Чудовище для чудовищ

– Какого чёрта! – в его голосе не было ни спокойствия, ни профессионализма – одна чистая, неподдельная паника. – Ты… ты прокусила мне руку!

Я чувствовала во рту тот самый металлический, тёплый и солёный вкус чужой крови. Тошнота подкатила к горлу. Не просто напала. Укусила. Как зверь. Руки сами потянулись вытереть рот, убрать этот вкус.

Послышались шаги, взволнованные голоса. Дверь с силой распахнулась, и в проеме возникла мама. Глаза, полные тревоги, мгновенно нашли меня.

Её глаза, широкие от ужаса, нашли меня – и в них я увидела своёотражение – искаженное, залитое багровой дымкой, с окровавленными губами. В глазах мамы читался тот самый страх, который я уже давно наблюдала дома.

– Кира, что ты наделала?! – тихо произнесла мама.

Осознание было страшнее любой ярости. Оно отняло последнюю надежду. Если даже в глазах собственной матери я выгляжу чудовищем, то, где мне вообще есть место?

Глава 5. Увольнение

Анатолий вышел на своем этаже, прихрамывая помчался к кабинету, не обращая внимания на встречных, которые ошарашено провожали его взглядом. Влетев в лабораторию, он захлопнул дверь, что задрожали стекла. Пыль с корешков редких монографий поднялась облаком. Большой стеллаж с книгами, собранными им за всю жизнь, вдруг предстал как молчаливый свидетель уходящего времени.

Остановившись, тяжело дыша, не в силах вымолвить ни слова.

– Анатолий Иванович? Что случилось? – голос Анжелы прозвучал как щепотка соли на открытую рану.

– Бумага! И ручку! – выдохнул, не глядя на неё.

Анжела, слегка растерянная, быстро протянула ему необходимые предметы. Его рука выписывала быстро и решительно, каждую букву, будто они могли изменить судьбу. Не поднимая глаз, резко развернулся и выбежал из лаборатории.

Спустя десять минут Анатолий вернулся. Стоя посреди кабинета, не в силах признать, что вышел из игры так просто. Взгляд медленно скользил по знакомому пространству: мониторы стареньких компьютеров мерцали холодным светом, маленький кофейный столик с электрическим чайником и графином воды напомнил о бессонных ночах.

– Анатолий Иванович… что происходит? – голос Анжелы был тише, но тревога звенела громче. – Вы выглядите так, будто… будто видели смерть.

Анатолий подошел к столу, провел пальцами по папкам, ощущая их пластиковый холод. Каждое движение давалось с трудом. Профессор расставался не только с работой, но и с частью себя.

– Анжелочка, мне нужно с тобой поговорить… – голос оборвался, захлёбываясь собственной горечью. Он ненавидел себя за то, что сейчас скажет. – Я уволился.

– Что?.. Почему? А как же наша работа? – фраза сорвалась с ее дрожащих губ.

– Окончательно, – профессор взял себя в руки и повернувшись к ней чуть с грустью улыбнулся. – Работай. Ты – блестящий специалист. Забудь мои страхи. Они… они только мешают.

– Это из-за совещания? Из-за Стронга? – Взгляды пересеклись, в ее глазах не просто страх, а искра зарождающегося предательства. – Мы можем бороться! Я помогу!

– Нет! – голос Анатолия прозвучал резко, отсекая любые возражения. – Никакой борьбы. Никаких «мы». Ты продолжишь настоящую работу. Без истерик и апокалипсисов.

Анатолий видел, как слёзы катятся по лицу, чувствовал, как с каждой из них в нём черствеет и отмирает что-то человеческое. Протянул ей платок, отвернувшись. С нежностью посмотрел на браслет, бисер сверкнул, будто отвечая.

– Возможно, я преувеличиваю. Возможно, мир не рушится, – прошептал тихо, почти поверив в эту ложь. В глубине души уже сомневаясь: а вдруг и правда всё не так страшно? Вдруг его прогнозы – лишь плод измученного сознания? – Ты справишься. Должна справиться.

Взгляд упал на старую фотографию – они с Анжелой улыбаются, празднуя успех её проекта. Замер, задержал дыхание, затем медленно взял снимок со стола и убрал в карман. Это единственно важная вещь, которую он должен забрать с собой.

– Береги себя, – голос был глухим и пустым. – И помни: правда всегда важнее удобства.

Вышел из кабинета, не оборачиваясь. Больше не мог тут находиться. Нечем было дышать – воздух пропитался сладким до отвращения, запахом. Он солгал. Единственному человеку, который в эту ложь не поверил.

Лаборатория погрузилась в стазис. Только мониторы продолжали мерцать, будто ничего не изменилось. Анжела осталась одна. Гул серверов напоминал о работе, но мысли упорно собирали воедино правду, которую её учитель велел забыть.

Глава 6. Клетка

Последствия настигли сразу. Меня заперли в психиатрической больнице. После сеанса мое чудовище как с цепи сорвалось. Стоило санитару резко окликнуть или соседке по палате случайно задеть плечо – внутри дёргали рычаг. Руки сами находили способы причинить вред, будто жили отдельной жизнью. Все мои попытки контроля были провальными.

Очередного срыв. Снова изолятор. Холодный металл решёток. Свернутся калачиком, обнять колени. Ритуал. И очередная попытка найти ту точку опоры, чтобы продолжить быть тенью.

Что со мной не так.

Эта мысль билась в висках, как мотылёк о стекло. Раньше была другой, нормальной. Ходила в школу, смотрела сериалы, болтала с подругами и Славой. Он, как всегда, списывал у меня домашку. Что изменилось? Откуда это ярость, сила, я обычная…хочу быть обычной.

Может, правда схожу с ума? По-настоящему?

Никто не поможет. Мама с папой смотрят со страхом. Врачи что-то пишут в бумажки. Все отворачиваются. Никому не нужна. Монстр…Чучело…Тварь.

Нет, не думать, надо переключиться.

Уже засыпая, вспомнилась мама, которая читала мне сказки на ночь, папа, который подражал злодеям и щекотал до хохота.

Слёзы текли по щекам. Очнувшись от дремы, я подняла голову и уставилась на решётку на окне. Такая прочная. Такая надёжная. Она держит меня здесь. Не выпускает. Как в сказках злодеев.

Вдруг…

А если… если сделаю такую же решётку…? Чтобы это… ЭТО… не вырвалось наружу? Чтобы я могла его держать?

Мысль была странной, почти детской. Но от неё перехватило дыхание. Впервые за долгое время в груди шевельнулось нечто, похожее на слабый, крошечный лучик надежды.

Вдруг осенило: раз они могут запереть меня, значит, и я могу запереть свой гнев.

Мысль захватила. Я начала представлять клетку в деталях: прочная, из толстых прутьев, достаточно большая, чтобы вместить все бушующие эмоции, но при этом надёжная, чтобы удержать их внутри.

Первая попытка оказалась провальной. Я представила клетку, мысленно поместила туда ярость – а через минуту пришёл санитар с едой. Тот самый, с похабной ухмылкой и жирными руками, которые всегда задерживались на моём плече дольше необходимого.

На этот раз он не ограничился ухмылкой. Поставив поднос, придвинулся слишком близко, дыхание пахло перегаром и чем-то затхлым.

– Что, красавица, скучала? – прошипел санитар, пальцы впились в мою руку. – Может, развлечёмся, пока никто не видит?

Клетка рассыпалась в прах. Ноги сами понесли меня вперёд, удары сыпались один за другим – в лицо, в рёбра, в живот. Темная волна ярости снова и снова накрывала словно цунами.

Я очнулась в смирительной рубашке. Врач безразлично бросил: «Повторится – увезем в закрытое отделение». Лекарство жгло вены.

Неделю я провела в полусне, лишь изредка приходя в сознание. Лекарства превращали мысли в вязкую кашу, но даже сквозь химический туман помнила одно: я должна научиться контролировать это. Иначе они сломают меня окончательно.

Пробовала снова и снова. Каждая попытка заканчивалась одинаково: клетка рассыпалась, как карточная. Ярость захлёстывала с новой силой, оставляя после лишь чувство стыда и смирительную рубашку.

– Слабая. Не могу. Ни на что не способна, – шептала я, зарывшись лицом в подушку. Но сдаваться было нельзя.

Я начала придумывать детали. Клетка – это не просто прутья. Это должно быть что-то прочное. Неуязвимое. Я представляла сталь, холодную и гладкую, без единой щели. Но этого было мало. Нужен был механизм. Защита от самой себя.

Квартира. Точнее, дверь. Её всегда запирали, чтобы я не вышла и не потерялась. «Не теряй ключ, а то останешься на улице одна, пока мы не придём», – говорила мама. Этот детский страх быть запертой снаружи теперь работал на меня.

На этот раз я не просто «закрыла» клетку. Я мысленно вдела в дверцу массивный замок. Затем представила ключ – тяжёлый, холодный. Повернула. Раздался тот самый, единственный в мире звук – низкий, металлический, безжалостно чёткий щелчок затвора.

Момент проверки не заставил долго ждать. Новенький санитар намеренно разлил на меня воду.

– Ой, неловко вышло! – фальшиво сокрушался он.

Гнев толкался изнутри. В этот раз мысленно вставила ключ в замок и повернула. Услышала щелчок.

Прутья выдержали.

Меня накрыла такая усталость. Повернуть воображаемый ключ требовало невероятных усилий. Едва доползла до койки и провалилась в глубокий, бездонный сон, всё сознание ушло на восстановление сил.

Каждый день, принимая горькие таблетки, я мысленно укрепляла клетку.  Научилась чувствовать приближение гнева – лёгкое покалывание в висках, потом жар в груди – и упреждающе поворачивала ключ. С глухим звуком.

Когда раздражение нарастало от постоянного шума или унизительных процедур, мысленно бежала к клетке и проверяла крепления. Иногда хватало просто представить, как провожу рукой по холодным прутьям, – и волна гнева стихала.

Эта визуализация помогала сохранять спокойствие.

После обхода доктор задерживался у моей койки на секунду дольше.

– Три недели без инцидентов. «Это хорошая динамика», – говорил он тихо, кивая головой и смотря в свои записи.

И я продолжала свою невидимую работу.