Сын Земли

– Ну, обычно часа два, – заметное замешательство мелькнуло у него на лице. – Скоро выпустят, наверное… – он огляделся по сторонам.

И наконец-то смогу поесть.Мне стало легче. Значит, сюда приводят всех. И через пару часов выпускают. У меня ситуация посложнее, но всё равно – скоро и я буду гулять, как остальные.

Живот предательски заурчал. Я сам удивился этому звуку и, будто пытаясь его заткнуть, схватился за живот.

– Ты кушать хочешь? – заметил Кирилл.

– Ага… – я кивнул. – Но мне пока нельзя. Тётя Люба сказала, – я грустно опустил голову, а потом вспомнил про Лёшку. – А вы здесь живёте?

– Угу! – Лёшка подпрыгнул от радости, словно не веря, что его вообще заметили. – И ты с нами будешь!

– Чего несёшь? – Кирилл дал ему лёгкий подзатыльник и посмотрел на меня. – Не слушай его. Никто не знает, с кем ты будешь.

– Чего-о? – Лёшка скорчил недовольную, но всё равно любящую моську Кириллу. – У меня в комнате есть место! И у нас единственная группа… – он осёкся и посмотрел на меня. – А тебе скока лет?

– Десять… – я пожал плечами. – Вроде… десять.

– Вроде? – Кирилл уставился на меня с явным недоверием.

– Да, – я вжал голову в плечи. – Понимаешь, я ничего не помню… – мне стало по-настоящему неловко.

– Оу… – Кирилл помолчал. – Ну, раз тебе десять, значит, правда к нам, – он улыбнулся Лёшке и потрепал его по волосам.

– Позовёшь дядю Мишу? – нетерпеливо выпалил Лёшка. – Тёмочка же голодный!

делай – или укушу.Он очень смешно упёр руки в бока и уставился на старшего с таким видом, который уже не угрожал, а прямо кричал:

Взгляд Кирилл метался между мной и Лёшкой и куда-то в сторону, когда он отошел от младшего и повернувшись побежал.

Он, видимо, что-то почувствовал, разорвав наши взгляды и крикнув, что скоро вернется – побежал вслед за Кириллом.– Вот, сейчас позовёт – в мальчике горело пламя гордости за свой поступок. – А кто этот дядя Миша? – я прислонился к этому пластмассовому на ощупь стеклу щекой, будто так можно увидеть больше. – О, это наш воспитатель в группе – Лёшка рассказывал о взрослом так задорно, тепло, что казалось я его ощутил на себе. – он тебе обязательно понравится! – Хорошо – я посмотрел на его голубые глаза. Мальчик жил в потребности нежности и любви. В нем сочилась просьба тепла, признания и лёгкая требовательность. Требовательность к себе, причём странная: не мешать другим.

Я отодвинулся, осмотрел эту комнату. Тень уже захватила почти целиком её. А внутри была уверенность, что про меня не забыли. И вот-вот произойдёт что-то важное.

Приобщение

Просто лежал на кровати.Я не злился на ребят из-за того, что их долго не было.

Скомканные два листа из раскраски, свернутые в маленький мячик, стали моим настоящим утешением. Я подкидывал его вверх и ловил снова.

Но как именно – не было даже намёка на понимание.В голове, на тонких струнах чувств, играли мысли. Я знал свою судьбу. Она была тесно переплетена с этими двумя.

На потолке висела странная лампа. Четыре белые трубки в алюминиевой рамке, подвешенной на двух чёрных проволочках. Я ни разу не видел, как она светит.

Мысли гуляли, как этот мячик: уходили вверх и возвращались ко мне в руки. Кажется, я успел обдумать всё – кроме желания сходить в туалет.

Оно просто пришло.

И настойчиво.Внезапно.

Глупое и детское – «где пописать» – пронеслось в голове, словно вода по сухому руслу. Я оглядел комнату, будто и правда не знал, что здесь нет туалета.

Мало того что стало смешно от собственного действия, так ещё и мой «мячик» упал мне на голову.

А я вообще осмотрелся, чтобы понять, куда пописать?Интересно…

И снова взгляд приковала ваза с искусственными подсолнухами в углу, за столом.

Фу, Тёма!

«И что теперь делать?»Я громко и звонко засмеялся, плюхнувшись с кровати. Приподнялся на локтях, подставив ладони под голову. А в голове дразнилась мысль:

Я просто смотрел на плитку на полу – большую, белую, с бежево-розоватыми звёздочками. Странно, что я не заметил этот рисунок раньше.

Я вскочил и направился к двери – с твёрдым намерением выйти и попроситься в туалет. Но, дёрнув ручку, с сожалением понял: дверь закрыта.

Будто оно меня медленно жевало.Внутри появилось горькое, странное чувство.

Танец желающего писать – именно так я назвал свои перескакивания с ноги на ногу.

моё желание уже не казалось таким уж стыдным.И теперь эта дурацкая ваза…

Или тётя Люба?Может, постучать? Подождать? Кирилл и Лёшка?

Я уставился в белую дверь – гладкую, как серое небо, – и прижался к ней ладонью.

Пожалуйста, не смотри на неё.Только не смотри на вазу. Тёма.

Я боялся повернуться – словно внутри уже было принято решение.

Ну уж нет!

С этой мыслью я начал стучать в дверь – будто был барабанщиком в очень ритмичном произведении. Звук выходил глухим, и я даже почувствовал пустоту за глянцевой поверхностью. Словно дверь была полой.

– Ау-у-у! – мой голос оказался ужасно писклявым. – Я сейчас описаюсь!

От собственных слов паника стала только больше, чем вообще заслуживала.

Сначала – от шока.Рука замерла в воздухе.

И мокро.Мне было тепло.

Становилось невыносимо неловко.Ушки горели.

ТЁМА.Упс. Ну бли-и-ин.

Желтоватое пятно на штанишках расползалось к носкам быстрее, чем краснота по моему лицу.Я медленно опустил голову.

Повернувшись спиной к двери, я осмотрел комнату.

Под столом?Спрятаться под кроватью? Под одеялом?

Становилось неприятно. И уже не так тепло.

Спрятаться или нет?

Щелчок за спиной оборвал все размышления.

Я обернулся – в дверях стоял взрослый мужчина, а за ним мальчишки.

– Ну! – старший влетел первым. – Я же говорил, его забыли!

Кирилл зачем-то поднял меня на руки – мокрого. Я даже поразился: это я такой лёгкий или он такой сильный? Сжал кулачки, пытаясь себя оценить.

– Дурдом… А где Люба? – мужчина стоял у входа, придерживая дверь. – Иди, принеси чистые вещи, – сказал он Лёшке. – А ты неси его в ванную, – кивнул Кириллу.

На руках у другого мальчика.Неловкость внутри набирала силу. Я вообще-то мокрый.

– Давай я сам? – виновато посмотрел я на Кирилла.

– Куда уж сам-то? – раздался голос дяди Миши. – Пусть несёт. Всё равно испачкался.

Абсолютно.Кирилл был особенным.

Его боль внутри была такой большой, что словно разъедала его изнутри. Он прикрывал её заботой и каким-то безусловным служением цели. Какой – не читалось. Было понятно только одно: таких, как он, я пока не встречал.

От него пахло бананом, свежим воздухом и немного – потом. Эта смесь странно контрастировала с той красной, жгучей болью, которую я в нём чувствовал.

Он дышал тяжело, но держал крепко.

Мы шли через зал. Я почему-то боялся поднять голову – уткнулся лицом ему в плечо. И лишь через маленькую щёлку между нами смотрел на дядю Мишу, который шёл следом.

Мы шли по лестнице, и я вдруг почувствовал дрожь – словно Кирилл устал. Я попытался оттолкнуться и спрыгнуть ему к ногам.

– Чего? – он откинул голову назад, глядя на меня. – Грохнуться решил?

– Хи-хи, – я смотрел на него, такого заботливого. – Тебе же тяжело!

– Ни фига мне не тяжело! – Кирилл ещё увереннее перехватил меня и продолжил идти.

– Ты только не геройствуй, – голос дяди Миши был тёплым, как бархатный плед.

Его ладонь легла на плечо Кирилла. Тот сразу странно дёрнулся – всем телом. Мужчина тут же убрал руку, прикусил губу, и его взгляд на спину мальчика был полон сострадания.

Глубокие, как нетронутый тысячелетний лес, отражённый в капле дождя.Я отодвинулся и посмотрел на Кирилла. Прямо в карие глаза.

Нужно будет вылечить.

Когда останемся одни.Потом.

Эта мысль поразила меня своей уверенностью и абсолютностью: не было ни единого сомнения, что я смогу.

Но как?

Боль в теле мальчика была, как натянутые струны – напряжённые, до красноты. Я смотрел на них и понимал: наверное, могу дотронуться. Но какой-то внутренний закон моего существа запрещал делать это сейчас.

Я снова уткнулся ему в плечо и послушно ждал конца пути.

– Как зовут-то? – дядя Миша нежно коснулся моей головы.

– Артёмка! – радость от внимания, сжатая в одно слово, вырвалась с нескрываемым любопытством. – А вы дядя Миша, да?

– Дядя… – Кирилл чуть завибрировал, посмеиваясь. – Ну всё, теперь ты будешь дядей.

– Да просто Миша, – он смягчил взгляд. – Можно без «дядя».

Миша обошёл нас и открыл дверь – железную, гладкую, глубокого чёрного цвета, с мелкими вкраплениями, отражающими свет, словно ночное звёздное полотно.

Внутри пахло уютом: чем-то шоколадным, с апельсиновыми и древесными нотами – наверное, от мебели. Кирилл быстро скинул обувь и двинулся вглубь бежевого коридора.

– Тебе твои вещи принести? – спросил Миша так, что я не сразу понял, кому именно.

– Ага, – раздалось у меня над ухом. – Или я так завалюсь в твою комнату телек смотреть!

Шаги Миши сопровождались искренним смехом.

И почему-то внутри уже не осталось ничего, кроме приподнятого, доброго ощущения мира.

Кирилл, чуть присев, нажал на выключатель света и ногой открыл дверь – мы зашли в ванную. Он поставил меня в ванну и погладил по волосам. Потом взялся за низ маечки. Я даже поднял руки, ожидая, что он снимет её.

– Ты чего? – он резко дёрнул за ткань, и маечка сразу порвалась. – Это одноразовые вещи, – он показал мне тряпку.

– Фигаси ты сильный! – я так и не понял про «одноразовость», зато искренне поразился его силе.

Аналогичным способом он снял с меня штаны, свернул всё в один комок и бросил в серый бак у стены напротив.

– Угу, – ему явно понравилось, что я увидел в нём силу. – Отойди, дай воду включу.

Кирилл отодвинул меня в сторону и повернул кран. По поднимающемуся пару я понял, почему он сначала убрал меня подальше, и стал крутить штуки с красной и синей наклейкой. Он подставлял руку под струю, настраивая температуру.

Я смотрел на него и радовался, что бывают такие заботливые мальчишки.

– Во, – он взял мою руку и подвёл к воде из лейки. – Норм?

Я кивнул – и тогда он поставил меня целиком под струю.

Но… что делать-то?Стою под водой – тепло и хорошо.

Мне снова стало неловко, и я уставился на него. Киря, закатив глаза, схватил какую-то баночку, надавил на неё и вылил на ладонь серебристую жидкость.

– Ты вообще… – ворчал он. – Мыться тоже не умеешь?

По его улыбке было ясно: за показным недовольством скрывалось настоящее желание позаботиться.

В какой-то момент пены на мне стало так много, что я сдул её прямо на него. Кирилл не растерялся – взял пену и размазал себе по всему лицу, скорчив такую смешную рожу, что я не смог сдержать смеха.

– А ты прикольный! – неожиданно для себя сказал я.

– Ты тоже, – он снял лейку со стены. – Давай, смывай всё.

Я покружился, словно первая снежинка в зимнем лесу, и начал стряхивать с себя пену.

Блин…

Видимо, не так надо.

Я остановился и огляделся. Пена была везде. Особенно на старшем братике: на его голубой футболке появились плотные белые облачка, будто их подгонял ветер, и они медленно сползали вниз.

Улыбка на лице мальчика была такой больной и искренней, что мне показалось – я увидел в ней зелёные струнки. Такие редкие в этой алой глубине. Сердце сжалось, и мне захотелось коснуться этой боли.

Но Кирилл просто отвернулся и взял огромное полотенце. Махровое, но такое мягкое, что оно оказалось даже приятнее голубого пледа. Резкими, но одновременно бережными движениями он всё увереннее водил им по моему телу.

– Вы чё, уже помылись? – голос был знакомый. Это Лёшка. – Вот, короче… – раздался глухой шлёпок, а затем хлопок двери.

– Ну, – Кирилл убрал полотенце с моей головы. – Давай, одевайся.

Рядом, на маленькой синей пластмассовой стойке с полотенцами и вещами, лежала стопка одежды. Я вышел из ванной и, разобрав её, нашёл трусы и маечку – быстро натянул их. Потом штанишки, носки и сверху зелёную толстовку. Точь-в-точь как у Лёшки. Только эта пахла новизной.

Пока я одевался, на полу образовалась небольшая кучка из вещей Кирилла. Он быстро прошмыгнул в ванную и закрылся шторкой с акулами и разными игрушками.

И дело было даже не в том, что зеркало запотело. Я просто не доставал до него. Слишком маленький.Передо мной было зеркало – прямо над раковиной. Я уставился на маленький стульчик под ним и решил встать.

– Тёмочка, пошли, – в открывшейся двери стоял дядя Миша и протягивал руку.

Я быстро соскочил со стульчика и, подавшись вперёд, ухватился за его большую тёплую ладонь.

– Кушать скоро принесут! – маленький ураган Лёшка подлетел к нам, будто только этого и ждал.

– А ребята все пришли? – спросил дядя Миша.

– Ага! Уже в твоей комнате! – Лёшка подпрыгивал, словно это было важнейшее событие дня.

Мы прошли, может, метра полтора и зашли в большую комнату. Она была длинной и светлой. Бежевые обои с какими-то белыми цветочками. Оранжевый диван – огромный, из жёсткой ткани, но яркий, как будто светился сильнее любого глянца.

На диване сидели ребята и смотрели игру по большому плоскому телевизору на стене. Под ним стояла аккуратная тумбочка, заваленная прямоугольными коробками с играми, а между тумбочкой и телевизором висели разноцветные джойстики.

– Вот! – Лёшка, почти задыхаясь, тыкал в меня пальцем. – Наш новенький!

Я ловил на себе внимательные взгляды. Хотелось рассмотреть каждого. Самым близким оказался серый мальчик – в смысле, по одежде.

– Миша, – сказал он и протянул мне руку.

И снова я растерялся. Может, я и правда глупый? Опять не знал, что делать.

Лёшка схватил мою руку и вложил в его. Миша пожал её, слегка сжав ладонь, потом отпустил и прищурился.

– А тебя как зовут?

– Тёма, – не сказал, а будто выдохнул я.

Мы познакомились со всеми. Ребята были разными, но что удивительно – добрыми. Мне было странно: почему они все такие раненые, но при этом так безусловно открыты ко мне?

– Понятно, – сказал Васька, самый старший. – Ну всё, теперь Лёха у тебя братан будет. Отстанешь наконец-то!

Почему-то все засмеялись. Кто-то толкнул соседа локтем, кто-то закрыл лицо рукой.

А Лёшка просто подошёл и обнял меня.

– Не, – он повернул голову к дивану. – Просто теперь мы вдвоём будем тебя доканывать!

– Чёрт… – театрально ударив по подлокотнику дивана, протянул Васька. – Точно!

Запах мяса мгновенно наполнил рот слюной, и я вспомнил, что хочу есть так сильно, будто готов поглощать горы и выпивать океаны. Урчание в животе прозвучало так громко в неловкой тишине, что дядя Миша тут же скомандовал всем идти на кухню.

Мою руку схватил Максим – аккуратно, но уверенно – и повёл меня в коридор. Я оглянулся на Лёшку: он, словно маленький кенгурёнок, стоял рядом с Васькой. Будто у того была сумка.

Так мы и оказались на кухне.

На плите стоял железный поддон с чем-то большим, горячим, пахнущим картофелем и мясом. А ещё в воздухе висел запах какао – такой густой, что казалось, его можно поймать руками.

– Это теперь твоё место, – сказал Максим и усадил меня на стул.

Я сел и, ёрзая, смотрел на взрослого, который доставал тарелки.

– Ну наконец-то, – сказал Дима, кивнув в сторону двери.

Там стоял Кирилл – с чуть влажными волосами.

– Мы его с тобой и Лёшкой посадили, – голос Васьки был полон насмешливого сарказма. – Нянечка.

Кирилл ничего не ответил. Он просто сел рядом, погладил меня по голове и кивнул Лёшке, который уже устроился слева от него.

А я так не мог. Ёрзал, крутился, махал ногами. Жадно провожал взглядом каждую тарелку, которую несли ребята.Когда ребята начали вставать, Кирилл не дал мне и Лёшке подняться – просто нажал ладонями на плечи. Я посмотрел на Лёшку – тот спокойно кивнул.

– Держи, – братик поставил передо мной тарелку и дал вилку.

Я уже ничего не видел. Только вдыхал запах – жадно, глубоко. А потом посмотрел на вилку и будто замёрз на секунду.

Я глянул на Максима и, повторяя за ним, принялся срочно поглощать эту вкуснятину.

Бархатный, обволакивающий вкус молочного картофеля оказался лишь обманом перед настоящим взрывом – мясом. Кажется, я закрыл глаза и замер слишком надолго: Кирилл тряхнул меня за плечо.

– Ты как? – он выглядел заботливо испуганным.

– Вкусна-а-а… – выдохнул я, и в голосе будто растекалось само удовольствие.

– Блин, – хихикнул Вадик, – а он мне нравится!

Ребята засмеялись. Я с полным ртом попытался улыбнуться – и лучше бы этого не делал. Потому что то, что я выдал им в ответ, не понял никто. Включая меня самого.

Я быстро доел всё, что было в тарелке, уронил вилку и принялся жадно слизывать остатки картофельного пюре. И если бы не шлепок по затылку, я, кажется, умял бы и саму тарелку.

– Совсем балбес? – удивлённо сказал Кирилл, забирая у меня тарелку.

Я оглядел лица ребят. Кто-то был растерян, кто-то смеялся – будто только что посмотрел хорошую комедию.

– Столько же положить? – с лёгким укором спросил Кирилл, стоя у поддона с едой.

– Ага! – я непроизвольно закачал головой, как заводной.

– Ты чё, из тайги вышел? – спросил какой-то мальчик, имя которого я уже забыл. Он посмотрел на меня, потом на свою тарелку – у него там ещё и половины не было съедено.

Я просто улыбнулся ему и продолжил влюблённо смотреть на еду, которая плюхалась мне в тарелку из рук Кирилла.

Он вернулся к столу довольно быстро – а я уже едва не выхватил у него тарелку.

– Ору, – сказал кто-то и засмеялся.

– Захлопнись, – голос Кирилла прозвучал жёстко и угрожающе. – Тебя запирали в распределке на сутки?

– Так, – голос дяди Миши прогремел, как раскат грома. Властный. Непоколебимый. – Кушаем молча.

Лишь звон вилок да редкие шаги встающих ребят.Я ел, почти не обращая внимания на окружение. Или просто стало слишком тихо.

Когда я доел до конца, по телу разлилось тепло. Стало так хорошо, что захотелось быть плюшевым мишкой – в руках у взрослого.

Дядя Миша сидел там же – у самого торца стола, под часами. Рядом Кирилл, уже без тарелки. Он просто сидел, подперев голову рукой, и смотрел на меня.Я поднял голову и огляделся.

– Наелся? – спросил Кирилл, забирая тарелку.

– Ага, – я выгнул спину, показывая набитый животик. – Вкуснятина такая!

– М-да… – голос дяди Миши прозвучал задумчиво.

Он встал, взял меня за руку и повёл показывать «квартиру». Как оказалось, таких здесь много. В каждой группе – по десять мальчиков или девочек, в зависимости от этажа. Я удивлялся: каждая из шести комнат была по-своему особенной.

Первая – уже знакомая, с оранжевым диваном, – была комнатой воспитателя, а днём служила общей «гостиной». Там можно было посмотреть мультики, футбол или поиграть в приставку.

Другие четыре комнаты были одинаковыми по размеру. В них жили старшие мальчики. В каждой – строго по две кровати. На дверях висели таблички с именами.

Когда мы подошли к последней двери, дядя Миша достал табличку с надписью «Артём Клён» и снял с неё белую защитную полоску.

– Вот, возьми-ка, – он передал её мне и аккуратно приподнял за подмышки. – Давай, клей.

Я приклеил её чуть ниже таблички «Алёша Рябинин».

Рябинин и Клён.

Забавно.

– Ну всё, – бросил Кирилл, обнимая Лёшку. – Иди, показывай ваш новый лес, – хихикнул он.

А я, повернувшись в руках, которые уже хотели меня опустить, просто вцепился в дядю Мишу. Он выпрямился и словно боясь, и находясь в ступоре обнял. Слишком нежно, но по-настоящему заботливо.

Лёшка прошмыгнул вперед и открыв дверь осветил лицо воспитателя сладким апельсиновым светом. А я не спешил смотреть.

Мне тепло.

Меня держит взрослый человек.

Хороший взрослый.

И будущее не нужно торопить.

Оно и так придёт.

Глава 2

Как моя – на двери.Мой мир был свежим – как новый рюкзак с ещё не сорванной этикеткой.

Утро разбудило птиц – они перекликались где-то между улицами за окном.Лёшка валялся на кровати.

Я тихо поднялся. В голове стояла лёгкая пелена – словно у взрослого после праздника. Немного шатало. Я оглядывался вокруг и думал: а вдруг всё это – игра?

Внутри что-то трепетно шелестело, будто у меня всё ещё был шанс проснуться.

Кровати стояли ровно напротив друг друга – метра в двух. У единственного окна тянулся длинный стол, от края до края. И три тумбочки. Заметил: здесь повсюду столы без ножек.

Я немного отряхнулся, надеясь сбить с себя тяжесть сна.

Посмотрел на лицо Лёшки – в маленькой лужице слюней. Он спал безмятежно. Его струнки были разными. Мне стало интересно: почему я их вижу? И в чём их предназначение?

Солнце, поднявшееся до середины окна, било прямо в глаза – ярким восходом.На носочках, крадучись, я подошёл к кровати Алёши.

Он тут же вернул меня ко вчерашнему эпичному финалу саги «тюрьма распределения».И тут в нос ударил странный запах. Резкий. Неприятный.

Теперь я мог разглядеть эти странные сплетения ближе.

Я смотрел на них в упор: красные, розовые, зелёные… тут были буквально все цвета. Некоторые – толстые, другие тонкие.

Ерунда какая.

Я тихо протянул руку и дотронулся до тонкой алой нити.

И в голове вспыхнуло – видеорядом.

Хочу догнать его – того, кто убегает не от меня, а с кем-то другим.Я бегу.

Я падаю.

Тем более – никто не видел.Из ладони, стёртой об асфальт, капает красное. Но мне… мне нельзя плакать.

Я застываю в немом крике, глядя вперёд.

И бегу дальше.Поднимаюсь.

мне не больно.Говорю себе:

Меня резко возвращает в этот момент.Удар – будто по голове.

Я вижу, как ниточка исчезает.

Ничего.Я опустил взгляд на ладони.

Потёр место, где должна была быть боль, – но оно не болело.

Что…Как это работает?

Я будто забыл, как стоять. Меня повело, немного затошнило. Совсем недолго – меньше пяти секунд.

Я снова смотрел на этот бесконечный ряд и вдруг задумался: а смогу ли я раздвинуть его? Найти какие-то другие струны? Чем они отличаются?

Я повёл рукой, словно смахивая их в сторону.

Удивительно – я точно соприкасался с ними, но ничего не происходило.

Именно в неё.Значит, мне нужно захотетьпопасть в какую-то одну.

Мысль прозвучала убедительно.

Я заходил всё глубже, будто летел внутри леса. И тогда увидел её.

Пульсирующую – словно сердце.Чёрную. С тёмно-красными бликами. Толстую, как дуб.

А я уже решился.Волнение нарастало.

Больно.Чем ближе пальцы подходили к струне, тем сильнее по ним било.

Я отдёрнул руку.

А вдруг…Что это?

Мысли в голове носились роем пчёл, ударяясь об отсутствие ответов.

Имею ли право знать, что у него внутри?Имею ли я право так поступать?

останется ли он таким же?А если даже исправлю это —

Я смотрел на белое лицо с лёгким румянцем – и мне стало по-настоящему страшно.

Не знаю, что именно, но был ужасно близок к беде. Или…Я почти нарушил.

Я не понимал, к чему.

– Ты чего это? – голос отрезвил меня.

Я смотрел на аниме-портрет напротив.

– Картина крутая, – сказал я, даже не прячась за улыбкой. Просто развернулся и пошёл к двери.

ему, наверное, стыдно, если я увижу, что он описался.Было чёткое осознание:

Единственное место, которое по логике должно было быть пустым, оказалось занято Кириллом.Выйдя из комнаты, я направился к кухне.

Он почему-то спал, уронив голову на стол и подложив под неё обе руки.

Я боялся.Мне стало не по себе.

Но, в отличие от Лёшки, здесь почти все струны были толстыми и красными. Плотными. Тяжёлыми.

Стало по-настоящему страшно.

в этом тёмном лесу страданий?Я понимал: если даже в той тонкой алой ниточке была боль, то, что должно скрываться здесь —

Я не знал, как могу ему помочь, но был уверен – разберусь. Когда-нибудь.Я не смог найти в себе силы.

Жалость.

Хорошее ли это чувство?

чем стать объектом жалости.Наверное, любой здесь предпочёл бы исчезнуть,

Но… кто вообще поймёт, что я его жалею?

Мои руки сами обхватили Кирилла.

и локтем ударил меня по носу.Он дёрнулся резко, вслепую —

Во мне было только одно желание – спрятаться.От полной неожиданности я упал и вскрикнул. Сидя на полу, я перебирал ногами, не понимая зачем.

За что?

Может… я что-то в нём задел?

И тут я почувствовал это дурацкое мокрое тепло на лице.Меня затошнило сильнее.

Я вытерся.

Вся ладонь была в крови.

что именно я сделал не так?Дыхание сбилось – рвалось, не слушалось. Я не понимал:

Мне было всё равно на мир вокруг.

В голове был ответ.

Я ударил себя по голове.

Тут. Есть. Ответ.

Та, что я рисовал в распределителе.Но с каждым ударом приходила одна и та же картинка.

Земля.Деревья. Дуб за окном. Лес. Трава.

Меня схватили за руку. Я попытался ударить ещё.