Тридцать лет и три года

Майя Майкова, Яна Тарьянова

Тридцать лет и три года

Пролог. 27 июля 1980 года

Герб СССР, вмурованный в пограничный столб, серебрился, отражая свет полной луны. Ефрейтор Сергей Васильевич Потоков сжимал автомат Калашникова, не отводя взгляд от пустого моста. Заграждения, открывавшиеся только в часы работы пропускного пункта, отбрасывали черные тени. На другой стороне реки, в афганском кишлаке, монотонно и заунывно выла собака.

Где-то далеко, в Москве, шумела и веселилась толпа, радующаяся победам спортсменов на Олимпиаде-80. Наверное, и полнолуние не замечали – среди огней ночного города и фейерверков не до того. Сергей жалел, что олимпиада выпала на время срочной службы – когда еще в СССР будет другая, будет ли? Можно было бы поднакопить денег, поехать в столицу, пожить у родственников, посмотреть на иностранцев и спортивный праздник. А вместо этого приходится стоять на посту, охраняя государственную границу.

Он посмотрел на реку, несущую воды мимо гор и равнин, равнодушную к человеческим радостям, горестям и жалобам, вернулся взглядом к мосту и обомлел. Заграждение исчезло, опоры, бетон и асфальт превратились в хрусталь, засиявший так, что на глаза навернулись слезы. С афганской стороны завопили:

– Эй, потыков сын! Слышишь меня? Иди сюда! Быстрее! Пока заклинание мост держит!

Сергей, не понимавший происходит ли это на самом деле или он придремал на посту, прищурился, пытаясь рассмотреть кричащего мужика. На противоположном берегу творилось что-то странное: возле хрустального моста стояла толпа. Не душманов, задумавших прорваться через границу, а каких-то ряженых. Двое богатырей в кольчугах и на конях, как с картины Васнецова, здоровенный медведь, две девы в белых одеждах, серый волк, и…

– Быстрей беги сюда, у Китовраса свиток уже затлел!

Девы подхватили призыв, голоса слились в дружном хоре:

– Иди сюда, иди к нам!

– Ты нам нужен! – светловолосая дева вклинилась в паузу. – Без тебя к Алатырь-камню не пройти! Помоги!

Сергей слышал и не слышал, слушал и не слушал – заворожено смотрел на диковинное создание, получеловека-полуконя. Бородатого кентавра в очках, державшего в ладонях пляшущее пламя темно-бордового цвета. В голове билась и звенела одна-единственная мысль: «Как огонь ему руки не обжигает?»

– Сюда иди! – низкий голос одного из богатырей заставил хрусталь тоненько и жалобно задребезжать. – Без твоей помощи беду не отвратить! Промедлим – всем худо будет! И тебе не сладко придется, и нам – из-под Калинового моста уже смрад ползет, земля поганится!

Светловолосая перебросила косу за спину, посмотрела на кентавра, и, подобрав длинные юбки, побежала по мосту. К нему, Сергею. Намереваясь нарушить государственную границу. Пламя в ладонях полуконя разгоралось все ярче, меняя оттенок с бордового на кумачовый, отражаясь в стеклах очков. Дева бежала – быстро, неслышно – и Сергей, не находивший в себе сил издать звук или шевельнуться, впился взглядом в ее лицо. Не писаная красавица, но цепляет, раз увидишь – надолго запомнишь. Волосы светлые, брови темные вразлет, глазищи огромные – жаль, цвет не разберешь – и сочные алые губы, выговаривающие какие-то слова.

– Блажена! – истошно заорал второй богатырь. – Блажена, ты куда? Вернись! Вернись, мост сейчас рухнет! Застрянешь в будущем, ни Чур, ни Велес тебя не вытащат!

«Чего это мост рухнет? – подумал Сергей, одурманенный лунным светом и хрустальным сиянием. – Его недавно на капремонт закрывали, он как новенький. Блажена… с придурью, что ли? Почему не вытащат? Из реки? Если границу нарушит – вытащат».

Девица добежала до середины моста, когда кумачовое пламя в ладонях кентавра сменило цвет: сначала на желтый, а потом на светло-зеленый. Полуконь топнул копытом, выронил затухающий огонь на землю, лошади богатырей отозвались диким ржанием, встали на дыбы, сбрасывая всадников на землю. Серый волк завыл: переливисто, горько, оплакивая несбыточные мечты и потери.

Земля содрогнулась. Горы зароптали, дернулись, сметая чужеродную соринку – как животное, прогоняющее муху, севшую на спину. Хрустальный мост пошел трещинами, раскололся на куски, сползающие в воду и утягивающие за собой светловолосую деву. Все это происходило в полной тишине – не слышно было ни плеска воды, ни ржания коней, ни воя волков и собак. На луну наползла неведомо откуда взявшаяся туча, погрузила мир в минутный мрак, а когда уползла и рассеялась, мост стоял на месте. Не хрустальный. Такой, как и прежде: бетонный, с асфальтовым покрытием и заграждениями. Не было ни обломков хрусталя, ни богатырей, ни девы.

Сергей, ошеломленный увиденным, повернул голову и в очередной раз оцепенел. На месте пограничного знака высилась вычурная конструкция: деревянный столб венчали маленькие домишки с заснеженными крышами и крохотные пихты, прилепившиеся друг к другу как семейка опят. Под домиками к столбу был прибит овальный деревянный щит с яркой росписью и табличка с непонятными почти стершимися письменами. Но самое главное – рядом со столбом стоял человек! Старец в серебряном венце, сопровождаемый медведем. Как они могли подойти незаметно и неслышно? Особенно медведь! И почему у них под ногами снег? Лето же!

– Кровь – не вода, – окинув его оценивающим взглядом, проговорил старец. – Ветка Рода отсохнуть не может, ежели не прокляли и безумцем не уродился. Принимай бремя, Потоков сын. На одном твоем плече прошлое, на другом – будущее. Не подведи.

Медведь переступил с лапы на лапу. Диковинную пару окутало и растворило морозное облако. Сергей моргнул, и снова увидел малиновые и белые полосы и сияющий в лунном свете герб СССР.

«Померещилось, – сказал себе он. – Это в компот из сухофруктов что-то попало, потому такие картинки перед глазами и плывут. Не было ничего. Забыть и не вспоминать».

Глава 1. Блажена-норушка. Знакомство с рубежниками

Она была чужеземкой, двуликой колдовкой, прошедшей – если начистоту, то незаметно прошмыгнувшей – по хрустальному мосту, сотворенному Китоврасом для спасения Финиста Ясного Сокола, угодившего в ловушку между мирами. Охристо-серая мышка с темной полосой вдоль спины сбежала от преследовавших ее стражей порядка: там, где она родилась, были беспощадны не только к оборотням – к любым проявлениям магии.

В исконном мире, Прави, где дремлющая Мать Сыра-Земля приглядывала за своими чадами, чтобы они творили только умеренные глупости, Блажене поначалу пришлось несладко. Безродная девица, не привыкшая ни к работе в поле, ни к рукоделию в избе, таилась от людей под мышиной шкуркой, изредка перекидываясь, чтобы побродить по ярмаркам и посмотреть на праздники – а то недолго и человеческую речь забыть.

С Китоврасом она столкнулась на торжествах в честь Чурова дня, в жаркий летний день в конце июля. Огибала пляшущую толпу – парни и девы водили хоровод вокруг межевого столба, славя бога задорной песней и ожидая чуда – отпрянула, когда ее ухватили за руку и потянули в круг, и уткнулась прямо в кентавра. Тот кашлянул, поправил очки и улыбнулся:

– Нашлась, голубушка! Жива-здорова? Я тебя приметил, когда ты по мосту пробежала, кричал потом вслед, но не дозвался. Как зовут-то тебя, красавица? Меня – Китоврас.

Всколыхнулся старый страх: поймают, заключат в темницу, а если в заколдованный застенок, то и мышью не сбежишь. Блажена отступила, уже решилась перекинуться, и замерла после слов Китовраса:

– Как тебя увидел, сразу подумал: «Вот бы нам такую разведчицу в дружину!». У нас все оборотни или на крыльях, или в теле. Серый Волк и Михайло Потапыч шуму производят много, привыкли вышагивать так, чтобы слава поперед них бежала. Сивка-Бурка ржет, как и положено коню, если камень где завидит, сразу копытом искры высекает, проверяет: а вдруг самоцветы посыплются? Кто ему таких сказок нарассказывал – ума не приложу! Жар-Птица и днем и в ночи сияет ослепительно, ее только для отвода глаз запускать, незамеченной не пролетит. Василиса-Лягушка помогала, пока молода была, а потом замуж вышла, сначала дети пошли, потом внуки… Не уговоришь помочь, когда надобно. Царевна-Лебедь… эх! Не будем грустное в праздник вспоминать.

Блажена слушала и не могла поверить своим ушам. Столько оборотней живет среди людей не скрываясь? Их не преследуют, не забивают камнями, не сжигают на кострах?

«И на кентавра никто косо не смотрит. Улыбаются, здороваются. У нас бы…»

– Давай-ка Чура дождемся, голубушка, – предложил Китоврас и галантно согнул руку в локте, предлагая Блажене ухватиться и пройти вместе с ним. – Посидим пока за столом, потом я тебя с ним познакомлю, он лучше меня твою судьбу определит. А я пока расскажу, что захочешь. Спрашивай, не стесняйся. И сама сказывай, что наболело, ежели есть нужда выговориться. Небось, не от хорошей жизни по мосту побежала? Не знала же, что тебя тут ждет.

– Не знала, – вздохнула Блажена. – Надеялась на лучшее. Сейчас понимаю, что повезло мне, как будто луну с неба утащила. От людей прячусь, но животные меня не трогают, нарочно никто не преследует. Скучно в амбарах жить, однако не в темнице. Захотела – по полю побегала, захотела – в городе прогулялась, на праздник посмотрела. Еще бы знать, кого и за что чествуют…

– Все расскажу и обскажу, – пообещал Китоврас. – Ты для меня – находка. Меня никто слушать не хочет, говорят, что я нудный, начинаю с истоков, и пока до сегодняшнего дня доберусь, заснуть можно. А я люблю все обстоятельно объяснить, без деталей зачастую половина смысла теряется. Вот, например, день сегодняшний. Рассказывать, кого мы славим?

Блажена уселась на лавку – Китоврас нашел им место за столом, сдвинув в сторону шумных богатырей и сосредоточенно жующего молодца в ярком кафтане – получила миску и ложку, указание накладывать себе, что захочется, и потянулась к жареной утке и запеченной рыбе – колоски и зернышки уже поперек горла стояли, хотелось поесть основательно. Китоврас присел рядом, захрустел яблоком, объяснил:

– Я мясное не ем. Кашу с репой люблю. Грибы. Рыбу только в крайнем случае. Ты кушай, кушай, на праздничных трапезах все свежее, лежалого нет. О чем я говорил?

– О дне сегодняшнем, – напомнила Блажена. – Трапеза в честь?..

– Чура, – продолжил Китоврас. – Он – бог родового очага и границ наделов – хоть семейных полей, хоть межевых знаков между мирами – сберегатель и охранитель. Без него нам не выстоять, чудища из Нави так и норовят в Правь прорваться. Да и из Яви то оттуда, то отсюда ломятся – миров слишком много стало. С тех пор, как Михайло Поток ушел, дорога к Алатырь-камню закрылась. Ни живой воды, ни мертвой не зачерпнешь, и даже Чур по Калиновому мосту пройти не может. Другая волшба нужна, Смородина – не просто река, она поток времени.

Блажена жевала и кивала. Голос у Китовраса был звучным, перекрывавшим застольные голоса и музыку, но очень монотонным. От речи клонило в сон, Блажена успешно сопротивлялась – благодаря любопытству и чувству голода.

– Чуров день всегда празднуют, когда лето за серединку шагнет, двадцать седьмого июля. Славят и его самого, и воинов, стерегущих рубежи, и не забывают чарку мёда в честь Велеса поднять. Велес с Чуром дружны, почти побратимы. Велес оборотням покровительствует, а их среди Чуровых воинов много. Магия у них схожа, Резы Рода для гадания – их подарок людям, дозволение заглянуть в будущее. Чур людей и рубежи охраняет, Велес во всех мирах властвует, поэтому…

– Р-р-р! Гав! Р-р-р! Ряв!

Блажена вздрогнула от хриплого яростного лая, раздавшегося за спиной. Китоврас осекся и нахмурился.

– Ты? – спросил он. – Постыдился бы на праздник приходить в таком виде!

Блажена осторожно повернула голову, морщась от резкого запаха псины, перебившего аромат яств и умерившего аппетит. К столу подошло странное создание – тело было коренастым, человеческим, а над широкими плечами возвышалась песья голова. Псоглавец, опиравшийся на огромную дубину, вперился в Блажену немигающим янтарным взглядом. По спине пробежали мурашки, и она придвинулась к кентавру, надеясь на защиту и прикидывая, успеет ли превратиться в мышь в случае нападения чудовища.

Китоврас поправил очки и повысил голос:

– Срамота какая! Явился славить бога собачьим лаем! А ну, превращайся! Превращайся, поздоровайся с братьями по оружию и девой, ниспосланной нам хрустальным мостом!

Богатыри оторвались от трапезы, наградили чудовище равнодушными кивками и сплотились в деле уничтожения жесткой жареной утки. Псоглавец присмотрелся к блюдам, прислонил дубину к столу и ухватил курицу из-под носа молодца в ярком кафтане. Четверть тушки пропала в песьей пасти, чудовище громко захрустело костями.

– Превратись немедленно! – потребовал Китоврас и извиняющимся тоном пояснил Блажене: – Это Чудище Полканище, брат мой двоюродный. В семье не без урода.

Полканище недовольно зарычал, проглотил кости и упал наземь. Блажена охнула – «неужели курица отравленная была?» – и тут же зажала себе рот ладонью, чтобы не завизжать от диковинного превращения. Первой изменилась голова – стала человеческой. Некрасивой, косматой, с клочковатой бородой. Янтарный взгляд заворожил и Блажена проследила, как человеческое тело сменилось конским. Круп у Полканища был больше, чем у Китовраса, и ширина плеч превосходила чуть ли не вдвое – а поначалу казалось, что Китоврас огромный.

– Здравия всем! – рявкнул Полканище после того, как встал на копыта. – Малая, ты почему такая зеленая? Укачало от братневых россказней?

Блажена тихо пролепетала «здравствуйте» и, чтобы прогнать страх, начала сравнивать двоюродных братьев в деталях. У Китовраса конское туловище было вороным, нервно подергивающийся хвост переливался всеми оттенками черного – от густого дыма до каменного угля. Лоснящийся Полканище завораживал серо-яблочной окраской и кокетливыми белыми чулочками. Роскошный пепельно-белый хвост подхлестывал бока – то ли пересчитывал яблоки, то ли подбадривал человеческую голову перед очередным витком скандала.

– Хлюпик! – громогласно провозгласил Полканище. – Ни дерево с корнем вырвать, ни Змея Горыныча в землю по колено вбить. Одни разговоры. Не слушай его, красавица. Тьфу! В семье не без урода.

Позже Блажена вспоминала свой испуг с улыбкой – Полканище, при всей его грубости, был надежным рубежником, хорошим товарищем и отменной силовой поддержкой. Мудрость Китовраса – как и владение магией – была почти безграничной, но вырвать дуб с корнем он действительно не мог. А если и мог, то умело это скрывал. Зачем напрягаться, когда можно прочесть заклинание?

Все это она поняла значительно позже, а в первый Чуров день, когда сама пришла на трапезу без приглашения, шарахалась от каждого резкого звука – а их было больше, чем достаточно. Один из богатырей расправился со своей долей утки, стукнул кружкой по столу и запел. Остальные нестройно подхватили:

Я на камушке сижу,

Я топор в руке держу,

Ай ли, ай-люли,

Я топор в руке держу.

Обрадованный Полканище подключился к хору, поддержав «ай-люли» заливистым воем – человеческая глотка немного уступала песьей в громкости, но добирала задором.

Я топор в руке держу,

Вот я колышки тешу,

Ай ли, ай-люли,

Вот я колышки тешу.

Блажена ежилась, Китоврас морщился, даже молодец в ярком кафтане оторвался от тарелки и уставился на хор застывшим взглядом – может быть, хотел подхватить песню, а, может быть, пытался проглотить вставший поперек горла кусок.

Волна тишины накатила издали. Смолкла музыка, замерли танцоры, люди начали расступаться, освобождая дорогу молодцу в богато изукрашенных доспехах. Кружки брякнули, возвращаясь на стол, богатыри прервали пение и встали. Парень в ярком кафтане повалился на землю, взмыл в небо соколом, описал круг и опустился на подставленное запястье гостя. Кентавры шагнули вперед, поприветствовали пришельца, преклоняя колено. Блажена встала, стряхивая крошки с сарафана, склонила голову, не зная, будет ли этого достаточно.

– Чур меня! Чур! – Отдельные голоса сливались в мощный хор. – Чур приди, от бед отгороди! Чур-Чур-Чур!

От толпы плясунов отделился здоровенный мужичина в вышитой рубашке, перекинулся в медведя, догнал гостя с соколом, пошел рядом. Откуда-то из-за ярмарочных прилавков вынырнул крупный серый волк, а от околицы галопом примчался роскошный белый конь в сияющей сбруе.

– Приветствую всех, кто пришел с чистой душой!

Хор «чур-чур-чур» примолк, люди разразились восторженными криками. Блажена смотрела на пришельца сощурившись: перед глазами плыло, она видела то юнца в белой рубахе, взахлеб беседующего с соколом, то крепкого воина, то убеленного сединами ветерана, то белобородого старца в серебряном венце, опирающегося на посох. Кто из них был настоящим, а кто – напускной личиной?

Китоврас коснулся ее локтя и прошептал: «Не бойся. Чур многолик и един одновременно».

В небе сверкнула золотая молния. Все дружно задрали головы, богатыри засвистели, Полканише восторженно взвыл. Сокол взмыл к облакам, клекоча и приветствуя крылатую подругу. Городок и окрестности озарило яркое сияние.

– Что это? – прикрывая глаза рукой, спросила Блажена у Китовраса.

Золотая птица с переливающимся хвостом – пышным, усеянным драгоценными каменьями – спустилась к столу, практически ослепив собравшихся. Сияние померкло, когда птица превратилась в статную красавицу. Сокол тоже принял человеческое обличье. Крылатые оборотни уселись рядом с Чуром, занявшим место во главе стола.

– Это Жар-Птица, – объяснил кентавр. – Зорюшка-зарница, Солнцева сестрица. Она на землю нечасто спускается, живет на небесах в волшебном саду, молодильные яблоки охраняет. Охраняла. Беда у нас, сад засох. Когда источники иссякли, и дорога к Алатырь-камню закрылась…

Жар-птица присмотрелась к Блажене, замахала рукой:

– Иди к нам, мышка-норушка! Иди, познакомимся! Не слушай ты этого коня, он всегда страшные сказки сказывает.

Полканище захохотал. Китоврас заметно обиделся. Блажена пошла на зов, не отводя глаз от меняющегося бога. Чур, обнимавший медведя за шею, и о чем-то с ним шептавшийся, поймал ее взгляд, провел рукой по лицу и обрел обличье седого ветерана в потертых кожаных доспехах.

– Присаживайся, – потянула ее за подол улыбающаяся Жар-Птица. – Мышка! Надо же! Лягушку знаю, птицы-горлицы встречались, белую уточку и Царевну-Змею помню, но тех околдовали. А от тебя знакомой волшбой веет, ты, как и я, по природе такая. Чур!

Бог отвлекся от медведя, посмотрел на Солнцеву сестрицу.

– Здравницу скажи! Дружина измаялась, Сивка-Бурка копытом землю роет. Обождет Потапыч, потом пошепчетесь.

Чур кивнул, поднялся на ноги. Поблагодарил рубежников за службу, ободрил:

– Следующий год должен быть лучше прежнего. Резы Рода предрекают возвращение богатыря, который сможет пройти по Калиновому мосту, проложить дорогу к Алатырь-камню и поднять источники. Ежели все сладится, козни развеются, в Прави воцарится мир, а Явь соберется воедино из осколков. А ежели не сладится… ждать придется.

– Сколько ждать? – спросил один из богатырей.

– Тридцать лет и три года, – ответил Чур. – Это сказки быстро сказываются, а дело делается не один день.

Люди и оборотни загомонили – многих обескуражил названный богом срок.

– За удачу! – выкрикнул кто-то из богатырей. – С дозволения Чура, полагаясь на милость Велеса! Начнем и победим!

Когда отгремели нестройные крики, Жар-Птица толкнула Блажену в бок, потребовала:

– Не молчи! Откуда пришла, как в твоем мире живется? Чем заниматься думаешь?

Рассказывая о себе – чистую правду, понимая, что привирать ни в коем случае нельзя – Блажена обращала внимание на реакцию окружающих. Яркий кафтан – Финист Ясный Сокол – слушал ее, приоткрыв рот, как и Михайло Потапыч. Сивка-Бурка настолько заинтересовался, что превратился в дюжего молодца с уздечкой, висящей на шее, подхватил падающее седло, пристроил его на лавку и уселся рядом – чтобы не пропустить ни слова. Китоврас слушал внимательно, а Полканище просто отирался рядом, подворовывая куски из чужих тарелок. Блажена говорила – вспоминая годы пряток от стражников, суровых церковников, объявивших оборотней законной добычей, костры на площадях на потеху толпе.

– Как давно начались преследования? Раньше жили дружно или всегда врозь? – спросил Чур, когда она примолкла, чтобы промочить горло квасом.

– В моем детстве было спокойнее, – подумав, ответила Блажена. – Мой отец был человеком, матушка тоже обращалась в полевку. Когда я была маленькой, меня учили таиться. Не потому, что могли убить, а чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А когда я заканчивала школу, в восемнадцать лет, уже издали множество указов и запылали первые костры. Преследовали волков и медведей, вменяя им охоту на людей в полнолуние. Потом принялись за всех.

– Мертвая вода до вашей Яви добралась, – вынес вердикт Чур. – Беда началась у нас, в Прави, в истинном мире. Служил у меня в дружине Михайло Иванович Поток, богатырь, красавец и змееборец. В народе его Потыком звали – любил он с девами потыкаться, гулял напропалую, пока Авдотью-Лебедь не встретил.

Прислушивавшиеся богатыри забормотали – кто-то вздохнул, кто-то выругался. Блажена припомнила слова Китовраса: «Царевна-Лебедь… эх! Не будем грустное в праздник вспоминать» и навострила уши.

– Влюбился он в нее без памяти, под венец повел, позабыл о разгульной жизни. Только Авдотье Лиховидевне, дочери Вахрамея, терема и светелки было мало. Детей у них не уродилось, златых гор за службу в моей дружине Михайло домой не приносил, и Авдотья возжелала переменить судьбу. Царицей ей стать захотелось, ни больше, ни меньше. Снюхалась она с царем Кощеем, получила от него зелье и опоила Михайло, превратила в камень.

– У Кощея свой интерес был, – подхватила Жар-Птица. – Сделать Авдотью Царевной-Лебедью во своих владениях ему ничего не стоило. А выгоду он получал безмерную. Михайло над временем был властен. Речка Смородина, которая воды через все миры несет, не так проста, как люди думают. Это не только вода, это поток времени. И Потоку она покорялась: Калинов мост с себя не сбрасывала, ни Змеям, ни Кощею к Алатырь-камню пройти не позволяла, а рубежникам дорогу к источникам живой и мертвой воды в любое время дня и ночи прокладывала. Что с ключей вытекало, разделяла по мирам. Мертвая вода – Нави, живая – Прави, а в Явь ни капли не допускала, чтобы люди сами своей судьбой управляли.

– Беды начались, когда Поток окаменел, и Кощей к источникам добрался, – продолжил Чур. – Не уследили мы, не ждал никто удара в самом сердце Прави. Авдотья, уходя, забрала его облачение – и сапоги, и пояс, и кольчугу, и шлем с рукавицами. Все заговоренное, и Смородине, и Калинову мосту, и Алатырь-камню знакомое. Так Кощей через мост и прошел – в Михайловом снаряжении, отводя глаза земле и воде. Когда живая вода в Явь хлынула, раскололась она на множество миров. С непривычки, от избытка колдовской силы. Следом мертвая потекла, начала поганить миры, где-то сразу до выжженной земли, где-то по капле. Навь перебаламутило: некоторые мертвецы ожили, некоторые колдуны раньше срока ушли. Спохватились мы, да погорячились…

Богатыри заерзали на лавках, отвели глаза.

– Илюша с Алешей Кощея с Царицей-Лебедью настигли да казнили. Порылись в царских кладовых, камень зельем и змеиной кровью оживили. Дозволения у меня не спрашивали, гордыню потешили.

– Ну дык… – встрепенулся один из богатырей. – Оживили же.

– Только не в своем уме Михайло очнулся, – напомнил Чур. – Узнал, как вы Авдотье отомстили, проклял всех и по реке Смородине прочь ушел. По потоку времени. А Калинов мост закрылся, Алатырь-камень в землю ушел, а мертвая вода прямо в речку потекла. И понеслась отрава по мирам, плодя ненависть и злобу.

– Думаете, и до моего мира дотекла? – осмелилась спросить Блажена.

– Уверен, – кивнул Чур. – Через год попробуем все исправить. Михайло-то сам давно в будущем сгинул, но потомков наплодил. Потык он и есть Потык, где остановился, там и подженился. Род не пропал, ветки, хоть и хилые, остались. Если откроется хрустальный мост, позовем того, кто унаследовал силу. Если придет – научим, что делать. А если не придет…

Глава 2. Сергей-пограничник. Побег из Яви

После армии Сергей пошел на завод, работать по специальности, токарем-расточником. Похоронил маму, попавшую под грузовик – переходила трассу в неположенном месте. Получил в наследство дачу и однушку: в квартире был прописан, обошлось без мороки, а за шесть соток пришлось побегать – дать взятку в садоводческом товариществе, чтобы переоформить на себя земельный участок с вагончиком возле леса. На какой-то момент жизнь замкнулась в кругу: дом – работа – дом – дача. Кладбище было по пути, Сергей, проходя к вагончику, мамину могилу навещал, жалел, что не расспрашивал о родственниках. Кто его отец? Не погибший же летчик, как ему в детстве рассказывали? Где мамины родители, кто они были? Только фамилии в свидетельстве о рождении, да место рождения – дальневосточный поселок. Он пару раз писал двоюродной тете в Москву, пытался что-нибудь узнать, но та первый раз ответила скупо, сообщив, что связь с дальневосточными родственниками утеряна, а на второе письмо вообще не ответила. Так ниточка и оборвалась. Маме всегда на Восьмое марта и Новый год открытки присылала, а Сергею ни открыток, ни строчки.