Ратко. Боги славян

Дед встал с бревна чуть покряхтывая.

– Пойдем за мною.

Ратко в ожидании сам не зная чего пошел за дедом Гордей. Они вошли в дом, мамки не было. Прошли в дальний угол, и дед стал рыться в сундуке, обитом затертым желтым бархатом с железными заклепками. Наконец на самом дне он отрыл тяжёлый сверток, который еле достал из сундука и положил на пол. Развязал бечеву, стал разматывать плохо выделанную кожу. Внутри было несколько предметов, каждый бережно завернут в суконку.

Дед размотал первую суконку и Ратко с изумлением увидел наборный пояс ратника и кожаные наручи с металлическими бляхами. Юноша посмотрел на деда вопросительно, и дед, поняв без слов, кивнул:

– Возьми, примерь.

Ратко взял наручи и один примерил на предплечье, восхищенно глядя на справу, которая побывала в настоящих боях.

Дед размотал второй сверток и оттуда достал остроконечный варяжский шелом, по кругу украшенный искусными узорами, с неподвижной личиной, защищавшей верхнюю часть лица. Там же была кольчужная сетка, защищавшая затылок и щеки, застегивалась она запоною.

Ратко от изумления раскрыл рот и дрожащими руками взял дедовский шелом. В третьей сермяге был панцирь – доспех из кольчужной сетки с круглой металлической бляхой на груди с изображением перуницы – восьмиконечной звезды, символа бога Перуна.

Когда дед размотал последний сверток, у Ратко рот исказился дурацкою улыбкой. Восхищение вырывалось у парня наружу бессвязными звуками.

– Деда… Деда… Да как же… Почему… Я ж не ведал… Деда… Не гадал…

Дед улыбался. А в уголке глаза сверкнула одинокая слеза и так и застыла неподвижно.

– Да, Ратша, когда-то и я бывал в огне битвы. И врага разил, и от яростного волнения благородного вперед летел.

Дед Гордей умолк. Ратко тоже молчал, разглядывая эти воинские сокровища. От них веяло лязгом мечей, ржаньем коней, ободряющими возгласами воевод. И запахом крови, стонами умирающих, надрывными криками вороньего пира посмертного. Но этого Ратко еще не знал, не мог знать.

– А битва, сама битва? – опомнился взволнованный внук Гордеев. – Деда, расскажи.

– Битва была долгая и тяжелая. Воинство злодейское было несметное. Хоть и звали эти земли враждующими, но в жажде наживы, ограбления изобильной земли славянской, процветающей и в ремеслах, и в торговле, они объединили свои полчища варварские. Озлобленные, разряженные в шкуры, с дубинами, без щитов они пошли в атаку там, где мы их и ждали. Выбрали они это место подальше от Бела-города, зная, что он сам и окрестности его неприступны. Мы, будучи конным отрядом, стояли на фланге, по правую руку от Перуна-громовержца.

И начал ярко, будто сказитель искусный, описывать сражение давнее дед Гордя. А внук только и успевал удивленно восклицать да восхищаться.

Основной удар на себя приняли пешие воины. Было их три полка. Центральный состоял из воинов Перуновых, хорошо обученных ратников в белых дорогих одеждах и серебряных сияющих доспехах. Вооружены они были копьями и длинными двуручными мечами, которые шли в дело, уже когда надобность в копьях отпадала. Ратники из задних рядов были вооружены еще и луками, они пускали стрелы из своих луков почти на версту и разили врага очень метко. Потому, когда враг подступил вплотную к пешим полкам, уже много урона ему нанесли стрелы. Обучает лучников сам Перун, ведь он и есть сам лучник знатный. Мечет он из своего лука стрелы-молнии без промаха и с большим уроном для врага.

Рядом с центральным полком по обе стороны два пеших полка ополчения. Там стояли сильные и крепкие мужики, часто уже бывавшие в боях, особливо те, что в передних рядах. На пешие полки и приходится всегда наибольшей силы удар и погибает их больше всего. Позади этих полков на своем вороном коне вдоль выстроившихся воинов разъезжал сам воевода Белого Города, второй полководец после Перуна в его войске. Он отдавал распоряжения, руководил полками и приободрял воинов в трудный час.

По правую и левую руку от пеших ратников стояли два больших конных полка. Конные воины вооружены были копьями, боевыми топорами и короткими, удобными в конном бою мечами. И если пешие ратники принимали на себя основную силу неприятельского удара, то для конницы главное дело – наступление. Так и было.

– Когда полчища вражеские с яростными ударами обрушили всю свою силу на пешие полки в надежде смять их и пробиться к ставке Перуна на высоком холме, наши конные полки перешли в наступление и начали давить и прижимать ворога к центру, – продолжал свой рассказ старый ратник Гордей, – но важно было, чтобы и центральные полки выстояли.

И наступил час, когда решалась судьба боя. В бешенном порыве вороги, понимая, что если не сомнут пеших славянских воинов и не прорвутся через кольцо окружения к холму, то их самих раздавят и сомнут. Но слишком широким фронтом растянулись полки наши, пешим рядам не хватало густоты строя, и неприятель вот-вот должен был прорваться и пойти громить тылы наши! Но насмерть стояли полки центральные и особенно воины Перуновы в белых одеждах своих. Незыблемо стояло над рядами знамя полка с серебряным соколом. Много пеших ратников Перуновых полегло в тот день, но не пропустили они врага из окружения. Однако ж, неожиданно из-за холмов, что по правую руку уходили к горизонту, послышалось дикое гиканье и показались конные воины. То были степняки-наемники из Дикого Поля, которые в стремлении легкой добычи пошли на службу к варварам. Их удар пришелся как раз на наш полк. Увидев надвигающуюся угрозу, сотня, в которой и я состоял, пошла на перерез степнякам, чтобы дать время всему полку перестроиться. Силы были неравны. Десять тысяч против сотни! Когда прошел первый испуг, я увидел, как несколько степных воинов мчатся прямо на меня. Я метнул свое копье в первого из них, но угодил в лошадь. Она повалилась и следующему коннику пришлось перескочить через повалившегося коня, и он потерял равновесие на какой-то миг, а опомнился уже передо мной. Тут то я и хватил его наотмашь своим мечом. Обернувшись, я увидел, как степняк повалился на всем скаку с лошади. Остальные враги промчались уже мимо.

Дед Гордей замолчал, переводя дух и переживая вновь нахлынувшие воспоминания. Прошелся к бочке с водой, зачерпнул ковшом и отпил. Ратко всё это время не сводил глаз с деда.

– Хоть большая часть воинов из нашей сотни и полегла под этим натиском, но дело свое мы сделали. Орда степная большей частью обходя наш удар, разделилась на два крыла. Одно из них – большее – в упор встретил резервный полк, личная дружина самого Перуна-громовержца, что стояла в засаде за холмом. Перун ждал часа решающего в сражении и, поняв, что время пришло, направил своих ратников навстречу левому крылу степняков. Сам Перун мчался на своем белоснежном длинноногом жеребце впереди своих соколиков. Метал он стрелы-молнии из своего лука дюже метко. И каждая стрела, попадая в ворога, вспыхивала яркой вспышкой со страшным грохотом и разила всех на десять саженей вокруг. Дружина Перунова сделала свое дело и смяла степняков.

Оставшаяся часть наемников в стремлении обрушить свой удар на весь конный полк правой руки поздно поняла, что конники славянские, получив время после нашей атаки, расступились и дали проход степнякам, а те со всего хода врезались в своих союзников варваров. Так уже всё вражеское войско оказалось в окружении. К вечеру дело было сделано, окруженный ворог был разгромлен. Лишь немногим удалось уйти живыми. С тех пор князья из Враждующих Земель и не помышляют о походах в Гардарику, а только и могут, что меж собой враждовать.

Ратко сидел на полу возле доспехов дедовских и не шевелился.

– За тот бой и получил я этот меч.

– Как же это, деда? Расскажи!

– Когда воевода Бела-города Велимысл узнал, что наша сотня помогла решить исход битвы…

– Это не тот ли Велимысл, что Мокошь-богиню полюбил? – вскочив спросил Ратко.

– Он самый. А тебе отколь известно? – уже деду Гордею пришел черед удивляться.

– Баян рассказывал. И про сына их, про злодея Мраковласта.

– Тогда он еще злодеем не был, а совсем наоборот. Молод он был, что вот ты сейчас, в таких же летах. Состоял Велимир гонцом при Перуне, связь поддерживал между полками и ставкой бога-громовержца. Он и прискакал к нам узнать, кто жив из нашей сотни остался, дескать Велимысл видеть тех желает. Нас всего-то девять человек и осталось. Подъехали мы к стану воеводы, он вышел встречать нас. Каждого лично обнял. Ох и величавый муж, хоть и ниже ростом Перуна, но многим статнее всех прочих ратников. Поблагодарил он нас за службу ратную, за подвиг наш и в награду каждому приказал выдать по наборному поясу с самоцветами из личной казны воеводы. Но поясов восемь всего нашлось, мне, как молодшему среди всех и не досталось. Тогда воевода Велимысл вынул из ножен свой меч и подарил его мне. Я аж обмер от счастья. Вот это и есть тот меч, что ты сейчас в руках своих держишь.

Ратко изумленно повертел меч и только сейчас заметил, что сделан он весьма искусно и богато украшен. А в навершии золотом серебряный сокол – должно быть, как на знамени воеводы, про которое дед Гордей упоминал.

– И что только мне не предлагали ратники наши за этот меч! И трех коней. И трех коней с позолоченными доспехами. Один даже дом в Белом Городе предлагал. Но я не отдал. Оставил, как напоминание, какую службу я сослужил воеводе, Перуну и земле своей да народу.

– А я, – почти прошептал Ратко самому себе. И добавил погромче, – А я что же. Ты в мои годы землю родную в битве сберегал, а я кисну тут, будто молоко на солнце.

Весь оставшийся день Ратко был сам не свой. Помрачнел и нахмуренный слонялся по двору. Его красивое с правильными чертами лицо в обрамлении темно русых волос, пышными волнами, спускающихся на лоб, с драгоценными каменьями голубых глаз, прямым с небольшой горбинкой носом, прямыми же орлиными бровями было опечалено. Его щеки то загорались румянцем, то бледнели как луна в холодном зимнем небе ночном. Большая душевная работа шла в молодой груди его. Итогом этой работы стало решение, которое Ратко принял окончательно и бесповоротно для себя.

Когда мать с сестрой и дед уже спали, Ратко встал с лавки, укрыл одеялом пуховым заранее приготовленный мешок с сеном, будто это он все еще спит на лавке. Крадучись вышел на крыльцо, запнулся о что-то громоздкое и едва не скатился по ступеням. Под дверью лежал большой кожаный сверток, перевязанный бечевой. Позади в дверях он услышал тихий голос деда Горди:

– Небось пригодится. Путь то не близкий до Золотой Арконы.

Ратко еще раз посмотрел вниз, где в свете молодого месяца узнал свернутую бережно дедову воинскую справу. Подбежал к деду, обнял его прямо в дверях и простоял так немного, смочив дедову рубаху теплыми искренними юношескими слезами. Дальняя предстояла дорога. Путь непростой. Много опасностей будет на этом пути. И враги, и друзья отыщутся. Но путь этот единственно правильный. Так чувствовало молодое смелое сердце Ратко.