Тосканская девственница

– Что ты копаешься, Кьяра? – гневно воззрился на меня Гвидо. – Мэр нас полдня ждать не собирается.

Лукарини вручил мне небольшой букетик керамических цветов и под руку повел к машине. Мне хотелось кричать, брыкаться и, вырвавшись из лап Гвидо, удрать куда подальше. Но Оливия была совершенно права. Куда можно удрать от человека, если ему принадлежит весь мир, а у тебя нет ничего своего? Даже трусы и прокладки покупаются за его деньги.

На негнущихся ногах я проковыляла к машине, а там, усевшись рядом с Гвидо, почувствовала, как его ладонь скользит вверх по моей ноге, как под кружевом опытные пальцы нащупывают плоть и слегка водят по ней круговыми движениями. Мне хотелось откинуть руку и сжать посильнее ноги, но мой будущий муж выдал новое указание:

– Раздвинь ноги, Кьяра. Сейчас же.

Я не помнила, как мы доехали до мэрии. Водитель уже бежал открывать дверь со стороны Гвидо. Но он, сжав меня в объятиях, крепко поцеловал и только потом помог выйти из машины.

– Теперь ты выглядишь как счастливая невеста, Кьяра, – хохотнул он и, взяв за руку, повел на второй этаж, где в комнате, уставленной флагами, нас ждал мэр.

Наверное, этот человек никогда не изумлялся, умел сохранить лицо, но прежде, чем он начал читать нам напутственные заповеди, ему пришлось наклонить голову, чтобы не выдать себя.

Мне хотелось закричать на весь зал:

«Мясо! Свежее мясо! Никем не тронутое и никогда не бывшее в употреблении! Налетай… Впрочем, уже занято! Да и какие могут быть причины, когда почтенный человек с полуседой башкой и взрослыми детьми, женится на девочке, едва достигшей брачного возраста. Не смог потерпеть хотя бы полгода или побоялся, что сбегу!»

Вся церемония заняла не больше пятнадцати минут, потом мчались домой как сумасшедшие, впору было мигалку привесить. Ну а когда Гвидо, подхватив меня на руки, вбежал на третий этаж, силы покинули меня, оставив лишь страх и панику.

Глава 3

– Разве Катарина не объяснила тебе подробности? – разозлился Гвидо, увидев мое перепуганное личико. – Она должна была говорить с тобой о том, как женщина может ублажить мужчину.

– Она рассказывала-а, – пролепетала я, боясь, что гнев моего мужа обрушится и на бедную приживалку. – Но мне все равно страшно…

– Хорошо, – кивнул Гвидо и строго велел. – Раздевайся, Кьяра, я помогу.

Он заставил меня снять платье и белье, оставив лишь в жемчужном ожерелье, белых чулках с кружевными резинками и туфлях на высоком каблуке. Все. Больше ничего. Муж, как был в строгом костюме и галстуке, завел меня в гардеробную и подтолкнул к зеркальной стене.

– Посмотри, Кьяра, что ты видишь? – рыкнул на меня он. Я уперлась взглядом в собственное белое тело с высокой округлой грудью, увенчанной темно-красными сосками. Внизу рыжел маленький треугольник. Хоть по приказу господина Лукарини меня там полностью обрили, но маленький ежик волос появился вновь.

– Ты очень красива, моя дорогая, – прошептал муж, обнимая меня сзади. Провел рукой по шее, потом его язык заскользил по моей шее и двинулся к ключице, а ладони снизу поддерживали грудь. Гвидо будто взвешивал в руках каждую. – Ты прекрасна, любовь моя, – повторил он, пальцами одной руки сминая белое полушарие и щипая сосок, а вторая ладонь уже оглаживала самый низ живота. Пальцы пробирались внутрь, раздвигая складки и интенсивно сминая плоть. Большой палец Гвидо замер на клиторе. Будто прилип к нему, перекатывая остро чувствующий бугорок подушечкой пальца и одновременно сжимая сосок, пропуская его между пальцев другой руки. Оттягивая и сжимая снова. Я застонала, до конца не понимая, что чувствую еще, кроме стыда. Щеки покрылись румянцем, а рот приоткрылся. Гвидо усмехнулся, глядя на меня, и снова велел:

– Смотри внимательно, Кьяра. Перестань стесняться себя.

Его толстые пальцы, проникнув внутрь, двигались в ускоряющемся темпе.

– Ты уже потекла, – довольно заметил он, усаживая меня на самый край маленького пуфика и до предела раздвигая ноги. – Облокотись на меня и смотри, – рыкнул он, когда я чуть отвела взгляд от зеркала. Мои колени оказались благодаря каблукам чуть ли не вровень с плечами.

– Что тебе напоминает твоя вагина? – улыбнулся Гвидо, играя складками, а затем перемещая один палец на клитор, а другой снова вводя его в меня.

– Не знаю, – пробормотала я, не в силах придумать подобающий моменту ответ.

– Роза, Кьяра, – довольно хмыкнул муж. – Женская сущность всегда напоминает распустившуюся розу. Такую нежную и трепетную. «Ты станешь мне хорошей женой», —прошептал он, снова оглаживая мой лобок, а потом пробурчал недовольно. – Больше никаких волос на теле, Кьяра. Я запрещаю.

Я кивнула, пытаясь от стыда зарыться лицом у него на груди.

– Устала ждать, – по-своему понял муж и понес меня в спальню. Заставил встать на четвереньки на самом краю кровати и, по-хозяйски раздвинув мне ноги, аккуратно вошел внутрь. Я вскрикнула от небольшой боли, но муж слегка ударил ладонью по ягодице и бросил довольно:

– Уже все, Кьяра. Ты моя, и только моя.

Он задвигался в нужном ему темпе, вколачивая в меня толстый член. Потом замер лишь на несколько секунд и сделал несколько сильных выпадов, будто устанавливая свою власть надо мной. Он вытащил член и легко уложил меня на спину. Развел ноги и довольно уставился на месиво из девственной крови и спермы.

– Хорошо, – радостно заулыбался он. – Очень хорошо, моя милая, – осклабился муж и, достав из кармана белоснежный носовой платок из батиста и с кружевом по краям, не церемонясь, засунул его мне в промежность.

– Тебе нужно отдохнуть, любовь моя, – прошептал, целуя меня. – Тебя покормить или сначала поспишь?

– Лучше подремать, – пролепетала я, желая остаться одной и хоть немного помолиться.

– Хорошо, милая, – кивнул Лукарини, снимая с меня туфли и укладывая в постель прямо в чулках и в ожерелье.

– Мне хотелось бы снять с себя жемчуг и чулки, – пробормотала я, пытаясь расстегнуть застежку.

– Еще рано, – поморщился Гвидо. – Ты сегодня невеста, Кьяра, и должна блистать.

Он быстро вышел из комнаты, и не успела я улечься поудобней, как муж снова вернулся, неся в руке суповую чашку.

– Выпей бульон, – велел он, поднося к моим губам жирное варево, пахнущее размарином и петрушкой.

– Я не люблю, – поморщилась я, пытаясь отодвинуть от себя чашку.

– Это как лекарство, – объяснил Гвидо. – Впереди вся ночь, моя девочка, – весело обронил он, настойчиво поднося чашку к моему рту. Пришлось выпить.

– Теперь поспи, куколка, – приказал муж, накрывая меня теплым одеялом. – Только не вздумай вытащить платок, – пригрозил он, и я не посмела его ослушаться. За окном начался ливень. Матушка всегда утверждала, что дождь на свадьбе – это к счастью. Не знаю, не так я представляла в своих детских мечтах саму церемонию и своего избранника. Естественно, за последние шесть лет я привыкла к мысли, что выйду замуж за Гвидо Лукарини, старика с одутловатым лицом. Но так хотелось оказаться в объятиях молодого горячего парня, загорелого и веселого.

«Тогда бы я точно была счастлива», – вздохнула я про себя и провалилась в крепкий короткий сон. Я думала, что мне приснятся мама и Бруно, но даже во сне мне казалось, что Гвидо тискает мою грудь и катает горошину клитора в своих мясистых пальцах. Я застонала, понимая, что такой сон вполне может обернуться явью. И точно. Мой муж, отбросив одеяло в сторону, пристально разглядывал меня, будто покупал корову на рынке.

– Я доволен, что остановил свой выбор на тебе, Кьяра, – серьезно заметил он, снова терзая мои соски. Затем взял один в рот и принялся катать языком, слегка прикусывая время от времени.

Нависая надо мной, он сильно сжал вторую грудь, а потом, отстранившись, быстро сел на кровати и, раздвинув мне ноги, достал из влагалища платок.

– Теперь не отстираешь, – пробормотала я, но мой муж жестом велел мне замолчать.

– Это главная драгоценность мужчины. Целомудрие его невесты. Ты выполнила свою часть сделки и никогда ни в чем не будешь нуждаться. Тебя ждет богатая жизнь аристократки, – горделиво объяснил он. – Вот цена этого платка для тебя, Кьяра. Естественно, при условии, что ты будешь мне послушной женой.

– Я всегда вам послушна, – пролепетала я.

– То-то же, – довольно хмыкнул Гвидо и, убрав платок в специально приготовленную для этого бархатную коробку, снова улегся рядом.

– Ты можешь порассматривать меня, – разрешил он, и тотчас же я ощутила, как муж вложил мне в ладонь затвердевший член.

Пальцы судорожно сжались вокруг восставшей плоти.

– Да, мы, Лукарино, отличаемся задорными толстячками, – расхохотался он, давая понять, что толщина его члена превышает среднестатистический. – Ты замечательно вмещаешь его в себя, – прыснул от смеха он. И, сев на колени между моих ног, одним движением закинул их себе на плечи. – Сейчас я войду поглубже, красавица, – заявил он, вторгаясь внутрь.

Этой ночью муж никак не мог насытиться мной и, не давая мне больше часа на отдых, брал меня снова и снова. Он тяжело дышал, нависая надо мной, и мне даже показалось, что еще немного, и он околеет, оставив меня самой молодой вдовой в Италии. Но Гвидо, казалось, бессонная ночь пошла только на пользу. Он купал меня в узкой фаянсовой ванне, стоявшей в ванной комнате на огромных бронзовых лапах. Там же, уложив особым образом на кушетку-рекамье, опять демонстрировал свою особую мужественность. А мне в тот момент казалось, что его задорный толстячок пропорет мне брюхо и достанет до гланд. Заснула я в предрассветный час, когда первые лучи солнца уже осветили улицы Милана. Мой супруг, обняв меня одной рукой, пальцы другой запустил мне во влагалище, считая это местечко своей собственностью. Впрочем, так и было. Я вся принадлежала Гвидо.

«Маркиза Кьяра ди Лукарини, – мысленно прошептала я и в полутьме оглядела комнату. – Да одно мое ожерелье стоит больше, чем могла бы заработать моя бедная мать за всю жизнь. А туфли от Маноло? А платье? – про себя отметила я, останавливая взгляд на огромном продолговатом изумруде, что в окружении мелких бриллиантов спокойно болтался на моем пальце. Плюс еще обручальное кольцо с тремя крупными бриллиантами. Прав был Бруно, – усмехнулась я. – Матушке бы точно не хватило всех граждан страны…».

Я проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо:

– Кьяра, просыпайся, – велел муж. – У нас гости. Мой сын Альдо пришел поздравить нас.

Задним умом я понимала, что Альдо Лукарини прибыл в дом отца по своим делам, но непререкаемый тон Гвидо заставил меня вскочить с кровати и броситься в ванную. Когда я вернулась в спальню, муж позвал меня из гардеробной.

– Кьяра, иди сюда!

Я вошла в просторное помещение с двумя окнами и застыла в изумлении. Гвидо держал в руках два трикотажных платья. Одно – голубого, другое – зеленого оттенка.

– Вот думаю, – пробормотал он, – какое лучше соответствует случаю?

«А что тут думать? – хотелось крикнуть мне. – Они совершенно разные».

Нежно-голубое было значительно выше колен, с глубоким декольте и запахом, отделанным объемной жатой оборкой из плотного шелка, а зеленое в крупные цветы – обычной длины с вырезом лодочкой и прямой юбкой. Мне казалось, что Гвидо остановит свой выбор на втором платье. Но муж протянул мне первое и бросил предостерегающе:

– Белье не надевай!

– Совсем? – удивилась я, все-таки посторонний мужчина увидит сквозь тонкий трикотаж мою грудь, не стесненную бюстгальтером.

– Ничего, Кьяра, – как для невменяемой, повторил Гвидо. – Ни трусов, ни лифона.

Когда уже я оделась и пыталась собрать в хвост волосы, муж подошел ближе и, раздвинув в стороны треугольный вырез, выпустил на свободу мои упругие груди. Сжал до боли соски, удерживая их до тех пор, пока они снова не превратились в горошины. Затем поправил на мне платье и удовлетворенно кивнул.

– Хорошо, Кьяра, очень хорошо! Теперь сядь на кушетку и раздвинь ноги, – велел он, доставая из ящика какую-то баночку. Присел на корточки около моей распахнутой вагины и принялся тщательно втирать в клитор тягучую жирную мазь. Тот сразу запульсировал, и я чуть не задохнулась от накатившего возбуждения.

– Хорошая девочка, – повторил Гвидо, растирая остатки мази по низу моего живота и ягодицам. Я снова охнула, но муж, обув на меня новые замшевые балетки от Маноло, поставил как куклу на ноги и подтолкнул к двери.

– Теперь ты готова к приему гостя, дорогая, – усмехнулся он и пояснил негромко. – Мужчины любят мериться членами. Так вот, у меня всегда больше, чем у Альдо. Больше денег, больше влияния. Он – неудачник, а я женат на самой прекрасной женщине. У него в штанах точно встанет, как только увидит тебя. А твои твердые сосочки сообщат ему, что ты готова. Для меня. Пойдем, милая, гость заждался.

Под руку с Гвидо мы спустились в гостиную на первый этаж. Молодой широкоплечий блондин, лениво перебирающий что-то в своем телефоне, резво поднялся навстречу. И замер, уставившись на меня такими же серыми, как у отца, глазами.

– Альдо Лукарини, – пробормотал он, взглядом раздевая меня.

– Кьяра Лукарини, – гордо представил меня муж и добавил сдержанно. – Моя жена.

– Твоя жена, – будто завороженный, повторил Альдо, снова опускаясь в кресло. Муж выбрал диван напротив и, усевшись, притянул меня к себе на колени. Дурацкий запах поехал в сторону, обнажая бедро и явно указывая на отсутствие белья. А еще идиотская оборка встала колом. Муж огладил меня по груди и аккуратно пересадил на диван, поправляя полы платья.

– Что привело тебя ко мне, Альдо? – напыщенно осведомился он, взяв мою руку в свою. – Уж точно не желание поздравить нас с законным браком.

– Я не знал, – мотнул головой мой новоявленный пасынок. – Иначе бы принес букет для прекрасной новобрачной.

Меня прошиб холодный пот. Такой красавчик, как Альдо, назвал меня прекрасной! Но тут же я почувствовала нарастающее жжение в промежности. Пульсировал клитор, а внутри сжималась тугая спираль.

«Член! – взмолилась я мысленно. – Мне нужен член Гвидо внутри меня. И желательно поскорее!»

Но муж, вольготно откинувшись на подушки, сидел, нога за ногу, и о чем-то болтал с сыном. Я обняла его руку и, положив голову на плечо Гвидо, могла только думать о своем клиторе и влагалище. Мечтать, когда мой сиятельный супруг засунет туда хотя бы пальцы.

– У нас медовый месяц, Альдо, – отмахнулся от сына Гвидо, заметив, что я задрожала. – Мы хотели бы уединиться. Моя девочка уже изнывает, – хвастливо заметил он. – Ступай, мой дорогой. Слияние обсудим, когда мы с женой вернемся из Чинква Терре.

– Сколько лет Кьяре? – ошарашено поинтересовался Альдо, поднимаясь из кресла.

– Восемнадцать, – отрезал Гвидо. – У нас брак по любви.

– Пусть будет так, – неопределенно хмыкнул Альдо.

– Что скажешь, Кьяра? – усмехнулся супруг, обнимая меня.

– Я люблю вас, господин Гвидо, – пролепетала из последних сил я, преданно, как собака, заглядывая в глаза супруга. – Я обожаю вас, мой господин.

– Моя сладкая кошечка, – довольно протянул супруг, погладив меня по голове. – Скажи, что ты хочешь?

– Отнесите меня наверх, господин Гвидо. Я мечтаю почувствовать вас внутри, – мяукнула я, не зная, ушел Альдо или еще нет. – Я хочу родить ребенка от вас!

– Конечно, малышка, – громко прошептал муж. – Сейчас это важнее всего, – и, подхватив меня на руки, прошел мимо обескураженного сына.

Глава 4

Ушел ли Альдо или остался в доме, я не помнила. Мне хотелось, чтобы муж поскорее оказался во мне. И пока он поднимался по лестнице, я страдальческим шепотом просила его поторопиться. Гвидо донес меня только до второго этажа и, вломившись в музыкальный салон, усадил меня прямо на сцену. Потом, расстегнув брюки, вторгся внутрь. Я обхватила его ногами и тихо умоляла не останавливаться.

– Покричи, – прошептал Гвидо, услышав мои слабые стоны. Но я, сгорая от стыда, опустила голову вниз, боясь посмотреть на своего мужа.

– Кьяра, – недовольно рыкнул Лукарини. – Покричи, я сказал!

Но я замотала головой, стыдясь произнести хоть слово.

Муж больно ударил меня по ягодице и прекратил двигаться внутри. Даже попробовал достать член.

– Или ты кричишь, Кьяра, или идешь вышивать в свою комнату, – строго предупредил меня Гвидо и глубоко толкнулся внутрь. – Ну? – гневно зыркнул на меня и снова остановился. Я огляделась по сторонам. Большой зал, заставленный рядами бархатных кресел. Два рояля на сцене, в стороне – контрабас.

«Здесь вправду устраиваются концерты? – изумилась я. – И все кресла, будто в театре, заняты зрителями?»

– Тут проходят музыкальные вечера? – уточнила я у мужа.

Он мотнул головой.

– Очень редко. Лет десять уже зал стоит пустой, – хмыкнул Гвидо и мрачно спросил. – Полагаю, на сегодня достаточно, Кьяра? Ты постоянно отвлекаешься, не слушаешься меня.

– Пожалуйста, Гвидо, – попросила я, а потом заныла, заклянчила. – Я умру, если ты остановишься!

– Ладно, – криво усмехнулся муж, снова толстым членом пропахивая мою маленькую киску. – Придется разрабатывать голос, Кьяра, – пригрозил он. И я только потом поняла, что муж имел в виду.

Он долго не выходил из меня, доводя до сладкого безумия и вновь опуская на грешную землю. А когда полностью излился внутрь, достал из кармана кружевной платок из батиста и, свернув его конусом, запечатал внутри меня свое семя.

– Красиво смотришься, – улыбнулся он, проведя по ежику рыжих волос. – Лиса в кружевах, – довольно хмыкнул Гвидо и внезапно поставил меня на ноги на сцену. Потом влез сам и поманил к роялю.

– Ты у нас играешь или поешь? – поинтересовался он, усаживая меня к себе на колени.

– Только как самоучка, – прошептала я. – Я никогда не брала уроков. А петь меня учила мама.

– Хорошо, что она тебя учила петь, а не своему ремеслу, – процедил Гвидо, лаская мою грудь. – Сыграй что-нибудь, – попросил муж, а сам лениво провел языком вокруг соска, тотчас же свернувшегося в бусинку. Гвидо довольно улыбнулся и, одним пальцем захватив кружево от платка, принялся раздражать клитор. – Ты такая сладкая, Кьяра, – прошептал он. – Боюсь оставлять тебя одну.

– Так и не оставляйте, господин Гвидо, – улыбнувшись, наивно предложила я. – Супругам положено быть вместе.

– Да, моя любовь, – прошептал муж, беря мой сосок в рот. – Я думаю о венчании в храме, Кьяра. Об обетах перед господом. Как приедем в имение, я поговорю со священником.

– А когда мы собираемся к морю? – уточнила я, полагая, что не спроси, и узнаешь минут за пять до выхода.

– Завтра утром, – поморщился муж. – Твои вещи уже собирает прислуга. Перестань крутиться, Кьяра, и сосредоточься на музыке. Ты хотела что-то спеть и сыграть.

– Вы меня специально отвлекаете, – пробормотала я, снова ощущая пустоту во влагалище. Но на этот раз умолять мужа не пришлось.

– А ты меня решила уморить, – рассмеялся он, сжимая мои ягодицы и разворачивая меня к себе. Аккуратно насадил меня на своего толстяка и велел развлечься самой.

– Я устал, Кьяра, – деланно пожаловался он. – Теперь твоя очередь вести партию. – А когда я неумело заскакала на нем, шутя пригрозил:

– Если этот сломаешь, новый не вырастет.

Всю ночь мы провели с Гвидо в любовных утехах, а когда наутро я, в строгом костюме, чулках и бежевых лабутенах, но без нижнего белья, уселась рядом с Гвидо на заднее сиденье новороченного Майбаха, внутри болели мышцы и тупо саднил клитор.

– Тебе лучше подремать, – посоветовал муж, накрывая меня невесть откуда взявшимся пледом. – Сними туфли и положи затылок на подголовник. Микеле поведет машину быстро, но аккуратно.

Чернявый водитель, улыбаясь, глянул на меня в зеркало.

– Доедете в лучшем виде, маркиза, – душевно заверил он. А я, закрыв глаза, подметила, что водитель мужа первым обратился ко мне, используя титул. Я задремала. А Гвидо уткнулся носом в какие-то бумаги. Что-то черкал, где-то расписывался, но за всю дорогу ни разу не удостоил меня вниманием, полностью сосредоточившись на работе.

Вилла, стоявшая невдалеке от моря, поразила меня обилием комнат и величественной архитектурой.

– Сам дом строился в семнадцатом веке, – небрежно бросил Гвидо в сторону львов, сидящих по бокам крыльца, и высоких ступенек.

– Осторожно, не споткнись, – пробубнил муж и ввел меня в дом, где, приветствуя новую маркизу, в шеренгу выстроилась прислуга. Следом Микеле внес наши чемоданы, и пока Гвидо показывал мне официальные апартаменты виллы, шустрые горничные развесили по огромным платяным шкафам все мои вещи. Расстелили постель и по собственному разумению положили в ногах кровати кружевной пеньюар. Муж провел меня через анфиладу богато обставленных комнат. Время от времени он останавливался и тыкал пальцем в портреты, висевшие на стенах. А я же любовалась огромными каминами, служившими украшениями каждого зала.

– Утомилась? – ласково поинтересовался Гвидо, распахивая дверь нашей спальни. – Я помогу тебе, – прошептал он, усаживая меня на антикварный стул, сиденье и спинка которого напоминали раскрывшуюся раковину, а ножки и подлокотники были украшены морскими коньками. Сидеть на нем оказалось неудобно. Каждое ребрышко раковины впивалось в плоть, и я заерзала. Но пересесть в другое место не посмела. Тем более мой муж принялся раздевать меня. Снял пиджак. Оставив меня в юбке и чулках, он задрал подол и хрипло велел:

– Раздвинь ноги, Кьяра.

Я повиновалась. Мне даже в голову не пришло перечить супругу. Ноги, обутые в туфли на высоких каблуках, разъехались в стороны, обнажая любимое местечко Гвидо Лукарини. Муж, довольно оглядев меня, деловито огладил мои бедра в кружевных чулках и аккуратно закинул мои ноги на подлокотники. Сначала одну, а потом вторую. Обе мои конечности оказались под охраной морских коньков, поднимающих вверх резные морды. О том, чтобы сдвинуться с места, не могло быть и речи. Я ойкнула, а Гвидо снова рассмеялся и осторожно уложил меня на спинку стула. Я старалась не думать о том, как выгляжу со стороны, лишь краем глаза заметила, что мой супруг опустился передо мной на колени. Хозяйским жестом раздвинул влажные складки и с видом собственника осмотрел каждую.

– Ты очень красива, Кьяра, – в который раз повторил он. – Твоя вагина напоминает мне чайную розу. Нужно распорядиться, чтобы в нашей спальне и в моем кабинете стояли только эти цветы, – довольно хмыкнул он, наклонившись над моей «розой» и внезапно прикусив клитор. От неожиданности я закричала и забилась в крепких руках мужа, думая, что он сейчас же меня отпустит. Но язык Гвидо резво прошелся по всем складкам, а потом принялся кружить по клитору, заставляя меня кричать снова и снова. Когда же язык мужа переместился во влагалище, я резко дернулась. Гвидо от неожиданности выпустил из своих рук мои ноги, а стул на хлипких ножках перевернулся назад. Я лежала, будто разделанный цыпленок, дрыгала ногами, но встать сама так и не смогла. Супруг тут же пришел мне на помощь, и когда в комнату тихо постучалась прислуга, я уже находилась в объятиях Гвидо.

– У вас все в порядке, синьор, синьора? – предупредительно осведомилась она, но войти в комнату не посмела.

– Все хорошо, Каролина, – крикнул муж и рассмеялся, глядя на мою смущенную физиономию. – Мне с тобой скучать не придется, – хмыкнул он, ощупывая шишку на моей голове. – Быстро в постель, – шутливо приказал он. Расстегивая на мне юбку. Бежевая строгая вещица неуклюже свалилась к моим ногам, да так и осталась там валяться, повторяя судьбу пиджака, оказавшегося под туалетным столиком. Муж, не церемонясь, стащил с меня чулки и точным движением отправил их в урну, а творение Лабутена аккуратно снял и поставил, ей богу, поставил! На туалетный столик.

– Красиво вы меня раздели, – слабо улыбнулась я, пытаясь справиться с резкой головной болью.

– Я старый дурень, Кьяра, – проворчал Гвидо, отойдя к комоду и лихорадочно там роясь. Наконец он выудил батистовую ночную рубашку, украшенную точно такими же кружевами, как на платках. Надев ее на меня, он помог мне лечь и тут же позвонил местному доктору.

– Тебе придется приехать, Пьетро, – начал он, не здороваясь. – Моя маркиза упала и ударилась головой. Хочу, чтобы ты осмотрел ее! – заявил Гвидо и внимательно прислушался к собеседнику. Потом хмуро уставился на меня и поинтересовался озабоченно:

– Тебя не тошнит, Кьяра?

– Что? Кто поменял имя? – переспросил он в трубку и резко оборвал собеседника. – У меня новая жена, болван! – а потом заметил мечтательно, – надеюсь, именно с ней я проживу до гробовой доски. Отдыхай, – велел мне Гвидо. – Если почувствуешь тошноту, скажи. Если что-то понадобится, дерни за шнурок, – муж кивнул на атласные ленты, притороченные над кроватью.

– С твоей стороны вызов услышит твоя горничная, а с моей – мой камердинер. Смотри, не перепутай, – шутливо пригрозил он мне пальцем и вышел из комнаты.

Я лежала на мягчайших пуховых подушках не в силах поверить.

'Горничная! Камердинер! Серьезно? У меня? У Кьяры Фарнетти, чья мать горбатилась около пышущих жаром печей, ежедневно приготовляя к завтраку свежий хлеб для господ, а потом вечером обсасывала грязные свистки своих хозяев? А я лежу в собственной спальне на высоких подушках и могу в любой момент позвать служанку или проспать до утра. И никто ничего мне не скажет. Да за одну католическую школу я должна целовать ноги Гвидо Лукарини и благословлять его имя каждую минуту за то, что он окружил меня неподдельной заботой и любовью. Стал для меня единственным отцом, которого я никогда не знала. Я подскочила на колени и, найдя глазами распятие, перекрестилась истово, а потом поклялась: