Полная версия
Двоедушец. Книга 1
Дмитрий Шатров
Двоедушец. Книга 1
© Шатров Дмитрий
© ИДДК
Двоедушец. Книга 1
Двоедушец. Книга 2. Дикие Земли
Глава 1
Обычно охотился я.
Планировал ликвидации. Сам же их исполнял. И никогда не думал, что стану мишенью.
Но это случилось. Тот день выжгло в памяти калёным железом. Точнее, вечер. Вечер семейного торжества…
Стол ломился от еды и напитков. Играли в салки неугомонные племянник с племянницей. Шуткам мужа смеялась сестра. Дядька доедал вторую тарелку салата. Оливье он любил. Отец дождался, пока я наполню фужеры шампанским, и постучал ножом по стеклу. Тост за здоровье матушки требовал тишины. Она у нас юбиляр, ей стукнуло пятьдесят.
Я поднял свой бокал… и почувствовал, как в ушах разрастается звон. Слабый, тонкий, далёкий… Будто комарик пищал.
Неприятности?
Обычно я их слышал не так. Но с моими занятиями любое необычное надо воспринимать как угрозу.
Стараясь не выдавать беспокойства, я напялил на лицо самую безмятежную из улыбок и активировал дар. Но Инсайт не сработал. Только звон переместился вглубь черепа, и вместе с тем уши заложило как ватой.
А вот это уже симптом нехороший.
Я на рефлексах сунул руку подмышку, где, как правило, висел пистолет… Пальцы схватили пустоту.
Чтоб тебя… Я же, по легенде, айтишник, а им пистолет ни к чему. Кто только такое придумал? Какой из меня айтишник? Рост под два метра, плечи в сажень и руки не в каждую рубашку влезают. Сгибать боюсь, чтобы бицепсом не порвать. Но это так, отвлечённые мысли.
Я прикрыл глаза, активировал ещё один дар – Панораму.
Короткое ощущение полёта, и развернулся вид с высоты. Металлочерепичная крыша. Двор с огородиком. Газон. Забор из соломенного кирпича. Палисадник, полный цветущей сирени… Звон взял тональность выше, и глаза словно пылью засыпало – резь, слёзы и частая рябь помех.
Но главное я увидеть успел.
К дому бежали две тройки в снаряге спецназа. Только без обозначения «Спецназ». Приближались технично, с автоматами у плеча, контролируя все возможные направления. Первая тройка уже сигала через забор.
По мою душу. И подготовились хорошо. Вопрос – как выследили? Но с этим я потом разберусь.
Я вызвал Модуль, но он, сука, не вызвался. Как всё же хреново без дара, когда к нему привык. Вот для таких случаев и необходим пистолет. Но его тоже нет. Машинально поискал взглядом оружие или хоть что-то, что могло его заменить. Из доступного – только нож, вилка и стул.
Хрен с ним, будем работать чем есть.
Все эти мысли и выводы пронеслись в голове в мгновение ока, но люди в чёрном оказались быстрее. Я даже предупредить родных не успел. За окнами едва слышно фыркнули выстрелы. Автоматная очередь раскрошила стекло. Дядюшка упал лицом в оливье, заливая белоснежную скатерть мозгами и кровью. Отец вздрогнул, умолкнув на полуслове. С недоумением посмотрел на меня. И осел с расплывающимся на груди красным пятном.
Дверной проём заслонил силуэт.
Я вскочил, швырнул в него стул. Но мебель – не самое подходящее оружие. Наёмник скакнул в сторону. Второй, что оказался за ним, отбил стул ногой и прошёлся по комнате одной длинной очередью.
Я нырнул в перекат, выхватив пулю в плечо. Племянник рухнул срубленным деревцем. Сверху упала племянница. Сестра с мужем, так ничего и не поняв, завалились навзничь. Охнула мама…
Я заорал от горя и боли, бросился к ней… И встретился взглядом с бездонным жерлом ствола.
– Привет от Несвицкого, – прошелестели слова.
Вспышка. Звук выстрелов.
Новая очередь растерзала меня.
Последняя пуля ударила в лоб, погрузив в темноту.
* * *Прошёл миг или вечность… Кромешную тьму прорезал призрачный свет.
Проявился тоннель…
Ага, всё как по писаному. Свет. Тоннель. Сейчас должны показать воспоминания о прошлой жизни… Дальше не помню – меня туда втянет или ангелы спустятся? Да без разницы, в любом случае я вознесусь… Да, думаю, прямиком к райским вратам.
Ничего подобного не случилось.
Из тоннеля вышел мужик в белой хламиде. Седой, с длинными шелковистыми волосами и с всклокоченной бородой. Ему бы посох ещё – и вылитый Саруман. Он сделал шаг, остановился на границе света и тьмы, изрёк с пафосом. Не произнёс, не сказал, а именно изрёк:
– Ты допустил смерть свою и смерть близких людей! Ты запятнал себя клеймом неудачи! Ты недостоин!
Его голос гремел, давил, пригибал… И даже показалось, что где-то рядом заиграл церковный орган.
– Да что за бред? Ты кто такой вообще? – дерзко спросил я, но с губ не слетело ни единого слова.
– Но я дам тебе шанс обелить своё имя! Пройди путь сначала и докажи, что ты истинный альт!
Грянул гром, пространство расколола яркая молния, мужик в белом развернулся и скрылся в тоннеле. Тот сжался в точку, исчез. Свет пропал со звуком лопнувшей лампочки.
– Пройди, докажи… Пошёл на хрен! – крикнул я ему вслед, показав средний палец, но снова вышло беззвучно. А оскорбительный жест он спиной не увидел.
Дичь какая! Что вообще происходит?!
* * *Голова разрывалась от образов, сердце – от пережитых страданий.
Бойня в родительском доме. Смерть мамы. Отца. Моя смерть. Безумный старик с безумными фразами… Я что, действительно умер? Но почему тогда… Ведь если я мыслю, следовательно, существую? Или Декарт оказался неправ?
В коридоре раздались голоса, я выдохнул и с трудом разлепил веки. Это был просто сон. Кошмар, до жути напоминавший реальность. И слава богу, что я наконец-то проснулся. Прислушался, узнал мамин голос и с улыбкой отметил – жива. Значит, и всё остальное неправда…
– Что с Мишенькой? Пётр Петрович, любезный, ну не томите же.
– Не извольте тревожиться, Лизавета Владимировна, кризис миновал. Мишенька выжил. Но я до сих пор в некотором замешательстве…
Стоп! Мишенька? Мама меня так никогда не звала. И с какого перепугу я должен умереть? Кто такой Пётр Петрович? И почему, чёрт возьми, они так неестественно разговаривают? Ну-ка, узнаю…
– Ма-а-ам! – крикнул я, соскакивая с кровати…
И рухнул на холодный паркет. Ноги не держали.
Паркет? Откуда у нас в доме паркет?
Боль в ушибленном локте сбила с мысли. Я зашипел, перехватил рукой руку и опешил. Они были не мои. И руки не мои, и ноги, и тело. Голос, кстати, тоже не такой, как был прежде. Повыше и какой-то… капризный?
Я попытался сесть, но сил не хватило даже для этого.
«Ёкарный бабай, да что происходит-то?!» – в который раз вспыхнула тревожная мысль.
Прежде чем я смог хоть что-то сообразить, дверь распахнулась, в комнату ворвался незнакомый толстяк и статная женщина со знакомыми чертами лица. Но и её я не сразу узнал.
– Мама?
– Молодой человек, вам сейчас лучше не разговаривать. Поберегите силы. Они вам понадобятся для восстановления.
– Помолчи, Мишенька, помолчи, – ласково прошептала мать, прижав тёплую ладонь мне к губам, обернулась и позвала со строгостью в голосе: – Аглая! Фицджеральд! Трифон! Где вы там ходите?! Живее сюда!
От такого поворота я и вовсе потерял дар речи, хотя вопросов сильно прибавилось. И да, лучше мне помолчать, пока не разберусь в ситуации. А то ляпну чего-нибудь не то и упекут меня в дом с жёлтыми стенами. И что-то мне всё это переставало нравиться. Нет, Фицджеральд в соседстве с Трифоном повеселил. Остальное – не очень.
В комнате появились новые лица. Вбежала девушка в чёрном платьишке чуть ниже колен, в беленьком фартучке и чепце с кружевными оборочками. Шмыгнула мимо матушки, сноровисто расправила простыню, откинула одеяло. И встала, скромно потупив глазки и сложив руки на животе, в ожидании дальнейших распоряжений.
Горничная? Она здесь откуда?
Я удивлённо скосил глаза. Миленькая. И на лицо симпатичная, и фигурка что надо. Единственно, её наряд по сравнению с маминым выглядел легкомысленно. Как-то не вязались у меня в голове оголённые ноги рядом с шикарнейшим платьем в пол. Такой наряд больше для…
Для чего он подходит, я не додумал. В лицо мне ткнулась колючая борода, дыхание перебил крепкий дух самосада. Чьи-то пальцы больно сжали за плечи, чьи-то ещё обхватили лодыжки…
– Щас, барин, чуток потерпи! – раздался у самого уха густой бас.
От «потерпи, барин» я вообще охренел. Какой, к чёрту, барин в двадцать первом-то веке? Да и не барин я. Воспитание у меня не такое…
О воспитании меня не спросили. Подняли, перенесли, бросили, как мешок, на кровать и укрыли одеялом по самые брови. Я помотал головой, освобождая лицо, и увидел обладателя бородищи.
Высоченный плечистый детина, нос картошкой, тяжёлый взгляд из-под кустистых бровей. Его проще в кузне представить с пудовым молотом в могучей ручище. Или на мукомольне, ворочающим мешки. Из местного антуража, скажем так, он несколько выбивался. И вот этот вот атласный жилетик с галстуком-бабочкой сидели на нём как на корове седло.
Рядом с ним стоял… скорее всего, Фицджеральд. Вот он вписывался в образ более чем полностью. Лицо костистое, вытянутое, без единой эмоции. Нос с горбинкой, высокий лоб с залысинами, зализанные назад напомаженные волосы. Ливрея с позументами, кружевной галстук-жабо, стоячий воротник накрахмаленной до хруста рубахи. И перчаточки. Белые.
– Что-то ещё, Лизавета Владимировна? – спросил он, чопорно склонив к плечу голову.
– Нет, Фицджеральд, можете быть свободны, – отпустила она прислугу царственным жестом.
Пока они тут расшаркивались, раскланивались и уходили, я успел слегка осмотреться.
Комната – возможно, моя – больше напоминала музейную экспозицию. Двойные створки дверей с резными филёнками. Навощённый паркет. Французские окна. На окнах портьеры с ламбрекенами, кистями и лентами. Кровать с балдахином и витыми балясинами из фактурного дерева. Ростовое зеркало в причудливой раме. Рабочий стол с гнутыми ножками и фигурной столешницей. На зелёном сукне органайзер с писчими принадлежностями, лампа с зелёным же абажуром, бумаги с заметками. В углу мольберт с какой-то мазнёй.
Я что, ещё и рисую? Надеюсь, хоть не пою…
Напротив окон ещё две двери, о назначении которых я мог лишь догадываться. На стенах развешены головы кабанов, волков и лосей. Меж ними скрещённые шпаги и прочее колюще-режущее. Атрибуты мужественности смотрелись несколько инородно по сравнению со всем остальным. Выглядело так, словно кому-то насильно хотели привить любовь к мужским забавам. А может, от прежнего хозяина осталось, если он был. Кстати, огнестрельного я не увидел.
Матушка… да, это она. Но худая, осанистая и ухоженная… я бы даже сказал, излишне холёная. Я к ней к такой не привык. И выглядит гораздо моложе. Максимум на тридцать семь – тридцать пять. И когда это она дома стала в платье ходить, да ещё по такой странной моде? В голову приходили мысли о девятнадцатом веке, но здесь я мог ошибаться. В моде был вообще не силён, а в истории моды – тем более.
Круглый плешивый мужик – очевидно, Пётр Петрович. Костюмчик-тройка из клетчатого английского твида. Очочки, что примечательно, тоже круглые. Жилет плотненько облегал круглое пузо. Из кармашка жилета свисала цепочка золотого брегета. Для полной картины не хватало только саквояжа и котелка… А нет, вон и они. Нашлись на старинном комоде.
Наверное, я и в самом деле серьёзно болел. Там же на комоде громоздилась целая батарея склянок с явно лекарственным содержимым. Курилась ароматная палочка. В фарфоровой пиалушке парил горячий отвар. В воздухе резко пахло чабрецом и мелиссой. И ещё чем-то, приторно-сладким… не разобрал.
«Стоп! Куда меня понесло? Моя комната… рисую… болел… Она даже близко не моя! Я отродясь рисовать не умел. А болел в последний раз в семнадцать лет. Гриппом, – подумал я, и снова в голову постучалась мыслишка: – Что за хрень происходит?»
От размышлений меня отвлёк стук быстрых шагов в коридоре.
В комнату стремительно ворвался мужчина. Седовласый, с военной осанкой, он шёл печатая шаг. Придворный мундир сверкал шитыми обшлагами. Блестел золотом эполет на левом плече. Двойные лампасы на брюках наводили на мысль о звании генерала. Довеском шла большая звезда в россыпи мелких алмазов на груди и орденская лента с красным крестом в пересечении платиновых мечей, охватывающая шею.
Папа? Клёвый прикид! Но на хрена ты отрастил бакенбарды?
Прозвучало неуважительно, но я не узнавал в нём отца. Нет, это, конечно, он… и не он одновременно. Мой был из армейских, но весельчак, любитель пошутить и за пивком побалагурить с соседями. А этот – чистая военная косточка. Прямой как палка, во взгляде оружейная сталь, губы недовольно поджаты. Он вообще в своей жизни хоть раз улыбался?
Я ждал вопросов о самочувствии, доброго слова, ну или что он хотя бы потреплет меня по плечу… Этак приободрит по-отечески… Но он лишь ожёг пронзительным взглядом и повернулся к Петру Петровичу.
– Как скоро вы поставите его на ноги? – произнёс отец, печатая слова, как прежде печатал шаг.
Вот и я о чём. У него сынуля чуть не окочурился, а он: «Когда поставите на ноги?» Спросил бы ещё: «Когда сможет служить?»
– Ну, не знаю… ваша ситуация уникальная в своём роде, – замялся Пётр Петрович. – Видите ли, Александр Георгиевич, процесс инициации – материя сложная. Мишенька не просто лишился магии, у него серьёзно повреждены каналы. Мальчик просто чудом остался в живых. И я до сих пор не уверен…
– Говорите короче, доктор! – оборвал его отец, налегая на раскатистую «р». – Мы с вами не на научном симпозиуме.
Тот покраснел от обиды, промокнул лысину клетчатым носовым платком и, подумав, ответил:
– Полагаю, для полной реабилитации понадобится полгода как минимум. Если не год. Но это при условии тщательного ухода и систематических тренировок. Конечно же, гарантий я вам не дам, но…
– У вас три недели, – отрезал отец и, снова посмотрев на меня, чуть слышно добавил: – Лучше бы ты умер тогда…
С этим он по-военному чётко развернулся и вышел из комнаты. Мать подхватилась, выбежала за ним. Сквозь тяжёлую поступь и частый перестук каблучков донёсся их разговор:
– Сашенька, ну зачем ты так при ребёнке…
– Он уже не ребёнок, – отрезал отец.
– Ну зачем ты так? Я совсем не это имела в виду. Просто переживаю за нашего мальчика. Он такой слабый, такой утончённый…
– Утончённый, – фыркнул отец. – Это всё твоё воспитание. Зря я тебя тогда послушал. Отдал бы его в корпус, там из него быстро бы выбили всю утончённость.
– Ну чего уж теперь, – со вздохом ответила матушка.
– Чего уж теперь?! – громыхнул отец, скрежетнул зубами, беря себя в руки, и продолжил уже спокойнее: – Ну да, чего уж теперь. Ты просто не представляешь величину неприятностей для рода, для меня… и для сына.
– Сашенька, ну ты же вхож в ближний круг. Поговори с его императорским величеством…
– Не стоит злоупотреблять благоволением государя, Лиза. Он и так проявил величайшую милость. И потом, – голос отца посуровел, хотя, казалось, больше и некуда, – мой пост при дворе – это не привилегия, но почётный долг и величайшая ответственность.
– Сашенька, нельзя ведь так строго. Мишенька же не виноват. Поговори хотя бы в совете. Они должны… нет, просто обязаны дать ему второй шанс.
– Ты слышала, чтобы его кому-то давали? Вот и я нет. Кодекс в вопросах чести вариантов не оставляет.
– Сашенька, а может, ты не поедешь? Может, не станем сообщать, что он выжил? Может, спрячем его? Переждём? Потом что-нибудь придумаем…
– Лиза, не говори ерунды. Я не могу не поехать. И не поставить в известность совет тоже не имею возможности, – сухо отрезал отец, но потом чуть смягчился. – Не волнуйся, сделаю всё, что в моих силах, но решение в любом случае остаётся за…
За кем остаётся решение, я не расслышал – они уже далеко отошли. А того, что расслышал – не понял. Слишком обрывистой была информация.
– Нуте-с, молодой человек, а теперь давайте поспим, – склонился надо мной Пётр Петрович.
– Какое «поспим», доктор, когда тут такое… – возмутился я. – Мне столько всего нужно обдумать…
Но его вопрос оказался риторическим. Он наложил пухлую длань мне на голову, и я почувствовал, как от макушки и дальше разлилось тепло. Тело расслабилось, в глазах поплыли радужные круги, веки потяжелели… Я сопротивлялся как мог, но меня всё сильнее и сильнее клонило ко сну.
Уже сквозь дрёму я увидел, как доктор заменил палочку с благовонием и установил на подставку зелёный, как малахит, и овальный, как яйцо, кристалл. Сделал несколько пассов руками, тот замерцал тусклым светом и загудел роем пчёл. Свет был тоже зелёным… Приятным…
«Тоже мне, чародей выискался…» – подумал я, и меня окончательно вырубило.
* * *Сон был предельно странный. Наверное, потому, что лечебный.
Я словно парил в невесомости, в полной темноте и абсолютном беззвучии. Вокруг ни цвета, ни шороха… иногда прорывался запах чабреца и мелиссы, но это не раздражало. Вдобавок я прекрасно мог размышлять.
Вот и займусь, пока есть возможность. Начиная с начала…
Я раз за разом прокручивал в голове страшную сцену во время застолья, чтобы понять, где допустил прокол. Сердце сжималось от скорби, но я с этим справился. Смотрел не как сын, не как жертва, а как аналитик. Как… интуит.
Пока удалось выяснить всего два момента. Во-первых, я однозначно не выжил в той бойне, и во-вторых, охотились именно на меня. Слова «Привет от Несвицкого» прямо на это указывали. Так звали мою крайнюю цель, которую я ликвидировал позавчера. Думал, что ликвидировал.
А вот применение глушилки наводило на определённые мысли.
Изделие АА индекс ГРАУ – 1РЛ 14–8. АА обозначало в сокращении «анти-альт», но в обиходе его называли «глушитель даров». Название пафосное, но на деле глушитель – всего-навсего электронно-волновой прибор, настроенный на биоритмы мозга. Включил, и способности как отрубило. Такой даже в даркнете не купишь – изделие под жёстким контролем правительства. Так что ноги растут с самого верха.
«И я до этого верха дойду, когда здесь разберусь. Не знаю как, но дойду», – пообещал я себе и решил на время оставить эту тему. Там надо вдумчиво, а у меня тут ещё конь не валялся.
Теперь что касалось владельца моего нынешнего тела. Точнее, бывшего владельца. Очевидно, что он тоже откинул копыта в результате какого-то ритуала. Иначе я бы не оказался здесь. Или, как вариант, родители перенеслись вместе со мной в своих местных аналогов. Правда, непонятно, куда он сам делся? Бывший владелец…
А не всё ли равно? Делся и делся. Единственно, теперь мне разгребать весь его геморрой.
Вопросов целая куча, и ни на один у меня нет ответа. Что это за инициация такая, которую он не прошёл? Какой магией лишился? Какая она здесь вообще, эта магия? Что за совет такой, которого так страшится маменька и куда так стремится отец? И почему для меня лучше было бы умереть? Но с этим чуть позже. Пока нужны общие представления о мире, куда я попал. И прежде всего – где я локально?
Последнюю проблему я мог решить, не вставая с кровати. Заодно и проверить, как работает дар после глушилки. Но, прежде чем я успел активировать Панораму, в голове прошелестел тихий голос: «Ты кто?»
Я сначала подумал, что заговариваюсь. Конечно же мысленно.
«Ты кто?» – переспросил голос настойчивее.
– Я кто? – опешил я и ответил, выделив интонацией первое слово: – Ты, мать его, кто?
«Я Мишенька», – пролепетал мой невидимый собеседник.
Охренеть. Вот и пропажа нашлась. Кстати, в его возрасте я бы не рискнул называть себя Мишенькой.
«Ты кто?» – повторил он.
Кто я? Хороший вопрос.
Глава 2
В моём мире таких, как я, называют альтами – сокращение от альтернативно одарённого. И речь сейчас не о психиатрических тонкостях. Альты – это не про дебилов, альты – это про способности, которых нет у обычных людей.
Способности разные, подчас необъяснимые с позиции современной науки. Для простоты понимания между собой мы их называем дарами. Среди нас есть телепаты, пироманы, кинетики, стоп-клокеры, визоры… да много кто. Я интуит – элита среди мне подобных.
Интуит – дар уникальный, многогранный и сложный.
К примеру, пироман может оперировать огнём, но и только. Визор – выкидывать всевозможные фокусы со зрением. Псионик – воздействовать лишь на человеческий разум. Кинетик – взаимодействовать с мёртвой материей, с теми же ограничениями. По мере развития эти дары становятся сильнее, сложнее, но их суть не меняется. Огонь, разум, материя – большего не дано. Интуит же объединяет в себе сразу несколько подобных способностей. Причём у каждого обладателя уникального дара они свои.
Я могу предвидеть развитие любой ситуации и, больше того, моделировать её. Как это работает, не скажу, не знаю. Но по-простому, на пальцах, могу объяснить. Ну вот, захочу я, чтобы конкретный человек упал и ударился головой об угол скамейки – могу сделать так, чтобы под ногу ему попала банановая кожура. Не подбросить её, а именно заменить кусок реальности, где эта кожура уже брошена в нужном мне месте. Согласен, пример тупой, но именно так это и происходит.
Естественно, на банан я размениваться ни в коем разе не буду. Подобные методы требуют предельной сосредоточенности и максимальных усилий. Отходняки потом длятся неделю. Как правило, пользуюсь способностями визора, псионика и кинетика. Они у меня тоже есть. Ничего необычного – особенности личного дара.
Альтов ищут, а когда находят, взращивают и лелеют. Меня нашли в десять лет. Обработали родителей, надув им в уши с три короба, промыли мне мозги и забрали в военизированный специнтернат. А оттуда сразу на государственную службу. Подразделение «Альта», о нём вряд ли кто слышал.
По каким задачам таких, как я, применяют? Можно прочитать в моём личном деле.
Шучу. Я даже не знаю, где находится секретный архив. К тому же, если кто это личное дело откроет, всё равно ничего прочесть не сумеет. Там все строчки вымараны. Чёрным и жирным. Так что можно даже не пробовать.
Само собой, всплывает вопрос. Как меня, такого крутого перца, замочили, словно какого-нибудь лоха в подворотне?
А вот это я и сам хочу выяснить. До зубовного скрежета.
* * *Конечно же, всего этого я Мишеньке не рассказал. Представился только:
– Меня зовут Михаил Александрович Смолокуров. – И добавил: – Позывной Смолл. Интуит в ранге эксперта. Боевая специализация – стиратель.
Прозвище мне прилепили ещё в учебке – отчасти из-за созвучия с фамилией, отчасти из-за моих габаритов – потом я его оставил как позывной. Про дар интуита я вкратце упомянул. Ранг – предпоследний. Следующим идёт абсолют, но до него мне ещё пырять и пырять. Насчёт стирателя… Тут всё понятно. Физическое устранение плохих парней. Оптом и в розницу.
Всё это я озвучил специально, чтобы диалог завязать. Ну типа он спросит, кто такой интуит. Я отвечу. Он удивится, спросит о ранге эксперта. Я расскажу. Он восхитится (пацан же), спросит ещё. Так потихонечку вотрусь в доверие, расположу к себе собеседника и разузнаю всю нужную мне информацию…
Мой хитровыделанный план сразу пошёл по звезде.
«Это я Михаил Александрович, младший граф рода Смолокуровых. Великого рода, имею честь уточнить, – заявил Мишенька, не скрывая раздражения в голосе. – И не вам, самозванцу, пятнать нашу фамилию. Я настаиваю, чтобы вы немедленно, слышите, немедленно покинули моё тело!»
«О как, настаивает он, – подумал я, слегка растерявшись от такого напора. – А ху-ху тебе не хо-хо?»
«Смею заметить, вы редкостный мужлан, Михаил Александрович. У вас совершенно нет манер, – высокомерно попенял мне Мишенька и добавил: – И уверяю вас, хотя повторять подобную вульгарщину мне претит, ху-ху мне не хо-хо».
«Оструеть, он что, мысли читает?» – поразился я.
«К тому же вы ещё непроходимо тупой, чего, впрочем, следовало ожидать, – презрительно фыркнул Мишенька. – Конечно читаю. Мы с вами сейчас находимся в одной голове. Хочу напомнить, в моей голове. Поэтому ещё раз убедительно вас прошу отсюда убраться».
– Может, ещё придумаешь как, если такой умный? – язвительно буркнул я, чувствуя прилив раздражения. Мишенька начал откровенно бесить.
«Естественно, если вы соблаговолите разъяснить мне кое-какие детали, – заявил он и сразу приступил к делу: – Итак, что вы помните из последнего, будучи в своём теле?»
– Пулю в голову помню, – процедил я. – Как тебе такая деталь? Сильно поможет?
«Само собой, – снисходительно усмехнулся он. – Исходя из вашей манеры общения, я делаю вывод, что вы и близко не из благородного рода. Говоря другими словами, простолюдин. Люмпен…»
– Ну уж, звиняйте, вашблагородие, – съёрничал я. – Академиев не кончали.
«Ваше сиятельство, – холодно поправил он. – К особам графской семьи следует обращаться „ваше сиятельство“».
