной убрала стол и помыла посуду. Девушка была в недоумении. Её сверстники из её круга рассказывали такие, казалось, небылицы о полковнике Дончаке и его семействе, что бедную девушку бросало в дрожь при встрече с полковником и Ольгой. А оказалось совсем не так, оказалось – они обыкновенные люди. – Такое наблюдение нагоняло ещё больше страху. – Неизвестность пугает больше, чем свершившаяся реальность. – Она ждала чего-то невообразимого и ей хотелось, чтоб скорее это невообразимое случилось. Пройти бы его и оно осталось бы позади. Протиснуться через неминуемое, неудобное и страшное горлышко и потом задышать спокойно. Она боялась его – придуманного горлышка и жила как на иголках. Тем более в последние недели две она казалась уже не только для себя, но и для других как не в своей тарелке. Ольга это видела и хотела выяснить. Пока тщетно…

А дело было вот в чём. На Дону, говорят люди, путём смешения крови, (А какой только крови в бассейне реки Дон за прошлые века не было!), девушки рождались красавицами и созревали очень рано! Марина – в том числе.

Уже с четырнадцати лет на неё засматривались не только сверстники, но и взрослые мужчины. И как засматривались! Сейчас, на её беду, она приглянулась знакомому нам Петру Войцеховскому, бывшему казаку, рекрутированному полковником Дончаком на западный фронт, но сбежавшему. Мы о нём упоминали в первой главе настоящей книги. Можно было предположить, что он запал на неё как молодой мужчина на юную красавицу… Ан, нет! Она полюбилась ему потому, что была приближена к полковнику Дончаку в его доме. В плотном прикосновении с его семейством.

Ни до кого из домашних полковника Дончака он приблизится не мог. Все, как на подбор! Как на зло – противники революционному движению, и верны полковнику. Полковник как-то умел отбирать. Сомневающиеся в последнее время уходили на западный фронт служить матушке России. Марина была новая, ещё душой не преданная этому «узурпатору!.. Не успел он за такое короткое время обработать её под себя» – думал Петро. И был отчасти прав!

Петро на много старше и опытней Марины, прошедший по душе не одной молодой девушке, очень легко влюбил в себя неопытную девчонку. Он за короткое время успел убедить её, что его «Любовь – это любовь до гроба!». И если Петро является членом какой-то там новочеркасской революционной ячейки, тем более одним из руководителей её, то Марина – его девушка и будущая жена тоже законно является членом той же революционной ячейки, ведущей к неописуемому Раю для всех угнетённых! А раз так – то она должна выполнить революционное задание – своеобразный задаток, чтоб вожделенный Рай был на много ближе!

Ей, по указанию Петра, требовалось сделать немногое. Всего-навсего… подсыпать яд в тарелки полковника и его «бессовестной шлюхи – Ольги», и оставить заранее заготовленное письмо, отпечатанное на печатной машинке следующего содержания:

«Суд новочеркасского революционного комитета в составе председателя комитета и трёх полномочных членов комитета, приговорил – царского приспешника, душителя революционно настроенного рабочего класса, полковника Дончака и его помощницу в антиреволюционном движении, любовницу Ольгу… к смертной казни любым доступным способом… Приговор приведён в исполнение! Так будет со всеми!»

После совершения акта убийства через отравления пищи нужно оставить рядом отпечатанный приговор, как законный акт оправдывающий убийцу, и незаметно исчезнуть из имения. Потом переходить на нелегальное положение и уже общими силами, вместе со своими революционно настроенными друзьями, вести борьбу с ненавистным царизмом.

Когда влюблённая Марина спросила, что потом будет с её мамой и меньшими братьями, Петро ответил, что они под защитой пока ещё действующего российского закона и их не тронут, как не соучастников в деле отравления. Может только вызовут в полицию для дачи показаний и всего…

Марину это чуть успокоило, но познакомясь поближе с полковником и его женой, её, как от природы не глупой девушке тревожило сомнение. И пакетик с ядом, который ей дал Петро, и, так называемый приговор, жгли её совесть и душу. А здесь ещё случилось вот что.

Когда мать Марины пришла за очередной помощью к полковнику, он предложил ей перебраться со своими близнецами из ветхой халупы в его имение. Там ей найдётся работа, а сыновья перейдут под покровительство каретника, для изучения каретного дела и других столярных ремесел. Что касается её жилья, то оно перейдёт в распоряжение полка для полковых дел. Полк же его и отремонтирует за счёт небольшой аренды.

Марина это узнала вчера и у неё голова шла кругом. А здесь ещё сегодня вечером во время ужина полковник почти силой усадил её за свой обеденный стол, почти заставил поужинать вместе. Сам, собственноручно, разлил грибной суп и поставил тарелки перед Мариной и Ольгой. Марина кушала вкусный суп, но в данном случае он ей казался очень горьким и обжигающим все её внутренности. Мир сузился до пакетика с ядом, матерью и братьями. Если она ещё могла отравить людей творящих ей добро, то предать мать и братьев она не могла. И её пылающая любовь к Петру утратила свой обжигающий огонь. Марина такой пытки не выдержала. Во время ужина она отодвинула суп, положила голову на стол и зарыдала.

Полковник проявил удивление а Ольга спросила —

– Девочка моя, что с тобой? —

Марина из лифчика вынула пакетик с ядом и, так называемый приговор. – Полковник всё понял и спросил – Кто?

– Петро… фамилию я не знаю. – Ответила сквозь слёзы Марина.

– Перестань плакать – успокаивающе сказал полковник —

ты всё правильно сделала. Но какое-то время со двора тебе выходить не нужно. Твоя мама и твои братья уже здесь. Так что считай – всё в порядке. А сейчас доедай суп. – И полковник, прибрав адский пакетик с «приговором», склонился над тарелкой.

Свой «Приговор» и злосчастный яд на следующий день полковник отдал полиции, пожурив начальника полицейского департамента, за дела творящиеся в Новочеркасске. Ещё добавил, что его бывший казак и бунтарь Петро Войцеховский, похоже сбежал из армии и орудует в районе Новочеркасска – Тот ответил: «Пусть дети немного поиграются… перед ними стена… всех сошлём в Сибирь»!

– Поиграются не они, а доиграетесь вы вместе с нами. Будем локти кусать – сказал в телефонную трубку полковник и занялся своими делами. Потом позвонил Генерал-Губернатору и доложил о таком чрезвычайном случае, к счастью без печальных последствий. – Генерал-Губернатор пол минуты помолчал потом гаркнул —

– Вешать надо! Показательно, при всех! Не пойму почему Николай миндальничает, лишь в ссылку гонит! Они наберутся там опыта, прийдут и опять – за своё! – Вешать надо!» – и положил трубку. – Похоже, что он отдал приказ, снимая из себя ответственность…

Полковник тоже положил трубку, лишь крутнул головой и печально улыбнулся. Конечно вешать он не собирался, но знал – нужно что-то делать. Нельзя сидеть сложа руки и представлять, что всё идёт своим чередом. Он давно понимал – если у бунтарей есть своя тактика и кто-то руководить такой тактикой, то нужно выработать свою – максимально приближаясь к их методам.

Он подбирал верных ему умных людей, тех, что могли бы хорошо сыграть роль бунтарей, предотвращая бунты. Таких людей – «бунтарей», те же бунтари буду называть провокаторами, или шпионами. Название сугубо отрицательное, но смотря в чей огород бросают камни. Для одних шпион – для других разведчик. Как и все явления в жизни – имеют два противоположно направленные знаки.

Разведчиком, в качестве обыкновенного ямщика, и был направлен умный и грамотный казак Гриша в земли полковника Дончака возле железнодорожной станции «Торговое». Там, где управляющий хвастался, как старшего конюха разорвали волки играющие роль палачей в руководимом им хозяйстве. Гриша изучил всё. Тем более, управляющий приблизил его к себе и… Гриша всё подробно сообщил полковнику письмом. Однако, зная что сейчас как и прежде всё продаётся и покупается, и самые секретные секреты читаются интересующимися людьми, письмо было зашифровано. Что оно было прочитано управляющим, Гриша узнал через день. – Управляющий подошёл к нему, похлопал по спине, похвалил за службу, и если так дальше пойдёт, то пообещал ему прибавку в жаловании. – Значит письмо было прочитано! Значит система на столько катастрофическая, что нужно иметь хороший нюх, чтоб разобраться во всех окружающих, и их настроениях.

Полковник Дончак получил его письмо и всё понял. Подумал – может и прав Генерал-Губернатор, предлагая вешать. И он наметил на ближайшее будущее три неизбежных мероприятия.

Первое – проверить с преданными казаками совместно с полицией свои «катакомбы» – старые винные подвалы и выяснить кто сейчас в них обитает. Может сподобиться быть Гераклом и даже почистить свои «Авгиевые конюшни», жалея только знакомых постоянных жильцов.

Второе – подготовить группу казаков под руководством боевого офицера, любящего Россию. Офицера выбрать из тех десяти, кто после ранения, сейчас находились в его полку а, два из них, в его просторном доме. И отправить их проинспектировать его дальние производства.

И третье то – что хоть и претило его духу, но в настоящее время было необходимо – почистить свой полк. Но свой полк почистить легко. Сложно навести чистку на его фермах и производствах. Сложно, потому что он, как и вся Россия, с «Авгиевой» чисткой хронически запоздали.

А так… на вскидку, поверхностно всё шло как бы и не плохо. Дон готовился встречать коварный 1917 год! Редели еловые посадки. Их безжалостно рубили, чтоб в каждом доме была красиво наряженная лесная красавица. Дон постепенно, но уверенно шагал общей поступью со всей Россией к Новому году. К новым свершениям. К каковым только?!

Недели через две Ольга рассказала полковнику, что было найдено Мариной у порога её комнаты подмётное письмо. Письмо писал, якобы, влюблённый в неё бывший казак, а сейчас, по определению полковника бандит Петро. Оно было следующего содержания: «Марина, если ты не выполнишь своё революционное предназначение, и Дончак со своей проституткой будет жить ещё неделю, то мы тебя с твоей мамой и братьями достанем и в логове полковника. Тогда вместо полковника будут хоронить тебя вместе с твоими родными». Письмо было написано от руки.

Полковник покрутил письмо и сказал —

– Ладно… разберёмся. Вы не переживайте. Всё под контролем. Выясним.

На следующий день полковник собрал дворовых и трёх ежедневно дежуривших казаков в банкетном зале. Там были как в классе расставлены столы, возле столов стояло по два стула, на столе два листа бумаги, две ручки и чернильница. В коридоре дежурили четыре полицейских.

Зашёл полковник и сказал —

– Друзья мои, грядут новые времена. В наступающем году Россия будет жить по новому. России нужны новые кадры, чтобы строить новую жизнь. Нужно будет учиться, а для этого нужно узнать, определить способности каждого, пригодного к учёбе. Поэтому мы сейчас с вами напишем небольшой диктант, для определения способностей. Он вынул из кармана подмётное письмо, развернул и начал диктовать —

– «Марина, если ты не выполнишь…»

Вдруг поднялся новый конюх и сказал —

– Господин полковник, больше диктовать не нужно. Письмо писал я. Я всё расскажу и расставлю все точки…

Глава 5. Потерявшийся. Или «Пути Господние неисповедимы»

Осень в Кабарде удалась на славу. Поля и огороды были убраны. Лишь чёрные вороны ходили по ним своей гордой походкой, как ходят прославленные модели на всемирных подиумах под завистливые взоры неравнодушных зрителей. Вороны считали неубранные остатки полевых и огородных плодов своей законной пищей, дарённых им всемилостивым Аллахом, раз поля эти и огороды он расположил в мусульманской Кабарде, кабардинцам дарованные. И хоть вороны, на взгляд кабардинцев, были безграмотные, как и многие кабардинцы, но видимо они считали, что где-то в Коране, на такой – то странице, а может даже в самой мечети, красивой вязью должно быть прописано первым долгом воронье право, а потом уже и всех обитателей Святой Кабардинской Земли.

Близлежащие и далеко удалённые горы вдруг раскрасились в разные, преимуществом тёплые цвета радуги. Разве только далёкие, сливающиеся с небом, мерцающие горы были более размытые и выглядели волшебной, но Божьей декорацией для выкрашенных в белый цвет, с чуть заметной синевой, кабардинских саклей.

Со многих дымоходов, уютно примостившихся на саклях горного аула подымался ультрамариновый с прожилками серого волчьего цвета, дымок. Но он не прямо шёл в святое кабардинское небо, никуда не сворачивая, как ему и положено. Он, дымок, делал некоторые кульбиты параллельными земным тропам Святой Земли, всплесками, и отдельными всклоченными нитями. Его, дымные зигзаги, кое где разрастающиеся в пузыри, как выдутые волшебным стеклодувом, на секунды задерживались, чтоб тоже полюбоваться красотой, дарённой Аллахом Кабарде, разукрашенных так искусно кабардинских горных просторов.

По всему аулу, вдоль его склонов, уходящих в неизвестную даль, тянуло приятным Кабарде горелым кизяком. Очень странно, что кизяк, при изобилии лесных массивов в горах, а следовательно и наличии дров, не употребляли как удобрение скупые на урожай кабардинские земли, а сжигали его в печах и даже пепел употребляли редко в качестве удобрений малоурожайной почвы.

Считалось, что кизяк – это продолжение жизни любого аула и с ним нянчились ак с ребёнком. Сушили, складировали и несколько раз перекладывали, чтоб к осени и зиме он был сухой и готовый к употреблению. Кизяк временно соревновался с кукурузными стеблями, но они, кукурузные стебли, сжигались в основном в осеннее время, а кизяк, как полновесный хозяин зимы и тепла каждой кабардинской сакли, сжигался зимой. Он с достоинством производил тепло и с таким же достоинством хранил его, долго тлея и краснея отдельными угольками в кабардинских печах и лежанках. Его горелый запах приобретал в аулах святость. Его далеко чувствовал запоздалый путник и был он для него как путеводная звезда к теплу и уюту, чашке свежей воды, а может даже лепёшке, замешенной доброй кабардинкой и испечённой в кабардинском тандыре.

Сегодня, в святой кабардинский день, (а в Кабарде все дни дарённые Аллахом святые), некий путник в старой дырявой хламиде с заросшей, года два не стриженной и даже не чёсаной бородой, сильно хромая на одну ногу, опираясь на два костыля, появился на уже построенном мосту аула. В ауле проживал, мы знаем, Терский казачий полковник Букрат, в народе уже считавшимся Баем. Он и построил мост.

Путник с трудом присел у перил, рядом положил костыли и порылся в своей походной нищенской суме. Но там было пусто. Однако он сделал жест как будто положил в рот найденные хлебные крошки. На этом успокоился и прилёг головой на костыли. Задремал. Что ему снилось – может далёкая и красивая юность – мы не знаем. Знаем только, что юность всегда бывает красивая, в любом её проявлении.

На мост пришел со сбитой в грязные комки шерсти, сплошь в репейниках, бездомный серый пёс весьма преклонного возраста. Он обнюхал спящего путника, зевнул и видимо почуя в нём такую же гонимую, но родную душу, лёг рядом. Пёс положил морду на передние лапы и принялся изучать глазами окружающий мир. Мост был новый, и главное через него можно уже перебираться, из пусть не очень далёких мест, но в обжитый аул. А там, если даже никто ничего не даст, то можно покопаться в мусорниках и выудить что-то съедобное. Ему не впервой! Точно так же не впервой было и дремлющему спутнику. – Два сапога – пара! Оба гонимые.

Даже безродный бедняк, имеющий полуразрушенную саклю и сухарь на обед, считал себя господином к подобным путникам, еле передвигающим ноги по белу свету. Но «пути господние» неисповедимы. И не знает никто, что над каждым висит «Домоклов меч» на тоненькой ниточке, а она в любое время может оборваться.

Может и дремлющий нищий был когда-то кем-то значительным и сильным, да когда-то стал то-ли случайно, то-ли по неверному расчету не на ту тропинку и Путеводная Звезда показала ему не то, ему нужное, а враждебное направление.

Мы пока не знаем кто он, приблудившийся старый немощный человек, пришедший на новый мост через без именную речку. В ней, речке, только неделю как появилась вода, переворачивающая мелкие камешки с места на место. В горах пошли осенние дожди и оживили много мелких без именных речушек и ручейков.

Мост для аула через речку был новшеством и необыкновенной человеческой дерзостью, доколе невиданной в этом ауле. Поэтому много людей во времена редкого осенне-зимнего безработья приходили просто поглазеть и постоять над текущей водой. Интересно опереться на не очень устойчивые перила, чуть-чуть балансируя и смотреть вниз на бесконечно текущую ленту бурлящей воды. Как-никак речушка была горная и вода в ней текла быстро, в отдельных местах с небольшими водоворотами. Попадала щепка в такой водоворот и крутилась, не в силах вырваться из своеобразного заколдованного круга.

Видимо и наш путник, пусть и не по своей воле, попал в своеобразный людской водоворот, из которого выбраться потом почти невозможно. А особенно, когда ты несешь на своих плечах много прожитых лет. И нет чего из тебя больше взять! Такой вот… закон жизни!

Посмотреть на бурлящую воду прибежала на мост стайка ребятишек. Мальчики. – Девочки сидели по домам и заплетали, и расплетали свои косички. – Это Кабарда!

– Смотрите опять серый пришёл – закричал мальчик на своём языке. – указывая пальцем на собаку.

– Да видим… чего ты кричишь? – урезонил его старший мальчик, рассматривая спящего старца. – Пришёл потому что мост построили, а так бы он сюда и не сунулся. – Наверно вместе с дедом. Наверно поводырь. Рассказывала мне бабушка как собаки старцев водят. – От детских голосов проснулся путник, привстал и протёр глаза. Потом, то ли с интересом, то ли с опаской посмотрел на мальчиков. Он помнил, что во многих селениях, где он проходил малыши на него бросали комками грязи. А будучи хоть человеком и добрым, но особенно в своём теперешнем положении, всё же их приходилось отгонять костылями. Такой вот антагонизм. А как же! – Рассказывают же мудрецы, что он, антагонизм, двигатель прогресса! … Многое рассказывают…

Однако, несмотря на некоторое напряжение и неожиданность – увидев на мосту старика с костылями один мальчик спросил —

– Дедушка, кушать хочешь? На вот тебе кусок лепёшки. – и он не доходя до старика метра полтора, чего-то боясь, кинул ему кусок лепёшки, выудивши её из кармана..

Кусок подхватил пёс, подошел к старику и прежде чем начать есть положил на землю. Посмотрел в разные стороны. Старик дрожащими руками поднял спасительный кусочек, разломил пополам, одну половинку отдал псу, а другую, отщипывая маленькими кусочками, отправлял в рот и долго жевал. Видимо не только с ногами, но и с зубами у путника было не всё в порядке.

Старик, не дожевал до конца небольшой кусочек лепёшки, шепелявя спросил —

– Где мечеть?

Ему пришлось повторить ещё два раза, чтобы ребята поняли его желание.

– Дедушка, я проведу вас – сказал мальчик давший ему кусок лепёшки. Тот кивнул головой и сделал попытку подняться. Уже двое малышей подошли, чтоб помочь ему встать. Их ещё не совсем посетила кабардинская гордость – общаться только с равными. Старик помощь категорически отверг и с третьей попытки стал на костыли.

Мечеть находилась недалеко. Через пол часа старик опустился на землю возле дверей мечети, махнул мальчику рукой, чтоб тот шёл по своим делам и под нос пробурчал: «Вот здесь и найдёт меня моя Смерть. До своего аула и своей сакли я не дополз». Лёг на спину и устремил свой взор в Небо. Мальчик постоял ещё минуты три, виновато улыбнулся и убежал. Своим приятелям, придя обратно на мост, он рассказал, что старец пришёл к мечети, чтоб умирать. Туда же прибежал и серый пёс. Наверно умирать будут вместе.

Дети возле воды набрали камушек, побросали их с моста в воду, немного поозорничали и ушли каждый в свою саклю. Дома рассказали увиденное на мосту, а домашние тут же поспешили поделиться с соседней саклей. И уже через два, два с половиной часа весь аул знал, что к мечети пришёл старый человек за своей смертью. Как будто он когда-то забыл её там. Ну так – пусть так! – Знать так хотел, или так на роду написано – пусть умирает. Мулла потом знает что с этим делать. Это дела, Твои Господи, муллы и самого старика. Каждый в своей сакле потолковал минут пятнадцать над редким в Кабарде явлением и аул, вначале разбуженный как улей с пчёлами, быстро успокоился. – Все мы смертные…

Такие сведения дошли и к большой сакле полковника Букрата. Но по всем высказанным приметам пришедший старец был кабардинцем. А небольшое, в принципе – в зародыше революционное движение в Кабарде осуществлялось приезжими русскими агентами. И, как правило, вяло доходило к столице Кабарды и некоторым районам. До аулов оно не дошло и доходить будет долго.

Тем более, что пришедший был очевидно очень старый человек и на возмутителя общественного порядка никак не тянул. Букрат махнул рукой и пробурчал: «К мечети он пришёл, это поле деятельности муллы, пусть он и разбирается». На том и успокоились.

Успокоились, да не все. Перед заходом Солнца подошла к нему «Амазонка» и сказала —

– Милый…

– Что, моя радость? Слушаю тебя…

– А что если этот старый несчастный человек окажется твоим, или моим отцом? – Тогда как?!

– Тогда это вообще из разряда самых небывалых фантазии! Твой отец не кабардинец, а мой давно погиб. В его полку даже запись есть о его гибели. Успокойся и выбрось из головы. Мулла знает, что нужно делать. – Она сделала вид, что успокоилась, но через десять минут вновь подошла к мужу.

– Милый, я готова согласится, что это не мой и не твой отец, но он ведь всё равно чей-то отец. Тогда как?

– Тогда пусть его дети и думают что делать. – и он отвернулся. Но «Амазонка» подошла вновь и сказала —

– Знаешь, меня беспокоит этот случай. Ведь не случайно он пришёл в наш аул. И не случайно здесь захотел умереть. В нём кроется какая-то тайна. Разреши мне посетить его… Букрат на неё долго смотрел. В его душе бушевали две силы. Одна – что жена вдруг возражает кабардинцу, вторая – что такое событие редкое и почему вдруг в его ауле. Победил на этот раз разум.