Тосканская девственница

– Мадонна миа, обещаю всегда и во всем с радостью слушаться своего мужа Гвидо ди Лукарини. Жить с ним в любви и согласии долгие годы! И во всем и всегда ставить его интересы превыше моих собственных. Спасибо тебе, Матерь Божия, что ниспослала мне этого мужчину. Он годится мне в отцы, а я обещаю быть ему верной женой, почитать, преклоняться перед ним и всегда исполнять его желания, стоять на страже его интересов, родить ему ребенка или несколько, если синьор Гвидо того пожелает. Ни единым движением или словом не перечить ему.

Громко прочитав обеты, шедшие из глубины моей души и от восторженного сердца, я, будто маленькая, запрыгала на кровати, бубня себе под нос:

– Я – маркиза! Я – маркиза!

А после улеглась на смятую постель и, положив руку на золотой треугольник, боязливо потрогала клитор. Откуда мне было знать, что зеркало, висевшее над кроватью, снабжено камерой слежения? Все мои вопли и клятвы тут же транслировались господину Гвидо, сидевшему у себя в кабинете и потягивавшему красное вино.

Он поднялся ко мне через минуту и, пробормотав, что купание поможет мне уснуть, наполнил водой мраморную ванну, скорее напоминающую бассейн. Мы долго лежали с ним в теплой воде. Я наслаждалась близостью мужа, задыхаясь от любви к нему. Господин Гвидо, взяв мочалку, бережно и нежно вымыл меня. А потом, вытащив из воды, аккуратно промокнул кожу махровой простыней, тут же отбросив ее прочь. Я смотрела на своего мужа глазами, полными любви. Может, ему далеко до Апполона или Давида Бернини, но для меня это не имело значения.

– Я люблю вас, господин Гвидо, – прошептала я, когда он нес меня обратно в постель. – Я хочу родить вам ребенка.

Муж, улыбаясь, надел на меня ночную рубашку и снова накрыл одеялом.

– Тебе еще рано рожать, Кьяра, – ласково заметил он. – А у меня дети есть. Поверь, это постоянная головная боль. Мне доставляет удовольствие нянчиться с тобой и понемногу учить тебя жизни, – объяснил Гвидо, а после, нахмурившись, сообщил. – Завтра тебя осмотрит акушерка, если наши с тобой легкомысленные занятия не принесли ощутимые плоды, то лучше пока принять меры. Тебе нужно немного окрепнуть, моя девочка, – муж положил руку мне на живот и обмолвился нехотя. – Когда сильно захочешь, мы вернемся к этой теме. А пока я хочу баловать тебя, куколка. Нужно сначала стать настоящей женщиной, а потом уже матерью.

– Да, господин Гвидо, – пролепетала я, как всегда считая, что муж прав.

Глава 5

– Я хочу показать тебе Венецию, – заявил Гвидо следующим утром. – Поедем сразу после завтрака. Покатаемся на гондоле, отведаем зеркального карпа невдалеке от моста Реальто. Я бы с удовольствием заглянул и в казино, но туда маленьким девочкам вход заказан, – пошутил он, протягивая мне канноли – маленькое пирожное с рикоттой – украшенное цукатами и орехами. После гибели матери я не могла есть кондитерские изделия и даже частенько пренебрегала хлебом. Мама славилась своей выпечкой. И особенно нежными получались у нее канноли.

Я закашлялась, откусив маленький кусочек. Прожевала, еле сдерживаясь, чтобы не поморщиться.

«Ни нежности, ни вкуса, будто кусок ваты жуешь, – подумалось мне. – Наверное, кондитер старался, но как же его творению далеко до маминого!»

– Не расстраивай моего повара, Кьяра, – улыбаясь, заметил муж. – Ты слишком худенькая. Солнце просвечивает через твои кости, – шутя, пожурил меня он, а затем настоял на своем. – Доешь, канноли, малышка. Нам ехать чуть больше трех часов, а есть по дороге фастфуд я тебе не разрешу, – поморщился он, пристально наблюдая, как я давлюсь пирожным. Потом, не спрашивая, долил мне в чашку кофе с молоком и терпеливо дожидался, пока я все выпью.

– Если хочешь, надень джинсы и кроссовки, – довольно кивнул он в сторону гардеробной, будто молодежная одежда выдавалась мне в награду. – А я позвоню сыну. Может быть, этот шалопай составит нам компанию. Кто, как не художник, сможет показать нам всю красоту Венеции, – высокопарно заявил он, потянувшись за сотовым.

– Альдо не похож на художника, – выпалила я, смутно вспоминая высокого стройного мужчину в дорогом костюме. Короткая стрижка и дорогие часы на руке. Разве так выглядят люди искусства?

– Мой старший сын занимает пост вице-президента банка, – напыщенно заявил Гвидо, – а художник Сержио. Мой любимец. Он напоминает мне моего младшего брата. Тот был такой же веселый и непосредственный.

– А что произошло с вашим братом? – охнула я, подозревая трагедию в прошлом.

– Ничего, – удивленно передернул плечами Лукарини. – Что может случиться с этим балбесом? Сидит в моем кабинете, за моим столом, и думает, что бы еще наворотить назло мне.

– А вы ему попускаете? – изумилась я.

– Нет, маркиза, – саркастически обронил Гвидо, наматывая прядку моих рыжих волос себе на палец. – Для этого там и находится Альдо. Пусть работают, – тяжело вздохнул он, – а мы заслужили отдых. Ступай одеваться, Кьяра, – велел он сварливо.

Я, не обращая внимания на придирчивый тон, опрометью кинулась в соседнюю комнату и прикрыла за собой дверь. Глаза разбегались от обилия нарядов. Но я решила одеться, как давно хотела. Черные джинсы, белая рубашка и пиджак. Наряд показался мне идеальным. Но мой муж, войдя следом, молча обнял меня сзади и поинтересовался ехидно:

– Куда ты так вырядилась, Кьяра?

– Мне кажется, отличный вид, – пробормотала я, не желая расставаться с пиджаком, а тем паче с рубашкой и джинсами.

Руки мужа заскользили по моим плотно обтянутым бедрам, потом попробовали протиснуться под рубашку. Не удалось.

– Сними ее, Кьяра, – потребовал Гвидо. – Мне нужно постоянно чувствовать твое тело. А эта тряпка годится только для работы в офисе, пряча от посторонних мужчин самое сладкое.

– Но… – слабо возразила я.

– Пуговицы оторвутся еще в машине, – предупредил Гвидо, давая понять, что его напор они не выдержат и разлетятся в разные стороны. – Придется тогда купить тебе какое-то убожество в сувенирной лавке. Но ты же сама не захочешь этого…

– Тогда что мне надеть? – растерялась я, внутренне молясь, чтобы муж разрешил поехать в джинсах.

– Что-нибудь с длинным рукавом, – поморщился Гвидо, доставая черную тунику с округлым вырезом. Сверху надевай свой пиджак, – смилостивился он.

Мне такой вид не понравился. Я старательно подбирала слова, чтобы не обидеть Гвидо, как он, повернув меня к себе, живо расстегнул пуговицы на рубашке и распахнул белые батистовые полы. Воззрился недовольно на совершенно гладкий бюстгальтер телесного цвета.

– Что это? – задохнулся от возмущения он. – Живо снимай это уродство! Хотя погоди, я сам!

Он не сразу смог отыскать застежку, спрятавшуюся впереди за маленьким кружевным бантиком, но когда бюстгальтер отлетел в сторону, муж обхватил обеими руками сначала одну грудь, а потом вторую.

– Бедняжки, – ласково пропел он, целуя упругие шары, потом добрался до вершинок, к которым был так неравнодушен, и, притянув меня к себе, принялся облизывать каждую.

– Венеция никуда не денется, – пробормотал он, стаскивая с меня джинсы.

Мы снова очутились в постели и выбрались оттуда лишь через два часа.

– Ваш сын ждет нас, – с сожалением воскликнула я.

– Неважно, – отмахнулся Гвидо, доставая из шкафа длинную коричневую юбку и апельсиновую двойку: майку и кардиган. – Будто солнышко, – одобрительно улыбнулся, стискивая мою грудь через тонкий трикотаж майки. – Дорогой поднимем перегородку и немного развлечемся, – подмигнул он мне, влезая в потертые белесые джинсы и темный свитер.

Я смотрела на мужа и не могла налюбоваться. Для пятидесяти одного года Гвидо выглядел прекрасно. Темные волосы, зачесанные назад и обильно смазанные гелем, терпкий парфюм делали его похожим на телезвезду.

Я потянулась к мужу, целомудренно целуя его в щеку, но Гвидо снова привлек меня к себе и, впившись в губы, требовательно повел языком.

– Может, мы никуда не поедем? – пробурчал недовольно, а потом, поморщившись, обронил. – Нужно ехать. Дети ждут.

– Дети? – выдохнула я.

– Да, – отмахнулся Гвидо, – оказывается, моя младшая дочка Лорин гостит у бабки. Пришлось пригласить и ее.

– Ничего не поняла, – вздохнула я.

– Тоже мне высшая математика, – рассмеялся муж. – У меня от первого брака – сын и дочка. С Альдо ты уже знакома. Ему в этом году исполняется тридцать лет. А его сестре Сирене – двадцать девять. От второго брака – мой любимец Сержио, ему – двадцать шесть. Третья жена родила мне дочку. Лорин. Ей – двенадцать. Она у нас с изъяном, – брезгливо поморщился Гвидо и, заметив мой ошарашенный взгляд, пояснил, – Лорин ужасно некрасивая. Для итальянки это страшный грех. Я не особо расположен к ней. Но что поделаешь? Иногда приходится общаться.

– Бедная девочка, – прошептала я, удивляясь, как это можно не любить собственное дитя.

– Глупая уродина, – процедил Гвидо. – За что ее любить?

Он остановился и посмотрел на меня внимательно, будто раздумывая, сказать или нет. Потом провел рукой по щеке, убирая прочь незаметную прядку, и мягко заметил:

– Кьяра, тебя совершенно не касается, кто у меня из отпрысков ходит в любимчиках, а кто раздражает.

– Дети всегда чувствуют это, – прошептала я. – От родительской любви становятся уверенными, а от равнодушия чахнут.

– Значит, нашим малышам повезет, – наклонился надо мной муж, собираясь снова поцеловать. Но в последний момент передумал и повел к выходу.

– Подождите, господин Гвидо, – мяукнула я. – Позвольте мне взять с собой альбом! Может, удастся сделать какие-нибудь наброски.

– Кьяра, – глаза мужа зажглись теплотой и любовью. – Бери хоть мольберт и краски! Эта поездка посвящена тебе. Захочешь порисовать, скажи. Все остальные тебя подождут.

– Спасибо, – пролепетала я и кинулась к комоду, где лежал пакет с рисовальными принадлежностями.

– Покажи свои рисунки Сержио, – предложил Гвидо. – Мой сын – неплохой художник!

– Я не смею, господин Гвидо, – прошептала я, наклонив голову.

– Ты очень робкая, Кьяра. Благодари всех святых, что ты находишься под моей защитой, – улыбнулся муж. – Мне страшно подумать, что случилось бы с тобой на Сардинии.

От слов Гвидо, попавших в самое сердце, я разрыдалась и стремительно бросилась в объятия мужа. Уткнулась лицом ему в грудь.

– О, Мадонна, – тяжело вздохнул Лукарини, не прерывая объятий садясь на постель вместе со мной. Прижимая меня к себе обеими руками, муж улегся поперек кровати.

– Любовь моя, – прошептал он, целуя мое лицо, мокрое от слез, и одновременно убирая со лба непокорные волосы. – Ничего не бойся, девочка. Если тебе только покажется, что кто-то тебя обидел или отнесся без должного уважения, сразу говори мне. Я приму меры. – Муж посмотрел на меня внимательно и сердито заметил: – Кто-то обидел тебя, Кьяра?

– Нет, – мотнула головой я. – Все вокруг очень предупредительны со мной. Стараются угодить.

– Тогда почему ты расплакалась? – насупился супруг.

– Вы заговорили о Сардинии, – потупилась я. – Мне вспомнилась мама.

– Этот конец был предрешен заранее, – пробормотал Гвидо, гладя меня по голове. – Мы с Бруно предупреждали ее. Неужели она так сильно влюбилась в этого подонка, что, бросив тебя, понеслась с ним на край страны?

Не сдержавшись, я снова разревелась.

– Кьяра, – прошептал супруг. – Моя ненаглядная девочка. Пока я жив, ты под надежной защитой. Даже волос не упадет с твоей головы. Я обожаю тебя, малышка, – пробормотал он мне на ухо, одной рукой прижимая меня к себе, а другой оглаживая мою спину и ягодицы.

– Я каждый день молю Мадонну даровать вам здоровье и счастье, – сквозь слезы пробормотала я и заревела с новой силой.

Гвидо осторожно пощупал юбку, будто собирался не глядя определить ее качество. Затем, откинув подол в сторону, пробрался под мешавшую ему ткань. Пальцы нежно прошлись по бедру, свернули на внутреннюю сторону к ничем не прикрытым складкам. Заняли привычную позицию. Большой палец по-хозяйски придавил клитор, а указательный и средний вторглись во влагалище и, полностью заполнив его, заскользили туда-сюда, имитируя член.

– Моя хорошая девочка, – пробормотал на ухо Гвидо. – А я ежечасно благодарю всех святых за мою жену. Я бы сошел с ума, если бы ты досталась другому. Даже представить не могу, чтобы кто-то касался тебя! Особенно там, – просипел он, ускоряя движение пальцев.

– Я принадлежу только вам, – прошептала я, глядя в глаза мужу и робко касаясь ладонью его щеки.

Гвидо накрыл мои губы своими, и вскоре я потеряла отсчет времени, сосредоточившись на языке мужа и его пальцах,играющих пронзительную мелодию на музыкальном инструменте. Я очнулась от собственного стона.

– Отдышись, любовь моя, и поедем, – пробормотал Гвидо, поднимаясь с кровати. – Сержио и Лорин уже выехали из Падуи.

– А что они там делали? – изумилась я, приходя в себя и все еще слабо соображая. Села на кровати. Одернула майку и поправила волосы.

– Наш фамильный дом находится в Падуе и уже давно превратился в пристанище всякого сброда. Мои мать и сестра, Лорин, Сержио…Целое общежитие.

– А как же это поместье? – протянула я, садясь за туалетный столик, чтобы привести волосы в порядок.

– Эта вилла – моя личная собственность, – поморщился Гвидо. – Терпеть не могу жить в толчее, – усмехнулся он, забирая у меня щетку для волос. – Это наш дом, Кьяра, – наставительно заметил он, водя ею по волосам. – И я не позволю, чтобы здесь поселился кто-то из моих родственников.

– Никогда? – изумилась я, прикрывая глаза. Щетка скользила по голове, а потом проворные пальцы Гвидо быстро собрали конский хвост у меня на макушке.

– Посмотри в шкатулке, – в нетерпении бросил муж. – Там должны быть крупные серьги… Впрочем, я сам!

Он достал оттуда серьги, походившие на цветы. Круглые оранжевые кораллы украшали бриллиантовые лепестки. Муж помог мне вдеть эту красоту в уши и велел:

– Поедем, а то опоздаем!

Микеле домчал нас до Венеции за три часа. Но дорогой мое настроение испортилось. Хотя я сама и была тому виной. Угораздило же меня ляпнуть, как только мы с мужем сели в Майбах:

– Я бы хотела побывать на Сардинии!

Муж нахмурил брови, но промолчал. Давая понять, что разговор ему неприятен.

Пожалуйста! – попросила я, умоляюще глядя на Гвидо. – Отвезите меня на то место, где убили мою мать.

– Нет, – отрезал муж, поднимая внутреннюю перегородку и отделяя нас от водителя. – Даже не думай об этом, Кьяра! Мы не поедем туда, хоть валяйся у меня в ногах и ешь землю.

– Господин Гвидо… – в изумлении охнула я, – но…

– Знай свое место, Кьяра, – рыкнул муж, одаривая меня строгим взглядом. – Ты, видно, забыла, что тут всем распоряжаюсь я. Твое дело – вовремя раздвигать ноги, как и положено послушной жене.

– Хорошо, – пробормотала я, отворачиваясь к окну и смаргивая подступившие слезы. – Больше я никогда не упомяну про Сардинию.

– Будь любезна, – сухо бросил мне муж и, позвонив младшему брату, устроил ему грандиозный разнос.

Я смотрела на проносящиеся мимо поля, зеленеющие вдалеке деревья и силуэты древних церквей, построенных на этой земле еще до рождества Христова. Обращала внимание на виадуки, служащие основанием для современных дорог, и их идеальную кирпичную кладку. Бросала мимолетный взгляд на кафешки фастфуда, протянувшиеся поверх дороги, будто мосты. Майбах, свернув на повороте, выехал на платную дорогу, соединяющую Милан и Венецию, и на бешеной скорости понесся по крайнему левому ряду. Гвидо, поморщившись, глянул на проносившиеся мимо заграждения и заборы и раздраженно нажал на кнопку на панели управления между нами, закрывая окна гофрированными шторками. Я смежила веки, пытаясь расслабиться. Кажется, задремал и Гвидо. Постепенно мимолетную обиду на мужа сменили радость жизни и благодарность за каждый прожитый день и каждый вздох.

– Простите меня, господин Гвидо, – пробормотала я, поворачиваясь к мужу, смотрящему телевизор в наушниках. Неуверенно положила свою ладонь поверх его руки, лежащей на подлокотнике между нами. – Вы совершенно правы, мне нечего делать на Сардинии. Этим мою маму не вернуть.

Муж, выключив плазму, вмонтированную прямо в межсалонную перегородку внимательно глянул на меня и, притянув мою руку к себе, поцеловал тыльную сторону ладони.

– Я рад, Кьяра, что ты осознала свои ошибки, и надеюсь, больше мы к этому разговору не вернемся,– напыщенно заявил Гвидо, легко поглаживая мою ладонь, а я, потянувшись, поцеловала его в гладковыбритую щеку. – Моя любимая девочка, – прошептал он. – Больше никогда и ни в чем не противься мне, – вкрадчиво попросил он.

– Хорошо, – внутренне вздрогнув, тихо пробормотала я. – Я больше не буду, господин Гвидо.

– Смотри у меня, – резко бросил он и добавил жестко:– Если еще эта глупая беседа состоится, пеняй на себя. Одним извинением не отделаешься, – сурово предупредил он.

Я кивнула, низко опустив голову.

Вдалеке показался огромный мост, связывающий материк с городом на воде. А за ним в ряд выстроились высотки.

– Что это? – удивилась я, представляя, что на въезде в самый сказочный город планеты должны стоять феи в стеклянных туфельках.

– Парковки, Кьяра, – добродушно усмехнулся супруг. И когда машина остановилась, помог мне выйти и, взяв за руку, направился к уставшему от ожидания высокому парню с копной черных волос, стянутых резинкой. В белой футболке, плотно обтягивающей грудь, и джинсах с прорехами. Рядом с ним крутилась одетая в цветастое платье девочка-подросток с худыми плечиками и коленками.

– Папа, здравствуй! – радостно улыбнулась она Гвидо, обнажая зубы, стянутые брекетами.

– Привет, Лорин, – светски кивнул Лукарини и поспешил заключить в объятия любимчика.

– Ну, наконец-то, – сварливо заметил Сержио, с интересом разглядывая меня.

– А вы кто? – без всякого стеснения спросила девочка.

– Это Кьяра, – серьезно представил меня супруг и добавил, чеканя каждое слово: – Моя.Жена.

Глава 6

– Жена? – изумилась Лорин и оглядела меня презрительно. – А почему на вас мамины серьги? Вы их украли? – взвизгнула она.

– На Кьяре украшения, принадлежащие семье, – негодующе рыкнул на дочку Гвидо. – Теперь моей женой стала она, и право носить драгоценности Лукарини перешло к ней, – объяснил он девочке.

– Но ты же подарил шкатулку маме? – возмутилась Лорин. – Как они оказались у этой дряни?

– Лорин, – проревел Гвидо. – Не смей оскорблять мою жену! Ты ведешь себя недопустимо, и я не желаю слушать твой бред. Сейчас Микеле отвезет тебя домой, а на обратном пути я заеду поговорить с твоими родственницами. Понятно?

– Да, папа, – смерив меня негодующим взглядом, пробурчала она и направилась к Майбаху Лукарини. Села на переднее сиденье и весело помахала рукой.

Я стояла ни жива ни мертва, не понимая, что делать. Щеки залило румянцем стыда, а глаза щипало от слез. Мне хотелось убежать и спрятаться. От липких взглядов любопытных прохожих, от сочувствия Сержио. Нырнуть головой в песок, будто страус…

– Кьяра, – муж бережно поцеловал мне тыльную сторону ладони. – Не обращай внимания на эту маленькую идиотку. Она будет наказана, – заверил он, прижимая меня к себе и целуя в висок на глазах у сотен туристов. А после, взяв за руку, повел по стеклянному мосту. – Я должен извиниться перед тобой за выходку Лорин. Девочка не блещет умом, признаюсь тебе.

– Но она никогда себе такого не позволяла, – вступился за сестру Сержио. – Наверное, просто приревновала тебя. Вы не должны расстраиваться, Кьяра, – обратился он ко мне и, желая утешить, схватил мою ладонь обеими руками. Я почувствовала электрический разряд, пробивающий мое лоно, и, наверное, отпрянула от неожиданности. Сержио глянул удивленно, а Гвидо, собственнически обняв меня за плечи, бросил с усмешкой:

– Кьяра не любит, когда к ней прикасается кто-то кроме меня, – пробурчал он недовольно и тут же осведомился у своего любимчика: – Где наш катер, Сержио?

Молодой синьор Лукарини махнул в сторону самой навороченной лодки, стоявшей у пристани.

– Какой у нас план, отец? – поинтересовался он мимоходом.

– Погуляем по городу, поедим у Донато. Затем разделимся по интересам. Мы с Кьярой прокатимся на гондоле, а ты сам придумаешь, как скоротать это время.

– Подожду вас в ресторане, – кивнул Сержио.

– Тогда начнем со Святого Марка, потом заглянем во дворец Дожей, а после решим, куда дальше идти.

«Самое удивительное, – подумалось мне, – что все хотят показать мне город, но никто даже не поинтересовался, а что же хочется мне. Зайти в музей академии, подняться на Компаниллу, – мысленно вздохнула я и тут же сама себя одернула голосом матери: – Не умничай, детка! Сейчас бы в лучшем случае чистила рыбу на Сардинии…»

– Осторожнее, Кьяра, – предупредил меня Гвидо, помогая запрыгнуть в катер.

Я крепко вцепилась в руку мужа и прошептала чуть слышно: – С вами мне ничего не страшно.

Муж подвел меня к двум высоким креслам на корме. Подождал, пока я усядусь, и занял место рядом. Сержио пристроился напротив отца на откидывающемся стуле и что-то тихо прошептал Гвидо. Муж также негромко ответил.

Я не прислушивалась к беседе мужчин. Лишь любовалась голубой водой Венецианской лагуны и проплывающими мимо катерами и вапоретто, цеплялась взглядом за виднеющиеся вдалеке купола храмов и здание таможни.

– Вон там, – махнул Сержио рукой, привлекая мое внимание, – заброшенные острова. Раньше, во времена республики, тут везде кипела жизнь…

– А с приходом Наполеона все изменилось, – неуверенно вставила я, чем заслужила от мужа одобрительное похлопывание по коленке. – Никак не пойму, почему же никто не очистит острова от зарослей и не устроит музей под открытым небом.

– Наконец-то, папа, – довольно усмехнулся Сержио, – у нас в семье появилась умная и красивая маркиза. Не могу передать, как же я рад. Я снова зарделась от смущения.

«Да и что ответить на такой комплимент? – подумала я. – Это все неправда, я страшная и глупая? Или принять как заслуженный», – но вот как сделать, я пока не понимала.

Оказавшись на площади Сан-Марко, я, открыв рот, разглядывала сам собор. Замерла напротив него и, достав альбом, принялась делать наброски золотых башенок. Сержио заглянул через плечо, заметил снисходительно:

– Немного пропорция подкачала.

Я сделала вид, что не расслышала.

А когда стала рисовать эскиз Башни часов, сын Гвидо просто взял у меня карандаш и альбом и небрежно нарисовал то, что мне хотелось запечатлеть самой.

Я вспыхнула от негодования.

«Пойди трахни курицу», – мысленно выругалась я, вспомнив любимое мамино выражение, употреблявшееся ею в любых жизненных ситуациях. Но вслух ничего не сказала, лишь выразительно глянула на Сержио. Вырвала из альбома лист и протянула его сыну своего мужа.

– Это вам, – храбро заявила я. – У меня свои рисунки.

– Сохраню на память, – улыбнулся Сержио, ни капли не обидевшись. А мне стало стыдно.

Этот инцидент не прошел мимо Гвидо. Но при Сержио он смолчал. А когда после обеда в помпезном ресторане около моста Риальто мы с мужем отплыли от берега на грациозной гондоле, он усмехнулся, глядя на Сержио, оставшегося на берегу.

– А ты с характером, Кьяра, – пробормотал он, целуя меня в висок. – Сержио хотел помочь…

– Я делала, как меня учили, – прошептала я и, набравшись смелости, поинтересовалась у мужа: – Я должна чтить только вашу волю, синьор Гвидо, или всей вашей семьи тоже?

– Ты вышла за меня замуж, – отрезал муж. – Любым мнением, кроме моего, ты можешь пренебречь. Имеешь полное право.

– Что я и сделала, – улыбнулась я мужу. Гвидо сгреб меня в охапку и принялся целовать.

– Кьяра, – задохнулся он от возбуждения. А потом накинул нам на колени толстый плед. Он уже собрался, как обычно, запустить руку мне между ног или, возможно, заняться любовью прямо в гондоле, когда в кармане его брюк завибрировал телефон. Видимо, Гвидо по мелодии различал звонивших и, раздраженно скривившись, потянулся за трубкой. По голосу я поняла, что звонит Микеле, водитель Майбаха. Он что-то кричал в трубку, а лицо Гвидо с каждым его криком превращалось в каменную маску. Муж молча выслушал и бросил холодным тоном:

– Мы скоро подъедем.

Он скорбно глянул на гондольера, приготовившегося петь нам серенады, и, как простой смертный, заметил, извиняясь:

– Не сегодня, друг. В следующий раз ты нам споешь все песни, что знаешь. А сейчас нас ждут на площади Рима. Отвези побыстрее. Деньги можешь оставить.

До конца пути Гвидо молча прижимал меня к себе, боясь отпустить хоть на мгновение. А на площади, гулкой и полной туристов, нас уже дожидался Микеле. Потерянный и убитый горем, он, казалось, постарел на двести лет.

– Что случилось? – попыталась узнать я у мужа. Но Гвидо лишь крепко сжал мои пальцы, а потом подошел к Микеле и обнял его по-братски. У водителя на глаза навернулись слезы. Он от бессилия стучал себя по бокам, приговаривая, что не смог уследить. Гвидо лично распахнул дверь Майбаха. Присел на корточки около пассажирского сиденья, где еще несколько часов назад сидела Лорин и весело махала руками. Муж нахмурился, увидев порезанную со стороны дверцы кожаную обивку, и смачно выругался, вспомнив мать Лорин, ее саму и грязных свиней, их родственников.