Приключения Василия Петухова Том IV

Они неслись по деревне, сжимая ношу. Крики «Воров! Еретиков!» гремели всё ближе. Агент догнал их у дуба. «Алексей!» Тот, не спрашивая, метнул в преследователей здоровенную шишку. Она угодила молодому алхимику прямо в лоб. Тот вскрикнул, споткнулся и задержал толпу.

Этих секунд хватило. Агент ударил по сканеру. Портал развернулся в воздухе. Они прыгнули в мерцающий разлом, когда дубина первого стражника уже свистела у них над головой.

Их вышвырнуло в санузел в кучу-малу. Чаша с глухим лязгом покатилась по кафелю.

«Целые?» – выдохнул Котька.

«Без потерь, – сказал Агент, проверяя прибор. – Но шляпу, кажется, отдал средневековью на память».

В комнату вошёл Алексей (настоящий). «Слышал грохот. Успех?»

«Успех, – Вася поднял чашу. – Трофей добыт».

Тихий стук в дверь заставил всех вздрогнуть. На пороге стоял сосед снизу с перламутровой треуголкой в руках. «Это… ваше? С неба упало. Чуть в компот не шлёпнулось».

Агент молча забрал шляпу. «Реквизит. Выпал во время… творческого порыва».

Сосед кивнул, бросив взгляд на чашу, но деликатно ретировался.

Через пять минут в коридоре прогремело: «Петухов! Объясните тишину и порядок! И шляпу-невидимку! И медный таз!»

Тётя Галя вошла и застыла: трое в грязных рясах, Алексей, чаша на столе, футуристическая треуголка.

«Объясняйте. Сначала про таз».

Вася глубоко вздохнул. «Тёть Галь, это… кросс-культурный проект! Реконструкция обмена дарами между чукотскими шаманами и… западно-европейскими монастырями! Чаша – символ диалога! Одежды – для аутентичности! Шляпа – современная интерпретация шаманского убора!»

Тётя Галя долго смотрела на него, потом на чашу, потом на Агента.

«Шаманы… монахи… – наконец изрекла она. – Понятно. Значит, завтра у вас межконфессиональный симпозиум с практикумом? Отлично. Но чтобы к утру весь этот дипломатический скарб был убран. И симпозиум – только с санкции профкома. Уяснили?» Не дожидаясь ответа, она вышла, бормоча: «Раньше самогон гнали – и то культурнее…»

Когда дверь закрылась, Агент сбросил рясу. «Парадокс второй – ликвидирован. Теперь Наполеон. И это, – он мрачно посмотрел на свою треуголку, – будет актом исторического возмездия». Он поставил чашу в угол. «Завтра займёмся диспозицией для императора. У меня созрел план с картами… московского метрополитена».

Глава 7. Финальный прыжок. Диспозиция для императора

Операция по спасению истории вступила в финальную фазу. На столе лежало главное оружие – схема московского метро. «Абсурд как тактический приём, – говорил Агент. – Его стратегический ум увязнет в этом лабиринте. А кириллица станет непреодолимой стеной. Он будет искать логику там, где её нет – в «расписании движения поездов».

Внедрение прошло без сучка. Но лагерь 1815 года поразил их. Он гудел, как улей, и пах порохом, потом и… мамонтами. Исполины в боевых попонах были повсюду. Проходя мимо одного, Вася почувствовал лёгкое прикосновение хобота к плечу. Мамонт фыркнул, в его маленьком глазу мелькнуло что-то вроде смутного узнавания, и он отвернулся. Сердце Васи ёкнуло.

В палатке Наполеона царило напряжение. Император, с лицом, высеченным из усталого гранита, жадно впился взглядом в новую «карту». Вася, вспотев от старания, водил пальцем: «Вот… «Смоленская». Укрепрайон. Отсюда противник может контратаковать через… «Арбатский тоннель».

«Тоннель? – переспросил Наполеон. – Они роют подземные ходы?»

«Да, ваше величество! – поддержал Агент. – Новая тактика. Грязная и коварная. Но обратите внимание на разрыв между «Охотным рядом» и «Площадью Революции». Это ахиллесова пята!»

«Революции… – задумчиво повторил Бонапарт. – Знакомое слово. Значит, здесь и надо бить». Он был уже покорён сложностью головоломки.

Пока император чертил на полях схемы стрелы наступления, Агент собрал подлинные карты. Миссия была выполнена. Они откланялись и растворились в вечернем лагере.

Обратный путь стал проверкой на нервы. Дважды они прятались в тени повозок от патрулей. И когда до спасительной рощи оставалось несколько десятков шагов, их догнал офицер, командовавший мамонтами.

«Баварцы! Стойте! Кто этот «Ленин», чьё имя на главном редуте? И что значит «выход в город»?»

В его голосе звучало не просто любопытство, а тревога. Солдаты сомкнули круг.

И в этот момент из рощи, от самого эпицентра аномалии, донёсся звук. Протяжный, тоскующий, полный ледяного ветра и свободы – зов мамонта. Алексей, оставшийся на той стороне, не просто включил запись. Он «направил» её через истончившуюся ткань реальности, создав жутковатую, живую иллюзию.

Офицер побледнел. «Чёрт! Стадо срывается с привязи! За мной!» И вся группа ринулась прочь, в ночь, на звук призрака из другого времени.

Герои не ждали второго шанса. Они ворвались в рощу и прыгнули в пульсирующий овал портала, который уже начинал терять стабильность.

Возвращение было странным – пустота после долгого напряжения. Работа была сделана. Оставалось последнее.

Агент подошёл к фаянсовому жерлу, где аномалия тихо шипела, как невидимая змея. В его руке лежала карта «Мир» с нулевым балансом – идеальный символ тупика.

«Спасибо за странствия, – сказал он тихо и бросил карту в бездну. – Пора закрывать гештальт».

Портал среагировал яркой вспышкой, втянул в себя пластик и схлопнулся с чистым, высоким звуком, похожим на звон тонкого стекла. Дрожь в воздухе прекратилась. Санузел стал просто маленькой, тесной комнаткой.

«Конец, – констатировал Котька.

«Не конец, – возразил Алексей. Он наклонился и из-под занавески вытащил большой, изогнутый бивень. – Начало памяти».

Агент стоял у окна, глядя на робкий рассвет между панельными домами. «У нас небо – это голограмма. И дождь пахнет озоном от очистителей. Здесь… пахнет жизнью. Даже этой общагой». Он повернулся. «Я остаюсь. Если ваша цивилизация в лице тёти Гали готова принять дезертира из будущего на должность дворника».

Он протянул Васе серебристую пластинку. «Шпаргалка. На все вопросы. Твой золотой билет».

Вася взял её. Она была холодной и немой. «А как…»

«Никак, – честно сказал Агент. – Язык эпохи, которой ещё нет. Но оставь. Как напоминание, что самые ценные ответы иногда приходят в самой бесполезной форме». Вася вздохнул и сунул пластинку в учебник по сопромату – как закладку на самой сложной главе. Пусть лежит.

И, как высшая инстанция, в дверь постучала тётя Галя. Она вошла, и её взгляд, как сканер, прошелся по послевкусию авантюры: шерсть, карты, чаша, бивень, новый человек.

«Отчёт. Кто это? И что за клык доисторический?»

«Новый сотрудник хозяйственной части, тёть Галь! – отрапортовал Вася. – А клык… нашли при благоустройстве территории. Для музея».

Тётя Галя измерила Агента взглядом. «Без документов, но с желанием? Ладно. Завтра к семи утра к завхозу. А вы, – её палец описал круг, включая всех, – чтобы через час сияло. А этот трофей – в музей. Пусть от ваших эскападов хоть какая-то общественная польза будет».

Она ушла. В комнате воцарилась настоящая, нерушимая тишина. Приключение закончилось.

Агент сел, открыл банку тушёнки. Алексей положил ладонь на бивень. Котька начал аккуратно отсоединять провода от «пертурбатора». Вася смотрел на друзей и понимал, что спас вселенную. Ценой бессонных ночей, абсурдных вылазок и риска быть съеденным саблезубым тигром. Но спас. И что самое ценное – не шпаргалка и не бивень. А вот это: тишина после бури, и люди, с которыми её можно разделить.

А в одном из возможных будущих, где история пошла правильным путём, некий историк, изучая битву при Ватерлоо, на мгновение отвлёкся. Ему вдруг непонятно почему захотелось раздобыть схему московского метро. Просто посмотреть. На странные, красивые линии, которые почему-то казались ему смутно знакомыми. Как отголосок сна.

Конец

Вася Петухов и Чертов обмен

Глава 1. Некорректный вызов объекта

Пролог: Осколки

Воздух в комнате № 308 шестого общежития Физтеха к полуночи достиг консистенции студенческой каши из столовой: густой, липкий и отдающий кислинкой прожитого дня. Он был соткан из испарений дешёвого порошка, аромата вчерашних пельменей, подгоревшей на электрической плитке пшеничной каши и той особенной пыли, что оседает на книгах, которые открывают лишь перед экзаменом. Свет от старого монитора, жужжавшего, как рассерженный шмель, выхватывал из темноты не столько предметы, сколько их усталость: сгорбленный чайник с отбитым носиком, три скривившихся от времени стула, фантики на подоконнике, похожие на увядшие осенние листья.

За окном осенний дождь не стучал, а шипел – тонкими иглами о жестяной карниз, словно пытался пробраться внутрь, к теплу и человеческим голосам. Этот звук сливался с мерным храпом кого-то из соседей за стеной и тиканьем настенных часов, чья секундная стрелка двигалась с видом замученного жизнью чиновника.

В центре этого мира, заваленный распечатками и конспектами, на которых поля были испещрены не формулами, а нервными рисунками драконов и лиц, сидел Вася Петухов. Он ощущал себя не в своей тарелке с того самого дня, как переступил порог этого института. Он был здесь аномалией, ошибкой в стройном уравнении. Его мозг, прекрасно приспособленный для улавливания скрытых смыслов в строках Достоевского и иронии в диалогах Чехова, отказывался принимать квантовую запутанность и тензорный анализ. Для него эти дисциплины были не наукой, а видом особой, изощренной магии, чьи правила писались на языке, лишенном образности и души. Он поступил сюда по настоянию отца – инженера старой закалки, верившего, что «технарь всегда прокормит себя», а «лирики – это балласт». Теперь этот балласт давил на Васину грудь тоннами непонимания и страха.

– Ребят… – его голос прозвучал хрипло, будто пересох от долгого молчания. Он отодвинул пустую бутылку кваса «Староквашенный», в котором, как подозревали все обитатели блока, градус был куда выше заявленного. – Я тону. Серьезно. Завтра кванты, а у меня тут… – он ткнул пальцем себе в висок, – не суперпозиция, а классическая помойка. Нужно чудо. Или катастрофа. Чтобы хотя бы отвлекли.