Ассистент Дьявола

Послышался звук смыва унитаза, и в комнату вбежал маленький сгусток энергии. Она во всю глотку пела про космических единорогов, которые летают между звёздами, запрыгнула на диван и уютно устроилась у меня на коленях, утыкаясь носом в мою футболку.

– Привет, мам! – рассмеялась она, откидывая с лица растрепавшиеся волосы. – Кто звонил? Это снова дядя Матвей?

– Я получила новую работу, малыш, – сказала я, обнимая её и прижимая к себе покрепче. – Это значит, что я смогу проводить с тобой гораздо больше времени. Будем вместе готовить, гулять в парке, смотреть мультики.

Маша уставилась на меня своими большими зелёными глазами, а я – на неё своими. В такие моменты я особенно остро чувствовала, насколько она похожа на меня.

– Почему ты ненавидишь своего начальника? – спросила она, выпятив нижнюю губу и изображая преувеличенную грусть, явно передразнивая кого-то.

Я почувствовала, как брови поползли вверх от удивления, и недоумённо покачала головой:

– Кто тебе такое сказал, солнышко?

Она не должна была знать о том, что мы с Матвеем в шутку назвали её туалетные дела в честь главы «Гром Групп». Это была наша маленькая тайна, способ разрядить обстановку после особенно тяжёлых рабочих дней.

– Дядя Матвей говорит, что ты хочешь его убить, – с озорной миной на лице сообщила кроха у меня на коленях, явно гордясь тем, что знает такую взрослую тайну. – Ещё говорит, что присмотрит за мной, если ты попадёшь в тюрьму.

– Он просто шутит, милая, – солгала я, одной рукой продолжая обнимать дочь, а свободной доставая телефон из кармана своих пижамных шорт.

Я отправила гневное сообщение своему лучшему другу, одновременно убаюкивая сонную дочь лёгким покачиванием. Способность делать несколько дел одновременно и демонстрировать эмоции, противоположные испытываемым, входили в число моих специализированных навыков, отточенных годами работы с самым невыносимым боссом в мире.

В ожидании ответа от Матвея я переключила канал на детскую передачу, которая мягким голосом поощряла малышей готовиться ко сну. Я играла с её мягкими волосами, заплетая и расплетая маленькие косички, пока маленькое личико не уткнулось в мою грудь, а дыхание не стало ровным и глубоким.

Через двадцать минут телефон завибрировал – звонил Матвей. Я осторожно потянулась к телефону, стараясь не потревожить дочь.

– Зачем ты сказал моей дочери, что я хочу убить гендиректора? – прошептала я в трубку, пытаясь звучать грозно, но шёпотом это получалось не очень убедительно.

– И тебе привет, дорогая подруга, – рассмеялся Матвей, прежде чем невинно спросить: – Разве это неправда? По-моему, ты вчера составляла список из десяти способов его устранения.

– Для сведения будущего полицейского, который будет расследовать загадочную смерть Михаила Сергеевича и прослушивать все мои записанные телефонные разговоры, – медленно и чётко произнесла я в трубку, – все мои многочисленные замечания о желании его убить были исключительно шуткой. Чёрным юмором. Способом справиться со стрессом.

Матвей снова рассмеялся, на этот раз громче:

– А для того же самого будущего полицейского, который это слушает, хочу уточнить – нет, совсем не шуткой. Она серьёзно его ненавидит.

– Тсс! – резко прошипела я в трубку, боясь разбудить дочь. – Замолчи немедленно!

– А чего это ты шепчешь? – поинтересовался он с любопытством.

Взглянув на почти уснувшую девочку, чьи ресницы уже не дрожали, я тихо объяснила:

– Маша почти отключилась у меня на коленях. Сейчас понесу её в кровать.

Он тихо хмыкнул в ответ, явно представляя эту картину.

– К тому же, теперь мне совершенно не нужно будет его «утилизировать», – добавила я, сдерживая волнение и стараясь не шевелиться лишний раз. – Я получила ту работу, на которую подавала документы. Представляешь? Меня взяли!

– Ты наконец-то выбираешься из седьмого круга ада? – радостно воскликнул он таким громким голосом, что я поморщилась и отодвинула телефон от уха. – Катюха, это же потрясающе!

Я снова зашикала на него, прежде чем столь же тихо воскликнуть:

– Ага! Через две недели я свободна!

Затем мой друг снова хмыкнул, но на этот раз скептически, с явным сомнением в голосе.

– На что это ты хмыкаешь? – насторожилась я. – Что-то не так?

Матвей помолчал несколько долгих секунд, словно подбирая правильные слова, а затем осторожно выдал:

– Не знаю, как он выживет без тебя, если честно.

– Кто? – спросила я с искренним недоумением, хотя догадывалась, о ком речь. – Михаил Сергеевич?

Миллиардер-предприниматель, скорее всего, устроит грандиозную вечеринку с шампанским и салютом, когда я уйду окончательно. Возможно, даже объявит выходной день в офисе.

– Катя, послушай, – начал Матвей серьёзным тоном, – ты – единственный человек, которого он видит весь день напролёт и с которым вообще разговаривает больше, чем односложными фразами. Ты же знаешь, какой он отшельник.

Я покачала головой, хотя он этого не видел:

– Только потому что я его личный помощник, Матвей. Ему просто приходится иметь со мной дело по долгу службы. Не более того.

– Ты единственный человек, на которого он никогда не смотрел со своей ледяной ненавистью и презрением, – настаивал он.

Я перебила его возмущённо:

– Да он смотрит на меня целыми днями именно с таким вот мрачным видом! Как будто я лично отравила его кофе. Каждое утро одно и то же.

Причина, по которой я так люблю фильмы ужасов, кроется в особенных ощущениях, которые они дарят. Это чистый адреналин и мощный всплеск от внезапного испуга, от неожиданного поворота сюжета. Мои жилки становятся одновременно и горячими, и холодными, словно по ним течёт не кровь, а электрический разряд. Как когда случайно касаешься обжигающе горячей воды, и в первую миллисекунду она обманчиво кажется ледяной.

Только один мужчина когда-либо вызывал у меня подобные ощущения одним лишь своим взглядом. Только у одного мужчины был настолько интенсивный, пронзительный взгляд, что заставлял гадать, что творится у него в голове и что он замышляет в данный момент. Только один мужчина давал мне этот странный прилив адреналина, смешанного со страхом и чем-то ещё, чего я не могла определить.

– Катюш, ты же единственный человек, который когда-либо повышал на Михаила Сергеевича голос, – терпеливо указал Матвей. – И остался жив после этого.

– Может быть, раз или два, от силы, – попыталась я возразить неуверенно, и сама поморщилась от того, как слабо и неубедительно прозвучал мой собственный голос.

– А сколько продержался его помощник до тебя? Напомни-ка мне.

– Тридцать минут ровно, – вспомнила я, невольно усмехнувшись. – Бедняга даже не успел снять пальто и присесть за рабочий стол.

– А что сделала ты в свои первые полчаса знакомства с ним? – с издёвкой напомнил Матвей, явно наслаждаясь моментом.

Я зажмурилась и быстро, скороговоркой проговорила:

– Возможно, я спросила его, не жуёт ли он постоянно лимон или кислые яблоки, потому что у него вид вечно недовольного и несчастного человека.

В ухе раздался громкий смех – Матвей просто помирал со смеху, вспоминая эту историю в сотый раз.

В детстве я чуть не утонула в речке на даче у бабушки, а в подростковом возрасте мне сделали серьёзную и рискованную операцию. И всё же я была абсолютно уверена, что первая встреча с дьяволом делового мира, как его называли в прессе, была самым страшным и волнительным опытом в моей жизни. Ничто не могло сравниться с тем ужасом.

До личной встречи с ним я уже порядком нервничала из-за предстоящего собеседования в крупнейшей компании. В основном потому, что он был на целых семь лет старше меня, пугающе привлекателен внешне и невероятно успешен в бизнесе. Его фотографии в деловых журналах заставляли сердце биться быстрее. А затем я воочию столкнулась с настоящим гневом и холодностью этого отстранённого человека, и мой страх перед ним только многократно усилился.

Со страхом я справлялась немного странно, не так, как нормальные люди. Если мне было по-настоящему страшно или меня кто-то пытался запугать и поставить на место, я либо начинала нервно смеяться, либо немедленно занимала агрессивную оборонительную позицию. Отсюда и моё довольно дерзкое отношение к человеку, под чьим началом я работала последние семь лет.

Наша самая первая встреча была очень односторонним и неловким разговором. Я тараторила без умолку, пытаясь заполнить тяжёлую тишину, даже одарила его одной из своих самых лучших и обаятельных улыбок, а он просто молча сидел напротив и смотрел на меня, словно пытался разгадать сложную загадку или ребус на моём разгорячённом лице.

– Так, когда он в последний раз тебе звонил? – спросил Матвей, явно словно собирая неопровержимые доказательства в поддержку своей точки зрения.

Я тихо и виновато, почти стыдливо объявила:

– Буквально двадцать минут назад. Только что положила трубку.

Матвей хмыкнул уже примерно в пятидесятый раз за наш разговор и с полной уверенностью заявил:

– Вот видишь! Без тебя он точно не выживет. Пропадёт совсем.

– Кстати, этот несчастный трудоголик-урод до сих пор торчит в своём офисе, – сказала я, чтобы сменить неудобную тему разговора. – Уже десятый час вечера, а он всё работает.

Мой лучший дружок громко фыркнул, а затем философски добавил:

– Бедняге срочно нужно заняться сексом. И желательно не один раз.

Я никогда прежде откровенно и всерьёз не задумывалась о личной сексуальной жизни своего начальника. По крайней мере, до этого самого момента. Теперь же в голове возникли совершенно ненужные образы.

Я никогда не видела, чтобы он заинтересованно смотрел на какую-либо женщину. Не говоря уже о том, чтобы специально заговаривать с ней, подходить первым или хотя бы улыбаться.

Игнорируя странное режущее ощущение в животе, я с деланным равнодушием выдавила:

– Он вообще практически не выходит из своего кабинета днём, так что лучше бы он этого точно не делал на моём рабочем столе. А то мне потом там сидеть.

Что бы там ни собирался сказать дальше Матвей в ответ на мои слова, его слова потерялись в воздухе, потому что я отвлеклась на маленькое тёплое тельце у меня на коленях, которое сонно заворочалось и захныкало.

– Мне срочно нужно уложить Машу в постель, – понизив голос до шёпота, извиняющимся тоном сказала я в трубку. – Она совсем уснула.

– Врёшь напропалую, – тут же обвинил мой лучший друг подозрительным и насмешливым тоном. – Я думаю, ты просто хочешь сбежать от неудобного разговора…

Никакого нормального прощания не последовало, потому что, неловко пытаясь одновременно поднять сонную дочь и встать с продавленного дивана, я нечаянно уронила телефон на пол. Он с глухим стуком упал на ковёр.

Маша тихонько пискнула спросонья, инстинктивно обвив мою шею маленькими тёплыми руками и прижавшись ближе. Я ласково похлопала её по спине, нежно поцеловала в макушку, вдыхая запах детского шампуня, и медленно понесла в её уютную комнату. Дорога через коридор заняла несколько долгих минут, потому что нести её было тяжеловато. Она, конечно, ещё совсем маленькая, но я тоже невысокая и не отличаюсь богатырской силой.

Окружённая нежными розовыми стенами, розовыми мягкими игрушками и пушистым розовым ковром, я одной рукой откинула покрывало приятного лососевого цвета и максимально аккуратно уложила её на мягкий матрас, подоткнув одеяло.

Она немного поворочалась из стороны в сторону, устраиваясь поудобнее, прежде чем её большие глаза сонно приоткрылись, и она сладко зевнула:

– Мама? Ты здесь?

Я осторожно села на самый край её кровати и ласково погладила по мягким волосам:

– Да, солнышко моё? Что случилось?

Её голос стал совсем тихим, неуверенным и застенчивым:

– А где мой папа? Когда он приедет?

У меня мгновенно пересохло в горле, и рука сама собой невольно опустилась с её головы, инстинктивно потянувшись к груди, где болезненно сжалось сердце. Острое чувство вины проникло в меня, растекаясь по венам, как холодный змеиный яд.

Безмерная, всепоглощающая любовь к своему ребёнку никогда не позволяла мне сказать ей страшную правду. Я физически была не в силах смотреть в большие полные искренней надежды глаза дочери и честно говорить, что мой возлюбленный из беззаботного детства трусливо сбежал, как только узнал неожиданную новость, что я беременна от него.

– Он всё ещё храбро охотится на опасных вампиров в далёкой Румынии, – соврала я в очередной раз, с трудом изображая на лице убедительную улыбку. – Защищает людей.

– А он будет в порядке там? Ему не страшно? – тревожно спросила она, по-детски надув пухлые губки.

Я медленно кивнула, но это движение далось с огромным трудом:

– Конечно, будет. У него же есть самое лучшее осиновое копьё в мире. Острое-преострое.

Этот ответ её вполне устроил и успокоил, она довольно закрыла глаза и сладко уткнулась носом в любимую мягкую подушку.

Нежно поцеловав её в тёплый лоб, я бесшумно встала и на цыпочках подошла к двери её комнаты, но внезапно замерла на пороге. Я задержалась в дверном проёме, изо всех сил сдерживая предательские слёзы, и просто смотрела, как маленькая девочка безмятежно спит с лёгкой улыбкой на невинном лице.

Я была готова абсолютно на всё, чтобы защитить её от жестокого мира.

Коридор в нашей квартире был довольно длинным и узким. Небольшая гостиная, тесная кухня и две маленькие спальни ответвлялись от него по обе стороны. Гостиная находилась ближе к концу коридора и была самой маленькой комнатой во всей квартире, но зато самой уютной.

Я снова устроилась поудобнее на диване, подтянув ноги. Накинула на колени мягкий плед, потому что мой простой комплект из коротких пижамных шорт и старой выцветшей футболки совершенно не грел в прохладный вечер.

Когда я подняла забытый телефон с края дивана, то сразу заметила несколько новых непрочитанных сообщений от Матвея.

Эмоционально опустошённая после разговора про отца Маши и просто уставшая, я совершенно не хотела снова ввязываться в долгий разговор с надоедливым Матвеем. Уровень моего истощения был настолько высок, что у меня не оставалось сил даже на то, чтобы в очередной раз поныть про ненавистного начальника.

Я почувствовала, как веки наливаются тяжёлым свинцом, с трудом разблокировала телефон и быстро, не глядя толком, отправила короткий ответ.

Я подняла обе руки, чтобы устало потереть слипающиеся глаза, и громко зевнула во весь рот.

Когда зрение снова с трудом привыкло к яркому свету экрана, мои глаза от настоящего ужаса медленно округлились.

Имя вверху экрана телефона в диалоге последнего отправленного сообщения было определённо не «Матвей». Я случайно отправила его совершенно другому человеку, с которым недавно разговаривала по телефону.

Я отправила своё личное сообщение самому Михаилу Сергеевичу. Или Сатане, как он был саркастически записан в моих контактах с соответствующим смайликом чёртика.

Моё сообщение гласило: «Михаилу Сергеевичу действительно не помешало бы женское общество. Может быть, немного внимания и заботы выманило бы его наконец из душного кабинета на свежий воздух. Совсем зачерствел человек.»

– Блин! Блин! Блин! – в панике выругалась я, резко швырнув телефон через всю комнату на кресло и судорожно схватившись обеими руками за голову. – О, Боже мой. Что я вообще наделала? Как так можно?

Завтра я точно труп. Абсолютно точно.

Очень надеюсь, что моё уже поданное заявление об уходе каким-то чудом спасёт мне жизнь, когда я предстану перед его гневным судом завтра утром.

Глава 3

От моей квартиры до здания «Гром Групп» было ровно четыреста девяносто семь шагов. Я считала их каждое утро, словно это помогало мне подготовиться к предстоящему испытанию. Возможно, это покажется пустяком, но на каблуках высотой десять сантиметров это была настоящая пытка. Ноги ныли, спина затекала, а я всё шла и шла, проклиная тот день, когда согласилась на эту работу.

К тому времени, как я, запыхавшись и сбив дыхание, выскочила из лифта на верхний этаж небоскрёба, силы меня окончательно покинули. В висках стучало, а сердце колотилось так, будто я пробежала марафон.

Отделка из чёрного и белого мрамора в холле означала, что мне, к несчастью, пришлось увидеть своё отражение во всей его неприглядности. Я выглядела настоящей неряхой – растрёпанные волосы, слегка размазавшаяся тушь под глазами. Торт в пластиковом контейнере и толстая стопка писем в моих руках лишь дополняли образ вымотанной сотрудницы, который я невольно демонстрировала всему миру.

Поскольку руки у меня были заняты, я толкнула тяжёлую дверь в офис… ну, той частью тела, которой было удобнее всего – бедром. Затем осторожно, стараясь не уронить торт, переступила порог клетки Дьявола. Именно так я про себя называла кабинет своего начальника.

Громов поднял глаза от стола, едва я вошла. Он всегда чувствовал чужое присутствие, словно обладал каким-то звериным чутьём. На его лице застыла привычная мрачная гримаса, но сегодня она была пугающей как никогда. Брови сдвинуты, губы сжаты в тонкую линию, а взгляд… взгляд мог заморозить кого угодно.

– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – поздоровалась я с фальшивой бодростью в голосе, которая, надеюсь, скрывала моё истинное настроение.

Холодные, тёмно-синие глаза, полные зловещего блеска, медленно, с ног до головы, окинули меня оценивающим взглядом. Я чувствовала себя под микроскопом. Затем он равнодушно отвёл внимание обратно к бумагам на столе, словно я была недостойна даже секунды его драгоценного времени.

Даже сидя, он казался огромным и устрашающим. Будто всё вокруг – люди, вещи, сама реальность – находились где-то у него под ногами. Его присутствие заполняло собой всё пространство кабинета.

Михаил Громов считал себя неприкасаемым. И большая часть мира с ним безоговорочно соглашалась. Его бесконечные деньги, его высокие, подавляющие своим величием небоскрёбы лишь подчёркивали образ тиранического магната, человека, который привык получать всё и сразу. А его устрашающая аура и вовсе не оставляла шансов на сомнения – с этим человеком лучше не связываться.

– Екатерина Петровна, – его низкий голос по утрам звучал особенно хрипло, с лёгкой охриплостью, которая почему-то заставляла мурашки бежать по коже.

– Да, Михаил Сергеевич? – вежливо откликнулась я, всё ещё стоя на том же месте у двери, держась на безопасном расстоянии. Это было на случай, если он тут же отправит меня куда-нибудь по поручению, как это часто бывало.

Когда я наконец медленно, неуверенными шагами подошла к его массивному столу из тёмного дерева, мне показалось, что эти лазурные зрачки прожигают меня насквозь. Видят всё – каждую мою мысль, каждый страх.

«Только не говори про вчерашнее сообщение, – заклинанием повторяла я про себя, – пожалуйста, ради всего святого, не упоминай вчерашнее сообщение».

– Вы опоздали на восемь секунд, – проворчал он с нескрываемой досадой, откидываясь на спинку своего кожаного кресла и скрещивая на широкой груди мускулистые руки.

Было трудно поверить, что кто-то реально может отсчитывать секунды чужого опоздания. Неужели у него под столом спрятан секундомер? Или он просто настолько помешан на контроле?

Обычно я бы просто промолчала, опустила глаза и не стала бы дразнить зверя в клетке. Но сегодня я была на взводе, нервы на пределе. До моего освобождения оставалось всего две недели, после которых я больше никогда, слышите, никогда не увижу этот проклятый кабинет и его обитателя.

– Вы что, отсчитывали секунды до нашей следующей встречи, Михаил Сергеевич? – ехидно спросила я, не удержавшись от усмешки.

Одна из его чёрных бровей поползла вверх, а мышца на скуле напряглась и задёргалась, когда он сквозь стиснутые зубы процедил: – Нет.

– Я не опаздывала, – твёрдо сообщила я, многозначительно потряхивая конвертами в руке. – Я забирала вашу почту на ресепшене. Елена Викторовна попросила передать, что там ещё одна посылка, но она слишком большая.

Также мне пришлось порыться в своей переполненной сумке, чтобы достать оттуда своё заявление об уходе и незаметно подсунуть его в общую стопку писем. Моё сердце учащённо забилось от этого маленького акта саботажа.

Его крупная, с проступающими венами рука медленно потянулась и забрала у меня письма, прежде чем он аккуратно положил их на стол, даже не взглянув на содержимое.

– Вы не собираетесь их открывать? – нахмурившись, недоумённо поинтересовалась я.

Михаил Сергеевич никогда мне не улыбался. Он вообще никому не улыбался, насколько я знала. Я искренне надеялась, что это изменится, когда он откроет моё письмо, которое я сочиняла вчера весь вечер, переписывая по десять раз.

– У меня совещание, – твёрдо заявил он, резко поднимаясь из-за стола.

Сколько бы раз я его ни видела за эти долгие семь лет, его телосложение всё равно поражало воображение. Он возвышался надо мной на пугающе большую высоту, заставляя чувствовать себя карликом. Заметно выше метра восьмидесяти пяти. На глаз я бы дала метр девяносто три, а то и все пять или даже шесть.

Он вышел из-за стола и встал прямо передо мной, нависая как скала. От этого я почувствовала себя мелкой и дрожащей букашкой, готовой быть раздавленной в любой момент.

– Я принесу вам кофе перед совещанием, – поспешно сказала я, уже разворачиваясь на каблуках, чтобы поскорее убраться отсюда.

Но не успела я сделать и шага по направлению к двери, как гендиректор грозно рявкнул: – Вы идёте со мной.

Многие удивлялись, почему Михаил Громов предпочитает избегать публичности и заточать себя в своём кабинете, отказываясь от светских мероприятий. Ответ был предельно прост. У него были манеры человека, воспитанного стаей диких волков где-нибудь в сибирской тайге. Он почти никогда не говорил, а когда говорил – это неизменно звучало как приказ или безапелляционный приговор.

Я осторожно переложила контейнер с тортом, который держала в левой руке, так, чтобы нести его обеими руками и не дай бог не уронить. Это неловкое движение заставило крупного мужчину опустить взгляд и наконец увидеть, что именно я зажала в руках.

– Что это? – жёстко потребовал он, глядя на контейнер с подозрением.

– Я испекла торт, – спокойно ответила я, старательно удерживая взгляд на уровне глаз, который в моём случае приходился ему примерно на нижнюю часть груди. – Могу угостить ваших деловых партнёров. Шоколадный, с вишнёвой начинкой.

Его глаза потемнели, почти почернели, превратившись в омуты, а яростное выражение лица заметно усилилось. Скула снова дёрнулась, а широкие плечи напряглись под тканью рубашки.

Его вечно мрачное настроение живо напоминало мне злодеев из фильмов ужасов, которые только что с ужасом осознали, что не могут убить последнюю выжившую девушку. Скорее в аду наступит лютый мороз, чем Михаил Громов когда-нибудь искренне улыбнётся.

Мы вышли из кабинета и направились к лифту в центре здания по длинному коридору. Я шла впереди, слыша его тяжёлые шаги, но он неотступно следовал за мной по пятам. Он всегда двигался слишком близко сзади, вторгаясь в личное пространство. Я часто боялась, что однажды резко остановлюсь, и он просто пройдёт по мне, не заметив препятствия.

Лифт полностью соответствовал стилю всего небоскрёба: монохромный, холодный, с зеркальными поверхностями. Все четыре стены в этой тесной металлической коробке были зеркалами, отражающими реальность в бесконечном повторении.

Спрятаться от его доминирующего, подавляющего присутствия было решительно негде. Ни в этом маленьком замкнутом пространстве, ни в комнате, где куда ни глянь – везде его отражение, словно он окружал меня со всех сторон.

Едва двери лифта плавно закрылись, отрезав нас от остального мира, мои обострённые чувства мгновенно атаковал его парфюм. Настоящий мужской аромат – глубокий, насыщенный, слегка дурманящий. Что-то древесное с нотками специй.

Он был настолько мускулист и широк в плечах, что занимал почти всё доступное пространство в тесной кабине лифта. Мне оставалось лишь жаться к стенке.

Я упрямо уставилась на панель с кнопками, старательно избегая его пронизывающего взгляда, который ощущала затылком, и спросила максимально деловым тоном:

– На какой этаж едем, Михаил Сергеевич?

Совещания в «Гром Групп» были большой редкостью. Одна из причин – откровенное, граничащее с пренебрежением равнодушие Громова к существованию кого-либо, кроме себя самого. Другая, не менее важная причина – люди попросту боялись с ним встречаться, предпочитая общаться через электронную почту.

Мощное тело моего начальника внезапно приблизилось. Он нависал надо мной всей своей массой. Его широкая грудь почти вплотную касалась моей спины. Даже без прямого физического контакта кожа мгновенно покрылась предательскими мурашками.

Мурашками от страха и, возможно, признаюсь честно, ещё от чего-то непонятного.

Длинный палец его жилистой руки неторопливо нажал нужную кнопку лифта, после чего он отодвинулся, и его близость к моей напряжённой спине немного ослабла. Движение было достаточно быстрым, но не настолько, чтобы я не успела вблизи и лично прочувствовать всю его тяжесть и поистине исполинский рост.