Сердце эльфийки

А дальше наступает тьма.

* * *

У нас в Анамаории дико разнообразный растительный мир и практически отсутствует животный. Но кое-какие представители есть. Рыбки в воде, например. А еще птицы. И, кажется, этих птиц я сейчас слышу. Причем не каких-то, которые селятся у домов, а смутно знакомых… морских?! Они чисто дневные, ночью спят.

Распахиваю глаза – розовый песок, лилово-пурпурные волны. И… длинные ноги Двоюродного Ренато. Я что, спала на нем? Всю ночь?! Щеки начинает жечь.

Он ведь мог перенести нас в свои покои. Но не стал. Потому что без моего согласия это непристойно. Мог уйти один – тоже не стал. Просто сидел со мной до утра под звездами.

Мне становится ужасно неловко. И в то же время… приятно. А еще у меня на запястьях новые браслеты. Резные, блестящие, с камнями. Тут все оттенки зеленого: изумрудный, травяной, хвойный. На фоне своего платья не сразу их заметила. Даже не знаю, радоваться или… я теперь Двоюродному обязана?

– Нравятся? – голос Ренато раздается около уха, его дыхание мягко согревает раковинку.

Ох, я же и до сих пор на нем… практически лежу. И не вскочить, как укушенная. Глупо будет.

– Очень… Они чудесные. Ты меня балуешь, Двоюродный. А за что? И… да, мы тут всю ночь?

Ренато спокойно поправляет мне волосы – как будто это совершенно естественно:

– За что? За прекраснейшую ночь в моей жизни, Мари. Ты быстро уснула, а я смотрел на море. Потом тоже поспал.

Сердце стучит слишком быстро. Ночевка получилась почти как… отношения. Но Ренато ничего не говорит. Ничего не поясняет.

– А Двоюродный Давиде здесь не появлялся? – спрашиваю.

– Я поставил защиту. Он мог только видеть. И все. Пусть бесится.

– Ты его совсем не любишь? – не жду правду, просто спрашиваю, чтобы не молчать. Боюсь тишины.

– Я? Мне на него плевать. Но теперь начинаю не любить. Ты о нем говоришь – утро портится.

Да, пока еще утро. Часов ни у кого из анамаорэ нет, просто внутреннее чутье времени.

– Не будем… – соглашаюсь. – У тебя сегодня дела?

Мне неловко. Я не знаю, что между нами. И что мне можно.

– Конечно, дела. Но это не повод не накормить тебя. И не проводить домой. Думаю, есть на виду у братца – снова его подразнить. Согласишься зайти ко мне внутрь, в мое личное пространство, малыш? Или мы все еще недостаточно знакомы?

Учитывая, что я буквально сижу у Ренато в объятиях… вопрос звучит забавно.

Интересно, я ему правда нравлюсь? Или это правила этикета? По большому счету Двоюродные уязвимы: при желании любая девушка может подробнейшими мыслеобразами передать кому угодно все, что было. Когда расследуют преступления, память всегда проверяют. Ну а тут речь о преступлении не идет. Речь о слабости и о репутации. Все знают, что Двоюродные коварны, но мы, Троюродные, опасны еще больше. От сплетника Паоло, который своими рассказами может сформировать любое мнение, до авантюристов, которые влюбляют Двоюродных, а потом всем в деталях показывают, как глупо он или она себя вели. Двоюродный, над которым смеются, это ужасно. Видимо потом некоторые и становятся кошмарными. Начинают пренебрегать или играть чужими чувствами, как Давиде или… сам Ренато. Манипуляторами становятся.

Я не могу до конца расслабиться с Ренато, но он в том же положении, что и я. Даже хуже: знает же, что я принимала от Двоюродного Давиде, его врага, сообщения…

Вслух говорю:

– Я согласна. Покажи мне наикрасивейшую столовую. А то дома начнут расспрашивать все подряд. Сокровищницу твою я скрыла. Но столовую скрыть не смогу.

– А если у меня и там яркие безделушки? – Ренато заливисто смеется.

Чем более расслабленно он со мной себя чувствует, тем лучше. Улыбаюсь:

– Тебе же хуже. Будут восторгаться и завидовать. Или спрячь их часть, – я развожу руками.

* * *

Безделушек в столовой, куда Ренато нас телепортирует, почти нет. Зато есть большущее ложе с кучей подушек, низкий стол, масса цветочных горшков с живописнейшей зеленью, подвески, колеблющиеся на ветру, издающие мелодичный звон, и фонарики. В этих фонариках «заперты» особенно крупные сгустки рассеянной повсюду энергии, переливающиеся разными цветами. А мелкие частички летают повсюду, как золотая пыльца. Днем их хуже видно, но тоже видно. Стены столовой зеленые, и кажется, комната переходит в сад, хотя на самом деле это не так.

– Очень уютно, – я с удовольствием опускаюсь на подушку, расправляя платье на коленях. Уже заметила, что Ренато мне и колье поменял. В комплект к браслетам. Наверняка и серьги тоже. Те, в которых я пришла, он на стол положил. Не потерялись.

По коже скользит холодок – я правда ему ничего не должна?

– Как насчет покормить друг друга без приборов? Руками, – Ренато внезапно смотрит на меня в упор. В его зеленых глазах лукавые огоньки.

Сослаться на то, что в столовую Давиде или еще кто придет, нереально. Это невозможно. Тут закрытое личное пространство. К щекам приливает жар:

– А что будем есть? – голос звучит чуть тише, чем хотелось бы.

– Сочное. Мягкое. То, что придется слизывать, – улыбка Ренато соблазняющая. – Выбирай.

– Хочешь быть сладким, а ты и так сладкий, – улыбаюсь ему в ответ, слушая, как подвески мелодично звенят на ветру.

– Так что, малыш? Правило простое: съесть все до последней крошки, – зеленые глаза темнеют.

Красиво, очень красиво. Удержаться от искушения поддаться Ренато сложно.

– Сахарные фрукты… Любые… А кто кого кормит первый? Если какая-то еда упадет на колени, что тогда? – от волнения я почти не дышу.

– До последней крошки, малыш. Если упадет… посмотрим, что будет, – взгляд Ренато откровенно темный.

Мы оба перепачкаемся. Следы можно убрать в купальне, а можно магически. Что хочет Ренато, я понимаю. И так же отчаянно чувствую: еще не время. Если сделать так сейчас, я буду сожалеть. Потому что не сделанное хочется доделать. А повторить то, что уже было, хочется не всегда. Ренато ко мне еще не привык. Вряд ли он даже позволил бы мне отчитывать его, как Эфимия.

Но одно дело благоразумие, а другое – то, что подсказывает мне внезапно ставший очень плотным и горячим воздух. Ренато смотрит на меня, как на десерт, который хочет растянуть… или проглотить целиком.

– Играем в одежде? – спрашиваю невинным тоном. Я пока еще владею ситуацией.

Ренато красиво изгибает бровь:

– А мы разве играем? Просто завтракаем. В одежде, разумеется.

– А ты всегда завтракаешь в рубашке? – мой тон все такой же непринужденный, хотя сердце стучит быстрее обычного. Я играю с огнем, понимаю… И уже не хочу останавливаться.

– Хочешь без нее, малыш? Хорошо… Ты уверена, что готова поесть без правил?

Темно-зеленая ткань рассоздается на моих глазах, открывая великолепное мускулистое тело Ренато. На публике никто не ходит без одежды, даже на пляже. Эти литые мышцы живьем видели только избранные. К щекам густо приливает кровь, мне становится жарко. А ведь Ренато даже меня не коснулся. Просто смотрит в упор. Жадно, откровенно, зрачки затопили радужки. Так, что сейчас нет и тени сомнения, насколько я его привлекаю.

– Где еда? – не узнаю свой голос. Взгляд не могу оторвать, рассматривая Двоюродного. Рассеянно скольжу по всему его роскошному телу, переводя взгляд на лицо. Улетаю с каждым мгновением. С каждым ударом сердца.

– Еда, малыш, давно на столе.

– Да? – вспыхиваю еще сильнее. Все мое тело горячее, а мысли путаются. С трудом перевожу взгляд с мощных мышц груди и кубиков пресса Ренато на стол. Там действительно стоит плоская большая тарелка, полная самых разных нарезанных фруктов. И глубокая миска с водой, чтобы споласкивать руки. А еще стаканы с соком.

– Я голоден… – низкий чувственный голос Ренато обволакивает саму мою душу. Залипаю взглядом на его соблазнительные губы. Они так и манят прикоснуться. Сердце бьется оглушающе громко, до шума в ушах, когда уже нет мира вокруг, нет совсем ничего. Только эти мягкие горячие губы и их нетерпеливо-нежные касания.

– Первой кормить будешь ты.

Сам его голос, как сок, густой и сладкий. Я беру кусочек сахарного персика, и мякоть оставляет липкие капли на кончиках пальцев.

Ренато не отводит взгляда. Его зрачки расширены, глаза почти черные в полумраке столовой. Я медленно подношу фрукт к его губам, и он принимает его беззвучно, кончик языка скользит по моей коже, обжигая.

Капли сока падают мне на обтянутое тканью платья колено. Выдыхаю.

– А это… крошки? Капли считаются? – спрашиваю, и сама не узнаю свой голос.

– Разумеется. Я их съем.

От одного звука его голоса меня прошивает удовольствием. Резко. Необратимо. Это слишком приятно, я почти не владею собой. Не смотрю, куда еще падают сладкие капли. Протягиваю сочный желтый ломтик Ренато, завороженно глядя, как мои пальцы оказываются все ближе к его губам.

Глава 7. Прошлое

– Съешь меня вместе с фруктом? – шепчу, ощущая, как внутри сладко обмирает. Прошлые поцелуи Ренато вспыхивают в памяти горячими искрами.

Ренато медленно пережевывает кусочек персика, но звук его глотания уносит все умные мысли прочь. Я никогда не думала, что можно так… есть.

– А ты приглашаешь? – его чувственно изогнутые губы блестят от сока.

Мое дыхание сбивается. Я хочу, чтобы Ренато вспомнил про капли на моем платье. Хочу, но боюсь признаться:

– Нет. Твоя очередь кормить меня. Я тоже… голодная, – голос звучит неожиданно низко.

Хочу, чтобы Ренато забыл, как дышать. Чтобы все его дела растворились, а этот завтрак длился вечность. Опасные мысли. Слишком опасные.

– Да. Моя… – его голос ниже обычного, немного хрипловат, в нем ни капли легкости.

Его пальцы, липкие от сока, подносят ко мне виноградину. Я раскрываю губы, и он задерживает ягоду на нижней чуть дольше, чем нужно. На языке – сладкий взрыв. А во взгляде Ренато – густой, темный голод.

«Троюродная Марисса, придешь сегодня в театр?»

Холодное, чужое сообщение прорывается в мой уютный, теплый мир, как порыв ледяного ветра. Какой еще театр?! Я сижу у Ренато на коленях, Я сижу у Ренато на коленях, чувствуя каждую мышцу его мускулистого тела через тонкую ткань платья, ощущаю его дыхание на шее.

Только потом понимаю: это Валериано. Я не запрещала рабочие сообщения. Но сперва уснула на пляже в объятиях Ренато, а теперь… растворяюсь в них вновь. И мне с ним так хорошо, что опасно.

Но с Двоюродными так хорошо всем. В этом проблема.

«Конечно, собираюсь. А что, мои поклонники уже штурмуют театр?»

«После того как ты ушла с Двоюродным, интерес к постановкам с тобой вырос в разы. Нужно это использовать».

Взгляд Ренато проясняется. Мы все так же сидим в обнимку: он полуголый, я при полном параде и в украшениях.

– Мари… С кем ты говоришь? Я ревную, – его голос растекается по коже, как мед. Какой же у него красивый голос, а!

– По работе. Начальник интересуется, буду ли в театре. Мы должны обсудить вчерашний спектакль: что сработало, что нужно учесть.

Ренато вздыхает, ослабляя хватку на моей талии.

– Хочешь, я еще раз покажусь с тобой у ваших ворот?

Легкое движение пальцев, и следы сока исчезают. Капли на моем платье – тоже. Жаль. Ренато будто отдаляется, и мне становится немного холодно. А он уже в рубашке – темно-зеленой, в тон моим новым браслетам.

– И что мне им сказать про нас? – спрашиваю тихо.

– Что я почти тебя съел. И все еще хочу похитить, – Ренато улыбается привычно безмятежно.

Ну конечно. Он опять несерьезно…

– Конечно, хочешь. Я же тебе за спасение должна, – не могу спросить прямо, когда мы увидимся снова. Не доставлю ему такого удовольствия.

Ренато поправляет прядь моих волос:

– Я тебя найду. Возможно, не так быстро… у меня есть планы. Тебя ждут, бери украшения и обними меня крепко-крепко, – Ренато выглядит сосредоточенным.

Какие планы? Кто теперь окажется у него в руках? Какая девушка станет новым «украшением коллекции»? Снова гадать до судорог.

Ладно. У меня тоже есть планы. Например, найти Паоло и вытрясти из него хоть что-то. За сплетни я готова платить своими. Популярность – это всегда разговоры за спиной. Я ее хочу. А чего хочет Двоюродный Ренато – вопрос куда сложнее. Я ведь могу всем сказать, что он по уши влюблен. И доказательства у меня есть: ночной пляж, сад, дорогие подарки, поцелуи со вкусом фруктов.

Валериано, скорее всего, даже одобрит – для популярности театра это золото. Если ты интересна Двоюродному, то интересна всем. Эльфы хотят знать, чем же ты особенная, и не раз придут посмотреть на тебя, чтобы выведать твои секреты. Конечно, если этот интерес Двоюродного – полноценный роман, а не просто встреча на разок.

Я обнимаю Ренато, прижимаясь щекой к его груди у ключицы. Его запах окутывает меня.

– Ты обалденно пахнешь! Ну как так? Как можно быть настолько бессовестно совершенным?

Он смеется, и вибрация этого смеха проходит по моей щеке.

– Ты тоже, малыш. Прости, если сегодня я сказал тебе слишком мало ласковых слов. Теперь пойдем.

В его руках я чувствую себя драгоценностью, выставленной на продажу. Красивой, дорогой… но не любимой.

Мы телепортируемся. Толпа на площади у ворот Троюродных мгновенно взрывается шепотом. Толпа тут никогда не редеет – просто одни эльфы сменяют других. И, конечно же, кто-то замечает мои браслеты первым. Гул ползет по площади: «Смотрите, они одеты в одинаковых цветах!»

Я опять, как трофей, у Ренато на руках. Он отпускает меня не сразу. Его губы касаются моих – коротко, обжигающе. Недостаточно.