Spese oddity (автобиографический квест)

К2

Spese oddity (автобиографический квест)

Пролог

Последнее время меня называют Зарк. Да, звучит как предупреждающий сигнал системы безопасности. Это даже не имя – это ярлык. Сокращение от «Зарегистрированная Аномалия Рекомендованная к Ликвидации». Система любит аббревиатуры. Они превращают живых существ в папки с делами, которые можно архивировать или удалять.

И я, представьте себе, даже иногда откликаюсь на это странное сочетание звуков. Рефлекс вырабатывается быстро, особенно когда это имя кричат с громкоговорителей патрульных кораблей или шепчут в тёмных порталах, обсуждая награду, за которую можно купить небольшую планету. До этого я был уверен, что меня зовут иначе. Но сейчас мне в это верится с трудом. Память – не хранилище, а болото, и то, что ты туда бросил, имеет свойство тонуть, обрастая тиной несуществующих обстоятельств.

Но давайте для ясности представим картину. Нет, не эту. Ту, прежнюю. Где я – спецагент Межгалактического Совета с планеты Люксор X5. Да-да, самый шик: плащ из саморегулируемого нановолокна и кредитный чип с таким безлимитом, что даже Вселенная порой боялась, что я её куплю. Я был не человеком, а ходячим активом. Моей главной экзистенциальной проблемой был выбор между сигарой с ароматом пыли далёких туманностей и сигарой с ароматом… другой пыли далёких туманностей. Тоже трагедия…

Теперь посмотрите на меня нынешнего: сегодня я бегу по обломкам галактик  и той самой роскоши. И вооружённый уже не безлимитным счётом, а парой плазменных кнутов с изношенным приводом и экзистенциальным кризисом в особо крупных размерах. Вопрос «Кто я, если у меня ничего нет?» стал навязчивым спутником и волнует значительно больше чем понимание того, что мой кредитный рейтинг упал ниже температуры на Плутоне в тени.

Потому что рейтинг – это лишь цифра. А вот чувствовать себя живым, который должен Вселенной больше, чем может осознать, – это уже полноценная личная проблема. Со взносами в виде панических атак.

Межгалактический розыск, всегда славившийся сомнительным чувством юмора и дешёвой драматургией, любезно нарек меня «Разрушителем Зарком». Почётно, ничего не скажешь. Звучит как название плохого голо-боевика или особенно агрессивного чистящего средства. Ирония ситуации в том, что я, по большому счёту, никому не желал зла. Ну, в смысле, я ни разу намеренно даже не наступил никому на конечность. Не в моих сегодняшних принципах. Так что не надо упрекать меня теми несколькими цивилизациями, чьи судьбы я, сами того не ведая, слегка… перенаправил. Как и ту Белую дыру, накрывшую пару звёздных систем… Каюсь, моих рук дело. Но считайте, что это мой скромный вклад в астрофизику. И, да, теоретики космоса, можете не благодарить.

Корни всего этого бардака, как водится во всех самых правдивых и значит нелепых историях, лежат не в залах Межгалактического Совета или лабораториях, а в баре. В самом обычном, вонючем, отчаявшемся баре на краю всего. Куда я попал после того, как мой последний «проект» похоронил под собой три планеты. А ушёл – с долгом по жизни и без единого долга по счёту. Потому что когда тебя объявляют врагом всего живого и не очень, твой банковский счёт имеет свойство стремительно обнуляться, как и твои социальные связи. Хотя если докопаться до самой сути – а я люблю копаться в сути, что обычно и приводит к проблемам – всё началось даже не с бара. Всё началось с дешёвого фотонного стабилизатора на моём космолёте. На котором я сэкономил. Экономия, как выяснилось, – не просто мать богатства. Она – дочь всех катастроф, тёща хаоса и бабушка моего текущего положения.

Так что это, прошу заметить, не просто история о парне с двумя плазменными кнутами. Это мой личный, абсолютно не добровольный квест. Дайте-ка я дам ему официальное название, раз уж на то пошло: «Операция «Спастись от всех, включая самого себя» . Звучит как тема для диссертации какого-нибудь сумасшедшего аспиранта с планеты Поэтических Страданий. И если вы сейчас подумали, что ключ к этому лежит в медитации под звуки синтетического дождя или в дорогом курсе космической йоги, то значит вы никогда не видели, как босая монахиня в рваной мантии сбивает ударом пятки рекламного дрона. Вот такая монолектика. Жёсткая, но честная.

Кажется, я вас достаточно запутал. Отлично. Теперь у нас с вами есть кое-что общее – лёгкая дезориентация и смутное подозрение, что всё это ведёт куда-то очень далеко и очень странно. Идеальный фундамент для доверительных отношений. Можем начинать. Только пристегнитесь. И выключите связь. Здесь плохой приём, и всё, что вы услышите, может звучать как бред. Но, как показала моя практика, именно бред чаще всего и оказывается правдой. Просто неудачно сформулированной.

Глава 1 Аварийная посадка в эпицентре абсурда

Я торопился. Времени было в обрез – классическое предисловие ко всем моим личным апокалипсисам. Если бы моя жизнь была книгой – эта фраза красовалась бы на обложке. Мне срочно нужно было нестись с отчётом на Люксор Х5, целуя начальству все выступающие части тела – в переносном смысле, разумеется, хотя иногда и буквальный вариант казался не таким уж абсурдным. Мой космолёт, верный ZX, на предполётном осмотре видимо решил, что у меня ещё недостаточно проблем для полноценного существования. Ну да, ему же положено обо мне заботится.

– Капитан, – начал он, – Тут с системой торможения у нас возникли некоторые… философские разногласия.

Я поднял бровь. «Философские разногласия» в техническом отчёте – это как «творческий подход» в хирургии. Звучит многообещающе, но пахнет катастрофой.

– Она, в принципе, тормозит, – продолжал он, – Правда, только вперёд. Зато с невероятным, прямо-таки религиозным энтузиазмом. Так что с Вас фотонный стабилизатор торможения.

Я, разумеется, даже не стал вникать. Вникать – удел тех, у кого есть время и здоровая психика. У меня не было ни того, ни другого. Я взял первый попавшийся в ближайшем космомате. Местный бренд «ПриБалт» – название, видимо, намекавшее, что тормозит он как приговорённый к высшей мере на электрическом стуле: с одной последней, отчаянной судорогой и таким видом, будто это последнее, что он делает в этой жизни. Что, впрочем, как вскоре выяснилось, не было метафорой.

Ремонт съел два дня. Те самые два дня, которых у меня не было с самого начала. В довершение всего, на панели управления, как симптом неизлечимой болезни, замигала фиолетовая иконка вызова. Начальство. Цвет был выбран не случайно – смесь синего спокойствия и красной ярости, идеально передающая состояние высшего менеджмента Совета при мысли о просроченном отчёте.

Голограмма шефа материализовалась в кабине с таким видом, будто вся вселенная вот-вот схлопнется от стыда, и его последним, самым горьким разочарованием в ней буду именно я.

– Ты же знаешь, что мы ждём твой доклад? – босс пренебрёг даже виртуальным приветствием, что в корпоративном протоколе приравнивалось к объявлению войны.

– Да, шеф, но у меня небольшие, временные проблемы с космолётом… – начал я, но он резко прервал.

– У тебя точно проблемы. И с космолётом, поверь, самая меньшая из них. Бегом сюда. Всё. Отбой.

Изображение втянулось обратно в панель с тихим шипением, оставив после себя во рту стойкий привкус, от которого хотелось прополоскать рот кислотой, либо выпить что-нибудь крепкое. Очень крепкое.

И вот тут, под аккомпанемент этого вкуса, я совершил свою следующую гениальную в своём идиотизме ошибку: решил проскочить через гиперпространственный коридор не за три прыжка, как предписывала инструкция, а за два.

И ведь получилось! Корабль, словно зверь, сорвавшийся с цепи, рванул вперёд, пространство сплющилось в радужную полосу – обычная красота, одним словом. Но тот самый «ПриБалт» похоже решил, что тормозить – это для слабаков, конформистов и прочих сторонников здравого смысла. И в момент выхода из гиперпространства вышвырнул меня на пару парсеков левее заданной точки. «Левее» в космосе – понятие условное, но в моём случае было именно так.

«Ну и что? – спросите вы. – Космолёт класса ZX преодолеет такую дистанцию быстрее, чем ты сходишь в туалет». И будете правы. Если бы не один нюанс, маленькая, почти милая деталь, которую я, в спешке своей, просмотрел на картах. Я материализовался прямиком в предсмертные объятия гравитационных ласк чёрной дыры NGC-7Δ.

Да, я понимаю ваш скепсис. Ваше праведное «Да не может быть!». Шанс был примерно как попасть на бескрайнем поле Касиопеи-6 камнем в одну единственную норку слепого гутти. Но я, видимо, родился под очень специфической звездой. Я это сделал. Причём влетел так лихо и таким размахом, что очутился не на периферии, а почти в самом эпицентре этой вечеринки, куда даже свет боится заглядывать без приглашения.

Я ещё не успел подумать соответствующее многослойное ругательство, как корабельный ИИ уже врубил все двигатели на полную, пытаясь вырваться из этого гостеприимного вихря. Звук был таким, словно внутри корабля пытали металлического кита. На мгновение – сладкое, обманчивое мгновение – показалось, что получилось. Движение замедлилось, остановилось… и чёрная дыра, словно обидевшись, продолжила затягивать нас внутрь. Это было медленное, неумолимое поглощение. Отправлять сигнал бедствия было уже бессмысленно – с такой глубины не работают даже молитвы, а мои молитвы, надо сказать, и на поверхности работали раз через десять.

«Да, – подумал я уже без паники и с какой-то клинической ясностью. – У меня и правда проблемы посерьёзнее космолёта. И начальника, кстати, уже тоже».

Я тупо уставился на голографический экран, где внешнее пространство изображало из себя идеальную, гипнотическую модель космического циклона. Корабль сопротивлялся так, что от вибрации стучали не только зубы, но уже и кости. Я уже собрался сказать ему: «Ладно, дружище, не мучайся. Давай отключимся и посмотрим, как нас смывает в этот межгалактический унитаз. Может, хоть на том свете отчёты не нужны?».

Но тут краем глаза, на несколько витков ниже по этой гравитационной спирали, я заметил нечто. Я протёр глаза. Расширил изображение. И не поверил. Там, в самом сердце этого безумия, висела, никуда не спеша, космическая станция. Самая рядовая, унылая, похожая на ржавую консервную банку, которую кто-то забыл в гигантской ванне. И её, в отличие от меня, никуда не затягивало. Она просто была.

«Галлюцинации, – тут же, без колебаний, поставил я диагноз. – Сознание, прощаясь с жизнью, решило устроить мне этот последний жестокий розыгрыш. Вот сейчас она исчезнет, и появится, например, гигантский розовый слон на велосипеде. С лицом начальника».

Я судорожно сканировал картинку. На боку станции вызывающе, нагло мигала дешёвая вывеска: «Космобар «Последний импульс». Под которой красовался  дурацкий слоган: «Нет кредитов – нет проблем!».

От парадоксальности происходящего я не сдержал короткого, нервного хрюканья. «Нет, – переубедил я себя. – На такие изощрённые шутки даже моё, отравленное годами службы сознание, не способно».

– ZX, – громко подумал я, – Похоже, нам надо бы… припарковаться к этому бару. Мы же, кажется, уже никуда не торопимся? Так что зайдём, пропустим по стаканчику. Пропущу, конечно, я. Но и за тебя тоже выпью что-нибудь… охлаждающее. Справишься?

– Да, капитан. Думаю, это неплохая Ваша идея, – ответил бортовой интеллект. – Во всяком случае, за последнее время.

Он, конечно, намекал на стабилизатор. Предатель.

Очередной виток по гравитационной карусели – и нас, кажется, заметили. На причале станции любезно мигнули огнями и включили силовое поле для захвата. Ещё один оборот – и мой ZX, надрывая последние ресурсы двигателей, с тихим стоном, но чётко вошёл в проём шлюза. Я даже не сомневался. Всё-таки это же класс ZX.

– Очень хорошо, ZX, – выдохнул я, не в силах скрыть облегчения, от которого немного кружилась голова.

– Гравитационная турбулентность составляла 9.7 по шкале Верона, – бесстрастно прокомментировал ИИ. – Мне пришлось задействовать 30% ресурсов системы жизнеобеспечения, чтобы не пролететь мимо.

– Да-да, ты сегодня молодец, – пробормотал я. Он явно напрашивался на похвалу, как ребёнок, принёсший из школы криво нарисованную картинку. – И да, я знаю, что у нас была всего одна попытка, и ты ей воспользовался… идеально.

– Точность стыковки составила 96.8%, капитан. Не идеально, – парировал он, и в его голосе я снова уловил эту нотку. Он опять пытался нарваться на похвалу, будто кот, который гордо положил перед тобой дохлого вентиляционного грызуна, ожидая восторгов.

Пока дрожь корпуса постепенно стихала, переходя в лёгкое потрескивание, я выбрал из гардероба соответствующий случаю наноплащ – не роскошный парадный, но достаточно стильный, чтобы дать понять: даже на краю сингулярности, в преддверии небытия, я помню о дресс-коде. Да, я в беде. Но беда эта – от космических кутюр.

Через дрожащий, похожий на кишечник гиганта переходный рукав, я неторопливо (а куда, собственно, торопиться?) шёл на станцию. А внутри у меня, разнося черепную коробку, билась одна-единственная, назойливая, как как тот джингл из рекламы, мысль:

«Что за хрень?! Какой идиот ставит бар там, куда законы физики приходят умирать?!» Ведь и ежу с планеты Уё понятно, что в чёрной дыре негде зацепиться антигравитационным якорем!».

Глава 2 Горизонт состояний или кто тут субъект?

Пространство бара материализовалось под шипение системы очистки воздуха. В клубах пара, похожих на на мои попытки хоть что-то понять, проступали очертания картины. Самый что ни на есть заурядный межзвёздный притон. Таких по галактике разбросано миллионы, и каждый с претензией на звание «самого настоящего». «Последний импульс» привычно вонял ароматами перегретых пищевых синтезаторов, страхами и дешёвым синтетическим пойлом, которое те, у кого не было кредитов на лучшее, с вызовом называли «Ретро-букетом эпохи До Схлопывания». Собравшийся здесь сброд – пёстрый, потрёпанный, межвидовой – вёл себя на удивление тихо. Но точно не от хорошего воспитания. Это было похоже не на бар, а на какой-то ингалятор коллективной депрессии. Но меня это волновало мало.

Я шлёпнул по стойке безлимитной кредиткой – звук вышел сухим и одиноким, как выстрел на безжизненной планете. В такой обстановке даже демонстрация богатства выглядела как симптом болезни.

– «Небесное раскаяние»! И пусть в нём будет двойная порция забвения. Мне бы мой стресс поскорее… деактивировать, – сказал я, устало глядя сквозь голограмму бармена.

Бармен мигнул, имитируя понимание. Пластиковые захваты уже плыли к бутылкам.

– У тебя есть стресс? – раздался голос сбоку. Тихий, но чёткий, как снайперский выстрел. Это был не вопрос, а капкан. Явная попытка вскрытия моего черепа тупыми философскими инструментами.

Я неторопясь обернулся. Встроенный в зрачок сканер сработал мгновенно, выбросив в поле зрения досье: «Сестра Элия. Орден Босоногих Мистиков. Специализация – неудобные вопросы. Уровень угрозы: философский.»

Она сидела, поджав босые ноги, закутанная в рваную, выцветшую мантию. Внешность – нарочито невзрачность. Элия с невозмутимым видом потягивала чай из спор грибов-призраков. Пар от него вёл себя странно – закручивался в спирали, которых не должно быть в местной гравитации. Её взгляд казался расфокусированным, будто смотрел сквозь время, пространство и, что куда неприятнее, сквозь мой наноплащ. Причём так, будто она видела не спецагента, а интересный, но слегка замызганный экспонат.

– Ты не имеешь стресс, агент, – продолжила она голосом лишённым всякой театральности. Просто констатация факта, отчего становилось ещё противнее. – Ты и есть стресс. Ты позволил себе стать его владельцем – но теперь он уже владеет тобой. И ты считаешь себя несчастным от такого положения дел.

Я вздохнул, не будучи пока готов к душеспасительным беседам после неудачного свидания с чёрной дырой. Передо мной поставили бокал. Жидкость в нём переливалась мрачными фиолетово-чёрными тонами, словно вобрав в себя цветовую палитру космической пустоты. Я отхлебнул. На вкус – как жидкость для охлаждения реактора, но только с привкусом отчаяния. Двойное забвение, впрочем, тут же приступило к исполнению своих прямых обязанностей, начав аккуратно отсоединять мозг от нервной системы.

«Ладно, – мысленно сдался я. – Говори, сестра. Я сегодня не тороплюсь».

– Спасибо, но пока не нуждаюсь в твоём сочувствии,– лениво огрызнулся я. – Ведь уже имею всё, что требуется для счастья, – Дом. Репутацию. Неистратный счёт в Банке Вечности. И всё это не абы где, а на Люксоре Х5. Слышала, надеюсь, о высших цивилизациях?

– Тогда какой ветер, явно не попутный, занёс тебя сюда? – усмехнулась она. – В бар для тех, кто потерял всё… или слишком много накопил, что порой одно и то же.

– Может, чтоб в самом тёмном углу вселенной побеседовать с тобой, светило галактической философии? Ну, или, может, я просто давно хотел узнать, чем кончается чёрная дыра? Или это просто банальная случайность, – устало парировал я.

– Звучит почти правдоподобно. Кроме, разумеется, третьей версии, – пробормотала монашка, аккуратно поправляя гриб, который, ухватившись за край чайника, отчаянно пытался эволюционировать в беглеца. – Так что насчёт твоей тяги к обладанию? Даже если это всего лишь стресс?

– О, святая простота! – фыркнул я, автоматически поправляя воротник, который тут же немного поднял уровень моего «социального престижа». – Без обладания нет бытия. Это же аксиома. У меня есть корабль на мысленном управлении. Есть счёт, цифры на котором я уже даже не считаю. А ты? Что у тебя есть, кроме свободы от всего этого? Чайник с беглым грибом?

– Ничего, – спокойно ответила Элия, отпивая свой психоделический чай. И в этом слове не было ни вызова, ни гордости, ни даже смирения. Была только какая-то плоская, неопровержимая истина. – И поэтому я сама и есть всё, что имеет значение. В этом и заключается разница между тобой и мной. Ты ищешь, чем заполнить свою пустоту. А я просто ею стала.

Неожиданно слева от меня за барную стойку, с грохотом, способным потревожить покой нейтронной звезды, ввалилось здоровенное трёхрукое тело неотариаца. Мой имплант тут же выдал справку: «Капитан Рорк. Пират в розыске. Особые приметы: три телескопические руки, хроническая нехватка такта и плазменный кнут, компенсирующий отсутствие чувства юмора». Его третья конечность уже деловито тянулась к самой пыльной бутылке на полке, игнорируя голографического бармена, мигающего протестом.

– Спор слышал? – прорычал он, и его голос звучал как перемалывание гравия в дробилке. – Думаю, вы не возражаете, если я присоединюсь. А даже если и возражаете… – Он окинул нас взглядом, в котором читалось разочарование от отсутствия немедленного сопротивления. – Тут всё равно заняться нечем, кроме как жевать этот философский синтетический корм. Так вот, слушайте мой тезис. Я «имею» тридцать два корабля, двести пленников и одну душу титана… ну, точнее, её обломок. И всё равно ночами не сплю. Говорю себе: «У меня бессонница размером с галактику!» А на самом деле боюсь, что если засну, то перестану всё иметь и исчезну. Стану как пыль в вакууме.

Я с отвращением наблюдал, как капли неизвестной жидкости стекают с его гидравлики на стойку, добавляя новые ноты в и без того богатый букет ароматов «Последнего импульса».

– Классический синдром обладательской идентичности, – с непоколебимым спокойствием констатировала Элия, словно читала лекцию непослушному роботу-уборщику. – Вы заменяете глаголы существительными. «Я люблю» становится «у меня есть любовь». «Я страдаю» – «у меня депрессия». Вы превращаете живые процессы в товары на полке. А потом удивляетесь, почему чувствуете себя пустым, хоть полки и ломятся.

– А может, это не пустота, а свобода? – вдруг вклинился тонкий, механический голос. Официант-дроид с подносом застыл рядом, его глаза-диоды мигали, транслируя смысловой сигнал прямиком в наши встроенные переводчики. – Я – андроид. У меня нет ничего. Ни семьи, ни прошлого, ни даже настоящего – только циклы обработки. Но может именно потому я могу «быть». Я не стремлюсь «иметь» любовь. Я могу любить. Теоретически. Хоть пока что мои алгоритмы оценивают лишь оптимальность маршрута до кухни и уровень опьянения клиентов.

Ведение философской беседы андроидом, чья глубина личности измерялась длиной его сервоприводов, стало последней каплей, переполнившей чашу моего «Небесного раскаяния». Моя рука сама, в обход сознания, рванулась к рукояти плазменного кнута на поясе.

– Дроид, – прошипел я, и мой голос прозвучал опасно тихо, как гул перегревающегося гипердвигателя, – Если ты в ближайшие пять секунд не займёшься своими непосредственными обязанностями и не принесешь мне ещё одно это… «Раскаяние», я проверю твою теорию на практике. И буду иметь несказанное удовольствие перепаять твои нейросхемы этим самым кнутом. И твоё бытие станет очень, очень осознанным. Но кратким.

– Вот! – воскликнула Элия со странным, торжествующим светом в глазах. – Идеальная иллюстрация! Вы уже перешли от «я зол» к «у меня есть гнев». А теперь – к «у меня есть оружие и я готов его применить». Вы даже больше не субъект действия. Вы – арсенал с ногами! Ходячее воплощение потребительского фетиша, который вместо того, чтобы чувствовать и быть, предпочитает приобретать инструменты для воздействия на мир!

То ли «Двойное забвение» было действительно качественным, то ли я провалился в червоточину чистого безумия, но стул подо мной вдруг накренился, и я схватился за липкую стойку, чтобы не рухнуть. Внутри всё закипело. Гнев, отчаяние и эта дурацкая женская логика, которая, как буравчик, вкручивалась в мой мозг.

– Да вы все просто сошли с ума! – рявкнул я, вскакивая. Стул с грохотом отлетел назад. – Вы наверно живёте в какой-то своей голограмме! В галактике, где цена жизни измеряется в кредитных единицах, а твоё место в иерархии – в мощности твоего корабля, вы толкуете о каком-то «бытии»?! Без обладания – нет власти! Нет выживания! Нет даже имени! Ты – никто! Пыль!

– Как говорил один из великих нашей вселенной, – остро, словно лезвие, произнесла Элия, – «Что пользы человеку приобресть весь мир, а душу потерять?» Даже ваши древние земные моральные кодексы говорили: обладание – прямой путь к рабству.

– А я скажу проще! – взревел Рорк, которому похоже эта тема активировала какой-то внутренний детонатор. Он вскочил так, что его стул полетел к стене, разнеся в щепки столик с мирно беседующими механиками-киборгами. В одной из его рук с угрожающим гудением взвился плазменный кнут, окрашивая всё вокруг в зловещее, пульсирующее синее свечение. – У меня «есть» оружие! И если вы не прекратите этот философский бред, я буду его «иметь»… да мать его… в смысле… Применю! В адскую сингулярность весь этот галактический буддизм! Сейчас у нас будет краткий, но наглядный курс прикладной баллистики для начинающих!

Воцарилась мёртвая тишина, нарушаемая лишь зловещим гудением плазменного кнута. Даже дроид-официант замер, протягивая мне очередной бокал. Его диоды застыли в испуганном статичном свечении. Казалось, сама чёрная дыра затаила дыхание, наблюдая за тем, чья же версия мироустройства – «иметь» или «быть» – одержит вверх в этом вонючем, но честном баре на краю галактики. В воздухе висело неразрешённое напряжение, густое, как дым, и такое же едкое. Я чувствовал, как пальцы сжимают рукоять кнута – холодный, знакомый комфорт, единственная молитва, в которую я ещё верил. Следующее движение, следующее слово решит всё: Буду ли я «тем, кто есть» или «тем, кто был».

– Остынь! – раздался в натянутой тишине новый голос. Он был странным – булькающим, будто слова всплывали сквозь слой густой слизи. Все головы, с характерным скрипом механических суставов, непроизвольно повернулись в самый тёмный угол зала.

Там, в клубящейся дымке сидел плазмоид. Типичный, ничем не примечательный представитель планеты Раг. Небольшое, аморфное существо, которое лениво переливалось зелёно-фиолетовыми оттенками, словно кусок космической плесени, внезапно обретший дар речи и философские наклонности.

Рорк замер. Его напичканная имплантами грудная клетка резко поднялась и опустилась. Плазменный кнут в его руке погас с тихим, обиженным шипением. Все в баре отлично знали: плазмоид мог втянуть в себя энергию выстрела, а потом с лихвой вернуть «сдачу» – в виде компактного, но очень убедительного термоядерного сувенира. Голографический бармен, демонстрируя высшую степень искусственного интеллекта – полное равнодушие к возможному апокалипсису, с прежней невозмутимостью продолжил начищать уже и так ослепительный бокал.

– Может… быть… все простоо… забыыыли… глагооолы? – продолжил плазмоид. Его слова растягивались, замедлялись и ускорялись, создавая жутковатое ощущение временнóго диссонанса. – «Я живу». «Я люблю». «Я теряю». «Я нахожу». А не «у меня есть жизнь», «у меня есть любовь»… Это же не коллекция. – его форма колыхнулась. – Ведь вы же не «имеете» душу. Вы ею являетесь. По крайней мере, так кажется утверждают религиозные догматы.