Когда город снова дышит

Через знакомую щель в заборе пробраться на территорию оказалось легче, чем раньше. Как будто даже железо устало сопротивляться и решило: «Ладно, проходите, только тихо».

Внутри школа пахла пылью, бумагой и чем-то ещё – тонким, неуловимым. Смешанным запахом детства, тревоги и тайны. Их шаги глухо отдавались в пустом коридоре. Свет фонарей с улицы пробивался сквозь окна и рисовал на стенах длинные полосы.

– Странно, – прошептал Артём. – Я думал, в пустой школе будет страшнее. А сейчас… просто серьёзно.

– Потому что мы знаем, зачем пришли, – так же тихо ответила Лея.

Они поднялись по лестнице. Каждый пролёт был знаком до последней трещины, но сегодня всё казалось как будто чуть-чуть чужим. Плакаты с призывами «думать о будущем» выглядели бледнее. Стенд с достижениями школьников – как ряд аккуратных рамок без смысла.

На верхнем этаже, возле двери на чердак, Лея остановилась. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться наружу. Она посмотрела на Мистера Секунду – его свет стал ещё плотнее. Всё так же тревожным, но теперь в нём чувствовалась собранность. Как у человека, который принял решение.

– Готов? – шепнула она.

– Время… всегда готово, – ответил он. Голос по-прежнему был слабым, но твёрдым. – Вопрос… готовы ли вы.

Лея посмотрела на Артёма.

– Я, – сказал он, – может, и не готов, но ноги уже сами сюда пришли. Так что назад… как-то нелогично.

И, не дожидаясь, пока страх придумает отговорку, он потянулся к двери на чердак.

Замок щёлкнул удивительно легко. Как будто давно ждал этого момента. Дверь открылась, и на них разом пахнуло знакомым воздухом: пыль, дерево, воспоминания. Но теперь к этому запаху примешивалось ещё что-то – холодное, сухое. Как будто сквозняк из мира, где ничего не осталось.

Они поднялись по ступеням.

Чердак встретил их полутьмой. Лёгкие лучи света пробивались из маленького окошка под крышей и ложились на коробки, старую мебель, забытые плакаты. Всё было почти так же, как в первый раз. Только ощущение – совсем другое.

Тогда здесь будто прятались забытые мечты. Сейчас – забытые мечты и тонкий запах опасности.

Лея перевела взгляд на стену, которую никогда не рисовали на плане школы. Ту, в которой однажды уже была дверь, ведущая туда, где мир умеет дышать чудесами.

Стена выглядела… плохо.

Трещины, которые появились ещё во вторую их вылазку, теперь стали глубже. Пыль на ней лежала не ровным слоем, а полосами, словно по ней кто-то проводил невидимой рукой, стирая рисунок. В одном месте поверхность потемнела, в другом – напротив, стала почти белой, как будто её выжгли.

И всё равно – она отзывалась. Лея чувствовала это так ясно, как будто стену и её сердце соединяла тонкая невидимая ниточка.

– Она ещё… держится, – тихо сказала Лея.

– Как и Город, – ответил Мистер Секунда. – На остатках веры.

Артём подошёл ближе и провёл пальцами по стене. Под пальцами было не просто холодное дерево или штукатурка. Что-то мягко дрогнуло, словно кожа, под которой бьётся слабый пульс.

– Привет, – серьёзно сказал он. – Это мы. Мы вернулись. Немного подросли, немного поседели внутри, но всё ещё здесь.

Стена, конечно, не ответила словами. Она сделала другое.

Сначала – тишина. Такая плотная, что Лее показалось: если поднести руку к воздуху, можно потрогать его, как ткань. Потом… лёгкий свет. Очень слабый, едва заметный, но настоящий. Он проступил изнутри, как если бы кто-то за тонкой занавеской зажёг маленькую свечку.

Лея вытянула руку и положила на стену ладонь. Мистер Секунда оказался между ними – его корпус коснулся поверхности.

Стрелки дрогнули – не от слабости, а как от усилия.

– Слушайте, – сказал он. – И… вспомните всё.

Лея закрыла глаза.

Перед ней вспыхнули картины: улицы, по которым можно ходить босиком по музыке; дома, которые дышат вместе с тобой; Искра, смеющаяся так, что хочется смеяться в ответ; Тень, который тихо помогает там, где все боятся; жители, сотканные из чужих мечтаний; фонари, показывающие не номера домов, а желания.

А потом – то, что она видела во второй части их приключений: серые пятна, туман, лица без черт, улицы, стирающиеся, как рисунок на мокром стекле. И ещё – взгляд Города. Не глазами, а всем собой. Взгляд живого существа, которое боится исчезнуть, но всё равно до последнего светится для тех, кто верит.

У Леи защипало глаза. Не от страха. От того, как сильно она скучала.

– Я помню, – прошептала она.

– И я, – отозвался рядом Артём.

На стене свет стал сильнее. Тонкие линии, почти невидимые, начали проявляться – как рисунок, проявляющийся на фотобумаге. Они сплетались, соединялись, образуя знакомый узор: контур двери, ручку, едва заметную рамку.

Но в этом узоре было нечто новое. Между линий, в самых маленьких пробелах, будто застряли тёмные, дымчатые пятнышки. Они не шевелились, но от них веяло холодом.

– Он… уже здесь, – тихо сказала Лея.

– Туман… тянется, – подтвердил Мистер Секунда. – Даже сюда. Ему нравится… там, где сомнения. Но пока у вас… нет сомнений, он… не пройдёт.

Артём хмыкнул.

– Ну сомнения у меня, конечно, есть, – честно признался он. – Например: кто придумал, что мир должно спасать двое школьников? Но… – он посмотрел на Лею, – насчёт одного я точно не сомневаюсь. Я не хочу, чтобы Город исчез. И не хочу, чтобы Безлик поселился здесь.

– Я тоже, – кивнула Лея. – Значит, пока этого достаточно.

Мистер Секунда тихо тикнул.

– Иногда… достаточно, чтобы кто-то… просто сказал «нет», – произнёс он. – Остальное… придёт по пути.

Свет в стене собрался, стал плотнее. Контур двери стал чётким, ощутимым. Если провести пальцами по рамке, можно было почувствовать лёгкую вибрацию – как у струны перед тем, как по ней проведут смычком.

– Это правда… может быть в последний раз? – спросила Лея.

– Для меня… да, – спокойно ответили часы. – Для вас… не знаю. Может быть… наоборот – самый первый раз, когда вы пойдёте не как дети, которым… случайно досталось приключение, а как те, кто… сами выбрали.

Слова легли глубоко. Лея вдруг поняла, что раньше они всё-таки немного надеялись «на взрослых»: на волшебных жителей, на мудрый Город, на то, что кто-нибудь подскажет, удержит, прикроет. Сейчас она ясно ощущала: прикрывать, скорее всего, будет некому. Есть только они, Город – и Безлик.

И почему-то от этой мысли в груди стало не только страшно, но и… ровно. Как будто всё наконец-то стало на свои места.

Артём подошёл ближе и положил руку на ручку двери.

– Ну что, напарница, – сказал он, глядя на Лею, – считаем до трёх?

Она тоже положила руку, поверх его. Чуть крепче, чем в прошлые разы. Не потому что боялась упасть, а потому что так легче идти.

– Раз, – тихо сказала Лея.

– Два, – добавил Артём.

Они замолчали на миг. На этот короткий миг мир как будто затаил дыхание: школа, город, тёмные окна, уставшие люди, далёкий почти стёртый Город Чудес, даже сам Безлик где-то в туманной глубине. Всё застыло на границе «до» и «после».

– Три, – сказала Лея.

Они одновременно толкнули дверь.

Но что будет по ту сторону, им предстояло увидеть уже в следующий момент.

Сейчас важно было другое: в темнеющем мире нашлись двое, кто, зная, как страшно, всё равно решил идти. И Город Чудес ответил им последним, упрямым светом.

Глава 3 – Город на краю исчезновения

Первое ощущение было… тишиной.

Не той тишиной, которая бывает после весёлого праздника, когда все устали, счастливо посапывают и город мирно спит. Нет. Это была тишина, в которой раньше жила музыка, но её вынули, как струн из инструмента. И теперь там только пустота, в которой ничего не откликается.

Лея шагнула первой.

Она всегда представляла себе возвращение в Город Чудес как встречу с родным местом: свет, смех, неожиданности на каждом шагу, уютная магия, как шаль, которую набрасывают на плечи. Но сейчас… Город был здесь – и как будто его не было.

Улицы растянулись впереди – знакомые, и одновременно чужие. Когда-то они сияли, переливаясь цветами, звуками и запахами. Теперь… они были серыми. Просто серыми. Даже не чёрно-белыми, где есть контраст и сила. Нет. Серость была мягкой, вязкой, как густой туман, в котором всё теряет очертания.

Когда-то эти мостовые тихо пели, когда по ним шли. Сейчас под ногами было глухо. Как будто шаги не оставляли следов.

– Он… пустой, – выдохнул Артём.

Он сказал это тихо. Даже слишком тихо для него. И дело было не в том, что он боялся. Просто громкие слова казались здесь неуместными, как смех на похоронах.

Лея чувствовала, как внутри всё сжимается. Её взгляд цеплялся за каждую деталь: за знакомый фонарь, который раньше показывал мечты прохожих, а теперь стоял, как простая железная палка; за дома, которые раньше дышали – окна моргали, крыши улыбались, стены шептались о секретах – а сейчас были… пустыми оболочками. Они стояли, но внутри них ничего не жило.

– Это… всё ещё Город? – прошептала она.

– Пока – да, – ответил Мистер Секунда, и его голос прозвучал как шорох старой бумаги. Он тоже едва светился. – Он держится за остатки. За тех, кто ещё верит. За тех, кто… не исчез.

Слово «исчез» прозвучало слишком прямым.

– Ты говорил… – Лея сглотнула, – что многие жители…

– Их… стало меньше, – сказал Мистер Секунда тихо. – Кто-то растворился в тумане. Кто-то… уснул навсегда. Кто-то перестал существовать даже как память.

Артём замер.

– Подожди… как «перестал существовать как память»?

Часы слегка дрогнули.

– Есть такие мечты, которые люди просто забывают. Не убивают специально. Они просто… перестают о них думать. И тогда Город не может удержать того, кто был сделан из этой мечты. Он сначала становится прозрачным. Потом… исчезает.

Лее стало холодно, хотя воздух был тёплым.

Она смотрела на дальнюю улицу и вдруг заметила: кое-где виднелись странные пустоты. Не тёмные дыры, не разрушения – просто места, где «ничего». Ни стены, ни дорожки. Как будто кто-то взял ластик и стер кусочек мира.

– Я ненавижу это, – выдохнул Артём. – Реально ненавижу. Лучше пусть будет злой, опасный, страшный Город – но живой. А это… это как будто кто-то выключил его из розетки.

Они шли дальше.

И с каждым шагом становилось страшнее – не потому, что появлялись чудовища, а потому, что их не было. Потому что вместо них была пустота.

Там, где когда-то пахло пирогами с фантазиями, теперь не пахло ничем. Там, где звучали истории, теперь было молчание. Там, где дети смеялись и катались на каруселях, которые умели летать по воспоминаниям, теперь стояли неподвижные каркасы.

И вдруг – движение.

Совсем крошечное.

Сначала Лея решила, что ей показалось. Но потом заметила – в глубине одной из улиц колыхнулось слабое сияние. Не яркое. Бледное. Но живое. Как огонёк свечи, который отчаянно защищается от ветра.

– Ты это видишь? – прошептал Артём.

– Да.

Они осторожно пошли туда.

Сначала показался силуэт. Потом – едва различимая фигура. И, наконец, они увидели того, кого нельзя было спутать ни с кем.

Фонарь-страж.

Когда-то он был высоким, значительным, гордым. Его голова-лампа сияла так, что можно было согреться одним взглядом. Его голос звучал строго, но справедливо. Он был тем, кто охранял покой Города.

Теперь… он выглядел так, будто его сделали из пепла. Его металлическое тело потускнело и потрескалось. Свет внутри лампы дрожал, как больное сердце. Опора слегка наклонялась, будто ему было тяжело держаться.

Но когда он увидел их – свет вспыхнул сильнее. Ненадолго. Но так, словно кто-то внутри закричал от радости.

– Дети… – голос был хриплым, но узнаваемым. – Вы… вернулись…

И в этих двух словах было столько облегчения, что Лея чуть не заплакала.

– Мы… не могли не прийти, – сказала она, подходя ближе. – Прости, что так поздно.

– Это… не вы виноваты, – фонарь-страж медленно наклонил голову. – Город держался… сколько мог. Мы ждали… верили… надеялись… Но Безлик становится… тем, что люди сами впускают. Его трудно закрыть… если двери открыты изнутри.

Артём подошёл и осторожно коснулся его основания ладонью. Металл был холодным. И тем не менее… живым.

– Другие… есть? – спросил он тихо. – Кто-то ещё остался?

Фонарь-страж замер на секунду. Свет у него в лампе дрогнул.

– Есть… – сказал он. – Но мало. Кто-то из жителей прячется. Кто-то слишком слаб. Кто-то… не верит больше даже в себя. А таких Безлик любит больше всего. Но когда в Городе загорелся… этот свет… – он взглянул на Мистера Секунду, – многие почувствовали. Знаете… как будто кто-то шепнул: «Они идут. Ещё не всё потеряно».

Лея сжала часы крепче.

– Мы постараемся, – сказала она. – Правда постараемся.

– Вы… уже делаете больше, чем многие, – тихо ответил фонарь. – Вы… пришли.

Он немного погас и вновь стабилизировал свет, словно собирал остатки сил.

– Мистер Секунда, – сказал он чуть строже, как раньше, – скажи им. Город… должен знать, за что держаться.

Часы вздрогнули в ладони Леи. Свет в них стал плотнее, собраннее. Голос – серьёзным.

– В Городе… всегда было три ключа, – сказал он. – Первый – Искра Надежды. Вы его нашли. Второй – Смелость Сердца. Вы его открыли. И именно благодаря этому Город… всё ещё здесь.

Лея и Артём переглянулись. Казалось, эти слова немного согрели воздух вокруг.

– Но есть третий, – продолжил Мистер Секунда. – Самый важный. Самый трудный. Тот, который нельзя… ни найти на улице, ни украсть у врага, ни выпросить у волшебника. Его можно только… зажечь.

Лея почти знала ответ. Но всё равно спросила:

– Как он называется?

– Свет Внутри, – сказал Мистер Секунда тихо, но так, что эти слова будто отозвались в каждой пустой улице. – Город держится на том, что люди верят в чудо не потому, что его им показали… а потому, что они сами могут его создать. Пока у человека внутри есть свет, Город Чудес жив. Если свет гаснет… гаснет и он.

Фонарь-страж тихо кивнул.

– И теперь… – добавил он, – этот свет нужен как никогда.

Лея почувствовала, как где-то в груди вспыхнуло маленькое, едва заметное тепло. Не громкое. Не ослепительное. Но упрямое.

А рядом Артём выдохнул и тихо сказал:

– Ну что ж… значит, будем зажигать. Даже если придётся начать… с самих себя.

И Город – этот серый, почти исчезнувший Город – словно на секунду прислушался к их словам.

Как только Мистер Секунда произнёс слова «Свет Внутри», Лее показалось, что что-то едва заметно дрогнуло не только в её груди, но и вокруг. Будто сам Город прислушался и тихо спросил: «А он ещё есть?»

– Свет… внутри, – повторил Артём, почесав затылок. – Звучит красиво. И совершенно непонятно. Это типа… быть хорошим человеком? Или ходить с фонариком в сердце?

Фонарь-страж слабо усмехнулся. Его лампа на миг вспыхнула теплее, как старый фонарик, который всё ещё умеет шутить, несмотря ни на что.

– Если бы всё было так просто, – сказал он. – «Быть хорошим» мало. Часто те, кто считают себя хорошими, первыми говорят: «Не выдумывай, мечты – ерунда».

Лея кивнула. Она сразу вспомнила все «будь реалисткой», «перестань фантазировать» и «так жизнь не работает», которыми взрослые так щедро бросались, как будто это конфеты, а не тяжёлые камни.

– Свет Внутри, – продолжил Мистер Секунда, – это когда ты не только веришь в чудеса… но и веришь, что можешь быть частью них. Что твой голос, твой выбор, твоя смелость – важны. Даже если никто вокруг так не думает. Особенно если никто не думает.

– Это… ответственность, да? – тихо спросила Лея.

Ей вдруг стало очень серьёзно. Слово «ответственность» она слышала часто – от учителей, от родителей. «Ты должна быть ответственнее», «ответственно подходить к урокам», «ответственно выбирать будущее». Но здесь оно звучало иначе. Не как тяжёлая сумка, которую на тебя вешают, а как ключ, который дают только тем, кому доверяют.

– Ответственность… за свой свет, – подтвердили часы. – Пока люди думают, что чудеса – это что-то, что им должны принести готовым… Город слабеет. Он живёт там, где кто-то говорит: «Я сам буду светить, сколько смогу. Даже если темно».

Артём оглянулся на серые дома.

– Тут как-то… не видно таких, – вздохнул он. – Или они очень хорошо прячутся.

– Они есть, – вмешался фонарь-страж. – Те, кто ещё не сдался, – остаются. Становятся тусклее, слабее… но всё равно держатся. Именно из-за них Город ещё не исчез. Вам нужно… их найти.

– Звучит как квест, – буркнул Артём. – «Найди оставшихся и зажги их внутренний фонарик». Только вот как мы это сделаем? Нажмём на кнопку «вкл»?

Лею его слова почему-то не рассмешили, но улыбнуться она всё-таки смогла.

– Может, для начала – просто найдём, – сказала она. – А там разберёмся.

Она сделала несколько шагов по улице. С каждым шагом под ногами было чуть менее глухо, словно Город присматривался: можно ли им доверять свои последние уголки света.

Первая фигура показалась из переулка. Маленькая, тонкая, почти прозрачная. Это был мальчик – не совсем человек, не совсем свет. Его волосы были сделаны из слабо мерцающих ниточек, которые когда-то выглядели яркими, как гирлянды на празднике, а теперь тускнели, обрывались. На шее болталась табличка, на которой когда-то наверняка было написано что-то красивое. Сейчас буквы почти стерлись.

– Привет, – осторожно сказала Лея. – Мы… вернулись.

Мальчик остановился. В его глазах, похожих на два маленьких огонька, вспыхнуло узнавание.

– Это вы, – выдохнул он. Голос у него был хриплый, как у человека, который давно не говорил. – Те самые… кто не дал Безлику победить тогда. Я думал… я боялся… что вы забыли.

– Мы… пытались жить обычной жизнью, – честно сказала Лея. – Но чем дальше, тем… труднее было делать вид, что всё нормально.

– Никому нельзя долго притворяться, что ему всё равно, – вмешался Мистер Секунда. – Даже если очень старается.

Мальчик с ниточными волосами подошёл ближе. Теперь Лея увидела на его табличке едва заметные буквы: «Смелость Начинать».

– Раньше… – он говорил медленно, подбирая слова, – я помогал людям делать первый шаг. Они приходили сюда, когда только-только решались мечтать. Я зажигал в них… маленькие огоньки. А потом… они уходили в свой мир. И если сохраняли этот огонёк, Город становился сильнее. Но сейчас… – он опустил голову, и несколько нитей волос обломились и рассыпались на светящиеся пылинки, – никто не приходит. Они даже думать боятся о том, чего хотят по-настоящему.

Лея почувствовала, как внутри всё сжалось. Это было слишком похоже на её собственный мир: «думать о реальности», «ставить реальные цели», «выбирать то, что выгодно». И так мало – «чего ты на самом деле хочешь?»

– Ты… всё ещё здесь, – сказала она. – Значит, не всё потеряно.

Мальчик удивлённо посмотрел на неё.

– Я… не знаю, – признался он. – Иногда мне кажется, что я просто остался по привычке. Как старый фонарь на заброшенной улице. Стою, хотя никто не проходит.

– Но мы вот пришли, – возразил Артём. – Значит, улица ещё кому-то нужна.

Он сказал это так уверенно, что свет в глазах мальчика стал чуть-чуть ярче.

– Вы… правда пришли не попрощаться? – спросил тот. – А… бороться?

Слово «бороться» прозвучало слишком большим, почти неудобным. Но Лея всё равно кивнула.

– Мы не знаем, что именно делать, – сказала она. – Но знаем, что не хотим, чтобы ты исчез. И Город тоже.

Мальчик почему-то смутился. Даже его ниточные волосы чуть дрогнули, будто от ветра.

– Тогда… я постараюсь вспомнить, как это – зажигать первые шаги, – тихо сказал он. – Если вы… будете рядом.

– Мы будем не только рядом, – добавил Артём. – Мы ещё и вперёд полезем. Уж это у нас получается.

Они пошли дальше, и теперь Город, казалось, сам выводил их к тем, кто остался.

На площади, где когда-то кружились танцы из световых линий, теперь было почти пусто. Лишь в одном углу сидело существо, похожее на девочку, но сделанное из смятой бумаги. На её платье были набросаны обрывки фраз: «хочу попробовать», «а вдруг получится», «никто не поймёт, но…» Многие слова были зачёркнуты толстыми тёмными линиями.

– Это… Записка Смелого Желания, – тихо сказал фонарь-страж. – Она собирала все «я бы хотел… но боюсь сказать». Теперь люди даже себе их не признаются. Ей почти нечего записывать.

Лея подошла и присела рядом.

– Можно?.. – спросила она.

Бумажная девочка подняла голову. Её глаза были мятыми, но в них ещё горели небольшие точки света.

– Ты… кто? – спросила она негромко. – Очередная «будь как все»?

– Нет, – покачала головой Лея. – Я – та, кто сама боится, но всё равно говорит. Иногда шёпотом. Иногда – только себе. Но… говорит.

Бумажная девочка внимательно на неё посмотрела. Потом улыбнулась – чуть-чуть, тоненькой улыбкой, как карандашная линия.

– Тогда… я запишу тебя, – сказала она. – Ты… ещё одна, кто не сдался.

На её платье вспыхнула новая строка. Совсем маленькая, но очень чёткая: «Я боюсь, но всё равно пойду».

У Леи защипало в глазах сильнее. Но это были не только грустные слёзы. В них было что-то светлое. Как будто Город, при всех своих разрушениях, всё ещё умел подарить ей то, что она сама не решалась себе признать.

– Видите? – прошептал Мистер Секунда. – Свет Внутри… не всегда громкий. Иногда он – просто честность с собой. Но даже этого хватает, чтобы Город… отреагировал.

Артём подошёл к бумажной девочке и хитро склонил голову.

– А меня запишешь? – спросил он. – Я тот, кто делает вид, что ему всегда легко, но внутри иногда хочет сбежать под одеяло и сделать вид, что это всё – не его история.

Девочка усмехнулась – уже чуть смелее.

– Запишу, – сказала она. – Потому что ты всё равно пришёл.

На другом краю площади они увидели ещё нескольких жителей. Кто-то был почти прозрачен, кто-то сохранял только одну деталь – яркий шарф, светящиеся глаза, одну руку, оставшуюся чёткой. Они подходили к детям несмело, словно сами себе не верили, что те – настоящие.

– Это правда… вы? – спрашивал один.

– Вы… вернулись? – шептала другая.

Лея вдруг почувствовала, как тяжелеет то, что лежит у неё на плечах. Раньше она думала, что быть «надеждой» – это красиво. Сейчас поняла: это очень тяжело. Потому что эти существа, эти части мечтаний смотрят на них так, будто от них зависит, будет ли у них завтра.

– Мы вернулись, – сказала она. – И мы не уйдём, пока… хотя бы не попробуем всё исправить.

– Мы не волшебники, конечно, – добавил Артём. – Но нас двое, один упрямый хронометр и куча внутреннего света, который пока ещё не заклеили скотчем. Может, этого хватит для начала.

Город как будто вздохнул.

Не громко. Не как раньше, когда его вдохи были похожи на фейерверки. Сейчас – тихо, с хрипом. Но всё-таки вдохнул.

Где-то на дальнем конце площади зажёгся один фонарь. Потом другой. Они горели слабо, неровно, но уже не были пустыми. А в тишине стало слышно что-то едва различимое. Не музыка. Её ещё не было. Но ритм. Похожий на очень тихое биение сердца.

– Он… ещё жив, – прошептала Лея.

– И ждёт, – ответил Мистер Секунда. – Ждёт, поймут ли те, кто сюда пришёл, что настоящий ключ – не в башнях, не в тайниках и не в чужих чудесах. А в том, что они принесут с собой.

– Свет Внутри, – повторил Артём. – Который мы сами должны зажечь… и не дать потушить.

Он посмотрел на Леи, на жителей, на потемневшие дома. Ему было страшно. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь взрослый пришёл и сказал: «Ладно, мы сами, вы свободны». Но никто не приходил. И вдруг он понял: может быть, именно поэтому пришли они.

– Вот что, – сказал он, уже твёрже. – Мы вас не обещаем красивый и лёгкий конец сказки. Но обещаем, что не побежим обратно при первом же тумане. Договорились?

Кто-то из жителей кивнул. Кто-то просто стал чуть ярче. Кто-то поднял голову.

А Город Чудес, стоящий на краю исчезновения, мягко ответил им хрупким, но упрямым светом. И этот свет оказался не снаружи – он вспыхивал в каждом, кто, несмотря на страх, всё-таки оставался.

Глава 4 – Новый Безлик

Туман пришёл не сразу.

Сначала была странная дрожь воздуха. Едва заметная, как вибрация струны, по которой ещё не провели смычком. Лея почувствовала её первой – где-то внутри, под рёбрами. Будто мир сделал глубокий вдох… и не решил, выдохнуть ли.

Они стояли на площади, среди почти пустых домов, среди тех немногих жителей, что ещё не рассыпались в светящуюся пыль. Кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то просто держался за фонари, как за столбы в сильный ветер. Но ветра не было. Было только ожидание.

– Ты это чувствуешь? – тихо спросил Артём.

– Да, – так же тихо ответила Лея. – Как будто… сейчас что-то скажут. Не мы.

Мистер Секунда тяжело тикнул в её ладони. Его свет стал ровным, собранным.

– Он идёт, – сказал он. – Но… уже не тот, кто был раньше.

Туман показался из-за домов. Не резкой волной, не обвалом, а медленным, уверенным наплывом. Как вода, которая точно знает, что доберётся до берега, и не спешит. Белёсая масса растекалась по мостовой, обволакивала фонари, обнимала стены. Но теперь в ней было что-то ещё – не только пустота.