Сын Земли

Артёмка Клён

Сын Земли

Глава 1

Где-то в Тайге.

Как и всё моё тело.Время суток было неизвестно – даже приблизительно. Я мог смотреть только прямо: мои глаза были деревянные.

– Сегодня я создаю тебя, – голос прозвенел тёплой вибрацией, будто дерево отзывалось на резонанс. – Дитя для важной миссии.

Воздух уплотнился, стал густым, как смола.

– Ты поможешь мне понять, достойны ли они продолжения жизни в моём лоне… в лоне Матери Земли.– Мне важно, чтобы ты прожил жизнь среди других созданий. Среди Людей.

Нет рук, ног, тела – только ощущение невероятной стойкости, не слабости, а масштаба.Кто я? Что я?

Голос снова прошёлся вибрацией:

Береги её: мои дети слишком юны, чтобы не позавидовать.– Ты будешь подобен человеку, но сильнее. И сила твоя будет рождаться не из воли – из понимания.

Тёмное дыхание возникло за моей спиной.

– Ты будешь ребёнком, – голос стал горячим. – Так они покажут тебе лучшую сторону.

Сущность, будто лес, накрыла кронами.Тёмно-изумрудная тень легла на меня.

а значит – ко мне.– Помни: ты – венец моего творения. Миллионы лет знаний – внутри тебя. И будем же судить по тому, как они отнесутся к тебе…

Холод ударил по моей сущности, как молот по наковальне.

Полёт.

Вокруг разлилась зелёная аура – родная, настоящая, та, где моё имя уже было прописано в корнях.Невидимые руки из тепла и воздуха подхватили меня.

Права на существование.– Я взращивала твою сущность тысячу лет, – дыхание скользило сквозь меня, мягкое, как туман. – Настало время последнего экзамена Человечества. Экзамена достоинства.

Пламя вспыхнуло внутри – меня плавили и собирали заново.

– Права на любовь.

Я ещё был неживым – но уже чувствовал.Влажная земля коснулась меня первой.

– Права на опеку.

Будто тело надевали на меня по частям.К моей сущности присоединялись новые точки: плечи, колени, пальцы.

– Права на боль.

Вспышки – яркие, разноцветные, обжигающие.

Цвета. Корни. Пыльцу, спирально кружащую в воздухе.И вдруг – я вижу.

– Права на освобождение.

У меня есть голова, руки, ноги. Я… человек?Я падаю – меня больше ничто не держит.

– Права на прощение.

Я дёрнул руками – и удивился: как же приятно просто шевелиться.Боль отступила. Звуки стали чёткими, живыми.

– Их право, – голос стал почти торжественным. – Право на жизнь.

Стало уютно – удивительно уютно для того, кто только что родился в боль.Пыльца поднялась и укрыла меня мягким, тёплым покрывалом.

Послужи мне и им добрую службу.– Встань, дитя. Пора отправиться к твоему роду.

Я поднял голову.

Плотная, густая тень, чёрно-зелёная с золотом. Золото сияло, как тихий огонь.Передо мной стояла величественная фигура – без лица, без деталей.

– Да, матушка, – сказал я.

Я даже схватился за рот – это я сам произнёс звук?Мой голос… звонкий, чистый, по-детски удивлённый.

Это был дом – первый и совершенный.Место вокруг обрело очертания: деревья, переплетённые корнями, говорили друг с другом тихим шёпотом.

Фигура наклонилась, приподняла мою голову за подбородок.

И никогда не сможешь предать.– Запомни, дитя. Ты никогда не умрёшь. Никогда не покинешь меня.

Страх. Да, кажется, это был страх – новый, первый.Вибрация прошла по телу.

будет лечить тебя – снаружи и внутри.– Приходи ко мне почаще. Любой лес, любое место, где земля настоящая,

Не хотел её покидать.Комок в горле. Почему-то стало тяжело и мокро в глазах.

Я рядом. Но говорить другим обо мне нельзя.– Не плачь, дитя.

Среди людей я уже знал всё: как они думают, врут, любят, боятся, оправдывают саморазрушение.Дрожь прошла по всему телу – от непонимания того, как я буду один.

и решим, прошли ли они экзамен.– Приготовься. Я отправлю тебя к ним. А в конце твоей жизни мы встретимся вновь

Пыльца обволакивала меня, как кокон, унося… куда-то. Туда, где мир ещё не определён.Темно. Слишком темно.

– Встань. У нас – послание.

Голос прозвучал так близко, будто он рождался прямо внутри древесных жил.

– Кто здесь? – я не понимал, где нахожусь и кто шепчет.

– Мать нарекла тебя Клёном. Артём Клён, – ветер скользнул по моей голове тёплым, ласковым касанием.

– Артём… Клён, – повторил я. – Понял.

– Удачи, брат. Навещай нас.

Меня оттолкнуло назад – и я увидел.И тут – вспышка. Больная, белая, режущая глаза, как сталь по стеклу.

Пахло черемшой, сырой землёй и тем сладким, необъяснимым, исцеляющим запахом леса, который знает, как лечить и успокаивать.Лес. Человеческая дорога. Небо – матушкины глаза – затянутое тучами, тяжёлыми, как камень перед дождём.

Шум жизни был в той стороне, где стволы стояли чаще, плотнее.Я огляделся, пытаясь понять, куда идти.

Дорога вела прямо к этому шуму.Наверное, туда…

И лес заговорил.

– Ах… какой красивый.– Это наш брат. – Наконец-то. Пора убрать червяков.

Чувствовала и говорила о том, чего желала. Желания были такие разные, что казалось – лес многоголосый, как хор, в котором забыли настроить дирижёра.Каждое дерево, каждая молодая берёза чувствовала меня.

Что мне делать после этого первого шага?Чем дальше я шёл, тем больше мыслей бурлило в голове. Я знал, что впереди будет дорога для человеческих механизмов передвижения. Но что дальше?

И впервые попытался осознать себя – какой я вообще?Я остановился.

Волосы густые. Губы тонкие. Нос курносый.Очевидно маленький: руки короткие, лёгкие; кости – детские; лет десять, не больше.

Хотелось бы найти зеркало, увидеть себя по-настоящему.

Что я должен уметь?Если мне десять…

я совершенно не понимал, как скрыть знания, которые не может иметь ребёнок.Ответа не было. В этом и была тревога:

– Братики… а что их дети, – я запнулся, потому что… я говорил с деревьями? – дети в моём возрасте не должны знать? Как они себя ведут?

– Подойди.

Я подошёл к дереву: кора грубая, жёсткая, вся в глубоких трещинах, будто прожитых годами.Голос был низкий, как грудной гул старого ствола.

Достаточно просто коснуться – и связь установится.Я уже знал, что делать.

Я приложил ладонь.

Как шалят, как плачут, как притворяются сильными.И сразу же… волна. Картинки, десятки, сотни: дети на площадках, дети в школах, в лесу, в домах – как они играют, смеются, ругаются, обнимаются.

Меня самого.А потом – последняя картинка.

Глаза – изумрудные, живые, будто в них отражалось само дерево.Невысокий: сантиметров 132–135. Худой… даже слишком. Волосы тёмные, как старый каштановый орех.

– Ладно… теперь вроде понятно, – я поклонился дереву – естественно, будто делал так всегда – и пошёл дальше по дороге.

Лес вокруг светлел, становился тоньше, и я чувствовал, как всё больше человеческого мира просачивается в воздух.Чем дольше я шёл, тем сильнее свет бил в глаза.

Да ещё и с такой тяжёлой миссией?Я смотрел по сторонам: на корни, на шепчущее ветрами полотно кроны, и думал – почему именно мневыпало стать человеком?

И смогу ли я спрятать знание, природу?Как я буду воспринимать людей? Как они отнесутся ко мне?

Я всегда смогу вернуться к Матушке.Но одно я помнил чётко: бояться нечего.

Через очень широкую дорогу.Я вышел на открытое место. Впереди были дома. Через дорогу.

– И… что мне делать?– я остановился у края асфальта и замер.

но вот оно – человеческое волнение.Человек значит… да? Я прислушивался к своей сущности – дрожащей, неуверенной, будто тонкой нитью связанной с тем, что ждёт впереди. Странное чувство: я знаю историю людей, их прошлое, их возможности – и вроде бы нет причин тревожиться…

Ум может понимать, но тело – живёт отдельно.

Мимо проносились машины, обдавая меня другим, порванным ветром – словно его рвали на лоскуты и бросали мне в лицо.

Я опустил взгляд… и понял, что я абсолютно голый.

«Голый.»«А. Ну точно.» «Стою у дороги какого-то города.»

Я даже представил себя со стороны пассажиров – неплохо, уморительно бы выглядел.Мысли смешили.

«Мне идти дальше или ждать?»«Ладно.»

Справа дорога расширялась – автобусная остановка.Я огляделся.

«А здесь – нет.»«Там могут остановиться.»

И я направился к остановке.

Мне становилось холодно, и время от времени меня пробивала редкая дрожь – словно веточка на ветру.Но тело… тело подводило: хрупкое, слишком чувствительное.

И стал ждать.Я сел на край площадки, прижал колени к груди – так теплее.

«И поможет.»«Просто нужно подождать.» «Кто-то остановится.»

Но дорога… и будущее, стоящее за нею… звучали гораздо громче.Шёпот леса был еле слышен, хотя до него – всего пара минут ходьбы.

Встреча

Становилось странно: в глазах искрилось и темнело, удерживать тепло было всё труднее. Мысли рвались, путались – казалось, я теряю способность их удерживать.Дрожь пробирала всё сильнее.

Проснулся уже в машине – укутанный в голубой бархатистый плед. Пахло духами: резкая, неудачная отдушка с нотами хвои и сигаретного дыма.Не помню, в какой момент я уснул.

Я вжался глубже, боясь повернуться. Не потому, что не знал – я знал: за сиденьем есть люди.

– И что теперь делать? – раздался нервный мужской голос. – Ты хоть нашла, куда его везти?

– Жень, – женский голос дрогнул, будто вот-вот сорвётся. – Я ищу. Тут рядом есть детский дом.

– Ты дура? – машина остановилась на красный свет. В голосе было раздражение, но не злость. – Может, в полицию?

– И зачем? Они всё равно отвезут его в детский дом, – женщина вдруг заговорила увереннее. – Всё. Везём туда. Там разберутся.

От этой мысли стало теплее, чем от пледа – и сон снова накрыл меня.Я понял одно: эти люди хотят помочь.

– Солнышко, проснись, пожалуйста, – женский голос выдернул из темноты.

Я не решался открыть глаза.

– Марин, – мужской голос был уже совсем рядом. – Ему может быть плохо. Я сам донесу.

Сильные, грубые руки подхватили меня за подмышки и потянули на холод улицы. Я открыл глаза.

Взволнованное лицо женщины.Синяя машина. Открытая дверь.

– Ой… – она подбежала. – Он проснулся, Женя!

Её руки – тёплые, с лёгкой дрожью – коснулись моего лица. Я вдруг понял, что хочу запомнить это ощущение: мягкость и осторожность, с которой ко мне прикасались.

Мужчина, державший меня, замер. Его руки будто сжали крепче – не больно, а так, как держат что-то хрупкое и дорогое.

– Солнышко, – женщина забрала меня у него. – Как тебя зовут?

– Клён.– Артём! И внутри сразу же, требовательно, рванулось следующее слово:

– Почему ты лежал на обочине? Где родители? – спросил мужчина. Голос был жёстким, но не злым.

Он смотрел прямо, внимательно. Я уже понимал: в нём не было угрозы – только тревога, прикрытая силой.

– Я не помню, – сказал я и уткнулся лицом в её белую, гладкую блузку.

Я слышал, как бьётся её сердце. Как ей не хватает воздуха – она резко втягивала его, слегка подрагивая. Я поднял голову.

Сначала я даже не понял – сделал ли что-то не так.С её щеки упала слеза и попала мне на лицо.

И этот рельеф странно контрастировал с его глубокими карими глазами и формой лица – настолько мужественной, что она одновременно вызывала страх и уважение.Я смотрел на лицо мужчины – оно постепенно смягчалось. Кожа грубая, щетинистая, с ямочками – будто маленькие кратеры. Как на Луне.

– Ладно. Тогда пошли, – он пожал плечами и шагнул назад.

– Жень, – голос женщины, державшей меня, был чистым состраданием. – Может?..

– Марин, даже не думай, – отрезал он. Настоящая сила. Настоящее решение. – Это тебе не щенок. Пошли.

Хотят помочь.Интересные.

Эта пара была мне приятна. Но внутри уже жило знание: я – лишь короткий абзац в книге их жизни.

А я, уткнувшийся в грудь женщины и укачиваемый заботливыми руками, снова засыпал.

Сквозь полудрёму слышал, как они ищут вход. Ветер был прохладным, но через плед ощущался мягким. Пахло перезрелой рябиной – сладко и родно. Звуки птиц, движение машин и прочей жизни доносились будто издалека.

– Проходи, – раздался скрип железа.

Я открыл глаза и увидел мужчину, державшего калитку из чугуна – или чего-то очень на него похожего.

– Давай.

Здание было приятным и цветным: гладкий фасад, словно глянец из больших квадратных блоков – оранжевых, синих, зелёных, и основного, бежевого.Впереди стояли люди. Человек пять. Они собрались под крыльцом широкой лестницы.

И я вдруг подумал:Меня несли к ним.

Да кто я вообще такой?

Женщина дрожащими руками попыталась прижать меня к себе чуть сильнее. Мужчина говорил – объяснял, как они нашли меня у обочины. Случайно. Как не смогли пройти мимо. Как просто забрали – потому что иначе было нельзя.Мы подошли к этим людям.

Я слушал, уткнувшись в плед. Слышал, как его отчитывают за то, что он увёз меня.

– Он не виноват, – мой голос неожиданно прозвучал глухо, с хрипотцой. – Они меня защитили.

– От кого? – спросила женщина в белом халате и странной белой шапочке.

У неё были голубые глаза. В них сразу читалось всё, что составляло её суть: усталость, бессилие, желание помочь и сильное желание, чтобы рабочий день наконец закончился.

– Мне было очень холодно, – сказал я. – Я даже уснул там.

– Да он без сознания был, – мужская рука грубо, но осторожно коснулась моей головы. – Бред же – оставлять его!

– Понятно, – произнесла незнакомая женщина в строгом костюме, открывая дверь в здание. – Заносите.

За серой тяжёлой дверью был холодный свет. Меня уносили в мою новую жизнь. Ту, ради которой я был создан.Казалось, я уже привык к этим лёгким укачиваниям – к ритму шагов.

Словно от большого полотна покрывала оставалась лишь хрупкая нить – и она всё ускользала из рук.Во мне было что-то, что я неизбежно и совершенно естественно терял.

О чём я…Создан? Кем?

С лёгкой, тихой грустью.Мысли становились спокойными. Их глупость даже немного смешила. И всё же вместе с ними уходило что-то важное – знание, которое прощалось навсегда.

Вокруг было очень чисто. Люди заботливо сопровождали нас в какую-то комнату.Железная дверь хлопнула о резину – и свет перестал казаться таким холодным.

Большие прозрачные окна, выходящие в коридор.Тётушка Марина занесла меня внутрь. Комната была слишком белой. Кровать. Стены.

– Вот сюда кладите, – сказала голубоглазая женщина в халате, показывая на кровать.

Мне оставалось лишь смотреть, как они уходят.Меня положили на мягкую постель, и я снова увидел лицо заботливой женщины. Она потянулась ко мне рукой – но врач остановила её и повела к выходу.

Обязан.Сон должен был прийти.

Слишком тепло.Слишком мягко. Слишком грустно.

и позвать в мир тихих, чудных сновидений.Морфей сам спустился ко мне, чтобы волшебной рукой закрыть детские глаза

Пробуждение

Будто кости – пустые батареи, по которым пустили горячую воду. Хотелось выпрямиться, напрячься. Я потянулся.Я проснулся с тяжестью в теле.

Резкий белый свет ударил в глаза. Я сразу зажмурился и потёр их кулачками.

и почему.Ещё не открывая глаз, я пытался понять: кто я. где я.

Каких-то людей – мужчину и женщину, которые меня привезли.Я помнил обочину. Холод.

И что всё будет хорошо.Я знал, что меня зовут Артём Клён. Я знал, что должен быть здесь.

больше я не знал ничего.Но…

А мир – его я знал, как прочитанную книгу, сюжет которой внезапно продолжился.И в то же время я осознавал весь мир. Будто знал себя до самой маленькой клеточки внутри.

Я открыл глаза, прикрывая их ладонью – пропуская белый свет сквозь узкие щели между пальцев.

Мне захотелось туда. Я слышал, как топот и разговоры наполняют пространство за стеной.Детский смех.

Я оглянулся.

А за ним – окно.Белый кафель на стенах – от пола примерно на полтора метра. Выше – белая, шершавая стена. Стол – чуждый здесь: апельсиновая столешница на чёрных тумбочках.

Старый дуб, покачиваясь ветвями, заигрывал с ветром.Я смотрел в него, как в картину.

Я сразу вспомнил лицо тётушки Марины – и стало так приятно.Запах духов.

Посмотрел на себя: я лежал под одеялом, а рядом – голубой бархатный плед. Зачем-то уткнулся в него и сделал глубокий вдох носом. Чувство благодарности за исполненный долг – именно так я вспоминал её и мужчину.

На мне была мягкая, лёгкая одежда – белая, с повторяющимися бледно-бирюзовыми надписями «минздрав». Штанишки и маечка с длинными рукавами. На ногах – высокие носочки, тоже белые.Я скинул одеяло.

Ну вот…

Прям ангелочек «Минздрав».

Я хихикнул, встал с кровати и подошёл к прозрачному окну в стене.

Теперь я видел жизнь у входа. Мальчишки и девчонки – в основном старше меня – входили и выходили из коридора справа. Там сидел мужчина в форме.

Охрана.

Я почему-то сразу знал, кто он и зачем.

Слева было большое пространство. Почти зал. Диваны – не меньше трёх, разные пуфики и столики. По углам – красивые деревца. Высокие. Притягательные.

Ребят было много, но я заметил странность: слева, у низких столиков, дети не веселились – они были грустными. А напротив, наоборот, стояли группами человек по пять. Кто-то играл, кто-то разговаривал.

Взрослый мужчина в полицейской форме – и та самая женщина с голубыми глазами. Сейчас она выглядела не такой уставшей и куда более живой.Под лёгкий скрип двери в комнату зашли двое.

Мне было хорошо от того, что я видел их. Я почему-то знал: это важный момент в моей жизни. Именно сейчас я вхожу в неё полностью. Остались лишь мелочи.

– Вот, – женщина кивнула полицейскому на меня. – Мальчик представился как Артём Клён.

– Клён? – он усмехнулся, скривив лицо.

– Да. Клён. Артём Клён, – мой голос прозвучал уверенно, даже слишком весело. – Всё так.

Полицейский взял стул, поставил его напротив кровати и жестом показал мне сесть. Он задавал вопросы – странные, часто повторяющиеся.

– Хорошо, но таких детей нет, – он повернулся к женщине. – Ни в каких списках. Вообще.

Женщина посмотрела мне в глаза.

Интересно… а они чувствуют? – мелькнула мысль, когда я снова увидел всё, что составляло её суть сейчас.

Но это ей так казалось.Главное – она меня жалела. В её сознании я был обречённым.

Хотя и не понимал, откуда я взялся там… на дороге.А я был доволен.

– Тогда оформляйте, – она пожала плечами. – Что, так и запишем? Артём Клён? – это уже было обращено ко мне.

Я широко улыбнулся и с искренней радостью кивнул.

И главное – оставили моё имя. Я не знал почему, но это было важно.Мне было приятно, что они не стали ничего ломать во мне.

Я взял лежавшую на кровати раскраску и зелёный карандаш из маленького набора. Открыл первый глянцевый лист и провёл рукой по шершавой белой поверхности, на которой чёрным пунктиром была нарисована машинка.

Разрисовал почти все страницы.В ближайший час, пока взрослые что-то решали, приходили и уходили, я рисовал.

Остальное почему-то радости не вызывало.Но на каждом листе у меня появлялись деревья, кусты и трава.

Я поднял глаза и увидел, как за столом сидит женщина в халате – её звали тётя Люба. Рядом были полицейские, уже двое, и ещё какая-то женщина в чёрном костюме. По комнате играла тень от листочков дуба за окном.

В животе появилось странное чувство – кажется, я просто проголодался. Я положил руку на живот и, сидя на кровати, смотрел прямо перед собой: на прозрачное окошко, стену за ним и белые квадратики потолка с чёрной крошкой.

– У нас четыре места, – сказала женщина в костюме. – Два из них – здесь.

– Да, – тётя Люба кивнула. – В группе 12А как раз есть место. Идеальная группа для Тёмы.

– С чего бы? – спросил полицейский.

– Ну… там группа семейного типа, – она явно не знала, как это объяснить, и от этого улыбка вышла немного неловкой. – Хороший воспитатель, и ребята там очень хорошие. Без хулиганов.

Второй полицейский – более взрослый и крупный – смотрел на меня. В его глазах было беспокойство. Не главное чувство – единственное.

– Малыш, подь сюда, – он повернулся на стуле и похлопал себя по коленям.

Я без всяких сомнений спрыгнул на прохладный пол и подбежал к нему. Руки у него были сильные – стоило мне оказаться рядом, как он уверенно усадил меня к себе на колени.

– Скажи, – он гладил меня по спине, – ты точно не помнишь, кто твои родители?

Я посмотрел на него. В нём была надежда. Маленькая, но светлая – как искорка в бенгальском огоньке.

– Правда не помню, – почему-то опустив голову, сказал я. – Лес помню. Дорогу. Машину. И как привезли. Всё.

Я поднял голову и посмотрел в его серые глаза. Искры надежды там уже не было. Только глухое эхо безнадёжности.

Если место есть?Почему они так переживают?

– А скоро меня в группу отведут? – я посмотрел на тётушку Любу. – Кушать хочется, – мне стало неловко, и я пальцем начал сверлить колено полицейского.

– Нет, Тёмочка, – мягко сказала она. – Сначала нужно дождаться анализов.

Она кивнула на мою руку, в районе локтя.

Я потрогал себя и понял, что всё это время там что-то было. Встав с коленей полицейского, я отошёл к кровати, приподнял рукав и увидел белый бинт.

Я знал – у меня взяли кровь.

И это меня не заботило. Мне хотелось лишь понять, сколько ждать.

– А… долго? – я посмотрел тёте Любе в глаза.

Она пожала плечами – с приподнятыми бровями и взглядом сожаления.

Тень уже отвоевала половину комнаты, когда зазвонил телефон. Тётя Люба, утвердительно отвечая в трубку, вскочила и вышла.

А я лёг на кровать. Голод ощущался всё сильнее, но я знал: не зря все эти люди здесь. Они обязательно скоро разберутся.

Карандаши совсем затупились, а заточить их было нечем. Я свернулся калачиком под одеялом и решил заснуть.Мне становилось скучно.

Чтобы не чувствовать голод.

Голод.Назойливый.

Но уснуть не получалось. Из коридора доносился чей-то плач и жаркие споры ребят – будто им не хватало воздуха, чтобы сказать всё сразу. А воображение тем временем рисовало будущую жизнь. Какой она будет?

Я вскочил. И вдруг – даже для себя неожиданно – начал считать шаги: от окна к двери, от проёма в коридор к кровати. В голове будто вычерчивал пространство ногами: вот прямоугольник, вот его диагонали.

Потом я заметил листочек у стола – краешек выглядывал из тумбочки.

Но вместо этого я приник к окну и стал наблюдать за жизнью снаружи.Стало неловко. Захотелось взять его и порисовать. Или просто аккуратно убрать внутрь.

За дубом была детская площадка с качелями. Какой-то мальчик цепко лазал по бежевой, почти серой сетке из канатов. Слева от качелей – квадратная песочница. Пустая.

Зелень травы – и, словно маленькие звёзды на небе, в ней лежали жёлуди.Упавший желудь сместил фокус на землю.

Лбом упёршись в стекло, я думал, что просижу так до самого заката.

Ему тоже было лет десять, не больше.Я смотрел на мальчика. Он играл – и вдруг, с раскрасневшимися щеками, остановился. Стоял сразу за газоном, у дуба. И смотрел на меня.

Мальчик помахал мне. Я ответил.

Потом я наблюдал, как он хвостиком ходит за старшими ребятами – лет четырнадцати, может, чуть младше. Им было весело. Но я-то видел: они забывали о нём. А он не сдавался. Цеплялся за одного из старших, и тот снова – ненадолго – переключал на него внимание.

Что происходит?

И в какой-то момент он всё-таки привёл одного из старших – показывал на меня пальцем и подпрыгивал от радости.Я заметил, что мальчик почти каждые две минуты возвращается и смотрит: сижу ли я у окна.

И они ушли.Старший взял его на руки.

Опять шаги, пока глухой стук об окошко между коридором и комнатой не привлек меня.Внутри свербело от еще незнакомого мне чувства. Я встал и снова начал ходить по комнате. Поправил стулья у стола – поставил их ровно. Сложил карандаши обратно в коробочку, но так, чтобы было видно, что их нужно заточить.

– Ты давно уже в распределителе? – спросил Кирилл.Тот самый старший мальчик, уже раздетый в толстовке с капюшоном. – Тебя как зовут? – спросил он, поднимая младшего, видимо на какой-то стульчик, так что я стал его тоже видеть. – Артёмка! – мне было до того приятно поговорить с ребятами! – А Вас как? – Я Лёшка! – младший показывал на себя, потом перевел руку на старшего и выдал. – а его Кирилл!

Я не знал, что такое распределитель, поэтому просто уставился на него. Наверняка взгляд у меня был тот самый – какой бывает у школьника, если ему вдруг начинают рассказывать про термодинамику.

– Ну… – Кирилл ткнул пальцем в стекло. – В этой комнате ты давно?

И тут до меня дошло.

Распределитель.

– Хи-хи-хи, не, – я рассмеялся. – Вчера привезли сюда! – мой голос был звонкий, чёткий, как хорошо натянутая струна. – А сколько тут держат обычно?