Перекрёстки. Хрупкое равновесие

Перекрёстки

Хрупкое равновесие

Николай Леонидович Колос

© Николай Леонидович Колос, 2025

ISBN 978-5-0068-9064-0 (т. 3)

ISBN 978-5-0062-0967-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Это моя третья книга, «Перекрёстки». Но так – как я писал пролог для первой и втрой книги, то пролог для третей книги будет короткий. Я хотел писать свой роман с волнующими меня событиями, а они начинались до революционной России, до той России в которой жили мои родители. И эти события должны были закончиться сегодняшнем днём и, вместиться в три книги. Но я написал три книги и дошёл только до 1917-го года. Я увлёкся. Оно бы и ничего, но мне сейчас без четырёх месяцев 96 лет. Даст ли мне моя жизнь шанс закончит задуманное не знает никто, в том числе и я. Но я после издания третей, этой книги «Перекрёстки», продолжу писать четвёртую, а там как решит Бог и моё здоровье

Приятного прочтения – автор

Глава 1. Две стороны одной медали

Поезд километр за километром подвигался на Запад. Шёл медленно, но уверенно. Кочегар лопатой подсыпал уголь в его горячую топку. Он же на узловых станциях поил ненасытный тягач необходимой водой. Уголь и вода двигали эту махину на Западный фронт. Махина тянула двенадцать товарных вагонов битком набитых человеческими особями мужского пола. Это были, в основном, рекруты – необходимый материал, питающий ненасытного монстра, называемого Войной! Он пожирал всё! И так же как паровоз требующий для своего движения угля и воды, так же и тот монстр для своего существования требовал человеческой крови, человеческих костей и мяса. А иначе никак! Иначе он пропадёт, как говорится, во цвете лет! Только кто ж до этого допустит?! – Никто! Вот и тащит, так называемый поезд, на западный фронт его основную пищу – людей!

– Знаешь, я тебе так скажу – и Васька задумался. Потом как встрепенулся и продолжал. – Для завязки и чтоб… как по маслу шли наши тары-бары начну вот с чего. – Товарняк тянется со скоростью сорок километров в час. Но так как ему не нужна остановка, чтоб поесть овса и немного поспать, то он движется все двадцать четыре часа в сутки…

– Это ты к чему? – Спросил его собеседник.

– Не перебивай!.. А то оборвётся нить рассуждений. Дай построить логическую пирамиду…

– Тогда послушай, что тебе скажет знающий человек про логическую пирамиду. – Слово то какое придумал!

– Это ты что ли… знающий человек? – А слово литературное. Я человек читающий…

– Это я знающий человек, ты угадал. Твоя логическая пирамида летит к чёрту!.. Потому что в среднем товарняки сейчас ходят 16—18 километров в час. Вот и строй свою пирамиду на реальных километрах и фундаментальных основах, а не бреши не зная что, или бреши, но знай кому…

– А ты что замерял? – Нет же не замерял! … А я рассуждаю согласно параграфов технической литературы. Кузнецом работал… лошадей подковывал… и рекрутанули меня ради подковок!.. Лошадиных…

– Ладно гутарь дальше, а то на душе тошно … – Сказал Петро.

– Так вот, если выбросить ненужные для товарняка, но вынужденные остановки, чтоб пропустить более важные составы – получится в среднем километров по… хотя ты уже сказал – восемнадцать ежечасно… умножаем на двадцать четыре часа и вот вам – четыреста пятьдесят километров в сутки. Лошадьми, а тем более пеши такой путь не осилишь. —

Так рассуждал, свесивши ноги через дверь двигающегося товарного вагона, десятник Васька Нечипоренко. С ним сидел рядом и тоже свесил ноги через дверь наружу знакомый нам из двух книг, бывший сотник, а сейчас десятник, разжалованный полковником Дончаком – Петро Войцеховский. Поезд двигался на Запад. Если быть точным – на западный фронт. Шёл 1916-й год. И видимо убиенные там нужны были…

– Ну – четыреста пятьдесят… что дальше – ехидно спросил Петро. Мы помним – его полковник Дончак отправил на западный фронт.

– А дальше выводы будем делать в конце моего рассказа, или точнее – моих рассуждений…

Стояла тёплая донская осень. Медленно проплывали донские пейзажи заметно тронутые уже багрянцем. Петро ничего не ответил, а Васька продолжал рассуждать, или скорее повествовать. – Рассказывал мой дед – говорил Васька – что он прошёл Крымскую Операцию. Так он называл войну в тысяча восемьсот пятидесятых годах. Россия воевала против коалиции с разных стран – Англии, Франции, Турции… ну и другой шантрапы. – Петро молчал, а Васька, с безразличием повествовал. – Общим театром, как говорил дед, командовал Александр Сергеевич Меншиков, а уж защитником Севастополя был адмирал Корнилов … —

Здесь Петро в сердцах швырнул соломинку, что до этого молча жевал и выпалил —

– Ну и для чего ты мне всё это гутаришь?! Вот где мне все твои адмиралы и генералы! – И он торцом ладони провёл по шее. – Надоели!

Поезд шёл с небольшого уклона и набирал скорость явно больше восемнадцати километров в час. Ветер трепал их чубы.

– Да ты не кипятись! Ты же не знаешь, что я хочу рассказать дальше и… к чему я веду, – не угомонился Васька.

– Ну рассказывай … – сказал Петро, махнул безразлично рукой в знак согласия и отвернулся, давая понять, что рассказ Васьки ему до лампочки…

– Так вот слушай. – Запросил, вроде бы уже хворавший Меньшиков, у нашего батюшки Николки…

– У твоего, что ли батюшки… генерал запрашивал?!

– Ну ты даёшь! У Царя-Батюшки нашего – Николки Первого, запросил подмогу, да и деньжат на устройство фортификаций и дорог крымских для армии. А их строил, сказывают инженер-полковник Тотлебен… Фамилия какая то непонятная. Да там всё было непонятно – сказывал дед. Васька откашлялся плюнул и проследил куда ветер отнесёт его плевок. Потом расстегнул ворот гимнастёрки, подставил грудь ветру и продолжал —

– Ну и послал Николашка в Крым армию – Меншикову на подмогу. Говорили тысяч восемьдесят наберётся! Шли ровно год! Пеши! Пришло процентов двадцать без сапог и все ноги в ранах… Кумекаешь? – Куда делись остальные? – Не понятно… Продавали их по дороге… что ли? – Вот как ты думаешь?

– Да не продавали! – Уже заинтересовано вставил Петро. – Баб холостых-то много… вот и оставались примаками – всё лучше, чем гнить заживо в окопах.

– Вот – вот! А как же там полковник или капитан – ну что вёл их?

– Как?! – восемьдесят тысяч по дорогам! – Представляешь?! Все в грязюке, как чурки, да и растянулись наверно вёрст так – на сорок… попробуй уследи! – уже убедительно сказал Петро. Васька продолжал —

– То-то! Год гнали! – Можно и растеряться. А здесь четыреста пятьдесят километров в сутки… Десять – двенадцать дней… и окопы… Он почесал затылок, ещё раз с остервенением сплюнул и продолжал. – А Тотлебену на дороги и на фортификации вместо запрошенных пятидесяти тысяч золотом, Николашка дал двести пятьдесят рублей ассигнациями, и сказал «Всё равно разворуют!» – вот и воюй с такими царями! А как будет с нами – я не знаю… Поезд то привезёт быстро – не отстанем ведь… по дороге… глядишь через неделю – и… вшей кормить за будь здоров будешь, да сухари грызть, сказывают, и то не каждый день.

Петро почувствовал единомышленника, потёр себя по лбу и хотел что-то сказать, но не успел. Разговор перехватил есаул – командующий вагоном. Он всё это время стоял сзади и дал знать доверенным ему подорожным. Четыре человека мигом подскочили, обоих, ещё не сформировавшихся заговорщиков, втащили в вагон и закрыли проём двери металлической решёткой, специально изготовленной для перевозки рекрутов в таком типе вагонов.

Есаул понимал, что казаков, ехавших на войну, и, конечно, не по своей доброй воле, злить не нужно. Можно оказаться выброшенным из вагона и в пути его никто не защитит, поэтому он сделал всё возможное. Закрыл вагон решёткой и всё. На первой узловой станции он вызовет железнодорожный патруль и их высадят из вагона, а дальше, что будет с ними – забота уже не есаула. Поэтому он подошёл и сказал —

– Господа казаки, я лишь позаботился, чтоб предотвратить ваше случайное падение из вагона. Пока я отвечаю головой за ваши жизни. Так что не обижайтесь. Я сейчас как и вы человек подневольный… война… и не хочу быть вздёрнутым на виселице. Так что – вот так – И есаул отошёл в сумерки вагона.

– Подмазывается скотина! – Шёпотом процедил Петро. Его только что испечённый корыш ничего не ответил. Больше того, что он рассказал о Тотлебене уже говорить не хотелось. Пока не поймёшь кто враг, а кто друг. – Всё перемешалось. Может выпытывает, зараза, чтоб сдать за ни понюх табаку Я и так наговорил уже много. И он зевнул, растянулся на соломе, что служила мягкой подстилкой и отвернулся.

– Ну чего морду воротишь?! – Не унимался Петро. – Надо что-то делать, пока мы ещё живы.

– Чего пристал?! Я тебе затравочку дал… как в книжках написано… а там дело твоё… ты сам себе хозяин…

– Так ты что, сука! – Хотел спровоцировать меня, потом сдать куда следует?! – И Петро поднялся, огрел его лежачего сапогом носка в спину и отошёл. Его новоиспечённый попутчик вместо возмущения громко рассмеялся. Петро оглянулся, остановился и подумал: «Сумасшедший, что ли?». Но дальше не стал развивать свою мысль, свалился где стоял и стал безразлично изучать потолок вагона.

Так прошло полчаса. Через мерные отрезки времени колёса вагона проходили стыки рельс и пели свою подорожную песню – тук-тук, тук-тук! Петро задумался. Разве нельзя было придумать, чтобы между каждым концом рельса не было таких промежутков? И он начал в своей голове конструировать стыки… Конструкция как-то не клеилась, тем более подошёл Васька, получившим от него пинка в спину и конструкция совсем развалилась. Васька сел и сказал —

– Ты меня братишка долбанул в спину своим сапожищем, то с одной стороны это как-то не по-товарищески, а с другой стороны оно и ничего – потому, что ответочка за мной… И ты её получишь в нужное для меня время, и, нужной для меня валютой. Я не тороплюсь…

– Поэтому ты ехидно и засмеялся, шельма…

– Может быть и поэтому… Но дело-то в другом… чего я и хочу с тобой обсудить. Только шельмой называют представительниц женского пола… и если ты захочешь следующий раз меня оскорбить – покопайся в мужском словаре. Но опять дело не в этом.

– В чём же? – Буркнул Петро. Васька понизил голос до шёпота.

– Я-то буду подальше от того места, где снаряды рвутся… так примерно километра за три… лошадок подковывать… а ты будешь в самом пекле, где вши и осколки горячие. Поэтому тебе самый раз подумать о том, что я хочу предложить.

– Предлагай… покумекаю… Но учти, что это предложил ты.

– А ты ещё и трус… оказывается… а казак!

– Ладно, проехали… Говори.

– Короче говоря – нужно отсюда рвать когти! Вот о чём нужно кумекать.

Метра за два в тени вагона лежал на соломе деревенский салага. И хотя казаки говорили очень тихо, он их разговор услышал и подполз ближе —

– Господа казаки, возьмите меня собой. Мне страшно… на фронт.

– Куда тебя, сопля, взять? – Едем-то в одном направлении – считай, что тебя взяли – Сказал Петро.

– А вообще-то слушать чужие разговоры, считай что шпионить, не по мужицки. Жаль, что дверь с решёткой, а то я бы тебя так и вышвырнул! – Добавил Васька. – Чувствовалось, что паренёк съёжился…

– Не дрейфь, это он так шутит. – Поспешил успокоить его Петро.

Долго ли, коротко, но дотянулись до Жмеринки. Товарняк с рекрутами загнали в тупик. Мужики обрадовались, потому что знали – в этом случае подъезжает кухня и им выдают полтора килограмма черняжки, котелок варёной картошки пополам с мясом и грамм сто пятьдесят казёнки. В русской армии на тот час солдату полагалось 175 грамм мяса и 80 грамм водки. Но так как ежедневно не было возможности подвезти полевую кухню, то рекруты грызли сухарики. А потом, при возможности мясные продукты и спиртное условно суммировалось, учитывая те обстоятельство, что интендантские службы тоже желают со своими семьями хорошо питаться.

Но главное в том, что это была маленькая дорожная радость. Можно было выйти и походить рядом с вагоном, разминая косточки, да и по надобностям сходить не на дырку в вагоне, а свободно… за вагоном. На перрон, где были общие туалеты – не пускал конвой. Чтоб не заблудились… не дай Бог!

Но, решётчатую дверь нашего вагона почему-то не открывали. Уже слышался приятный запах варева, а решётка на замке. Началось возмущение, но длилось не долго.

Прибыли с воли солдаты в количестве четырёх человек и сержант с красной повязкой на рукаве. К ним вышел вагонный есаул. Он успел сойти раньше.

– Ну где они? – Спросил сержант у есаула.

– Рекруты будут выходить и я их покажу – ответил тот.

Он указал на нашу парочку. Её отсортировали, поставили возле вагона и объяснили им, что они арестованы за подозрение побега. – Поэтому набирайте полные котелки варева. Положенную казёнку выпейте здесь на месте, а пообедаете уже в каталажке.

– За что? – Спросил Петро.

– Не разговаривать! Там разберёмся! – Строго гаркнул сержант. – Против силы не попрёшь!

Когда они под конвоем отошли километра на два от вокзала и оказались на безлюдной дороге, сержант скомандовал: «Привал для отдыха!» И конвоиры и арестанты нашли какие-то кочки, разбрелись по дороге и сели. Сержант подошёл к арестованным и спросил закурить. Арестованные оказались некурящими.

– А ещё и казаки! – Пожурил их сержант. А потом заговорщически сообщил. – Понимаете, братва, время военное, каталажка военной комендатуры забита до отвала, трамбовать вас некуда, Гражданская каталажка вас не примет, да и не положено – рекруты вы всё таки, понимать надо. Поэтому по законам военного времени вам полагается каюк. – По патрону с горячей пулей на каждого! Их нам выдали … – Но!.. Я ж не какой нибудь кровопиец! – Так что выворачиваем ваши карманы, заберём всё лишнее – половину всего, что у вас имеется… а вас, чтоб через пять минут я не видел. Начнём стрелять вам в бег через десять минут! Старайтесь отбежать подальше! Кандалы из рук мы отцепим, вы их выбросите сами подальше. Ферштейн?!.. Ну я так и знал – золотые монеты зашиты в подштанники. Это первейшее, что проверяется. Учтите на будущее.

– А оно у нас будет? – Старался безразлично спросить Васька.

– Будет, будет! В зависимости от того, что я найду в карманах – ответил сержант стаскивая с Петра кальсоны. – Так – восемь золотых я вам оставляю, чтоб сбежали подальше!.. Ха!.. а у тебя, братишка, только ассигнации – сказал он Ваське. – Ну ладно пойдёт! Прицельная стрельба наших стрелков зависела только от содержимого ваших карманов. Так что ноги в руки!..

Когда уже парочка скрылась за поворотом дороги и за группой то ли верб то ли клёнов – (распознавать было некого), послышался один выстрел, но как-то глухо, как будто не родной… Рядовые конвоиры получили по золотому и по три рубля каждый. Сержант был не скупой и рассуждал здраво. – Весь калым забрать сам он не мог – опасно злить рядовых конвоиров. Такие дела…

Казацкий десятник Петро и его случайный подельник сразу получили статус дезертиров – гораздо раньше, чем они планировали. Попытка сдаться властям и рассказать как было на самом деле была зарезана на корню.

Куда податься сейчас – вопрос не стоял. Конечно в свои родные пенаты! – Там любой куст, любой сарай приютит своего земляка, а мирные крестьяне да и рабочие как-то патриотизмом, в те времена, не страдали. Если и страдали, то по-своему – патриотизм ведь понимается по-разному. Земляков властям не сдавать ни под каким соусом – тоже, ведь, патриотизм! Так что здесь была загвоздочка, которую нужно рассматривать в разных ракурсах. Погибнуть за Царя-Батюшку – конечно по царски патриотизм, но что ты сделал кроме того что погиб? – Чуть, чуть пострелял, а может и нет… но погиб! А вот если останешься живой, то сделаешь, может быть, много для семьи, для страны и для того же Царя-Батюшки, который в этот момент будет править балом! Так что здесь – бабка на двое гадала…

Сержант, начальник конвоя, деньги не все забрал, на дорогу им оставил. Он тоже был умный и лицо заинтересованное, чтоб они подальше отошли от места события. – Если их поймают то и вляпаться можно. Тем более, что его интересовали не только деньги, но и, так званое, революционное настроение масс. В эти массы он не вливался, но… присматривался. Гадал – за чью сторону поднимать гвалт…

Можно ли обвинить сержанта в чём-нибудь? В чём-нибудь – можно! А особенно в том, что он хотел жить и сейчас балансировал на перекладине, качающейся в разные стороны! Идейно не был подкован ни одной, ни другой стороной – скажет кто-то!

Таким образом благодаря безыдейности сержанта, и, в то же время, благодаря его не слишком большому стяжательству, казак Петро, и его подельник по побегу – казак Васька перешли из разряда рекрутов в разряд дезертиров. Нужно добираться теперь на родной Дон. А для этого нужно было поменять казацкие гимнастёрки на цивильный лапсердак. Что они и сделали на небольшом рыночке. Просто поменялись с мужиками одежонкой. А так как у казаков одежда была новая, а у торговцев гнилое рваньё, то доплачивать им не пришлось. По железной дороге на перекладных они и добрались до Новочеркасска.

Поэтому мы Петра и встретили в заброшенных винных подвалах полковника Дончака, намеревающегося убить Наташину мать – Ольгу. Слава Богу – не получилось… Не убил, хоть и идейно был настроен…

Глава 2. Спасительная ссылка

От Новочеркасска до Сальска по дороге – 213 километров, а по прямой – 151 километр. Но по прямой только птицы летают. Аглая Петровна не птица, поэтому до Сальска, куда её послали, или отпустили по доброте своей Ольга и полковник Дончак, пока не доехала. Пока она в пути. В пути только один день, но он показался ей вечностью.

Каждый километр удаления от усадьбы полковника Дончака казался дальше чем от Земли до Луны. Казалось – она покидает Землю, и самое родное место, где она прожила почти 30 лет, гоняясь за призрачным счастьем. Она хотела отобрать его у других. Но так и не отобрала! Чего-то не хватило. Самую маленькую частичку – то ли уменья, то ли везения. Так думалось ей.

Больше всего сейчас её душу терзало то, чему, как кажется, она должна была радоваться. Она избежала ареста и справедливого наказания – отправки на каторгу. Благодаря кому? – Благодаря человеку, которого она собственными руками с радостью обрекала на смерть. Благодаря Ольге… её вчерашней жертве и придуманной сопернице. Аглая Петровна толкнула её в подвал на верную погибель… а этот человек, эта самая Ольга, эта зараза спасла буквально через день её от ареста! И Аглая Петровна увидела разницу. Огромную разницу между собой и Ольгой. Такая разница сейчас ей не давала дышать и она схватилась за горло. Аглая Петровна увидела себя в строю человеческой градации – человеческого достоинства и подлости! Свое место она прочувствовала на самом дне! – Жёсткое, зловонное, мерзкое! Сознавать такое невыносимо. Лучше бы она его не видела или не осознала!

Но если это так – то будет так! Никуда не деться! – Тогда и мыслить она должна соответственно своей натуре. Если она является на самом деле тем монстром, которого в себе увидела сейчас, то и её дальнейшие действия должны быть самыми изощрёнными, по демонски передовыми, с соответствующим знаком. Всё должно быть по первому классу. Хватит тянуться в обозе! Она себя ещё покажет! На такой волне Аглая Петровна успокоилась и начала сочинять первый акт своей ещё не написанной, а соответственно и не сыгранной пьесы. Дальше она в полузакрытой карете ехала с закрытыми глазами и в её воображении всплывали картины из собственной жизни, такой однообразной и такой скучной.

«То пусть будет фундамент» – думала она… Однако она ехала в Сальск… мало обжитый до настоящего времени. А тем более не в город, а в Сальские степи и пока не понятно где она будет жить. Может в шалаше каком, или в кошаре для овец, где кроватью является просто охапка соломы… И Аглая Петровна глубоко вздохнула, а планы по новому покорять мир тут же рухнули.

– Останови возле кустов – попросила она рядом сидящего на жёсткой скамейке дорожной кареты будущего сальского старшего конюха, и её жениха.

– Ты что не видиш, что впереди ни кустика. Иди за карету – никто тебя не украдёт. Привыкай.

– Кошмар! – сказала в сердцах Аглая Петровна, сошла и, всё таки, нашла слева от дороги полянку высокой полыни, в ней и спряталась, прежде прогнав две перепёлки. Это её позабавило и в экипаж она уже возвращалась с улыбкой. Иван, так звали будущего старшего конюха, подал ей руку, но она отказалась и очень легко впорхнула в карету.

– Ты меня того… не стыдись… теперь ты моя баба. Если что… то это… Всякий раз… когда… ну сама понимаешь… Ему как-то непривычно было своё и её новое положение. – Оно уравнялось. Аглаю Петровну такое положение злило и ей захотелось кого – то укусить.

– Иван, а чего от тебя кобыльей мочой прёт? Ты что не моешься. Сейчас погода такая, что и в речке можно искупаться. Там куда мы едем есть речка?

– Может и прёт… я ж это… того… не чувствую. Да он и родной-то запах. Лошадиный. А мы же это вот…

– Я понимаю… работаете с лошадьми.

– Да, с родимыми… и он осмелел перед красивой женщиной и выпалил уже не заикаясь. – Ничего, принюхаешься. Буду как одеколоном пахнуть. – А потом к кучеру – вон там как в тумане селение на горизонте. Там и остановишься возле первого куреня.

По нормальному умозаключению Аглая своего попутчика вроде обидела, на счёт мочи. Но для него такая обида как укус комара. Да и не обида она. Он понимал, что каждая профессия имеет свои запахи. Пекарь пахнет только что испечёнными булочками. А косарь только что скошенными травами. Даже полковник Дончак, сойдя с лошади, какое-то время пахнет лошадиным потом. А ему и Бог велел. И он спросил —

– А чем ты пахнешь? – Я принюхивался к тебе еще в поместье полковника. И мне показалось, что ты ничем не пахнешь. Поэтому и не приставал к тебе… как другие… Как то не того было… Но… посмотрим. Хоть ты сейчас и моя баба. Но нужно ж чем-то пахнуть… для приманки.

– Я не приманиваю… пока…

– А когда начнёшь?

Аглая Петровна ничего не ответила, но подумала «А может и правда я ничем не пахну, поэтому и не заманила полковника себе в постель. Дура чертова!»

Изба, возле которой остановилась карета с Иваном и Аглаей, (будем какое-то время её так называть), была приземистая с маленькими окошками, очень обшарпанная, но обширная. Видно она строилась таким образом, чтоб под одной крышей было жилое помещение и сарай одновременно. Однако на просторном дворе, где ходили куры и лежало две овцы, уставившихся крупными глазами на подъехавшую карету, было ещё одно приземистое строение без окон – явно сарай.

Как только карета остановилась – на плетённом заборе повис мужик с двухнедельной щетиной, не определённого возраста. Можно было дать по виду и сорок и шестьдесят – худой и казалось замученный. Он заговорил первый.

– Если лошадей напоить то со своим ведром и по одному ведру на лошадь. – Вода медленно прибывает.

– Лошадей само собой, но нам бы и переночевать – сказал Иван.

– Что так? – Солнце ещё только над тополями. – И он показал на Солнце. Оно на самом деле ещё не задело верхушек, стоявших вдали тополей.

– Подустали мы. Передохнуть хочется.

– Оно то можно, но не в палати. – Баба хворает. А вот на сене под навесом и ночуйте… но на своих харчах… лошадиных тоже. Мало сена в этом году… а переспать – ладно. По двадцать копеек с человека и двадцать пять с лошади – итого один рубчик, десять копеек. Округлённо за рубль.

– Харч у нас свой… да и овёс для лошадей есть. А рублик мы тебе заплатим.

– Но так чтоб баба не видела. – Потом спохватившись спросил – А не из разбойников вы часом? По этому тракту много шляется. Он же столбовой уже. Это раньше вехи ставили, а их метели сдували. Не одна сотня замёрзла здесь. Ещё и косточки кое где валяются.

– Не трусь. Разбойники с бабами не ездят. Вот и жена моя. – В это время Аглая вылезала из кареты. На слове «жена» – её покоробило.

– Пока вы тут тары-бары, я пройду за сарай. – Сказала Аглая и удалилась.

– Осади лошадей я открою ворота – предложил хозяин и стал развязывать и разматывать верёвку – своеобразный скреп для ворот. Потом пояснил – не завяжи – овцы убегают. А баба твоя пусть и в хате заночует, может что моей посоветует.

– То оно ладно… повечеряем – а там будет видно. А что твоей бабе советовать? Сам ты что – не советчик? – Хозяин махнул рукой и ответил —

– Беда с этими бабами… пойди разберись … – и открыл со скрипом и с очертыханием тяжёлые ворота. – Вот если бы ворота на колёсиках были… но где найти такие колёсики?..

– Да сам бы и сделал из любого ствола дерева…