Развод в 45. На осколках прошлого

Ирина Бельская

Развод в 45. На осколках прошлого

Глава 1

– Мам, ну что ты стоишь, как мумия в простынях? Проснись уже! Твои движения скованные! – вздохнула Алиса, не отрывая глаз от экрана смартфона. Голос дочери был ровно таким, каким я когда-то отчитывала стажеров в агентстве – слегка раздраженным, и уже теряющим терпение от их глупых ошибок. – Давай естественность! Легкость! Нам нужен крутой лайфхак, как свернуть простыню. А ты, как будто на каторгу! Ну Ма, расслабься, в конце концов! И что с лицом? Это же тоска будет на видео, а не эстетика!

Я стояла посреди собственной гостиной, залитая беспощадным светом софитов, и чувствовала себя бутафорией. Чужой и нелепой. Тональный крем, который Алиса втерла в мое лицо толстым слоем, держался как венецианская маска. Я привыкла к своему отражению в утреннем зеркале, чуть заспанному, но родному. А сейчас видела восковую куклу с намалеванными губами.

Моя попытка улыбнуться на шутку Алисы про «мумию в простыне» и расслабить плечи, не сильно помогла. Холодный, шелковый халат щекотал кожу. Мой домашний и такой уютный халат был с пренебрежением режиссёра удален со «сцены».

– Я стараюсь, Алис, – извинилась я, и мой собственный голос показался мне слабым.

– Не старайся, а делай, – отрезала она. Это же не олимпиада по физике, в конце-то концов! – И чего ты в камеру уставилась? Смотри куда-то в сторону. Задумчиво. Как будто твои мысли витают где-то далеко, а руки сами все складывают в воздухе! Это же так легко!

Я взяла первую простыню. Движения, отточенные много раз, вдруг стали деревянными. Пальцы не слушались. Я чувствовала на себе пристальный взгляд объектива – бездушный, оценивающий каждый мой изъян.

– Стоп! – Алиса резко опустила телефон. Ее идеально подведенные глаза сверкнули искренним гневом. – Ты портишь весь кадр! Твои руки… они выглядят ну совсем не айс! И халат этот сидит мешком. Будем снова переодеваться! Возьмём то голубое платье, что вместе покупали. Оно хоть и модное, но хотя бы в тему.

В горле застрял ком. «Руки ей теперь не айс». Руки, которые все эти годы качали ее, гладили лобик во время температуры, собирали из конструктора замки. И это слово «айс» висело в нашем доме тяжелым занавесом, под которым задыхалось все теплое, живое, настоящее. Моя любимая кружка, бабушкины салфетки, мой любимый халат, да и я сама.

– Дочь, платье же вечернее, – я пыталась возражать, чувствуя, как в висках запульсировало.

– Оно в стиле кэжуал! – парировала Алиса, закатывая глаза так, будто я предложила прийти на съемку в валенках. – Мам, я не могу выложить в сетку контент, это кринж для моих подписчиков! У меня полмиллиона человек! Они ждут определенного уровня. А твой текущий вид – это сплошной фейспалм.

Я моргнула, сбитая с толку этим новым словом. Креативный директор во мне тут же попытался проанализировать его: «фейс» – лицо, «палм» – ладонь. Но смысл ускользал.

Молодежь, чтоб ее. Алисе семнадцать, и я уже далеко от этого молодежного сленга.

– Фейс… что? – растерянно переспросила я.

Алиса сначала смотрела на меня с недоверием, будто я действительно вышла из гробницы, а потом фыркнула, и этот фырк перерос в заразительный гогот.

– Ой, мам, ну ты даешь! Ты безнадежно отстала! – сквозь смех выдохнула она, показывая жест: и дочь ударила себя по лбу с характерным шлепком. – Это когда ты делаешь вот так от чьей-то дикой тупости или нелепости! Ну, типа, твой вид – это настолько кринж, что хочется спрятаться! Понимаешь?

Ее смех был таким искренним, что я на секунду забыла про снисходительный тон. Этот жест, это слово… Это был целый язык, на котором говорил молодежный мир. Жизнь стремительно летела вперед, пока я стояла у плиты, суетилась по дому. Я представила, как растерянно стою на станции метро, а окна мелькают перед глазами, а потом вдруг исчезают в черном туннеле.

– Поняла, – сказала я, и уголки губ сами собой дрогнули в слабой улыбке. – Значит, мой вид вызывает желание… ударить себя по лицу?

– Ну да! – обрадовалась Алиса, что я наконец-то врубилась. – В общем, иди переодевайся, а то ща будет еще один фейспалм на ровном месте.

Я медленно пошла к спальне, в голове отзывалось это странное слово. Оно было смешным и грустным одновременно. А ведь именно это я и хотела сейчас проделать, глядя на себя со стороны – шлепнуть по лбу за то, что позволила всему этому случиться.

Я переоделась в вечернее платье и вернулась в комнату под свет софитов. Шелк платья переливался, словно смеясь надо мной, и я чувствовала себя переодетой ёлкой на утреннике для взрослых. Моя попытка улыбнуться была больше похожа на гримасу.

– Ну, уже лучше, – оценивающе протянула Алиса, в очередной раз водрузив телефон на штатив. – Лан, заново. Только, мам, я умоляю, не делай лицо, будто тебя сейчас вынесут вперед ногами. Включи режим «спокойной, умиротворенной богини», ок? Той, что сварить борщ не составит труда.

– Я не уверена, что богини занимаются борщами, – пробормотала я, пытаясь придать лицу хоть какое-то подобие «умиротворения».

– А ты представь, что это фэнтези! – бодро посоветовала она. – В общем, поехали. И… начали!

Она включила запись. Я взяла простыню. Пальцы предательски дрожали.

– «Всем привет, это снова Алиса, и сегодня со мной моя мама, Светлана, которая покажет…»

Я запнулась. Текст, который мы повторяли утром, бесследно вылетел из головы.

– …которая покажет, как за тридцать секунд… – прошипела Алиса, сладко улыбаясь камере.

– …свернуть простыню так, чтобы она не мялась, – выдавила я.

Я сделала привычное движение – хлопок, складывание, еще хлопок – но в этот самый миг простыня выскользнула из моих ладоней, и зацепившись за угол стола, с грохотом потащила за собой бутафорскую вазу с искусственным букетом роз. Осколки разлетелись по комнате.

Тишина повисла густая, как кисель. Алиса бессильно опустила телефон. Она сделала это с таким трагическим пафосом, будто хоронила свои шансы на «Видеоблогера года».

– Ну. Вот. И. Все, – заныла она, и каждая буква звенела от бешенства. – И зачем я потратила полдня! Я могла бы снимать распаковка новых кроссовок, которые все ищут, а я тут… тут… – она не нашла слов и со всей дури показала тот самый фейспалм, стукнув себя по лбу. – Ты просто портишь мой контент! Ты в него не вписываешься! Папа прав – ты вообще не в формате!

Слова «папа прав» врезались, как нож в масло. Ледяная волна накрыла меня с головой. Я хотела вздохнуть, но весь воздух из легких будто выкачали.

– Что папа сказал? – переспросила я, и голос внезапно пропал.

Алиса, ослепленная яростью, не заметила, как влетела в запретную зону.

– Он говорит, что ты не шаришь за современные тренды! Что живешь прошлым, не хочешь меняться, ты осталась в нулевых. Устаревший формат! Я папе вчера показывала сторис Лики – так вот она вообще огонь! Она идеально вписывается в любую концепцию! И в спорт, и в гламур, и в путешествия! А ты… ты…

Она замолчала, увидев мое лицо. Должно быть, оно было абсолютно белым, как эта «несчастная» простыня.

– Что это за Лика? – спросила я, и звук вернулся в мой голос, став тихим и очень опасным.

Алиса замерла. Щеки ее покрылись румянцем. Она поняла, что накосячила по полной.

– Ну… Лика. Фитнес-тренер. Она с папой… Они… теперь работают вместе. Она его… лицо его клубов. И она просто краш! – выпалила она, отступая на шаг, и пулей вылетела из комнаты, предательски хлопнув дверью.

Я осталась одна. Под ярким светом ламп, в нелепом голубом платье, среди осколков вазы и своего разбитого самолюбия. В воздухе повисло напряжение, и аромат «успешной семьи», вдруг показался таким же искусственным, как эти розы на полу.

«Его краш». «Не в формате». «Работают вместе».

Мысли, каруселью носились по кругу. Медленно подняв простыню, я прижала ее к груди, и так и стояла, как побитая, потертая временем фигура на аттракционе, который вдруг отключили, и веселье ушло без следа. Слеза покатилась вниз по щеке горькой полосой, смывая остатки иллюзий и планов на сегодняшний день.

Слова дочери метко попали в цель, она пронзила меня насквозь. Я была женой и матерью, надежным, удобным тылом. И теперь по глянцевой поверхности этого образа будто разлили утренний кофе…

Я замерла в центре гостиной в своем нелепом платье. Тишина после хлопка двери была оглушительной.

Андрей…Что ты сказал? Устаревший формат? Как же наша история, наши общие победы, бессонные ночи у кроватки дочери и мое добровольное отречение от карьеры… Ты упаковал это так лаконично, так убийственно…

Легкое дуновение из окна донесло запах моих же духов, во мне что-то щелкнуло. Не громко, а тихо, как сдвигается с места давно заклинившая шестеренка. Боль никуда не делась. Но к ней присоединилось нечто иное. Холодный, безжалостный интерес. Да. Интерес.

Кто эта его… Лика?

Глава 2

Его телефон лежал на тумбочке, как готовая ужалить гремучая змея.

Андрей был в душе, шум воды заглушал все остальные звуки в нашей спальне, выдержанной в стиле «успешной стабильности». Именно так он назвал интерьер, когда мы его выбирали.

Руки дрожали, как тогда, под софитами. Но сейчас дрожь была иная – не от стыда, а от леденящего ужаса. Я знала, что делаю что-то непоправимое, переступаю черту, за которой уже не будет возврата к иллюзиям. Но слова дочери жгли мозг: «Папа прав – ты не в формате».

Пароль в телефоне все тот же. Наша с Алисой дата рождения.

Соцсети. Мессенджеры. Я лихорадочно листала, сердце бешено колотилось. И тут… я увидела ее. Лику. Это было откровенное фото – совместное селфи в зеркале его кабинета. Рука мужа обнимала ее за талию, а улыбка Андрея была такой, какой не видела уже годами – беззаботной, почти мальчишеской. Лика, молодая, высокая, стильная, прижималась к нему, как к своему законному трофею.

Мир сузился до размеров экрана. Пальцы побелели, сжимая телефон, прилипший к ладони. Я открыла их переписку. Сначала мелькали безликие рабочие термины. Сообщения пестрили профессиональным жаргоном, который когда-то был и моим родным. «Синергия», «охват», «KPI». Но между делом, вкраплениями, шли другие слова…

Андрей: «Сегодняшняя съемка – огонь. Ты была великолепна. Настоящее лицо бренда».

Лика: «…как необычно ты обсуждал со мной контент-план вчера в отеле».

Словно кулак в солнечное сплетение. Воздух с шумом вырвался из легких. Я физически ощутила тупую, горячую волну внизу живота. «В отеле». Не в баре, не в кафе… В отеле. Фраза обожгла мозг, оставив после себя едкий дым.

Андрей: «Я до сих пор под впечатлением…»

«Под впечатлением». Мой муж, мой Андрей, который в последний раз говорил о каком-либо «впечатлении» лет пять назад, и в основном речь шла о просмотренном фильме. Эти слова, адресованные другой женщине, пронзили меня насквозь, чувства зависти и унижения слились в одно. Я представила лицо мужа – то самое, счастливое и расслабленное, каким оно бывало после большой победы или в первые годы нашего брака. Теперь все принадлежало ей.

Я лихорадочно пролистывала дальше, уже не читая, а впиваясь в слова, словно раскаленные угли. И вдруг мой взгляд упал на последнюю строчку. Та, что добила меня окончательно.

Андрей: «…Договорились. Только будь осторожнее, отправляя сообщения. Света хоть и устаревший формат, но не дура».

«Устаревший формат». Те самые слова, которыми вчера, как плетью, стегнула меня Алиса. Он не просто думал так. Он это озвучивал другой женщине. Неужели это правда? Это мой Андрей? Внутри стало пусто, как будто оборвалась связь с прошлым. Все унижение, весь шок вдруг кристаллизовались в одну ясную, холодную точку. Андрей не только предпочел другую. Он с цинизмом и призрением выбросил меня на свалку устаревших концепций, как бракованный товар, и боялся лишь того, что я замечу раньше, чем Андрей закончит свой «ребрендинг».

По лицу потекли слезы, но я их не чувствовала. Рука, сжимавшая телефон, онемела. Мне казалось, что я сейчас разобьюсь о пол, рассыплюсь на сотни осколков, как ваза с сухими цветами. Я сглотнула ком, подступивший к горлу, и медленно, с нечеловеческим усилием, положила телефон обратно на тумбочку, ровно на то же место. Каждое движение давалось скрипом перегруженных мышц. Я была опустошенной. Выжженной. И в этом вакууме оставалась только одна мысль, ясная и неумолимая: все кончено. Тот мир, та жизнь, та Светлана – их больше не существует.

В эту секунду меня перенесло в прошлое. Яркая вспышка: мы в переполненном баре после вручения премии. Я со статуэткой в руках, сияю. Андрей, еще молодой, с горящими глазами смотрит на меня, не отрываясь. Он обнимает меня за плечи и говорит своему другу, крича ему через шум толпы: «Видишь? Это гений! Мой главный актив! Я бы никогда не рискнул открыть свое дело, если бы не её смелость и ум!». Он тогда сказал мне на ухо, пахнувший виски и восторгом: «Ты звезда, Светка. Я буду всю жизнь за тобой тянуться». Его восхищение было таким искренним, что казалось, его хватит на всю жизнь.

В ушах зазвенело. Комната поплыла по кругу. Шум воды в душе прекратился. На кресле я нащупала сумку. Руки были ледяными.

Мне нужно было бежать. Куда угодно. Так, чтобы не встретить его лица, его глаза.

– Света, ты не видела… – начал он, выходя из ванной в облаке пара, но я уже пронеслась мимо, бормоча что-то про срочные дела на даче, что надо проверить дом, звонили соседи. Я не смотрела на него. Боялась, что он увидит в моих глазах отражение его же предательства.

Весь путь на дачу был инерцией сквозь собственную боль. Я мчалась по трассе, стиснув руль так, что похолодевшие пальцы покраснели. Окна были открыты настежь, и ветер, врываясь в салон, пытался выдуть из головы два слова: «устаревший формат». Они обгоняли надрыв мотора. Внутри все кричало от унижения, ярости, страха. От предательства нас молодых, которые верили, что их любовь и амбиции – навсегда. Слезы текли по лицу, смешиваясь с ветром. Я была разбита вдребезги, и эти осколки больно впивались изнутри.

Вдруг зазвонил телефон. На центральном экране машины высветилось: «Алиса». Сердце упало куда-то в пятки. Я левой рукой поднимая стекла, чуть не въехала в отбойник. Притормозила. Вдохнула судорожно, вытерла лицо тыльной стороной ладони и нажала кнопку принятия вызова.

– Мам… – ее голос был тихим, заплаканным. – Ты где? Ты… ты очень злишься?

Я молчала секунду, заставляя себя дышать ровно. Холодная ясность, странная и пугающая, начала проступать сквозь шок.

– В машине, еду на дачу, – сказала я ровным голосом, отключив эмоций. Тем тоном, который я использовала на переговорах, когда нужно было скрыть свою неуверенность.

– Я… я накосячила. Я не хотела… – она всхлипнула.

– Что ты не хотела, Алиса? – спросила я, все также спокойно. – Не хотела говорить правду? Или не хотела, чтобы я ее узнала?

– Я не знала, как сказать! Папа… он…

Мое сердце заколотилось с новой силой. Вот эта тайная дверь. Нужно было подобрать к ней ключ.

– Папа уже все мне рассказал, – солгала я, вкладывая в голос усталую покорность, будто принявшую неизбежное. – Про Лику. Про то, что они встречаются. Я все понимаю.

Тишина в трубке была оглушительной. Потом раздался тихий, прерывистый вздох.

– Так ты… ты знаешь? – ее голос дрожал. – Он сам тебе сказал? Но он же… он же велел мне молчать! Сказал, что ты не поймешь, устроишь скандал!

Ледяная волна прокатилась по моей спине. Подтверждение. Прямое. Из уст дочери. Это неслучайные подозрения и флирт в сообщениях. Она знала… Знала! И он заставил ее молчать.

– Когда? – односложно бросила я, уже не скрывая жесткости. – Когда ты узнала? И как долго это длится?

– Мам… – она снова заплакала. – Я случайно… месяца три назад увидела их в кафе. А потом… потом папа сказал, что это большой секрет, все это для бизнеса, так надо. Что Лика – это часть нового имиджа. А ты… – она замолчала, поняв, что сейчас произнесет что-то лишнее.

– А я – часть старого? – договорила я за нее, и мой голос, наконец, дал трещину, в нем послышалась боль, которую я пыталась задавить. – И ты согласилась с этим? Помогала ему хранить этот «секрет»?

– Он сказал, что мама не справится! Что развалишься! – выдохнула она в истерике. – А я… Я испугалась! И мне стало стыдно перед тобой!

Внутри меня все запылало. Дочери стыдно, не за отца, не за его ложь. Ей стыдно передо мной. За то, что мать – жертва. Жалкая, слабая, жертва, что она «не справится».

– Я все поняла, Алиса, – и голос мой снова стал холодным. – Спасибо за честность.

– Мама, подожди!..

Рука скользнула по на красной кнопке на экране. Звонок оборвался. Салон наполнился тишиной, но теперь она была иной – тяжелой, давящей. Эмоций уже не было, хотелось бежать, спрятаться. Хотелось на время забыть всю прежнюю жизнь. В ней, как немом кино, присутствовала вся семья. Муж в роли предателя. Дочь в роли молчаливой сообщницы. А я – в роли главной жертвы… Ну уж нет! Я бунтовала! Эта роль не для меня!

Устало смотрела на дорогу, убегающую вперед. Я сорвалась на дачу, чтобы спокойно все обдумать и не устраивать Андрею разборки. Мчала по трассе за чем-то важным, там, в дали от городской суеты, осталось мое детство.

Осенний дом встретил меня заброшенным молчанием. Я толкнула скрипучую калитку и вдохнула чистый воздух полной грудью. Пахло моим детством. Моим прошлым, которое, как оказалось, было куда лучше настоящего. Луч солнца в этом месте присутствовал всегда, несмотря на сырую, дождливую погоду.

Отыскав ключ, я вошла в темный, заброшенный дом, не глядя нащупав выключатель. В прихожей, на старой этажерке, пылился ноутбук, древний, как мамонт. Я отнесла его на веранду, села с ним в плетеное кресло, с которого когда-то кормила Алису манной кашей.

Древний ноутбук «завелся» со скрипом. Отыскав папку «Архив», на меня обрушился поток забытых фотографий.

Неуверенная домохозяйка, которую так пристыдила собственная дочь, «устаревший формат», всё, как по волшебству растворилось. Передо мной на экране возникала девушка. Неужели это я? С короткой стрижкой, в смелом пиджаке, с горящим взглядом.

Премии, дипломы, грамоты. Концепции, которые когда-то гремели на всю страну. Я листала слайды, читала слоганы, которые придумывала и радовалась их точности. Они были дерзкими, ироничными, пронзительными. Вспоминала каждый проект, каждый брейншторм, каждую победу. Это была не просто работа. Это была жизнь. Моя жизнь.

Разглядывая фото, передо мной вдруг появилась та Светлана: она стояла на сцене, с дипломом в руках и улыбалась так, будто могла свернуть горы. Куда же она делась? Ее погребли под кучей накрахмаленного белья, под убаюкивающие слова мужа: «Не волнуйся, я все обеспечу, на тебе весь наш дом».

В тот момент, когда я вновь ощутила вкус побед и оваций, зазвонил телефон. Андрей. Экран гаджета показывал статус – «муж», а его имя, оно вдруг стало таким далеким и чужим.

Я взяла трубку. Ком в горле, не давал вздохнуть, и я молчала, прижав телефон к уху. Голос Андрея был спокоен, ледяной осколок внутри меня застыл окончательно.

– Света, я только что поговорил с Алисой. Она очень расстроена. Она мне все рассказала.

В его голосе ни капли сожаления, ни тени вины, как будто речь шла о несвоевременно поданном отчете, или о неудачной рекламной кампании.

– Послушай, нам нужно поговорить. Я думаю, мы по-разному росли в бизнесе и двигались в противоположных направлениях.

«Росли». Это слово прозвучало так цинично. Он «рос». А я? Я стояла на месте, пока он возводил свой храм из стекла и бетона. Успех его бизнеса был возведен на пепелище нашего общего прошлого.

Я продолжала молчать, глядя на экран ноутбука, где я молодая, дерзко улыбалась с плаката собственной революционной кампании.

Андрей начал нервничать и подогревать себя:

– Ты не хочешь двигаться вперед. Не видишь новых трендов. Ты стоишь на месте или идешь в противоположную сторону. Ну скажи мне, Света, куда ты двигаешься? Ты живешь прошлым. Светик – продолжил он, и в его голосе послышалась уже не констатация факта, а легкое, терпеливое раздражение, как при объяснении очевидных вещей непонятливому ребенку. – Ты цепляешься за то, что было семнадцать лет назад. Эти твои награды, твои старые концепции… Мир изменился. Ты не хочешь это видеть. Тебе не доступны новые горизонты.

Каждое слово было точно подогнано, как пазлы на картинке. Андрей знал, куда бить. Для меня эти награды – не пыльные безделушки с полки, это молчаливые свидетели моих профессиональных побед.

– А наша семья… – Андрей выждал небольшую паузу, давая мне прочувствовать вес того, что сейчас выложит. – Наша семья – это бренд, Света. Сильный, успешный. Я его выстроил. Я его раскрутил. А ты… – он вздохнул, и в этом вздохе было что-то беспощадное. – Ты тащишь назад в прошлое. Нам – это не нужно. Все это – слабое звено. Ты не соответствуешь уровню…

Андрей продолжал что-то еще говорить…

«Тащишь назад». «Слабое звено». «Не соответствуешь уровню». Звучало, как обвинительный приговор. Вся моя жизнь рассыпалась – семнадцать лет материнства, заботы о доме, муже, поддержка его начинаний – была сведена к одной-единственной роли. Я помеха, слабое звено в идеально отлаженном механизме. Андрей обрушил последний удар. Он вдруг обесценил все, чем я была, чем я жила. Взял мою жизнь, любовь, мой вклад, и выставил за дверь, выставил все, что мешало идеальному «бренду».

Во рту пересохло, а все слова, что вертелись на языке – упреки, крики, слезы – казались теперь ненужными, как и я сама. Андрей говорил с позиции силы, с холодной логикой бизнеса, а я стала всего лишь неудачным активом, от которого хотели избавиться.

Я не ответила. Только опустила руку с телефоном, разжав пальцы, и он упал на старый стол. Андрей что-то говорил там, в трубке, но голос был далеким и незначительным, как жужжание мухи за стеклом: «Света? Ты меня слышишь? Я говорю, нам нужно цивилизованно обсудить детали…»

Но я уже не слушала. Я смотрела на свою пыльную награду, статуэтку, отливающую серебром, потом на экран, где мелькали слоганы, дерзкие рекламные концепции. И вся моя жизнь, навеянная воспоминаниями, была единственным ответом. Андрей не просто рушил семью, он взял и без раздумий выбросил ее, со словами «не соответствует уровню».

Глава 3

Я въезжала в город, который встречал меня пробками, но не от шампанского. После спокойной, умиротворенной дачной жизни, как-то сразу начинаешь скучать по закатному солнцу среди берез, по прозрачному воздуху и звездному небу. И вдруг – он город! Родные рекламные щиты… Цивилизация встречает тебя как навязчивый продавец-консультант, протягивая ненужный товар. Ты поневоле читаешь, запоминаешь и бубнишь под нос слоганы, меняя на более пристойные. Город лезет в глаза яркими витринами, в уши – обрывками чужих разговоров, в нос – смесью кофе и выхлопных газов. Такой привычный для обывателя, гул машин, мокрый асфальт и энергия света. Это похоже на переключение телевизора с канала «Релакс» на «Хаос-TV». «Всё как мы любим», – сказала бы я в другой день.

Я вела машину на автопилоте, и жизнь казалось чужой. Меня ждал совсем не мой дом. В голове заела пластинка с двумя словами: «неформат… неформат…» Этот внутренний диалог звучал с таким постоянством, что я начинала мысленно дополнять: «Неформат для чего? Для кого? Для собственной семьи?»

В этой суете и потоке машин, к горькому привкусу предательства добавилось что-то новое – щемящее чувство потери самой себя. Та Света, которую так легко списали со счетов, начинала бунтовать. Ей было тесно в роли «слабого звена».

Я будто возвращалась в квартиру, где все расставлено по-другому, и тебе приходится постоянно на что-то натыкаться. Мысли, что меня ждет «полное несоответствие», вызывали чувство тревоги, от которого уже накатывала усталость. Хотелось отвлечься. Не доезжая до дома, я зарулила в эко-маркет за углом. Здесь продавали что-то без глютена, что-то без молока и что-то без мяса. Вся атмосфера, казалось, наполнена деньгами и благополучием. Нужно было купить Алисе ее любимый кокосовый йогурт – жест капитуляции, белый флаг, который я по привычке готовилась вывесить.

Пока я стояла в очереди, мой взгляд упал на двух девушек, лет двадцати пяти. Они разговаривали так громко и увлеченно, что игнорировать их было невозможно.

– …и я тебе говорю, этот клиент – сплошной когнитивный диссонанс! – с пафосом говорила одна, с розовыми волосами и в огромных очках.

– А мы ему что? – отвечала вторая, с ноутбуком под мышкой. – Мы ему в «Цехе» всю стратегию на коленке за вечер и нарисовали, пока Игорь кофе таскал.

«Цех». Странное название для кафе. Имя «Игорь» прозвучало как далекий отголосок, но я не придала значения. Меня зацепило другое – энергия, с которой они говорили. Та самая, что была когда-то у меня. Энергия созидания, а не уничтожения.