Полная версия
– Медики собирали консилиум и в один голос говорили, что Петр Федорович крайне плох и никак не приходит в сознание. Глаз вытек, дыра в голове, много крови потерял. Ты слышал, чтобы после такого кто выжил? – раздраженно говорил Кирилл.
В отличие от своего брата Кирилл Григорьевич все более воспалялся идей регентства Разумовских.
– А Екатерина Алексеевна? Она мать наследника престола Российского! – спрашивал Алексей.
– И кто за ней стоит? В обществе она все еще порицаемая. Ее не примет ни двор, ни армия. Все уверены, что у Екатерины Алексеевны одна дорога – монастырь.
– Не думаю, брат, что все так однозначно. Она прикрыла императора собой. Да! Ее только задела пуля, но она это сделала! Общество должно менять свое отношение, – говорил Разумовский-старший.
– У тебя прав больше! Ты муж императрицы! Она же гонимая жена некоронованного императора! Немка! Вот подумай, если написать в газете в нужном мнении? Напомнить лишь, что Екатерина немка?.. – Кирилл удовлетворился реакцией брата. – То-то и оно, Алексей. Немцев не бьют только потому, что в Петербург нагнали солдат. Но ненависть ко всем иноземцам только крепнет. Мы же с тобой русские. Пусть из Малороссии, но русские. И веры православной были изначально.
– Миних, Голицын, Трубецкой? – спросил Алексей Григорьевич, но поспешил поправиться. – Нет, с этими еще можно разобраться. Не станет Петра Федоровича, и все они окажутся никем. Но Шешковский? Этот пес?
– Тут кроется самая важная проблема. Степан Иванович – сила, с которой стоит считаться. Я смею надеяться, что он способен лишь исполнять волю хозяина. Попробуем его перекупить. Если Шешковский станет на нашу сторону, то волноваться вообще будет не о чем.
– И вот еще что! – сказал Кирилл Разумовский, протягивая салфетку, на которой только что написал какой-то текст.
«Уход Петра нужно ускорить для уверенности нашего дела» – прочитал про себя Алексей Разумовской.
– Я не пойду на это, – вслух возразил старший из братьев. – Все в руках Божьих.
Кирилл Григорьевич, будучи человеком от науки, да и откровенным почитателем вольнодумий французских просветителей в Бога верил так, по наитию или даже по привычке. То есть он не верил вовсе, ибо делал такие вещи, которые религией порицаются.
Именно поэтому Кирилл и не хотел уповать на некое провидение, а решать проблему. Но… к императору не проникнуть. Здесь и с помощью старшего брата сложно что-либо сделать, но Алексей Григорьевич, по крайней мере, мог бы стребовать посещения императора. Кирилл бы мог приготовить такой яд, точнее по его заказу, что можно было того коснуться руки умирающего Петра Федоровича и все… Да, рука должна быть в перчатке, иначе худо будет и отравителю. Но давить в этом вопросе на старшего брата Кирилл не стал.
Кирилл Григорьевич решил посоветоваться со своим вдохновителем и, чего уж от себя-то скрывать, некогда и любовником [есть косвенные свидетельства, что Кирилл Разумовский пребывал в сексуальной связи с Григорием Тепловым, имеются показания некоего казака, который утверждал это, но Екатерина Великая «замяла» дело].
Григорий Николаевич Теплом был «серым кардиналом» при Кирилле Разумовском. Именно он открывал Европу младшему брату тогда всесильного фаворита. Он же, Теплов, фактически управляет Академией Наук, помогает в ведении хозяйства, имеет большое влияние на своего ученика.
* ………* ………*
Недалеко от Еревана
28 февраля 1752 года
Карим-хан затягивал начало сражения. Сперва были высланы парламентеры с вопросом, насколько Россия придерживается Гянджинского мира, заключенного еще в 1737 году. Румянцев послал этих парламентеров… обратно и с претензией, что персы сами нарушили договор, когда вступили в сепаратные переговоры с Османской империей. Потом еще и еще… сплошная говорильня и нелепые обвинения.
Русским так же нужно было выгадать немного времени, чтобы успели подойти дополнительные войска, в основном иррегулярная кавалерия. Поэтому Петр Александрович Румянцев время и тянул, вступая в полемику с персами. К неприятелю так же пребывали немногочисленные отряды, но русский корпус должен был усилиться одномоментно, чуть ли не на треть от всей численности войск.
Как только стало известно, что подкрепления уже начали стекаться к русскому лагерю, Суворов немедля выдвинулся со своей дивизией на неприятеля.
Десять тысяч суворовских чудо-богатырей оказывался в клещах неприятельских сил. Далеко выдвинутая дивизия казалась персам легкой добычей. Но Петр Александрович Румянцев не был пылким юнцом в военном деле, он знал, зачем вот так подставлять именно дивизию Александра Васильевича.
Ощетинившиеся штыки десяти каре не оставляли шансов для противника. Суворов медленно, но верно двигался к центру вражеского войска, стремясь разрезать его, словно раскаленным ножом сливочное масло.
Атаки персидской конницы стали то и дело попадать под артиллерийские залпы пушек второй и третьей дивизий, которые стояли по флангам. Противнику оставалось за правильное просто отступить, продумать тактические приемы, которые могли бы противопоставить многим каре русских, подтянуть свою, пусть и устаревшую, артиллерию. Но нет, Карим-хан хотел продавить русский центр, так далеко выдвинувшийся.
– Подполковник! – выкрикнул Румянцев. – Берите своих уланов и казаков и обходите неприятеля с правого фланга. Задача: вступить в бой, дать время развернуться орудиям, следующим за Вами; после сигнала, отступить врассыпную по сторонам. И создайте много шума, словно в атаку идете.
И все-таки Румянцев решил попробовать создать ловушку, но именно что артиллерийскую, о которой неприятель может только догадываться при не сильно развитой артиллерии.
Суворов шел! Подбадривая своих «чудо-богатырей», дивизия Александра Васильевича продавливала центр неприятеля.
– Пушки! Они наводят пушки! – прокричал кто-то из офицеров каре, в котором был сам командир дивизии.
Суворов поднял свою зрительную трубу и попытался разглядеть диспозицию. Удалось это плохо, так как недавнишний стройный залп русских фузей создал облака дымов. Но Александр Васильевич все же смог что-то увидеть, но больше догадаться и додумать.
– Всем стоять! – прокричал Суворов, потом уже тихо сам себе сказал. – Досюда они не добьют.
Вражеская конница перестала совершать убийственные для себя атаки плотного русского каре и ушла прочь, оставляя русских в гордом одиночестве.
– А-ну, братцы, подымите-ка меня! – выкрикнул Суворов и, уже находясь на высоте вытянутых солдатских рук, еле-еле сдерживая равновесие, вновь всмотрелся в оптику. – Нет, не достанет супостат!
Русские остановились, и наступила пауза в сражении. Можно было бы сказать, что ситуация патовая, обе стороны были скованные своими диспозициями. Вот только в бою пока активно участвовала только одна русская дивизия из трех усиленных. Да и казаки своего слова не сказали, союзники так же пребывали в нетерпении. В то же время калмыки готовились для неожиданного удара из-за холмов за лагерем.
Суворов наблюдал, часть большая часть вражеской конницы, что безуспешно атаковала суворовские каре, отправилась на уже уставших лошадях в сторону своего левого фланга. Через минут семь оттуда загромыхали русские орудия и послышался крик «Ура» и улюлюканье. Персы стали спешно разворачивать свои оружия в направлении крика.
– Братцы! Бегом вперед! – прокричал Суворов и первым показал пример, ускоряясь и сравниваясь с первой шеренгой каре.
Застучали барабаны и все восемь русских построений сдвинулись с места.
– Натиск, братцы, не отставать! – кричал разгоряченный самый молодой в русской армии бригадир, уводя за собой дивизию.
До позиций персидской пехоты, которая была немного похожа своим построением, даже видом, на европейскую, пусть и одетую в широкие штаны, оставалось две версты. Ранее Суворов не раз отрабатывал со своими егерями такой бросок на неприятеля, не должны были русские солдаты запыхаться, устать.
Прозвучали пушечные залпы – началась контрбатарейная борьба между русскими современными пушками и персидскими, которые собирали, как сказали бы в России: «С миру по сосенки». Быстрая перезарядка «демидовских» гаубиц сразу же показала, кто именно на этом поле «бог войны».
Навстречу русскому центру выдвинулись персидские пехотинцы.
– Бей построение! – выкрикнул Суворов.
Только что десять тысяч русских солдат и офицеров стремительно преодолевали расстояние до противника, но сразу же после сигналов, все встали, как вкопанные.
Александр Васильевич быстро сообразил, что в условиях, когда сам противник приближается к русским воинам, не следует изнурять себя бегом. Впору рассредоточится егерям, изготовится гренадерам. Уже потом, после первого же залпа, Суворов вновь скомандует атаку и тогда точно его чудо-богатыри сомнут неопытных персов. Они захотели посостязаться с дивизией Суворова в полевых маневрах и стрельбе? Зря! Такие соревнования могли себе позволить только вышколенные пруссаки, но никак не персы, пытающиеся сражаться на европейский манер.
– Ближе, ближе! – приговаривал Александр Васильевич скорее для себя. – Почему егеря не выбивают офицеров?
Только Суворов проговорил последние слова, как из разных укрытий, кочек, бугорков, в сторону неприятеля полетел свинец. Штуцерники начали брать кровавую жатву.
– Готовься, братцы! – прокричал Суворов. – Бей!
Русские фузеи били на более дальнее расстояние, благодаря новым пулям. Бригадир Суворов рассчитывал, что до действенного огня неприятеля, его солдаты успеют еще раз перезарядиться и тогда на один выстрел у русских будет больше. Ну а после – штыковая атака и решительный натиск.
Петр Александрович Румянцев наблюдал за действиями своего товарища Суворова и убеждался, что Александру Васильевичу еще рано давать в командование корпус. Грамотный офицер, но предается власти эмоций, не видит всего поля сражения. Суворову бы постоять в строю, или даже чуть отступить, чтобы остальные русские воины, и не только они, но и союзники, смогли закончить свои маневры по окружению неприятеля. Но, нет, бригадир, после двух залпов, повел в лихую атаку свои полки и таки опрокинул персидскую пехоту. Теперь ловушка не захлопнется, и нужно будет еще предпринять усилия в погоне за разбегающимся противником.
Ловушка, которую организовал Румянцев на правом фланге, сработала частично. Не рассчитал командующий заминки, которая сложилась в процессе уничтожения артиллерии противника. Петр Александрович был уверен, что персы не станут терять время на то, чтобы развернуть свои громоздкие орудия. Это было глупо, терять время, когда русский центр сам напрашивался на персидские ядра. Но противник решил, что угроза с фланга весомее.
Однако, если полного окружения персов и не получилось, то, по крайней мере, удалось их зажать на небольшом, для столь немалого войска, участке поля битвы. Противник лишился маневра, и складывалась ситуация, как когда-то в сражении Ганнибала с римлянами при Каннах. Там, в далеком прошлом, как и сейчас численно превосходящее воинство было почти окружено меньшим. В этой истории войско было русским.
Теперь уже можно давать отмашку союзным всадникам, да и всем иррегулярам, чтобы те начинали резвиться и били по отходящим персам. Лишь по центру неприятельских войск оставалась «горловина», из которой Карим-хану можно было спасти хоть кого-то из своих воинов. Вот в эту горловину и должны были ударить калмыки.
Отрезали путь персам в итоге не только калмыки, но и башкиры, и казаки, как и иные. Получался круг из пятнадцати тысяч конных. И тогда, как одни полки пробивались сквозь ряды отступающих персов, другие уже готовились к атаке на выходящих из горловины врагов.
При наступлении сумерек, персы стали сдаваться. Еще был с десяток организованных очагов сопротивления, когда сам Карим-хан приказал свалить все имеющиеся повозки, образуя нечто подобное вагенбургу. Но Румянцев и не собирался посылать солдат на кровавые штурмы наспех сооруженных укреплений. Командующий приказал подвести артиллерию и потратил полчаса своего драгоценного времени, чтобы устроить кровавую баню на всем пространстве внутри «вагенбурга».
Тело Карим-хана нашли быстро. Персы, да, впрочем, как и многие на Востоке, любили выделять свой статус яркими одеждами. Карим-хан был не исключением, потому он и мертвый выделялся среди гор трупов.
Это был либо смелый человек, либо безрассудный. Часто так бывает, что обе характеристики могут быть присущи одному и тому же человеку. Карим-хан, второй, а может и первый, человек в иерархии возрождающейся Персии находился на острие обороны своего импровизированного укрепления. Там его и настигла русская картечь.
Еще не успели собрать трофеи, договориться с союзниками о долях захваченного в лагере персов, как прибыл авангард даже не дивизии, которую привел генерал-поручик Василий Петрович Капнист, а целого корпуса тысяч из двадцати человек, не меньше.
Приход генерала-поручика не был напрямую связан со сражением с персами. Василий Петрович должен был принять командование корпусом, из которого сбежал дядя императора. Ну и дополнительными задачами Капниста становилась подготовка к войне с османами за армянские территории. Так что с приходом еще одной дивизии иррегулярных войск, и пехоты, сохранять дисциплину и порядок стало сложно.
Обиженные тем, что прибыли к шапочному разбору, казаки и кайсаки начали охоту на сбежавших персов, не брезгуя и одиночками. Русские иррегулярные войска Капниста надеялись на весомые трофеи, но по всем законам и традициям войны, они не могли претендовать на долю. Поэтому, казаки и представители степных народов хотели хоть как-то компенсировать свои ожидания.
Румянцев не успел вовремя среагировать на те бесчинства, что начали творить и казаки и калмыки, но уже позже понял, что оно было и к лучшему, так как по всему региону разнеслись вести о новом жестоком и сильном хозяине земель. Люди этих мест уважают силу. Сила дает право повелевать. Русские силу показали, также они казались схожими по духу и отношению к побежденным. Так что договариваться становилось легче, а, вернее, оставалось одно – покориться.
Петр Александрович уже не участвовал в спектаклях проявления покорности воле русского императора, нужно было срочно отправляться в Петербург, но Василий Петрович сполна ощутил бремя власти. Капнист был не привычен к светским беседам, особенно с восточной спецификой, потому старался побыстрее решить все вопросы, порой в малом уступая местным князькам-ханам.
Все окружные ханства выразили желание стать подданными русского императора. При том, что Картли, Кахетия и Аварское ханство, получали, в сравнении с иными ряд привилегий. Все условия нового договора, который должен быть подготовлен в ближайшие два месяца, должны были быть одобрены уже бывшими ханами в Петербурге. Там же, в русской столице, будет объявлено о новом территориальном делении кавказского региона.
Можно было добивать персов, гнать их до Афганистана и дальше, но в планах компании, этого не предусматривалось. Не та в Европе ситуация, чтобы отвлекаться на большие войны. А то, что война могла стать затяжной, так это факт. Взять под контроль север бывшей персидской державы одно, тут и ранее проявлялся сепаратизм, но идти в исконно иранские территории, или в Афганистан, значит увязнуть в партизанской войне, чего нужно избежать.
* ………* ………*
Петербург
Больница Тайной канцелярии
28 февраля 1752 года. Вечер
Степан Иванович Шешковский не спал уже четвертые или пятые сутки. Так, бывало, час-полтора вздремнет в карете, а потом вновь за работу. Такого напряжения ни он, ни его служба не испытывали даже при проведении операции по нейтрализации Шуваловых и становлению Петра Федоровича соправителем.
Шешковский корил себя за то, что недооценил опасность в лице Марфы Шуваловой. Сработали стереотипы, когда от женщины не ждешь существенных угроз. Между тем, вдова не только была близка к полному успеху в деле, ею задуманном, но Шувалова, по сути, изменила ход истории России.
Теперь Степан Иванович пытался выжать максимальную пользу из сложившейся ситуации. Конечно, понятия «польза» и «покушение на императора» не могут сочетаться в голове человека, который искренне предан нынешнему престолу и отечеству.
Через несколько минут после покушения, Шешковский уже вез императора в новую, пожалуй, пока и единственную больницу Петербурга. Эта лечебница оборудована на месте старого дома Миниха, откуда переехала в Кронштадт школа гардемаринов. Здесь были собраны наиболее перспективные ученики госпитальных школ, которые должны проходить практику и находиться под полным контролем Ивана Антоновича Кашина. У каждого из молодых медикусов, которых император предпочитает называть «докторами» или «врачами», должна быть своя специализация. И это – главное отличие от госпиталей в Сухопутном и Морском корпусах.
Вообще под контролем Тайной канцелярии находилась организация еще трех больниц и двух школ повитух в Москве и Петербурге. Почему именно Тайная канцелярия этим занимается? Скорее, потому, что в этой организации есть определенный кадровый потенциал. Да, и одно упоминание о ведомстве Шишковского заставляет рабочих и служащих выполнять свои обязанности в три раза быстрее и качественнее.
И, вот именно в такую больницу был доставлен Петр Федорович.
Да, император жив! И, видимо, не так все плохо с его здоровьем, как могло показаться людям, которые видели государя сразу после покушения. Петр Федорович был весь в крови с неестественно согнутой ногой. Но, нога была поломана, ее вправили. Кровь же, так обильно вымазавшая императора, была Кондратия Пилова, который отдал свою жизнь, закрыв телом императора. Три пули не оставили шанса ближнику государя выжить. Вместе с тем Петр Федорович лишился глаза. Пуля пробила череп в районе виска и нашла выход рядом с глазницей [Похожее ранение было у М.И. Кутузова]. В остальном же император пострадал мало и должен идти на поправку.
И все бы нормально, но решил Петр Федорович использовать покушение и свое ранение для дел государственных.
– Вы искали меня, сударыня? – спросил Степан Иванович Шешковский, входя в палату к Екатерине Алексеевне.
– Да, Степан Иванович. Я уже второй день пытаюсь добиться с вами общения, коего вы изволите избегать! – сказала Екатерина, присаживаясь в кресло и указывая жестом руки на стул, стоящий напротив. – Присаживайтесь, господин Шешковский, и меньше обращайте своего внимания на мою злость и обиду. Вы должны понимать, что я сейчас разговариваю с человеком, который пытался меня убить, способствовал тому, что жизнь моя теперь подобна судьбе тонущего человека. Я знаю, каково наблюдать за умирающими на воде людьми!
Екатерина даже не намекала, а прямо говорила Шешковскому о том, что она готова с ним разговаривать, несмотря на то, что он способствовал убийству некоторых людей, как и покушению на саму Екатерину Алексеевну. Это, в некоторой мере могло бы Степана Ивановича и насторожить. Но глава Тайной канцелярии знал, что Великой княгине есть, что сказать ему. Шешковский ловил себя на мысли, что он очень хочет признания Екатерины Алексеевны. Он никогда искренне не желал зла этой женщине, но лишь исполнял веление.
– Простите за мою бестактность, Екатерина Алексеевна, но коли это все, что вы пожелали мне сообщить, то я бы поспешил откланяться, ибо уж очень много накопилось работы, – сказал Шешковский и встал со стула.
Вместе с тем, он не поспешил на выход, а чуть замедлился, давая время Екатерине его одернуть.
– Да, сядьте же вы, наконец! – повелительным тоном потребовала Екатерина. – Я должна была вам это сказать, чтобы вы прониклись тем, через что мне приходится переступать, общаясь с вами.
– Хорошо, я весь во внимании, сударыня! – сказал Шешковский и вновь сел на стул.
– Итак, сударь, сегодня утром по вашему настоянию меня перевели в эту лечебницу. Я не против, тем более, что тут находится и мой муж. Да, и наибольшее доверие из всех медикусов у меня к Ивану Антоновичу Кашину, – сказала Екатерина и пристально посмотрела на Шешковского, тот был невозмутим. – Мне важно понимать, почему именно ваши распоряжения обязаны решать мою участь?! Я покоряюсь своему супругу и императору, но никак не его псам!
Шешковский ухмыльнулся и проигнорировал необходимость что-либо объяснять. Псом главу Тайной канцелярии называли уже давно, и Степан Иванович не видел уже в этом какого-либо оскорбления. Да, он считал себя именно верным псом императора. Степан Иванович был убежден, что именно такие, как он, верные псы при правителе, способном стать великим, и могут влиять на ход истории. Иные же, кто мнит себя людьми, способными иметь влияние на императора, долго рядом с троном удержаться не смогут. Шешковский же был уверен, что Петр Федорович может идти на договоренности, лишь выигрывая время для нанесения сокрушающего удара. Судьба Шуваловых и Бестужева тому доказательство. Так что, да – он пес, верный и больно кусающий!
– Господин Шешковский… – Екатерина замолчала, решаясь продолжить разговор. – Перед тем, как ваши люди сопроводили меня в сию лечебницу, я получила письмо от мужеложца короля Пруссии.
Шешковский не смог скрыть своих эмоций и одобрительно закивал головой, улыбаясь.
– Вы знали? – спросила Екатерина.
– Да, сударыня. Одна из причин того, что Вы в этой лечебнице и под надежной защитой, является именно то, что на вас вышли агенты Фридриха Прусского. Позвольте узнать, что же в том письме? Прошу понять меня правильно, сударыня, это моя работа, – сказал глава тайной канцелярии и протянул руку.
Из складок платья Екатерина достала сверток и протянула его Шешковскому.
– Кто его передал? – жестко, как будто рядом с ним не Великая княгиня, спросил Шешковский.
– Генрих Юстус Мюллер! – ответила Екатерина, не обращая внимания на изменившуюся тональность разговора.
– Это брат Федора Ивановича Миллера? – спросил Шешковский, но, не дожидаясь ответа, продолжил. – Михаил Васильевич Ломоносов будет счастлив, что брат его главного противника в научных спорах оказался прусским шпионом. И что предлагает Ваш дядюшка?
– Собрать свидетельства о намерениях России. И будь на то моя воля, Фридрих обещал дать приют и содержание мне и моим детям в Пруссии.
– Во как! – искренне удивился Шешковский. – А король не мелочится, хочет ввергнуть Россию в смуту! Может быть, сударыня, Мюллер указывал на неких офицеров, которые могли бы помочь вам выкрасть детей?
– Нет, того не было. Но я могу предположить, что сперва ждут моего согласия, – ответила Екатерина.
Степан Иванович Шешковский задумался. Он боялся тех мыслей, которые посетили его голову. Очень много работы, и глава Тайной канцелярии небезосновательно сомневался, что еще на одну небольшую шпионскую операцию его просто не хватит. Но страхи нужно подавлять. Если Екатерина Алексеевна согласится, а она согласится. То можно не только вывести на чистую воду Юстуса Мюллера, как и тех, кто за ним стоит. И тогда, скорее всего, Петербург, наконец, будет вычищен от скверны прусского влияния.
– Я уже поняла, к чему вы клоните, Степан Иванович, и мое решение будет зависеть от двух условностей. Первое – я должна знать, что с моими детьми и увидеть их. Второе – я должна знать все про самочувствие Петра Федоровича. Степан Иванович, а где сейчас находятся дети? – Екатерина сморщила лоб, будто размышляла и ее осенила догадка. – Отвечайте же! Какая бы судьба не ждала меня в дальнейшем, я неизменно останусь матерью наследника престола Российской империи!
Шешковский слегка замялся, но все же посчитал нужным ответить:
– Они в Петропавловской крепости.
Наступила пауза. Екатерина Алексеевна молчала, но светилась радостью.
– Он жив! Что бы вы сейчас ни сказали, опровергая мою догадку, он жив! Это Петр придумал использовать свое ранение для того, чтобы увидеть тайных врагов. Передайте императору, что я хочу его видеть и готова помогать Вам во всех делах. И еще… дочь того генерала, который стрелял в Петра… Она для него кто?
Шешковский, ничего не говоря, встал со стула и направился к двери.
* ………* ………*
Петербург
Больница Тайной канцелярии
28 февраля 1752 года
Пятью минутами позже
Я лежал в палате, которая своим убранством мало чем отличалась, а, может, выглядела еще более богато, чем мои покои в Зимнем дворце. Но я не был никогда человеком, который сильно бы ратовал за скромность и аскетизм, в том числе и в отношении интерьера. Императору по статусу положено иметь роскошь. И плох тот правитель, который не может обеспечить себе достойного проживания. Это можно порицать излишества в виде ледяных свадеб, или еженедельных фейерверков. Но, когда император беден, то бедна и его держава. В этом я явно русский больше, чем немец. Вот Фридрих, так тот за лишнюю монету удавится, но я нет.
Уже сутки, как я нахожусь в сознании. Боль стала вполне терпимой. Возможно, какие-то травы все-таки нивелируют болевые ощущения. Микстуры всякие принимаю регулярно.
