Когда город снова дышит

Стивен Кью

Когда город снова дышит

Глава 1 – Мир начинает темнеть

Иногда мир меняется не сразу. Не так, чтобы проснулся – и всё другое. Нет. Он начинает меняться тихо. Сначала – почти незаметно. Как будто кто-то понемногу убирает из дня цвета, запахи, радость. И если не прислушиваться, можно подумать: «Мне просто показалось». Но Лее не казалось.

Всё началось с утра.

Оно должно было быть как обычно – будильник, маминый голос из кухни, запах тостов. Но вместо этого Лея проснулась с ощущением, будто мир стал тяжелее. Как будто воздух стал гуще, и дышать пришлось чуть сильнее. Она долго лежала, глядя в потолок, и не могла понять, что именно не так. Просто внутри неё тихо звучала тревога, похожая на тонкую ноту, которую никто не слышит, кроме неё.

Она поднялась, подошла к окну… и застыла.

Город был тем же. Дома – те же. Деревья – те же. Даже небо было обычным, только… нет. Не обычным. Цвет как будто поблек. Он был не серым – просто без прежней глубины. Как будто кто-то стёр половину синего.

Лея моргнула, посмотрела ещё раз. Всё вроде нормально. Но сердце сказалo: «Не нормально».

– Лея, ты чего застыла? – мамин голос прозвучал бодро, но как-то устало одновременно. – Завтракай и собирайся, опоздаешь.

– Иду, – ответила Лея, но голос у неё вышел тише, чем обычно.

На кухне всё тоже было привычным. Мама ставила чашку, папа листал новости, но… внутри этого привычного как будто исчезла одна важная деталь – тепло. Мама улыбнулась, но улыбка была короткой, почти механической. Папа говорил что-то про работу, про «надо выдержать этот период», про «все устали», и Лея вдруг поняла, что в его голосе исчезла та самая искорка, которая раньше мелькала, когда он рассказывал о чём-то интересном. Теперь он говорил ровно. Слишком ровно.

– Ты сегодня какая-то задумчивая, – заметила мама. – Что случилось?

Лея открыла рот, чтобы сказать: «Кажется, мир становится серее». Но вовремя остановилась. Что она скажет? Что небо неправильно улыбается? Что воздух тяжёлый? Что люди стали другими, но сами этого не замечают?

– Ничего, – тихо сказала она. – Просто устала, наверное.

Мама понимающе кивнула. В последнее время это было любимое слово взрослых – «устала». Им объясняли всё: раздражение, холодность, отсутствие смеха. Устали.

Но Лея знала – дело не только в этом.

По дороге в школу она смотрела на людей. Обычно по утрам город был похож на муравейник – шумный, светлый, живой. Сегодня люди шли быстрее обычного, но не потому, что спешили. Скорее потому, что хотели поскорее пройти мимо друг друга. Разговоры звучали глухо. Никто не смеялся. Даже дети шли как-то молча.

Одна маленькая девочка на остановке показывала маме небо и восторженно говорила:

– Смотри, облако как дракон!

Мама даже не подняла головы.

– Перестань, – устало сказала она. – Похоже на облако и всё. Не выдумывай.

И было что-то особенно обидное в том, как легко взрослые иногда отмахиваются от чудес.

В школе стало ещё страннее.

Кто-то спорил, кто-то жаловался, кто-то как обычно шумел… но в этом шуме будто исчезло живое. Много слов – мало смысла. Раньше коридоры были похожи на реку, полную блеска и смеха. Сегодня они напоминали длинный коридор больницы – люди движутся, но каждый как будто в своей маленькой прозрачной коробке.

Артём ждал её у кабинета. Обычно он улыбался сразу, как только её видел. Сегодня он тоже улыбнулся… но как будто через силу.

– Ну привет, – сказал он, и в его голосе прихованно дрогнула та же нотка, что и в её утреннем воздухе. – Ты тоже чувствуешь?

Она кивнула. И им даже не пришлось объяснять, что именно.

– Вчера было почти так же, – сказал Артём шёпотом. – А сегодня ещё сильнее. Как будто всё… медленно… тухнет.

Он хотел пошутить. Правда хотел. Но шутка застряла где-то в горле.

Уроки проходили как будто под стеклом. Учительница говорила правильные слова о планах, о будущем, о серьёзности… но казалось, что все эти слова как будто сделаны из бумаги. Гладкие. Ровные. Без вкуса.

И всё время где-то внутри Лея чувствовала знакомый холодок. Не как страх. Скорее как предупреждение.

После школы они с Артёмом спрятались в том самом закутке у окна, где уже не раз обсуждали вещи, о которых никто вокруг не подозревал.

– Это не просто настроение, – сказала Лея. – Это не «мы устали», не «осень виновата». Это… будто кто-то медленно выключает цвет.

– У меня дома тоже странно, – признался Артём. – Мама сегодня сказала: «Хватит мечтать о глупостях, думай о реальности». И это не звучало как обычное ворчание. Это звучало… холодно. Как будто «мечтать» – это уже что-то неправильное.

Они замолчали.

И в этой тишине Лея вдруг почувствовала знакомое присутствие.

Тихое. Хрупкое. Но родное.

Она медленно сунула руку в карман.

Мистер Секунда был там.

Он не оживал. Не говорил. Но был тяжёлым. Слишком тяжёлым. Как будто время внутри него еле двигалось. Лея осторожно раскрыла ладонь.

Часы выглядели… больными.

Стрелки дрожали. Иногда на секунду замирали. Корпус будто потускнел. Даже маленькое тёплое сияние, которое он всегда хранил внутри себя, едва-едва мерцало.

– Мистер…? – прошептала Лея.

Часы не ответили сразу. Только где-то глубоко внутри них прозвучал слабый, уставший тик.

Тик… пауза… так.

– Он… – Артём сглотнул. – Он ведь раньше так не выглядел.

– Нет, – шепнула Лея. – Никогда.

Она прижала его к ладоням, словно могла согреть.

– Пожалуйста… скажи что-нибудь.

И тогда стрелки, как будто собрав последние силы, дёрнулись. Голос прозвучал глухо, как будто издалека:

– Я… ещё здесь.

Лея едва не расплакалась от облегчения.

– Что с тобой? – спросила она.

Ответ пришёл не сразу.

– Время… становится тяжелее, – сказал Мистер Секунда. – Мир… меняется. И не только тот.

Он на мгновение замолчал. И в этой паузе Лея поняла главное – он боится. А если боится он… значит, всё гораздо серьёзнее, чем кажется.

– Безлик… – произнёс он тихо, почти шёпотом. – Он… выходит. За пределы Города Чудес.

И вдруг стало холодно. Не от ветра. Изнутри.

Потому что это значило только одно.

То, что раньше было далеко, там, где только они могли попасть… теперь шагало прямо в их мир.

Некоторое время Лея и Артём просто молчали.

Слова Мистера Секунды повисли между ними, как морозный воздух. Всё вокруг оставалось прежним: пыльный подоконник, серый школьный коридор, приглушённый гул голосов за стеной. Но теперь казалось, что мир стал чуть больше трещать по швам.

– Он… здесь? – первым нарушил тишину Артём. Голос у него был непривычно хриплым. – Прямо… в нашем городе?

– Пока… нет, – с усилием ответил Мистер Секунда. Стрелки дернулись и снова дрогнули. – Но граница… тоньше. Там, где люди… сами перестают мечтать, он… находит щели.

– Граница между нашими мирами? – прошептала Лея.

– Между тем, где мечты живут, и тем, где их… забрасывают, – сказал Мистер Секунда. – Раньше Безлик… держался там, где его… придумали. В страхах. В разочарованиях. В забытых улицах Города Чудес. Теперь… люди помогают ему… выходить наружу. Каждый раз, когда говорят: «Так проще, если ничего не хотеть».

Он замолчал и, кажется, даже чуть потемнел.

Где-то за стеной прозвенел звонок, резкий, слишком громкий. Лея вздрогнула. Звук был такой, будто кто-то пытался разбудить школу… но будить было уже некого.

– Нам надо в класс, – глухо сказал Артём. – Иначе нас официально объявят прогульщиками и вечно несерьёзными элементами.

Обычно он сказал бы это смешно. Сейчас – просто констатировал факт.

Лея сжала часы в ладони.

– Отдохни, – тихо прошептала она Мистеру Секунде. – Мы вернёмся после уроков.

– Время… не отдыхает, – пробормотал тот. Но стрелки всё-таки замедлились, и голос затих.

На уроке Лее казалось, что она сидит за стеклом. Учительница что-то объясняла, писала формулы, ставила вопросы. Класс отвечал, кто-то списывал, кто-то рисовал в тетради. Всё, как всегда. Только сегодня Лея всё время ловила странные мелочи.

Например, учительница математики раньше иногда улыбалась, когда кто-то неожиданно правильно решал сложную задачу. Не очень заметно, но всё равно – маленький тёплый огонёк. Сейчас её лицо было словно застывшей маской. Никаких огоньков.

– Математика – это не творчество, – сказала она, проходя между партами. – Тут нет места фантазиям. Только точный расчёт. Запомните: в жизни так же.

Раньше Лея спорила бы внутри себя. Теперь почувствовала тревожное «да, но…» и вдруг поймала себя на мысли: а если этот голос – не её? А если это где-то там, в тумане, кто-то одобрительно кивает: «Вот так и нужно»?

Она оглянулась. На секунду ей показалось, что в углу над шкафом клубится крошечный белёсый дымок. Но стоило ей моргнуть – он исчез.

После уроков всё посыпалось мелкими странностями.

На большой перемене ребята в классе обычно играли в свои шумные игры: спорили, кто сильнее, придумывали глупые челленджи, смеялись. Сегодня все сидели по группкам, каждый уткнувшись в свой телефон. Экранные лица подсвечивали настоящие – делая их одинаковыми.

– Смотрите, что прислали, – сказала Маша с первой парты. – Какой-то тест «проверь, насколько ты реалист».

– А это круто? – спросил кто-то.

– Конечно, – важно ответила она. – Сейчас главное – быть реалистом. Мечтатели… – она презрительно фыркнула, – они всё равно всегда проигрывают.

Раньше кто-то из ребят обязательно возразил бы. Сегодня – никто. Даже не потому, что согласны. Просто… не захотели тратить силы.

Лея почувствовала, как внутри всё сжимается. Слово «мечтатель» в этом классе звучало почти как обидное.

– Может, у них всех просто плохой день, – шепнул Артём, наклоняясь к ней. – Один общий на всех.

– А может, это не просто день, – так же тихо ответила Лея.

После школы они шли домой по знакомому маршруту. Дворы, качели, лавочки. Те же объявления на стенах. Но даже кот во дворе, обычно ленивый, но довольный жизнью, сидел с каким-то обиженным видом и не реагировал на протянутую руку мальчишки.

– Видела? – кивнул туда Артём. – Даже кот выглядит так, будто ему выдали квитанцию «Никаких чудес до конца месяца».

Лея хмыкнула, но смех получился коротким.

– Или это я всё себе придумываю? – неожиданно спросил он. – Мы знаем про Безлика, знаем про туман… Может, теперь нам везде чудится, что всё плохо?

Лея остановилась и посмотрела вокруг внимательнее. На лавочке сидела старушка и кормила голубей. Только не смотрела на них. Обычно такие бабушки разговаривают с птицами, улыбаются им. Эта – бросала крошки, глядя в одну точку. Мимо шёл подросток с гитарой, но гитара была в чехле, и по его лицу было видно: играть он не собирается. Просто несёт. Для галочки.

– Нет, – тихо сказала Лея. – Нам не кажется.

Дома стало ещё яснее.

Мама пришла позже обычного, с тяжёлым вздохом и фразой:

– Я больше не верю, что что-то может измениться на работе. Главное – как-нибудь дожить до отпуска.

Раньше она хотя бы иногда рассказывала о своих идеях, о том, что «можно попробовать сделать по-другому». Сегодня – только «дожить».

Папа за ужином смотрел новости. На экране сменялись сюжеты: кто-то снова поссорился, где-то что-то подорожало, кто-то жаловался, что «всё становится сложнее».

– Люди стали злее, – вдруг сказал он, переключая канал. – Никто ни о чём хорошем уже не говорит. Только проблемы. Иногда кажется, что мир устал.

Он говорил спокойно, но в его голосе не было ни капли надежды. Только, как ни странно, согласие: «Ну да, устал – значит, так и надо».

– А если он устал, ему нужно отдохнуть, – осторожно сказала Лея. – А не… сдаться.

Папа взглянул на неё, как будто хотел что-то ответить, но передумал.

– Ты ещё маленькая, – сказал он. – Вырастешь – поймёшь.

Это «вырастешь – поймёшь» почему-то прозвучало как «вырастешь – тоже перестанешь мечтать».

После ужина Лея ушла к себе в комнату и закрыла дверь. Сердце стучало тревожно. Она достала Мистера Секунду из кармана и положила на ладонь.

– Ты ещё здесь? – спросила она.

– Куда же я… денусь, – слабо отозвался он. – Время… всегда здесь. Вопрос в том, что с ним делают.

Стрелки дрожали сильнее. Между тиками были маленькие паузы, которых раньше не было.

– Скажи… – Лея села на кровать, поджав ноги. – То, что происходит с людьми… это тоже из-за Безлика?

– Часть, – ответили часы. – Люди… сами начали. Когда стали считать, что мечты – это лишнее. Безлик всего лишь… воспользовался. Он любит места, где… пусто. Там, где раньше были желания, планы, надежды… Если это всё выкинуть, остаётся… удобная пустота. Он… живёт в ней.

– Он забирает у людей мечты? – уточнила Лея.

– Не сразу, – Мистер Секунда тяжело тиканул. – Сначала он… предлагает облегчение. «Зачем стараться? Зачем верить? Будет легче, если перестанешь». Люди… соглашаются. Чуть-чуть. Ещё чуть-чуть. Каждый раз по кусочку. А потом… он уже не за пределами. Он – внутри.

Лея вспомнила Машу с её «мечтатели проигрывают». Учительницу с её «нет места фантазиям». Мамину усталую «ничего не изменится». Папино «вырастешь – поймёшь». И вдруг очень ясно увидела: это не просто слова. Это маленькие шаги в сторону пустоты.

– А ты… почему такой слабый? – шёпотом спросила она. – Это… тоже он?

– Я связан с Городом Чудес, – ответили часы. – И с теми, кто… ещё верит. Когда Город… задыхается, время для него течёт… тяжелее. Когда люди… сдаются, я это чувствую. Я не умираю, – поспешно добавил он, словно не хотел её пугать, – но мне… трудно двигать стрелки. Как будто каждую секунду нужно… тянуть на себе.

В горле у Леи защипало.

– Прости, – прошептала она. – Мы… слишком долго жили, как будто всё в порядке.

– Вы дети, – мягко возразил Мистер Секунда. – Вы вообще-то сделали… больше, чем многие взрослые. Но сейчас… время другое. Город… не просто умирает. Безлик… ищет выход. Если он… закрепится здесь, в вашем мире… Туман Забвения станет… обычной погодой. Люди даже не поймут, что… чего-то лишились. Им просто будет казаться, что так… всегда и было.

Лея обняла колени и прижала подбородок к ним.

– Что мы можем сделать? – спросила она. – Мы же… просто два ребёнка. И один… очень уставший часы.

– «Просто» два ребёнка уже однажды… изменили целый город, – напомнил Мистер Секунда. В его голосе промелькнула прежняя искринка. – Вы… видите то, чего не видят другие. Чувствуете. Пока вы… замечаете, мир ещё не проиграл. Но… – стрелки снова дрогнули, – решать всё равно вам. Время… не может заставить.

Снаружи, за окном, город медленно темнел. Лампочки на улицах зажигались, но их свет казался жёлтым и усталым, как глаза человека, который не выспался всю жизнь. В соседнем доме кто-то громко спорил. Где-то завыла машина. Где-то хлопнула дверь.

Лея подошла к окну.

В темноте было видно множество окон. Почти в каждом – голубоватый прямоугольник экрана. Люди смотрели туда, словно надеялись увидеть что-то, что развеселит или отвлечёт. Но лица… оставались одинаковыми. Уставшими. Раздражёнными. Пустыми.

«Если Безлик выйдет сюда совсем, – подумала Лея, – никто даже не почувствует, что это он. Все решат, что это просто… жизнь».

В горле снова стало горько.

Она сжала кулак вокруг Мистера Секунды.

– Я не хочу, чтобы так было, – тихо сказала она. – Не хочу, чтобы наш город стал таким же, как те серые улицы там… у вас.

– Тогда… придётся… – голос Мистера Секунды стал слабее, но твёрже, – быть теми, кто… не перестаёт мечтать, даже когда всем… лень. И не только мечтать. Делать. Говорить. Напоминать. Сначала… хотя бы самим себе.

Где-то далеко в другом конце города, в своей комнате, Артём стоял у окна точно так же. В руке он держал телефон, но экран давно погас. В голове крутилась одна и та же мысль: «Если я сейчас просто лягу спать и забуду всё это… разве от этого станет лучше?»

Он вздохнул, бросил телефон на кровать и прошептал в темноту:

– Ладно, Безликий. Если ты правда собрался к нам… готовься. Тут уже есть двое, кого ты просто так не сотрёшь.

Никто не ответил. Но за окном ветер, казалось, подул чуть сильнее, будто что-то невидимое шевельнулось.

Ночью Лее долго не удавалось уснуть. Каждый раз, закрывая глаза, она видела то серое небо, то тусклые лица, то дрожащие стрелки. Но вместе с этим в ней жило другое: тёплое воспоминание о Городе Чудес, о живых улицах, о светящихся домах, о смехе Искры и тихом голосе Тени.

Мир действительно начинал темнеть. Это чувствовалось кожей.

Но где-то глубоко внутри у неё вспыхнуло маленькое, упрямое «нет». Оно было ещё слабым, ещё не очень смелым. Но оно было.

И пока оно жило, тьма ещё не победила.

Глава 2 – Последний зов

Ночь выдалась странной. Не страшной, не бурной – просто слишком тихой. Тишиной, которая не отдыхает, а слушает. И где-то глубоко в этой тишине Лея вдруг проснулась, словно кто-то лёгонько позвал её по имени. Она не вскрикивала, не хватала воздух – просто открыла глаза и сразу поняла: это не обычное пробуждение.

В комнате было темно. Только свет фонаря из-за окна резал занавески и ложился на пол длинным жёлтым пятном. Лея медленно приподнялась и уже знала, почему проснулась.

Мистер Секунда.

Он лежал на тумбочке рядом с кроватью. Там, где Лея оставила его вечером. И теперь он тихо светился. Не привычным добрым золотистым сиянием, не игривым блеском, как раньше. Свет был тяжёлым, тревожным, словно внутри маленьких часов зажгли не радость, а сигнал бедствия.

Он не звонил. Не прыгал. Не шутил. Никаких «тик-така со смыслом» и загадочных смешков. Только ровное, упрямое, будто последнее.

Лея наклонилась ближе.

– Я здесь, – прошептала она, хотя понимала: он и так знает.

Стрелки дрожали, медленно, с усилием, но двигались. Внутри часового стекла что-то слабенько мерцало – как будто время пыталось удержать само себя, чтобы не рассыпаться.

– Ты… звонишь меня? – спросила Лея.

Ответ не пришёл сразу. Мгновение тянулось долгим, тревожным ожиданием, и Лея почувствовала, как сердце начинает стучать быстрее.

И тогда часы заговорили.

– Лея…

Голос был тихим. Уставшим. Совсем не тем, каким он был, когда они впервые встретились. Не звонким и хитрым. А взрослым. Серьёзным. Так говорят, когда больше нельзя шутить.

– Время… почти вышло.

Лея вздрогнула. Её ладони сами обхватили часы, как будто она могла удержать его, спрятать от всего мира.

– Ты сможешь, – торопливо сказала она. – Ты уже выдерживал. Мы спасали город. Мы… сделаем это снова.

Но Мистер Секунда не ответил сразу. Его свет чуть притух, потом вновь усилился, словно он глубоко вдохнул.

– Я не исчез… – сказал он медленно. – Но Город… исчезает.

Это слово ударило больнее, чем если бы он сказал «умирает». Исчезает – значит, стирается. Значит, его может не стать так, словно его никогда не было.

– Насколько? – прошептала Лея.

– Половины улиц… больше нет, – тихо сказал он. – Музыка… молчит. Площадь, где мечты пели… распалась на пыль. Жители… слабеют. Кто-то уже… не помнит, что когда-то умел смеяться. Даже фонари… не знают, зачем светить.

Лея сжалась.

Город Чудес был живым. Не просто местом. Он дышал, чувствовал, любил. И теперь… он почти перестал быть.

– Безлик? – спросила она.

– Он… растёт, – подтвердил Мистер Секунда. – И не только там. Каждый раз, когда кто-то здесь… решает, что мечты – лишние, он становится сильнее. И Город… становится слабее. Он держался. Очень долго. Дольше, чем мог. Но… больше не может сам.

Слова падали, как тяжёлые камушки. И от каждого камушка в сердце Леи становилось холоднее.

– Значит… – она вздохнула, и голос у неё дрогнул, – он зовёт нас?

Часы немного сильнее засветились. Да. Это был ответ, даже если он и не сказал «да» вслух.

Лея смотрела на них и поняла вдруг простую, но страшную вещь: это – последний зов. Не в смысле «последняя возможность приключений». Не «последняя весёлая тайна». Нет. Это было похоже на крик о помощи. На руку, тянущуюся из тёмной воды.

– Мы придём, – сказала она уверенно. И удивилась – голос прозвучал твёрдо. Даже для неё самой.

Она уже не чувствовала себя той девочкой, которой страшно, но интересно. Теперь было просто страшно. И важно. Как будто кто-то положил в её ладони не игрушку, а живое сердце, которое нельзя уронить.

Она оделась почти молча, чтобы не разбудить родителей. На несколько секунд задержалась в дверях комнаты – оглянулась на свой стол, книги, мягкого медвежонка. Всё это казалось таким обычным, таким нормальным… и таким хрупким.

«Я вернусь», – подумала она. И почему-то добавила: «Я должна».

Во дворе воздух был холоднее, чем обычно. Дом спал. Окна в большинстве квартир погасли, но даже те, что светились, не казались тёплыми. Свет в них был такой же – уставший.

На скамейке, где они часто болтали летом, сейчас лежал тонкий слой инея. Он выглядел как дыхание зимы, которую позвали раньше времени.

Артём появился через несколько минут – как будто они договорились заранее, хотя ни слова друг другу не писали. Он шёл быстро, и даже в темноте было видно: он тоже не спал.

– Ты… тоже почувствовала? – спросил он, ещё не успев толком подойти.

Она просто показала ему часы.

Свет Мистера Секунды упал на его лицо. Артём помрачнел. Так он выглядел редко. Обычно даже когда страшно, он улыбался – хотя бы немножко, хотя бы одним глазом. Сейчас – нет.

– Похоже, это не просто «что-то не так», – пробормотал он. – Это… «всё совсем плохо», да?

– Почти, – кивнула Лея. – Он сказал… Город почти исчез.

На долю секунды Артём отвернулся. Не потому, что ему всё равно. Наоборот – слишком не всё равно. Он глубоко вздохнул, как перед прыжком с большой высоты.

– Значит, – сказал он, уже ровнее, – мы идём.

Он не спросил «ты уверена?». Не сказал «может, подождём?». Не предложил «вдруг кто-то другой справится». Он просто принял это как факт.

Лея вдруг поняла, как сильно он изменился. Раньше он всегда хотел приключений из-за адреналина, из-за смеха, из-за «прикольно же!». А теперь – потому что нужно.

– Нам страшно, да? – честно спросила она.

– Очень, – честно ответил он. – Но… когда не страшно – это не храбрость. Это просто глупость. А мы… вроде не глупые.

Он попытался улыбнуться – получилось криво, но по-настоящему.

Лея тоже улыбнулась.

– Мы уже не маленькие, – сказала она неожиданно для самой себя.

И это было не бахвальство. Не попытка казаться взрослой. Это звучало как констатация. Да, они всё ещё дети. Да, им всё ещё сложно. Но они уже видели слишком многое, чтобы закрыть глаза и сказать: «Пусть это решит кто-то другой».

Мистер Секунда засветился чуть теплее. Словно эти слова сделали ему легче.

– Тогда… – его голос снова прозвучал. Очень тихо, но уже не таким безнадёжным. – Тогда… я открою дорогу. Возможно… в последний раз.

Они переглянулись.

Последний раз.

Внутри и у Леи, и у Артёма что-то дрогнуло. Но никто из них не отступил.

Дорога до школы ночью казалась другой.

Днём здесь гудели машины, спешили люди, звенели велосипеды, пахло выпечкой из ближайшей булочной. Сейчас улицы были почти пустыми. Лишь редкие фонари бросали жёлтые пятна на асфальт, и от этого казалось, будто мир разбился на отдельные островки света, между которыми простиралась вода темноты.

Лея и Артём шли рядом, не заговаривая. Слова сейчас казались лишними. Всё главное уже было сказано – и часами, и сердцами.

Лея иногда бросала взгляд на окна домов. За одними ещё горел свет – там кто-то допоздна смотрел телевизор, спорил, мыл посуду. За другими было темно. И в этих тёмных окнах ей чудилось что-то опасное – не монстры, не тени, а пустота. Такая, в которой легко потерять всё, что любишь, и даже не заметить этого.

– Знаешь, – вдруг тихо сказал Артём, – я думал, что когда меня позовут «спасать мир» во второй раз, я буду чувствовать себя героем. Типа: «Вот он я, весь такой опытный». А сейчас… – он пожал плечами, – я просто чувствую, что нельзя иначе.

– Тоже, что ли, вырос? – попыталась улыбнуться Лея.

– Не знаю, насчёт вырос, – хмыкнул он, – но внутри как будто стало… теснее. Как будто там больше не помещается «ничего не делать».

Они свернули во двор школы. В темноте здание выглядело чужим. Днём – просто школа, где все знают расписание, правила и звонки. Ночью она была похожа на огромный спящий зверь: окна тёмные, двери закрыты, коридоры – молчаливые.

– Если нас сейчас кто-нибудь увидит… – начал было Артём.

– То подумает, что мы просто забыли тетрадку, – закончила за него Лея. – И всё равно скажет: «Слишком много фантазируете».

Они одновременно усмехнулись. Смех вышел не весёлым, но живым.