Полная версия
Но тут оппоненты несколько ошиблись в своей стратегии мелких уколов и нападок на меня. Каждый в Российской империи знает и чувствует, что рубль стал крепким, обеспеченным и золотом и промышленным производством, зерном, и что бумажные деньги нынче торгуются соответственно серебряным. А это большущее достижение. Да и раньше я умудрялся влиять на финансовую систему России, так что здесь моих личных заслуг предостаточно.
Мало того, так Российская империя стала законодательницей экономики, как науки. Уже не только мои статьи изучаются. Находятся ученые, которые увлеклись экономикой в свете открытий ряда явлений, например, инфляции.
Я читал доклад, большой, рассчитанный не менее, чем на час. Меня не перебивали, чем делали возможным полноценно не только закончить доклад, но высказать некоторые свои оценки деятельности Комитета Министров. На обычном совещании Государственного Совета с позволения императора меня пробуют уколоть словом, вывести из равновесия, каким-то образом уличить пусть не во лжи, но в вольной трактовке фактов.
– Выстроенная экономическая система, была бы невозможна без участия Министерства Финансов и лично господина Васильева. Она позволила нам не только не ощутить тягот войны со Швецией, но даже во время войны приумножать возможности Российской империи, – докладывал я.
Я хвалил всех своих министров, даже не смотря на то, что неоднократно сталкивался с ними лбами. Но невозможно работать и решать государственные вопросы лишь при согласии и всеобщем принятии. Это нормально – спорить, но важно прислушиваться с мнению. И я в некоторых вопросах даже шел на уступки. А сейчас пришло время хвалить.
– Есть немалые успехи в том числе и в сельском хозяйстве и в промышленности, – перешёл я к следующему вопросу.
На самом деле, сложно сказать, что именно стало причиной увеличения средней урожайности по всей Российской империи примерно от восьми до десяти процентов При анализе погодных условий, существенных бонусов, которые могла бы подарить природа, не обнаружено. Напротив, мне докладывали, что погода могла была быть и лучше.
В сельском хозяйстве не легко составлять статистику. Далеко не все помещики допускали саму идею, что можно давать какую-то отчётность деятельности своих имений. Император не хочет заставлять помещиков составлять Инвентари для систематизации всего сельского хозяйства, меня одергивает, чтобы я не напрягал помещиков. Мол, они все ещё вольны на своих поместьях. Приходится собирать информацию по крупицам и анализировать многие косвенные данные, чтобы иметь общее представление.
Государь не хочет лишний раз дергать помещиков ещё и потому, что заработал "Закон о вольных землепашцах", во многом непохожий на тот, что был принят в иной реальности. Русская Американская Компания и промышленность выкупает некоторых крестьян по двойной цене. Помещики вынуждены продавать, согласно закону. Они обязаны еще и ослаблять гнет, так как худо-бедно, но Общество Печалования заработало. Не хватает какого-нибудь шефства над этим обществом со стороны светской власти. Но… Императрицы нет, Мария Федоровна была низложена государем, пребывает рядом со своим старшим сыном в Сибири.
Оказывается, что есть немало крестьян, которые могут быть чуть ли не вровень по своим финансовым возможностям с хозяевами, но оставаться крепостными. Есть даже инженеры, все еще в статусе крепостных. Вот всех их государство и выкупает, чем стимулирует и других крестьян работать над собой и стремится. Какая-никакая, но дополнительная ступенька в социальной лестнице образовалась.
Кстати, поместья, которые закладываются в банках, и в течении полугода есть просрочки по залогу, так же по закону могут быть изъяты у владельцев, с компенсацией. Эти выплаты горе-помещикам достаточно велики, чтобы некоторые нерадивые собственники сами продавали государству свои убыточные имения. Ну и на этих землях сразу же начитает работать Тарасов, не сам лично, так как клонировать людей мы еще не научились, но у него уже немалый штат помощников. Крестьяне переводятся в арендаторы, с правом выкупа своей земли за очень низкую цену. Но бесплатно давать так же нельзя.
Да, это ещё никак не отменено крепостное право, император Павел не пойдет на подобный шаг. И нужно постепенно создавать условия, чтобы крепостное право ссыхалось, растворялось. И мы уже работаем над этим.
– Вместе с тем, – говорил я. – Хранилища зерна в Российской империи полны, проблема с голодом решена во всем государстве. Нам пора открывать международные рынки, так как скоро государству будет незачем делать большие закупки продовольствия у помещиков.
Начиналась скандальная часть моего доклада.
– Возобновление торговых отношений с Англией в полном объёме? – не выдержал император и спросил, несмотря на то, что сначала я должен говорить, а после выслушивать вопросы.
Мне было обещана возможность сказать все, что хочу.
– Да, ваше величество, восстановить торговлю с Англией, но на наших условиях! – я замолчал, осмотрел всех присутствующих, а это без малого три десятка мужчин, и приглашённая, как гость, великая княгиня Финляндская и королева-мать-регент Александра Павловна. – У нас нет друзей, у нас союзники армия и флот, н национальные интересы и воля нашего монарха. И потому, Ваше Величество, присутствующие здесь уважаемые господа, я считаю, что, если в интересах России начать торговать с Англией, значит, так этому и нужно стремиться. Но англичане в таком положении, что мы вправе стребовать от них новых условий сотрудничества в торговых отношений. Я подчеркиваю, – в торговых.
– А как же Франция? – спросил Ростопчин.
– Россия не заключает никаких иных военно-политических союзов, кои бы противоречили русско-французским отношениям! – позволив себе даже немного кривляния, я передразнил министра иностранных дел Франции Талейрана.
Дело в том, что французы договорились с пруссаками и подписали с Пруссией весьма странной направленности мирный договор. Пусть обе стороны назвали это лишь договором двустороннего сотрудничества, на самом деле, всё попахивало тем, что формируется некая коалиция против России. Пруссия, к примеру, отказала нам, России, продолжать оснащать русские корабли в прусских портах. Мелочь, на самом деле, мы в подобном не так критично и нуждаемся, но симптомы налицо.
Что-то похожее французы сейчас пробуют заключать австрийцами. Если позволить состояться и этому союзу, то, всё ещё никак не решающаяся начать войну, Турция немедленно пойдет на обострение и поиск поводов к войне.
Да, мы, собственно, и не против воевать, так как настало очередное время дать Турции по носу. И желательно это сделать так, чтобы долго османы еще не вспоминали о славе своих предков. И в этом свете враждебная для нас Австрия, да ещё и в союзе с Францией и Пруссией… Подобного допустить никак нельзя.
Да, сейчас мы всё ещё союзники Франции, но французы отказались от нашей помощи в Индии. Более того, заявили, что нахождение там русских войск никак не потерпят. При этом, нас уже обвиняют в несоблюдении буквы франко-русского союза, даже не удосужившись конкретизировать, в что именно вы не выполнили.
Это означало лишь одно, что Наполеон вознамерился подмять Индию именно под себя, а никак не освободить её или не выбить оттуда англичан. Он не собирается даже рассматривать вопрос о том, чтобы попробовать создать в сотрудничестве с нами какую-либо индийскую администрацию. Пусть даже лишь на Востоке Индостана.
И Наполеон, вопреки нашим запроса, не собирается помогать русскому союзнику в том регионе Топу Султану. Господин Ложкарь лично занимался вопросом логистики и доставкой вооружения, провианта, пороха и фуража Топу Султану. Это была нелёгкая задача, которая в очередной раз доказала высокий профессионализм и природный гений моего друга Лошкаря.
– Ваше императорское Величество, господин председатель Государственного Совета? – обратился Александр Борисович Куракин. – Я прошу соизволения сказать.
После разрешения императора министр иностранных дел Российской империи высказал на Государственном Совете то, о чём ранее предупреждал меня. Куракины, причём, оба, и тот который во Франции, и тот, который в России, были, конечно же, против того, чтобы мы восстанавливали хоть какие-то отношения с Англией.
Вырисовываются чёткие контуры оппозиции, профранцузской партии при русском императоре. Ростопчин, Куракины, ряд фигур помельче – все они ратовали за более плотный союз с Наполеоном. Бонапарт для многих казался истинным другом России.
И почему в России так мало прорусских сил, а всё какие-то англофилы-франкофилы и другие «некрофилы»?
Мне очень не хотелось ссориться с Куракиными, и не только потому, что мы имеем общие дела и доли во весьма прибыльных предприятиях. Но к этому всё идёт. Я решительно не понимаю, почему мы должны спускать с рук Наполеону оккупацию части германских княжеств, Дании, Норвегии, нашей части Швеции. Именно так! Когда Швеция прорусская, то ее территория – это вопросы России и королевы. Наполеону даже предлагалась Померания, но ему мало.
Хорошо, что государь проявил адекватность и после очень долгих споров, на грани моей ссоры с монархом, всё-таки принял план Барклая -де-Толли. Россия готовилась к масштабнейшей войне с Францией.
– Что ж, господа, мне нужно крепко подумать! – сказал император, резко встал со своего возвышающегося над всеми стула, и словно выбежал прочь из зала заседания Государственного Совета.
Некоторое время была тишина, многие смотрели на меня, потом стали шептаться между собой.
– Михаил Михайлович, вы осознаёте, что ставите Россию на путь большой европейской войны? Англия нынче слаба, как никогда ранее, она нам не помощник, – подойдя ко мне, наставительно говорил Гаврила Романович Державин. – Готовы ли мы к войне?
– Гаврила Романович, – отвечал я мною уважаемому человеку, – Тихим сапом Наполеон прибирает к своим рукам всю Европу. Если бы не русский флот, он бы уже пробовал высаживаться в Англии. Английский бульдог сильно потрепан, но он всё ещё бульдог. Уничтожая одного врага России, в виде Англии, мы порождаем другого зверя. И он не более и не менее опасен и вреден для России, чем Англия ранее.
Я открыл свой портфель и достал оттуда не вышедший в тираж номер «Монитора». Добыть эту французскую газету получилось благодаря развитой шпионской сети во Франции. Это пусть Талейран что угодно кричит, хоть с пеной у рта доказывая свою лояльность Наполеону Бонапарту, но он уже вовсю играет против императора Франции. Без министра иностранных дел Франции подобный документ не оказался бы у меня в руках. Более того, отсрочка моего доклада не была связана с тем, что я не готов к нему, как думали многие, злорадствовали, что Сперанский, наконец, в чём-то промахнулся и не успел вовремя подготовить необходимый документ.
Я ждал именно этого пасквиля на Россию. Да, некоторые сомнения вызывало то, что газета так и не была издана во Франции. И я знал, почему именно. Как и в прошлой истории, Наполеон Бонапарт собирался уничтожить всех своих потенциальных конкурентов за монаршим столом, чтобы меньше иметь претендентов на французский престол. И я, как мог, оттягивал этот момент, понимая, что когда не станет двух потенциальных королей Франции, нынешний император начнет все больше обострять ситуацию до войны с Россией – единственным препятствием для его полной власти в Европе.
Правда заключалась в том, что мы, действительно, пока ещё не готовы к войне с Францией. Я не скажу, что мы её не выиграем, не могу сомневаться в силе русского оружия, в гении Суворова, который всё ещё на коне, пусть его самочувствие, порой, и не позволяет старику жить полноценной жизнью. Полгода назад была запущена программа, инициированная мной и Барклем де Толли. Минимум нужен ещё год, чтобы мы смогли реализовать хотя бы две трети от всего задуманного.
– Читайте, господа, на досуге! – сказал я, положив на стол ту самую французскую газету. – Прошу вас, только не сильно распространяться об этом. Я, на самом деле, не хочу войны, но все ли зависит от нас, если воевать хотят другие. Если наши враги хотят войны, мы не сможем отвернуть глаза и не ответить на вызов. Это будет бесчестно, словно смалодушничать перед вызовом на дуэль.
Конечно, император эту газету читал. Ему, безусловно, не понравилось, он даже вспылил, чуть ли не намереваясь прямо сейчас объявить войну Франции. Но я, конечно, отговорил.
На самом деле, Россия ещё стоит на таком распутье, что до конца сложно оценить все риски, которые существуют. Выдержим ли мы войну на два фронта? Я уверен почти на сто процентов, что, если нападёт Наполеон, то Османская империя моментально ввяжется в войну. Если же Турция начнёт первую войну, то Наполеон станет обострять. Мало того, если мы не начнём примирение с Англией, то Австрия начнёт помогать туркам против нас. Все сложно и любой наш шаг – это проигрыш в ином.
Все ждали, когда государь вернётся. Если Его Величество сказал, что ему нужно подумать, то теперь это означает, что государю, действительно, необходимо подумать. А, значит, он вернётся.
– Господин Сперанский, канцлер, – ко мне подошла Александра Павловна.
– Ваше Величество, – сказал я, поклонившись королеве и великой княгине достаточно низко, почти как российскому императору.
– При первом нашем знакомстве я бы никогда не сказала, что вы, Михаил Михайлович, умеете быть и галантным, и весьма обходительным, – завязывала со мной разговор Анна Павловна.
– Я ещё раз прошу простить меня, Ваше Величество, но в тех обстоятельствах я не мог воздать должного вашей красоте, вашему блестящему уму, просто быть вежливым человеком. Я выполнял волю своего императора, – сказал я.
Я не боялся быть услышанным кем-либо, так как то, что именно я вывез королеву, освободив её и заточения в Стокгольме, стало уже секретом Полишинеля. Однако, мы стояли с Александрой Павловной чуть в стороне, и причиной этому было не то, что я сторонился людей, а то, что другим нужно было посовещаться, как-то посмаковать новость, что я собираюсь полностью перевернуть внешнюю политику Российской империи.
– Я искренне благодарна вам, господин канцлер, это же именно вы приняли программу, по которой шведские дети сейчас могут получить паёк от русской армии? “Нет чужих детей!” Это более, чем благородно, Михаил Михайлович, я не забуду этого. Случись так, что мой папа попросит вас уйти, я бы от такого канцлера не отказалась, – сказала Александра Павловна и рассмеялась, задорно, игриво, будто кокетка.
Этого мне ещё не хватало! После того, как королева Швеции Великая княгиня Финляндии, родила здорового и крепкого мальчугана, когда она стала жить практически на три столицы: Гельсингфорс, Стокгольм и Петербург, мне начали приписывать адюльтер именно с Александрой Павловной.
Когда же публика узнала о том, что именно я занимался подготовкой и бегством дочери русского императора из Стокгольма, уже не оставалось ни у кого сомнения, что у нас с ней что-то было. Все были уверены, кроме моей жены. Катюша не восприняла всерьез досужие сплетни, так как прекрасно знала, где они берутся и откуда, и что зачастую за этими разговорами стоит, как правило… ничего.
Так что, если кто-то услышал предложение Великой княгини стать её верным канцлером, может быть растолковано в обществе весьма превратно. Впрочем, если бы не Катя, любимая моя жена, то я, возможно, подумывал бы над тем, чтобы создать некую пикантную новость о себе. Нужно людей немножечко отвлекать от того, что Россия становится на путь внешнеполитических невероятных потрясений.
– Давайте смягчим шведские выплаты, господин канцлер! Ну и так же территорий забрали… еще и французы… – Александра Павловна так мило улыбнулась, будто просила о нелепице.
– Я всецело ваш, прекраснейшая королева, кроме двух моментов: я безнадежно люблю свою жену; и, как государственный муж, принадлежу государю и России. А в остальном… – я развел руками.
– Не были бы вы наделены столь большим числом талантов… Тогда заключите со шведскими верфями выгодные договоры, – продолжала настаивать королева, мать Петера Карла.
Я лишь улыбнулся.
Швеция приняла большинство наших условий, не могла принять. Была признана независимая Финляндия, причем с Лапландией. Отошли земли и к России. К примеру по линии Кирена-Абиску на самом севере Скандинавского полуострова стали русскими. Я даже не поленился прописать в договоре то, что все острова, воды, что находятся на севере Норвежского моря, все русские. Флота шведы лишились, конституцию новую приняли, где прописаны исключительно дружеские отношения с Россией. Было прописано и то, что русским компаниям не должно никакого чиниться препятствия как в разработки недр Швеции, так и в других предприятиях. Будем не только принуждать силой, но и делать невозможным существование шведской земли без России.
– Правильно говорят, что вы железный канцлер, – улыбнулась Александра Павловна, и покинула меня не солоно хлебавши.
“Я это прозвище и запустил в народ,” – подумал я.
– Его Императорское Величество! – произнес распорядитель и в зал вошел Павел.
– Я принял решение, граф… Вы остаетесь канцлером, но железную дорогу до Москвы и телеграф вы доделаете уже в этом году! И да, не ослышались, Канцлер Сперанский Михаил Михайлович я дарую вам Орден Иоанна Иерусалимского второй степени, а еще орден Андрея Первозванного. Я все вижу и работу вашу оценил! – провозгласил император, а у меня чуть было слезы не навернулись от неожиданных наград, но что важнее – признание моих заслуг в целом.
Так что, в путь! Еще много работы!
Глава 3
Глава 3
Ливерпуль
1 мая 1800 года (Интрелюдия)
– Пролетарии всех стран соединяйтесь! – кричали в толпе, шедшей громить текстильные фабрики Дрингвотера.
– Даешь всеобщее избирательное право! – провозгласила толпа очередной лозунг.
Рабочие и разного рода праздно шатающиеся люди уже который день бунтуют у текстильных фабрик Ливерпуля. Что более всего подзадоривает бунтарей, что власти находятся недоумении, ничего пока не предпринимая, да, и не понимая в целом, что с этим сейчас делать. Нет военных, которые могли бы разогнать всех крикунов, ну а полиция… Ее мало, она оказалась не столь решительной, а теперь на улицах Ливерпуля и вовсе нет закона, кроме того, какой принимает Центральный Рабочий Комитет.
Рядом с Манчестером базировался полк гусар, который мог ещё утром, когда людей на улицах города было не так много, решить вопрос митинга кардинальным образом, разгоняя всех собравшихся. Но прошёл слух, что французы готовят высадку в районе Ливерпуля. Вот из Манчестера вышли все вооруженные силы, а также дислоцирующиеся недалеко, в Йоркшире, пехотные полки. Все направились в Ливерпуль.
Между тем, время у протестующих немного. До Ливерпуля недалеко, а скоро станет понятно, что никакой французской десантной операции не будет, вернуться гусары и наведут порядок. И пусть оргкомитетом протестующих было установлено, что нельзя никого выпускать из города, чтобы информация о происходящем не просочилась, все равно, дня три, может четыре, и начнется подавление бунта. Подготовленные несколько сотен бойцов из рабочих и различного люмпенизированного населения с удовольствием взяли на себя функции такой вот народной милиции.
Но в самом городе творилась просто вакханалия. Вчера прозвучали лозунги сократить рабочий день до десяти часов в день. Даже просто объявить о своих намерениях – это уже казалось просто феноменальным достижением. Сегодня, когда вопреки мнению многих, не пришла армия и не разбила протестующих, то есть полностью бездействуют власти, лозунги становились всё более и более смелыми.
– Рабочие тоже люди! – закричал один англичанин, не так, чтобы идеально выговаривая английские же слова.
– Всеобщее избирательное право! Мы имеем право! – кричал другой активист рабочего движения.
Толпа, состоящая всего-то из семи сотен оголтелых мужиков, ворвалась на главную фабрику "Дрингвотер", круша все станки и механизмы. Эта фабрика отличалась особой механизацией, здесь были даже установлены три новых паровых машины. И сейчас всё это ломалось, крушилось, поджигалось.
– Долой машины! Дайте людям работу и возможность кормить свои семьи! – продолжали декламировать лозунги.
Двое мужчин стояли чуть позади от этого всего, их задачей не было крушить и поджигать. Вернее, не так. Они крушили, но сознание и психику людей, они поджигали их сердца и внушали обострённое чувство справедливости.
– Карл, может, тебе взять всё-таки какое-то другое имя? – спросил один мужчина, состоящий в оргкомитете рабочего движения у другого, также входящего в Центральный Комитет.
– А почему это немец, который родился, жил и работал в Англии должен скрывать своё имя? – возмущался Карл Маркс.
– Да мне, дружище, плевать, будь ты хоть русским, – отвечал ему бывший рабочий текстильной фабрики, сменивший свое настоящее имя на другое, Джон Луд.
– Ты, действительно, хочешь меня обидеть? Или, Джон, ты забыл, каков мой кулак на вкус? – Карл Маркс сделал вид, что обиделся. – Не смей называть меня русским!
– Прости, товарищ, ты прав, куда там русским, в трудовом законодательстве, чтобы выдвигать такие требования. И я рад, что ты у нас есть. Так побуждать людей к стачкам и митингам у нас раньше не получалось, – сказал Луд и подал руку для рукопожатия товарищу Марксу.
Василий Дмитриевич Капустин с большим удовольствием пожал руку этому человеку. Он сам сделал Джона Луда. Не было человека с таким именем, несмотря на то, что ещё год назад при подготовке к засылке в Англию, утверждалось, что некий Луд должен существовать и его желательно найти и вступить с ним в сговор. Нет Луда? Так его можно создать! Как, впрочем, и луддизм, само движение, направленное не только на уничтожение механизмов, но и достижение прав трудящимися.
Василий Капустин ещё некогда прибыл с группой товарищей, которые привезли Ольгу Жеребцову. Без особого труда удалось взять деньги, которые Ольге выдавал раннее убитый посол Уитворт. Ольга? Умерла от передозировки наркотиками. Что-то она сильно увлеклась этой гадостью!
У Жеребцовой оказалось два миллиона фунтов – это просто огромнейшая сумма, которая даже не нужна была для тех дел, ради которых был заслан Капустин и ещё пятеро товарищей в Англию. Не вся она пошла на организацию рабочего движения. Для этих нужд с лихвой хватило полмиллиона фунтов. Зато сейчас в банках Англии на разные имена и во многих ячейках находилось полтора миллиона фунтов, способных, если понадобится, многое совершить на Туманном Альбине.
Ранее, перед самой отправкой, куратор прочитал письмо от некого важного господина. Все догадывались, что это сам канцлер Сперанский давал напутственное слово.
Так вот, в этом письме, которое названо было писавшим, как шальное, значилось, чтобы те, кто отправляется в Англию для начала там рабочего движения, представились двумя именами: Карл Маркс и Фридрих Энгельс.
И вот теперь Капустин и есть тот самый Карл Маркс, обладая несомненным ораторским мастерством, рассказывал много небылиц, про то, как могут жить рабочие и, что именно они куют для Англии будущее. А еще кричал про объединение всех пролетариев и аграриев, и всех, кто ущемлен.
– Что дальше? – спросил Джон Луд.
– Нужно усиливать натиск, власти должны пойти на любые уступки, – отвечал Капустин.
– Вчера я в это не верил и ждал гусарских сабель. Но сегодня… Я верю тебе, Карл, – сказал Луд.
Ситуация в Англии складывалась самым лучшим образом, чтобы поднимать бунт в рабочей среде, да хоть и народные волнения. Дело в том, что финансовая стабильность Великобритании была сильно подорвана. Как только французы вошли в Индию, ещё ничего там не совершив, фунт стал резко падать в цене. Были и другие причины инфляции в Англии, например то, что англичане плохо понимали, что такое “инфляция”, учились, кстати, по русскому учебнику.
Но не это было самым главным. Англия лишалась своих рынков сбыта. Россия уже не покупала много товаров, Франция, тем более, Швеция, даже Соединенные Штаты Америки и те отказывались от английских товаров, не желая ссориться с другими политическими и экономическими европейскими игроками, – странами, которые так или иначе, но действуют против Англии.
Огромное количество уже произведённых товаров лежало на складах фабрик и заводов. Это провоцировало почти что банкротство перспективных и ранее получавших сверхприбыль предприятий. Английское правительство даже начало субсидировать предпринимателей, чтобы те, хотя бы, расплачивались по долгам с самим же государством. Были те промышленники, которые деньги, полученные от государства, начинали выплачивать в качестве зарплаты своим рабочим. Понимающие люди в Англии есть, они осознают, что без квалифицированных рабочих все фабрики и заводы – всего метериалы, из которых они сделаны.
Однако, буквально недавно, ситуация стала немного, но меняться. Бизнес, моментально реагирующий на любые возможные изменения в политике, смотрел на будущее уже не такими печальными глазами. Всё вело к тому, что Россия откроет свои рынки английским товарам и в Швецию, и в Финляндию, и в саму Россию. Именно так виделось в ближайшее будущее. Поэтому, промышленники посчитали нужным сохранить ту касту профессиональных рабочих, без которых производство будет просто невозможно.
