Тосканская девственница

Александр Абросимов

Тосканская девственница

Глава 1

Меня зовут Кьяра ди Лукарини, и я маркиза Тосканы. Моя мать Елена Фарнетти славилась своей выпечкой и искусством делать минет. Она не чуралась никого и ничего, лишь бы заработать несколько жалких евро, чтобы я, ее ненаглядная девочка, ни в чем не нуждалась. Вместе с ней я ходила в богатые дома, где она пекла пироги и хлеб, а заодно обслуживала хозяина дома. Старые и молодые, богатые и не очень, они все восторгались ее умением. Когда я в первый раз поняла, чем она зарабатывает на жизнь, сказать трудно. Но помню, что уже в семь лет подглядывала за ней и каким-то толстым господином, устало развалившимся в кресле. Моя мать, к ее чести, будет сказано, всегда оберегала меня от этого гнусного промысла. И когда я с детской наивностью спрашивала ее об этом, она весело отмахивалась и отвечала, что так сложилось. И если эта работа приносит деньги, то кто она такая, чтобы ее чураться? Как обычно, хозяйки дома узнавали последними о таланте моей матери, и нас с треском выгоняли вон.

– Скоро по всей Тоскане домов не останется, – грустно шутила мать, но не унывая нанималась к новым хозяевам. Так мы и попали с ней в имение господина ди Лукарини. Только не самого маркиза, а его дядюшки Бруно. Лысый плюгавый старик слыл страстным любителем Никколо Поганини, хорошего красного вина и классического минета. Жена Бруно давно покоилась в фамильном склепе родового замка, а экономку Сильвию, ведущую дом старика, пристрастия хозяина не интересовали. Небольшой особняк, заросший сад, виноградники и оливковая роща составляли все имущество господина Бруно. Старый дом, набитый антикварной рухлядью, больше пугал, чем вызывал интерес. Поэтому я проводила все свободное время в маленькой комнатке, отведенной нам с матерью. Делала уроки, шила куклам и не сразу поняла, что у матери появился воздыхатель. Только когда старик Бруно покачал головой и с сомнением бросил:

– Ты уедешь с ним, Елена?

Я подглядывала за ними в приоткрытую дверь и после слов Бруно догадалась, что моя прекрасная и дорогая мамочка влюбилась в нового садовника и собирается за него замуж.

– Надо хоть раз в жизни сходить замуж, синьор Бруно, – с улыбкой ответила мать, по привычке становясь на колени между его ног. Лукарини медленно расстегнул брюки, доставая член, и недовольно поинтересовался:

– Он знает?

– Нет, синьор, – весело прощебетала мать. – Фредо понятия не имеет. Пусть спит спокойно, – хохотнула она.

– Он с Сардинии, Елена. – Мотнул головой Бруно. – Там народ дикий.

– Он обещал удочерить Кьяру, – тихо заметила мать.

– Сейчас происхождение мало кого волнует, – поморщился хозяин. – Полно аристократических семей, где дочери рожают от любовников и никогда не вступают в брак. И их дети имеют все права наравне с рожденными в браке…

– Это у вас, аристократов, так принято, а у простого люда еще сильны нравственные устои, – с жаром опровергла мать.

– Особенно у тебя, Елена, – расхохотался старик, наклоняя голову матери к своему члену.

Я убежала на кухню, стянула там пирожок и, вернувшись обратно, завалилась на кровать, мечтая, как стану жить на Сардинии и какие там у меня появятся друзья. Поджидая мать, я не заметила, как задремала, а когда открыла глаза, в комнату пробрались сумерки. Я бросилась на поиски, хотя долго искать не пришлось. Мать все еще находилась в комнате Бруно, только теперь сидела на краешке высокого стула и нервно теребила подол.

«Что еще могло случиться?» – подумалось тогда мне.

– Кьяра, зайди! – резко приказал Бруно. Мать тихо охнула, а я не посмела ослушаться.

– Сколько тебе лет, малышка? – полюбопытствовал хозяин, хотя должен был и так прекрасно знать.

– Двенадцать, – бойко ответила я.

А Бруно печально глянул на мать и пробормотал чуть слышно:

– Она рано сформировалась, Елена, и выглядит на все пятнадцать. Кто убережет наивное дитя, сама подумай!

– Но… – мать попробовала возразить, но Бруно перебил ее:

– Даже если ты обсосешь члены всех граждан Италии, то все равно не сможешь обеспечить дочери лучшего будущего. Да и неизвестно, что взбредет в голову твоему жениху, когда вы станете все втроем жить одним домом.

Мать, вздохнув, развела руками.

– Мадонна благословит нас, – прошептала она.

– Я предлагаю тебе чудесный вариант, – гнул свое Бруно. – Мой племянник Гвидо – благородный человек. С ним Кьяра будет в безопасности. А если твоя жизнь на Сардинии не заладится, ты всегда сможешь вернуться к дочери и ее мужу. В конце концов, Кьяра станет маркизой! Ты о таком даже не мечтала, Елена!

– Мама, что происходит? – нервно спросила я, решив, что меня хотят продать богатому извращенцу. О! Я слышала подобные истории в школе.

– Господин Бруно предлагает не везти тебя на Сардинию, а оставить под опекой его племянника Гвидо… Тебя определят учиться в любой колледж, что ты выберешь по собственному усмотрению, купят красивые платья и туфли…

– А что я должна буду сделать? – фыркнула я, намереваясь в случае чего выскочить из комнаты.

– Когда тебе исполнится восемнадцать, ты выйдешь замуж за Гвидо Лукарини, – тихо, но строго заметил Бруно, – и принесешь ему в подарок свою девственность. Ты получишь достойное образование и воспитание. За шесть лет из тебя сделают настоящую маркизу!

– А сколько лет этому Гвидо? – насмешливо поинтересовалась я.

– Сорок пять, – улыбнулся Бруно. – Когда тебе исполнится восемнадцать, ему стукнет пятьдесят один год.

– Такой стары-ы-ы-ый! – протянула я. – Я не хочу! А у него есть сыновья?

Бруно, улыбаясь кивнул.

– Можно я выйду замуж за его сына-а-а?

Хозяин дома захохотал, а мать смущенно опустила взгляд.

– Нет, милая, – вкрадчиво заметил Бруно. – Самое дорогое, что есть у тебя – это твоя девственность. Она стоит больших денег. А у сыновей Лукарини их нет. И пройдет еще тысяча лет, пока эти сопляки поймут ценность юной и прекрасной девственницы.

Моя мать решительно встала и, взяв меня за руку, направилась к дверям.

– Спасибо, синьор Бруно, – прошептала она, слегка склонив голову.

– Подумай, Елена, – нервно бросил тот. – Хорошенько подумай!

– Я схожу к донне Марии посоветоваться, – тихо вздохнула мать. – Пусть расскажет, что нас ждет на Сардинии.

– Сходи-сходи, – фыркнул Бруно. – Но и без гадалки ясно, что вернуться оттуда живыми будет очень сложно.

На следующее утро мать сбегала в соседний поселок к гадалке и, позвав меня, сразу прошла к хозяину.

– Мария, конечно, мастерица заливать, – неохотно сообщила она. – Нагнала на меня страху. Говорит, что Фредо узнает о моем прошлом и зарежет меня. Только как же он узнает, а? – рассмеялась она. – Кто ему расскажет?

– Да, досужие домыслы, – согласился Бруно. – Я сообщу племяннику о твоем решении, Елена. Врача для Кьяры пригласим сюда. Гвидо хочет присутствовать при освидетельствовании. Если все будет, как мы предполагаем, то ты дашь ему опекунство над дочерью.

Мать кивнула, а черные, будто маслины, глаза наполнились слезами.

– Только как я узнаю, что вы не обманули меня? – всхлипнула она.

– Я похож на извращенца, Елена? – строго одернул ее Бруно и, когда мать замотала головой, добавил резко: – Гвидо тоже! Просто он всегда мечтал жениться на непорочной и чистой девушке, а попадались одни шалавы!

– А сколько жен было у сеньора Гвидо? – поинтересовалась мать.

– Три жены, Кьяра станет четвертой и последней супругой. Соответственно, все богатство ди Лукарини перейдет к ней. Жена наследует первой в очереди!

Мать после этих слов заметно повеселела, а когда через неделю приехал Гвидо Лукарини, она уже вовсю звала меня маркизой и постоянно благодарила Мадонну за содействие.

С моим будущим мужем и опекуном прибыла маленькая строгая женщина. Вместе с матерью мы прошли в библиотеку Бруно, где стояла медицинская кушетка. Меня уложили на нее, и акушерка, недовольно морща лоб, сначала ощупала холодными пальцами мою грудь, крепко сдавливая каждое полушарие и щипая за соски, а потом, помяв живот, заставила закинуть ноги на рогатые стойки. От страха и смущения я не знала, куда себя девать. Но повитуха закончила быстро. А затем велела одеться.

– Девочка, – вынесла вердикт она.

– Тогда я забираю Кьяру с собой, – решил Гвидо, услышав новости, и тут же обратился к моей матери. – Вы, Елена, можете поехать с нами. Зачем вам садовник?

До самого последнего момента я ждала, что мама согласится, и мы с ней не разлучимся никогда. Все-таки Гвидо Лукарини оказался красивым мужчиной. Высокий, плотный, с копной черных волос с проседью, он походил скорее на киноактера, чем на маркиза. Но моя щепетильная мамочка отрицательно мотнула головой.

– Я уже пообещала Фредо, что выйду за него замуж. Он хороший человек, синьор.

Через пару часов мы с ней расстались. Мне казалось, что разлука будет недолгой. Меня ждал в Милане колледж стиля, дизайна и моды, а мама с Фредо перебиралась на Сардинию. Мы обе не представляли, что видимся в последний раз. А если бы кто-то оповестил нас об этом, мы бы, наверное, рассмеялись, как мама предсказаниям Марии.

Но все получилось не так, как мы с ней планировали. Синьор Гвидо слышать не захотел о моде и стиле, а устроил меня в частный пансион синьоры Оливии, строгой целомудренной вороны, под ее личный контроль. И на несколько лет моя жизнь превратилась в череду серых будней. Меня нигде не оставляли одну. Даже на занятиях в классе. Со мной обязательно сидела помощница Оливии, сопровождавшая меня в школе. Но с ней мне не разрешалось выходить на улицу. Там я могла появляться лишь с Оливией. И то она брала меня за руку. Мои новые одноклассницы искренне считали меня дефективной. В соседнем классе училась девочка-даун, и ей полагалось такое же сопровождение. Только жила она с кем-то из родственников и каждое утро приезжала в школу, а я делила комнату с синьорой Оливией. Она заплетала мне косу на ночь и лично стирала мое белье. Любое поползновение познакомиться со мной воспринималось ею как сигнал к военным действиям. Каждый вечер она пела дифирамбы моему жениху, престарелому Гвидо ди Лукарини. Объясняла, как мне повезло. Я злилась на нее, а больше сердилась на мать, что, уехав, она редко звонила. А в последнее время больше трех месяцев не брала трубку и не отвечала на мои сообщения в вацап. Я подозревала Оливию в том, что она как-то заблокировала контакт. Но та искренне за божилась, что не умеет пользоваться смартфонами. При первой возможности я спросила у Гвидо, навещавшего меня с завидной постоянностью. Но синьор Лукарини нахмурился и, путаясь в словах, сообщил, что мою мамочку там на Сардинии зарезал брат Фредо. Оказывается, слава о способностях Елены Фарнетти докатилась и до забытого богом острова, населенного дикарями. Я разрыдалась. Гвидо молча гладил меня по спине, а потом передал заботам Оливии. Она привела меня в нашу келью и наказала усердно молиться.

– Душа, попавшая в чистилище, нуждается в нашей молитве, Кьяра, – скорбно сообщила она. – Только мы можем походатайствовать перед всевышним о заблудшей душе, понимаешь?

Упав на колени перед распятием, висевшим на стене, я принялась отчитывать псалмы. Один за другим. К моему удивлению, Оливия тоже плюхнулась на колени и вторила мне. С того самого дня мы стали с ней лучшими подругами. Если разобраться, то, кроме нее и Гвидо, у меня в целом свете никого не было. Он стал приезжать чаще. Обычно выбирался в Милан под вечер пятницы и оставался до середины дня воскресенья. Мы втроем ходили в оперу, где синьору ди Лукарини всегда удавалось купить самые лучшие места. В субботу выбирались в один из тихих ресторанов, скрытых от назойливых туристов. А иногда посещали музеи и выставки. С легкой руки Оливии выяснилось, что у меня имеются способности к рисованию. Узнав об этом, синьор Гвидо купил мне мольберт и кисти. А Оливия договорилась со знакомой художницей об уроках. Казалось бы, ничего особенного не происходило, но как только я обмолвилась, что после окончания школы хочу поступить в колледж, Гвидо нахмурился и пробормотал недовольно:

– Помни о своем слове, Кьяра.

– А если я передумаю? – осторожно поинтересовалась я.

– Тогда выплатишь мне компенсацию ущерба, моя дорогая. Оплату за католическую школу, твою одежду и патронат Оливии. Набежит кругленькая сумма. Сюда же добавь кремацию твоей матери на Сардинии и услуги местного адвоката.

– Я пошутила, – пробормотала я, стараясь не смотреть в лицо господину Лукарини. Но он сам шагнул ко мне и впервые за пять лет легко взялся пальцами за мой подбородок. Затем приподнял его, заглядывая мне в лицо. Пара серых глаз смотрела на меня строго и сурово.

– Попробуй только отказаться, – прошептал он, медленно, с видом собственника огладив мою щеку.

– Я хочу удрать, – призналась я вечером Оливии. – Помогите мне, пожалуйста! Мать моя умерла, договор с Лукарини подписывала она.

– По ее обязательствам ты отвечаешь, как наследница, – тяжело вздохнула Оливия. – И потом, куда ты сможешь сбежать от Гвидо? Его семья обладает колоссальным влиянием в Италии. Лукарини – потомки патрициев- и раньше владели городами на севере страны. Известная семья, как Сфорца или Медичи. До сих пор у них замки по всей стране и даже остров недалеко от Сицилии. Думаешь, тебе удастся удрать? Не подводи ни меня, ни себя. Гвидо- человек хороший. Ему, как и любому мужчине, охота попробовать свежего мясца. Ну так уж они устроены, мужчины! – Оливия всплеснула руками и поправила седые как лунь волосы, сложенные на затылке. – Так он тебя всем обеспечит и всему научит, – довольно пробурчала она. – Еще не раз маму добрым словом вспомнишь!

Я не заметила, как уснула в эту ночь, но утром все изменилось. Мы проснулись с Оливией около шести и не успели еще спуститься к молитве, как стало известно, что прямо в пансион приехал Гвидо.

– Он забирает тебя, – прошептала, вернувшись, Оливия.

– Но мне только исполнилось восемнадцать, – прошелестела я одними губами и схватилась за руку Оливии. – Не отдавайте меня ему, пожалуйста! – взмолилась я.

– Перестань, – одернула меня моя компаньонка. – Господин Гвидо не тиран какой-то. Он достанет разрешение суда, и вас поженят раньше. Зачем ждать, коли время и так подошло? – улыбнулась Оливия и добавила с фальшивым весельем: – Ты будешь самой счастливой невестой, Кьяра!

Глава 2

В большом миланском доме, принадлежавшем семейству Лукарини, оказалось на редкость уютно. Недавно отштукатуренные стены, окрашенные в бледные пастельные тона, отлично сочетались с белоснежной лепниной. А хрустальные люстры горели огнем, стоило их зажечь. Вокруг дома и внутри была охрана. Я насчитала человек десять, пока мы пересекали на машине огромный двор, а потом поднимались с Гвидо на второй этаж.

– Вы наняли столько людей, чтобы я не сбежала? – печально бросила я, всем своим видом показывая, что никуда не денусь. Так решила моя мать за меня, и я чту ее волю. Это единственное, что я могу для нее сделать. Раз не смогла проводить в последний путь и оплакать по-настоящему.

– Охрана здесь всегда, миа бамбола, – усмехнулся Гвидо. – Они охраняют меня, а уж потом мою семью, – весело объяснил он и бросил мимоходом: – Ты тоже моя семья, Кьяра.

– Ваша невеста? – пробормотала я чуть слышно.

– Воспитанница, – улыбнулся он. – Пока воспитанница. – Он взял мою руку в свои ладони, подержал несколько секунд, согревая и без того потную ладошку, а потом сообщил довольно: – Сейчас приедут представители модных домов, выберем тебе одежду. Школьная форма и платья никуда не годятся.

«Что значит выберем? – хотелось закричать мне. – Разве я сама не знаю, что хочу и что мне идет?»

Мое возмущение так и осталось бессловесным, но, видимо, Гвидо все понял. Он посмотрел на меня строго и заметил бесцветным голосом:

– Тут все решаю я, Кьяра, привыкай.

– А как же… – попыталась воспротивиться я, но Лукарини оборвал мои вопли в самом начале:

– Твое дело – радоваться жизни, а насущные вопросы будет решать папочка. Договорились?

Я нехотя кивнула.

– Тогда, – Гвидо ди Лукарини улыбнулся и показал пальцем на свою щеку. Я неловко привстала на носки и едва коснулась его щеки. Его рука прошлась по моей спине и слегка задела задницу.

– Спасибо вам за все, синьор Лукарини, -пролепетала я, отпрянув.

– Зови меня дядюшкой, Кьяра, – предупредил он. – К чему этот официоз? Давай выпьем кофе и поболтаем, – предложил Гвидо. – А то ты держишься как дикарка. А мне хочется узнать твое мнение о новом Матиссе. Вчера купил. Говорят, подлинник! – хохотнул он. К тому моменту, как приехала моя новая одежда, мы с Гвидо уже болтали, как старые друзья. А потом я с восторгом наблюдала, как он сам выбирал мне джинсы, майки, купальники и платья. Бесконечная вереница вещей! Что-то я даже не померила, только когда мы остались одни, поинтересовалась небрежно:

– А вы каждый день будете говорить, что мне надеть?

– Нет, моя дорогая, – пробормотал Гвидо. – Носи что хочешь. Я буду сообщать тебе заранее, куда мы идем и какая форма одежды. Если ты заявишься в теннисный клуб в платье в пол, все сразу обратят на тебя внимание, но вряд ли это будет уместным.

– Скорее смешно, – вздохнула я.

– Конечно, малышка, – улыбнулся он, слегка коснувшись пальцем моего носа. – Отдыхай. Если захочешь порисовать, комната рядом с твоей оборудована под студию.

– А мы будем жить в Милане? – осмелилась я спросить у Лукарини.

– Пока да, – кивнул он. – У меня здесь много работы. Да и куда бы я тебя ни увез, Кьяра, тебе все равно понадобится вернуться в Милан.

– Зачем? – удивилась я.

– Свадебное платье, Кьяра! – напомнил Гвидо и, заслышав стук в дверь, крикнул: – Входите!

Вошедшая женщина манерами и взглядом мало походила на Оливию. Невысокого росточка, стройная. В балетках джинсах, она казалась почти ровесницей моего опекуна, только держалась, как озорной мальчишка.

– Это Катарина, – представил ее мне Гвидо. – Твоя новая нянька, Кьяра. – А проходя мимо меня, наклонился и шепнул на ухо: – Мне твоя девственность обходится слишком дорого, малышка. – И когда я подняла на него изумленный взгляд, обронил весело: – Но оно того стоит, девочка!

Весь следующий месяц я гуляла по Милану и не могла надышаться городом, его архитектурой и историей. Естественно, я прожила тут почти шесть лет, но разве я могла пойти, куда заблагорассудится мне? Пару раз по старой памяти я проведала Оливию, но на третий раз она оказалась занята, и я поняла, что в пансионе мне не рады. Особых друзей у меня в Милане не было… Хотя кому я вру? У меня вообще не было друзей. С матерью мы переезжали с места на место, да и в тех городках, где останавливались подолгу, жители близлежащих домов не хотели видеть меня подругой своих детей. Я не раз задавалась вопросом, что бы случилось со мной, поездь я вместе с матерью на Сардинию? Уберегла бы я ее или лежала бы рядом с перерезанным горлом? Мне хотелось думать, что я смогла бы ее спасти, но здравый смысл настаивал на втором варианте.

«Спасибо тебе, Бруно, – прошептала я, впервые за это время вспомнив о старике. – Нужно узнать у дядюшки Гвидо, что сталось с его родственником», – самой себе велела я. Но мой опекун оказался очень занятым человеком и приезжал домой лишь поздно вечером, а утром с портфелем под мышкой отправлялся на службу.

– Это долго не продлится, малыш, – весело отмахнулся он, когда в воскресенье я попеняла ему, что он много работает. – Идет слияние компаний. Семейный бизнес расширяется. Сейчас правление возглавляю я, а после нашей свадьбы в мое кресло усядется мой младший брат. Мы с тобой будем жить на берегу моря, а Марио займет мое место, о котором он мечтает даже во сне.

– А я думала, что вы работаете на правительство, – удивленно протянула я.

– Нет, – поморщился Гвидо. – Политическую карьеру делают нищеброды или безумцы. А мне хватает денег и ума, чтобы работать на себя и семью.

Он уселся на диван в гостиной, и поманил меня к себе.

– Поди сюда, Кьяра, – похлопал он по сиденью рядом. Я неохотно опустилась на край дивана, боясь оказаться с ним слишком близко. – Перестань пугаться, – рыкнул он, обнимая меня. – Попробуй расслабиться и скажи мне, какое вино предпочитаешь?

– Н-никакое, – заикаясь, созналась я. – Никогда не пила ни грамма.

– Тогда придется тебя учить, – усмехнулся Гвидо и, взяв меня за руку, повел на кухню. Там наклонился над низким стеклянным шкафом, напоминающим холодильник, и, достав оттуда две бутылки вина, усадил меня на высокий стул около барной стойки. – Будем дегустировать, Кьяра, – улыбнулся он.

– Ваш дядюшка Бруно предпочитал красное вино, – вставила я, надеясь показать свою образованность.

– Да-а, старый лис до сих пор хлещет его стаканами, что ему только помогает оставаться в своем уме и твердой памяти.

– Вы навещаете его? – с надеждой спросила я.

– Нет, – сморщил нос Гвидо. – Надо съездить к нашему амуру, но все времени нет. Моя старшая дочь недавно гостила у него.

– Дочь? – удивилась я. – А мне казалось, что у вас сыновья.

– Если быть точнее, то два сына и две дочери. Счет два-два. Все теперь зависит от тебя. Следующий ход твой, малышка. Хоть жены разные, но я стараюсь, чтобы дети дружили между собой. Без родственников в этом мире тяжело.

– Да, – кивнула я, силясь не расплакаться.

– Познакомишься с моими детьми, – усмехнулся он, откупоривая бутылки. – Будет не так одиноко, и заодно избавишь меня от их постоянного нытья.

– А когда вы нас познакомите?

– После нашей свадьбы, малыш. А то сразу налетят их оголтелые мамаши, начнут клянчить денег и устраивать скандалы.

– А когда планируете нашу свадьбу? – набравшись храбрости, пролепетала я.

– Через месяц, – как о чем-то малосущественном, заметил Гвидо. – Закончу слияние компаний, распишемся в мэрии. А пышную церемонию устроим на вилле. Но, честно говоря, мне хочется остаться там только с тобой, выгнать всех родственников и даже слуг…

– А как же платье и прочие приготовления? – удивилась я. – Ничего еще не сделано, дядюшка.

– Платья купим, – кивнул он. – Драгоценности тоже. Ты пока наслаждайся свободой и покоем. Скоро заявятся родственники и журналисты, начнут нас на части рвать. И все-таки я склоняюсь к тихой церемонии с минимумом гостей. Скажем, вариант: ты, я и мэр меня бы устроил больше всего.

– Наверное, меня тоже, – пробормотала я. – С моей стороны никого не будет, а ваших родственников я не знаю.

– Тогда так и решим, – подвел итог беседы Лукарини. – Тихо расписываемся в мэрии и сразу уезжаем в Чинква Терре. «За это и выпьем!» —провозгласил Гвидо, наливая мне в бокал красное вино. – Попробуй, это с наших виноградников, – объяснил он. – Неповторимый терпкий вкус. Настоящее красное сухое.

Он долго рассказывал о виноградниках, о грунтах и сезонных осадках, а я слушала завороженно, постепенно влюбляясь в своего будущего мужа.

– А это белое, – Гвидо снова наполнил мой бокал из другой бутылки. – Попробуй, Кьяра! Оно более сладкое. Десертное вино традиционной выдержки.

– Оно вкусное, – честно призналась я, и Лукарини наполнил мой бокал снова.

Как я добралась до постели, мне вспомнить не удалось. Видимо, Гвидо помог. Когда я немного пришла в себя, он лежал со мной рядом, гладил грудь через мятую блузку и повторял:

– Уже скоро, Кьяра!

День нашей свадьбы совпал с днем рождения моей матери, и я посчитала это добрым знаком. Утром с помощью Катарины я надела простое белое платье-футляр, распустила накрученные с вечера волосы и разложила их по плечам огненным каскадом. Оставалось лишь подкрасить тушью глаза, когда ко мне в комнату по-хозяйски вошел Гвидо.

– Волосы собери в прическу, – велел он. – Тицианов на нашей свадьбе не предвидится. И вот, надень, – протянул он мне бархатную коробку. Открыв ее, я уставилась на три ряда безупречных жемчужин, тщательно подобранных между собой. – Это бабкино, – пояснил Гвидо и, взяв ожерелье с бриллиантовой застежкой, аккуратно надел мне на шею.

– Блистательная невеста Гвидо ди Лукарини, – прошептал, собирая в пучок мои волосы. – Дайте шпильки, – скомандовал он прислуге. А потом, закрутив у меня на голове примитивную дульку, радостно воскликнул: – Готово!

От возмущения я чуть не задохнулась, но решила пойти на компромисс и выпустить тонкие прядки.

– Ты что делаешь? – предостерег Гвидо. – Сейчас же прекрати. Прическа должна быть гладкой. Никаких соплей по бокам. Это пошло, Кьяра. Теперь ты моя жена и обязана выглядеть соответствующе.

«Белое платье, такие же лодочки, правда, от Маноло, белые бусики, сливающиеся с платьем, и дурацкая зализанная прическа. Как училка из католической школы, – раздраженно подумала я и тут же мысленно передразнила Оливию: – Ты будешь самой счастливой невестой, дорогая! Как же! – усмехнулась я. – Счастье, так и прет из всех щелей!»