Авторский стиль

После рождения ребёнка Владимир обратится в войсковую часть, где проходил срочную службу, и будет принят на сверхсрочную. Однако служить в Подмосковье ему придётся недолго. Его девятнадцатилетняя жена окажется настолько любвеобильной и неразборчивой, что умудрится в любом месте и в любое время суток лечь под каждого солдата и офицера их войсковой части… А когда по коридорам и кухням семейного общежития начнут ходить легенды, Владимир, устав носить ветвистые рога, разведётся со своей малолеткой и, написав рапорт о переводе в любую войсковую часть страны, окажется на Украине…

На родине, от мимолётных связей с женщинами, у него останутся несколько незаконнорождённых детей, куча алиментов и мальчик от брака с «малолетней безродной сучкой», как тётка Дарья называла его бывшую жену…

К тридцати пяти годам тётка и её сведёт в могилу за неверность сыну…

Закончив службу старшим прапорщиком, Владимир с женой гагаузкой и двумя её детьми от первого брака останутся жить в маленьком военном городке под Одессой.

Там-то он и научится всему: и торговать на рынке, угождая хозяину, чтобы выжить в лихие девяностые, и махать метлой, и забивать гвозди, и даже в кровь разбивать пальцы на стиральной доске.

А к семидесяти четырём годам, когда умрёт жена и бывший прапорщик останется на чужбине никому ненужным, придёт время, бросив всё, возвратиться в старенький деревянный дом, где прошло его детство…

Единственный законнорождённый сын, которого он не хотел знать, которому ничем не помогал более сорока лет, не просто простит ему все прегрешения, но и отремонтирует для него отчий дом, который после смерти младшего брата начнёт разваливаться…

6

Больше всех, как оказалось, от покойной тётки Дарьи пострадают дети и родители Алексея…

Тётка с самого детства завидовала красоте своей младшей сестры Анны, а после её замужества стала пожирать глазами и свояка, внешность и стать которого ни на минуту не давали ей покоя.

…Потом она стала завидовать уже и Алексею, который к двадцати семи годам не только получит высшее образование, но и, женившись на хорошенькой выпускнице мединститута, обзаведётся очаровательными сынишками-близнецами…

Она делала всё, чтобы семейная жизнь сестры превратилась в кромешный ад, наполненный бесконечными скандалами.

Лет до десяти в часы непрекращающихся истерик родителей, их разводов, воссоединений и очередных разводов Алексей забивался под железную родительскую кровать и, сжавшись в комочек, тихо плакал. А когда стал взрослее, неистово целовал родителей, всеми силами пытаясь погасить пламя ненависти, медленно пожиравшее остатки их здоровья. В минуты просветления отец и мать осознавали нелепую беспричинность происходящего, но так и не смогли до конца дней своих защититься от колдовских чар тётки Дарьи, парализовавших их волю…

После свадьбы Алексея в их семье года на два поселились Божья благодать, любовь и взаимопонимание. Внуки, на радость родителям, родились и росли крепенькими, красивыми мальчиками.

Жена Алексея Татьяна, наслышавшись от людей о дурном глазе тётки Дарьи, никогда не показывала ей сынишек, а когда она приходила к сестре в гости, закрывалась с детьми в комнате и часами ждала, когда та в конце концов уйдёт несолоно хлебавши.

…Всё случилось после её выхода на работу из декретного отпуска… Однажды, поддавшись настойчивым уговорам сестры, мать Алексея, сидевшая с внуками, всё же показала ей спящих детей. С самого детства зная, что слухи, ходившие вокруг Дарьи, – это истинная правда, она и представить себе не могла, что её родная сестра способна сделать что-то плохое её ангелочкам, в которых она души своей не чаяла.

…В тот злосчастный день, долго и внимательно рассматривая детей, Дарья как молотом ударит по голове свою младшую сестру, безапелляционно заявив:

– Зачем вы их так назвали?! Какие они Ростислав и Всеволод! Не будет у них славы, и владеть они ничем не будут… Умрут они скоро! Заболеют, сестра, и умрут! Неизлечимо заболеют!

– Дашка, да что же ты говоришь над спящими детьми?! Типун тебе на язык! Разве можно так?! – воскликнула тогда мать Алексея, задрожав всем телом.

…Поздно вечером, когда все уже были дома, мать Алексея, никому ничего не сказав, пойдёт к родителям и расскажет о случившемся, надеясь, что отец с матерью с Божьей помощью смогут отвести беду от правнуков…

Вечером того же дня, сидя за ужином, дед с бабушкой долго ходили вокруг да около, не зная, как подступиться к разговору со своей старшей дочерью…

Колдунья, усмехнувшись, вдруг сама неожиданно предложит родителям: «А не подышать ли нам воздухом, мамаша с папашей?! И семечки заодно полузгаем на лавочке!»

В тот памятный вечер они допоздна проговорили с дочерью… Дарья то усмехалась, то хмурилась, то, повернув голову в сторону, смотрела в бесконечность… В конце концов, всё выслушав, она, ни слова не проронив, встала и ушла спать…

Вскоре после того случая бес, давно вселившийся в отца Алексея, будто вырвется наружу. Всё чаще и чаще он станет придираться к снохе и сыну. Придираться, даже сам не зная к чему. Сначала это будет вызывать у Татьяны робкие слёзы, затем рыдания, а спустя некоторое время боль и отчаянье. Скандалы, в конце концов возникшие между отцом и Алексеем, приведут к бешеной выходке родителей, которые предложат им c трёхгодовалыми детьми на руках убираться из дома на все четыре стороны…

Через несколько месяцев, когда Алексей с женой будут уже скитаться по съёмным квартирам, их дети тяжело заболеют никому не известным заболеванием… Светила медицины в бессилии будут разводить руками, не понимая, что с ними. Татьяна с детьми два года с небольшими перерывами пролежит в областной больнице и научно-исследовательских институтах Москвы. Диагноз так и не будет поставлен. Никакое лечение не даст результатов, и придёт момент, когда заведующая отделением областной детской больницы, вызвав Татьяну и Алексея на откровенный разговор, предложит им забрать детей домой, чтобы они ушли из жизни в спокойной обстановке…

Умирали дети уже в своей собственной квартире, которую за год до трагедии предприятие Алексея выделило их семье.

…Чёрная сила тётки ничего не смогла сделать только с самим Алексеем, которого, как броня, с раннего детства и на всю жизнь защитили многолетние молитвы крёстной матери.

Выкарабкалась из лап смерти и жена Алексея, на которую колдунья навела свою порчу. Спасли её неустанные молитвы родной тётки, которая смолоду монашествовала в святых местах, где когда-то родилась и выросла Татьяна, да мощная энергетика той местности, намоленная столетьями, которая сформировала животворящую духовную силу в памяти её крови.

Узнав о смерти правнуков, дед и бабушка Алексея ещё больше возненавидели свою старшую дочь. Она, как ненасытная, каждый день, не переставая, питалась окружающими её людьми. Колдунья наслаждалась болью иссыхающих тел, которые находили свой покой только в могиле…

Всё чаще и чаще, когда их старшая дочь возвращалась домой в приподнятом настроении, старики сердцем чувствовали, что очередная жертва её обречена на смерть.

– Окоротись, сука бесстыжая! Когда же ты уймёшься, окаянная?! Когда зенки твои насытятся?! – часто, хорошенько подвыпив для смелости, рычал от ярости и бессилья дед Тимофей, обращаясь к дочери-колдунье. – Когда же я повешу тебя на верёвке поганой или из нагана застрелю, как собаку паршивую!.. Ты даже внуков сестры родимой не пожалела!..

– Замолчи, пень старый! Пьянь безумная!.. Не замолчишь, заставлю я тебя рога козьи носить! – огрызалась на него дочь, вытаращив глаза.

– Паралич тебя расшиби, окаянную!.. Разодрать твою кожу облупленную!.. Побойся Господа Бога! Ты што творишь-то?! Отцу родимому грозишься?! – крестясь, вступала в перепалку мать колдуньи. – Гореть тебе в аду огнём ясным!.. И за што же только Господь дал нам такое наказанье?!

– И ты, мать, помалкивай! Что хочу я, то и делать буду! – шипела она в ответ, всё более и более наглея.

7

Всё происходящее между тёткой Дарьей, дедом и бабушкой, а также доподлинную историю, как она стала колдуньей, Алексей узнает только года за полтора до смерти бабушки.

…Однажды летом ему позвонит бывший одноклассник и передаст слёзную просьбу деда с бабушкой приехать к ним, чтобы они могли попрощаться…

Взволнованный Алексей был очень удивлён такому звонку и уже через день приехал к ним. Бабушка, обняв внука, почти шёпотом предупредила:

– Не бойся, сынок!.. Целую неделю нашей ведьмы дома не будет… Она со своим семейством уехала на Кавказ, на чью-то свадьбу.

И тут его дед, всегда суровый и немногословный, вдруг неожиданно зарыдал…

Бабуля, вытирая его слёзы, тоже заплакала и начала причитать:

– Мы, только мы виноваты перед тобой!.. Больше всех виноваты, родимый ты наш!.. Как же ты пострадал от дочери нашей, от тётки своей Дашки!.. Прости, родимый Алёшенька, внучок ты наш! Христом Богом, просим тебя… перед смертью!.. Прости!..

Вдруг они неуклюже упали перед внуком на колени. Обхватив его ноги, содрогаясь в рыданьях, они всё ниже и ниже опускали свои седые головы.

Ошарашенный и растроганный до слёз, Алексей не мог произнести ни слова. Боль подступила к его сердцу… Он испытывал жалость, стыд и невероятное отчаянье…

– Что вы делаете?! Поднимитесь, пожалуйста!.. Прошу вас! – умолял Алексей, не зная, как оторвать их от себя и поднять на ноги…

– На коленях просим!.. Прости ты нас убогих, что не уберегли твоих деток! – продолжала причитать бабушка. – Прости, что пустили на свет божий эту комолую дьяволицу!..

– Всё мы с бабкой поведаем тебе сейчас… Всё-всё! – подхватил за ней дедушка. – Покаемся перед тобой, как перед Господом Богом!.. А ты что хочешь, то и делай: хочешь – прощай нас, а хочешь – убей!..

Алексею с большим трудом удалось поднять их с пола и усадить на кровать. Все долго молчали, переводя дыхание…

– Бабк, а бабк, налей-ка нам с внуком по маленькой… Да собери что-нибудь! – вытирая слёзы рукавом своей изрядно заношенной косоворотки, простонал дед.

Чокнувшись с внуком, дед Тимофей выпил, крякнул и, вытирая свои сталинские усы, сказал, обращаясь к бабуле:

– Ну што, Пелагея, начнём сказывать внуку?

Перекрестившись, они рассказали Алексею всё, что случилось ещё задолго до войны, когда они жили в своём родном селе Вязовик под городом Ливны в Орловской области…

…Была у них соседка Аксинья – тихая, с рожденья слепая колдунья, которая обладала силой невиданной… Зло она творила редко, больше всё гадала на белой и чёрной магии да порчи разные с людей и скотины снимала. Со всех концов люди к ней за помощью ехали…

Но уж если доводилось ей невзлюбить кого-то, изживала она человека того со света в один миг, и порчу её никому и никогда отговорить не удавалось…

Только вот, как всё это она делала, знал лишь один Бог, а скорее всего, дьявол. Своими незрячими глазами да руками и гадать она могла, и людей видеть насквозь…

Ходила она по деревне как зрячая и всех-то по именам и отчествам знала. Идёт, бывало, кто-то ей навстречу, поздоровается с ней, а она остановится и скажет в ответ: «Здравствуй-здравствуй, Глашенька! А ты уже большенькая стала!.. Красивая – поди, в отца пошла!..»

А пройдёт кто мимо да не поздоровается – либо задумавшись, либо второпях, – бабка Аксинья остановится и скажет с укоризной: «Что нос-то свой задрал конопатый, Федька? Идёшь, никого не замечаешь?! А зря на рыбалку-то собрался нынче… Не поймать тебе рыбы!..»

И никогда-то она не ошибалась… Если уж говорила что-то, то как отрезала!.. Скажет, не поймаешь рыбы, – сразу возвращайся и понапрасну не сиди на пруду, всё равно не поймаешь ни одного малька. Скажет, что корова сегодня молока даст мало, – так и будет…

Всем женщинам на сносях она пол ребёнка называла, не ошибаясь… Поговаривали люди, что даже год войны с немцами назвала правильно…

…Так вот, собралась она тем проклятым летом 35-го года умирать… Но прежде ходить по деревне стала с волосами, распущенными ниже пояса… Ходить и упрашивать, протягивая руку всем подряд: «Возьмите! Возьмите! Кто-нибудь возьмите! Пожалуйста, возьмите!..»

Мальчишки бегали вокруг да около и, потешаясь, спрашивали: «А что взять-то, баба Аксинья?! Взять-то что?! У тебя же рука пустая!.. Нет в ней ничего!»

«А ты возьми, касатик, и будет что взять! Сам увидишь!.. Вовек не пожалеешь и меня вспоминать будешь!» – отвечала она, не переставая протягивать свою руку всем.

«Не берите ничего из её рук! Не смейте! И даже касаться руки бойтесь! – запрещали, предупреждали и умоляли своих детей и внуков мудрые старики и старухи. – Это она силу свою колдовскую передаёт… Кто возьмёт из руки её силу ту или коснётся руки даже, станет колдуном или колдуньей!.. И будет мучиться всю свою жизнь грешную!..»

А когда она не могла уже выходить из избы своей, когда силы покидать её совсем стали, открыла бабка Аксинья окно на улицу, высунула руку с красивым платком, бисером шитым, и начала жалобно умолять, чтобы платок тот взяли… Долго умоляла она, говорила, что не примет без этого земля её матушка… То рыдала да просила, то вдруг злобно завывать стала, как волк на луну, то требовать, рыча по-звериному… Продолжалась эта страсть ещё три дня… В избу она никого не пускала и постоянно угрожала, что, если кто вызовет из города карету скорой помощи, она превратит всех в камни…

Вот тут-то и ослушалась Дашка, которой к тому дню проклятому было всего-то тринадцать лет. Сжалилась над бабкой она – взяла из руки её тот злосчастный платок… Аксинья-то дух свой тут же и испустила…

Начала после того с Дашкой их всякая чертовщина твориться… Изменилась девка – стала сама не своя… Злой стала, непослушной, в сельскую школу ходить напрочь отказалась.

Взялся было дед за вожжи, чтобы отвадить её да на путь истинный наставить, но… побаиваться стал дочь свою… Крепко побаиваться!.. Больно уж много чудес творить она начала разных… Проснутся, бывало, они с бабкой разом… А Дашка стоит в ногах их да скалится, как собака цепная… И глазищи, как угли, горят…

Закричат они криком страшным, всполошат детей всех своих, креститься начнут, а она погрозит им пальчиком и, хохоча, полезет на печку русскую, где с младшей сестрой и братьями спала, и заснёт себе как ни в чём не бывало…

Не раз такая страсть случалась… Вот и опустились у деда руки с вожжами да ремнём кожаным… Страх в душе поселился, не стал больше шуметь он на свою старшую дочь. «Пусть что будет, то и будет!.. На всё воля Божья!» – порешили они тогда с бабулей. Так и покатилась вся их жизнь в тартарары…

8

Похоронная процессия началась далеко за полдень, когда приехал старший сын покойной. Алексей шёл за гробом, рука об руку с двоюродными братьями.

На похороны тётки приехали почти все, кого ожидали: кто-то, чтобы выразить сочувствие сыновьям по случаю кончины матери, кто-то, как Алексей, из любопытства, а кто-то, чтобы увидеться с родными и близкими… Не приехали только родственники мужа из Ставрополья.

Все приходили с живыми цветами, которые клали в гроб или держали в руках, чтобы затем возложить на могилу. Лишь двоюродная сестра тётки из Киева да её сын из Москвы приехали с венками. Они знать не знали, что приказывала тётка Дарья на поминках своего мужа, потому как на похоронах его не были.

«Умру я через год, дорогие мои родственнички! – сказала она тогда. – На моих поминках всех хорошо накормите и напоите, но… без водки и вина! Меня водкой и вином поминать не смейте!.. И венки не привозите – не люблю я их… Приходите только с живыми цветами!»

Зашумели все тогда, перебивая друг друга, кто-то утешать стал: «Да ты что, тёть Даш, живи ещё хоть сто лет!..»

«Ну да, ну да… Сто лет! А сами все меня боитесь да ненавидите!.. В гроб положить не знаете как поскорее!.. Всех я вас насквозь вижу! – властно вытянув перед собой руку, остановила она тогда присутствовавших. – Вы меня услышали, что я велю вам?! Вот и сделайте как сказываю… А не сделаете, пожалеете!..»

Так всё и случилось: четыре дня тётка Дарья в страшных мучениях умирала в своей больнице, где отработала нянечкой больше сорока лет. Умерла она ровно через год, и ни днём не раньше и не позже, именно в тот день, который сама себе назначила…

Потому и запомнили все слова её и пришли с живыми цветами. Только огорчать родственников, купивших дорогие венки с торжественными прощальными надписями на чёрных лентах, никто не стал. Все понимали, что траурные венки с искусственными цветами были и останутся в православных традициях людей наших неизменным атрибутом похорон во всех городах и весях…

Да и мало ли что велела тётка Дарья!..

9

Поминки прошли, как и завещала тётка, без спиртного. Только в одном ослушались покойную мать сыновья: на поминальный стол, установленный во дворе для мужиков, которые копали могилу и несли гроб, поставили водку. Никуда не деться – такова уж русская традиция!..

Лишь поздно ночью, наговорившись друг с другом, повспоминав, поделившись событиями из своей жизни, все, кто по тем или иным причинам остался, улеглись спать: кто на кроватях, кто на диване, а кто и на полу.

…Часов в семь утра раздался стук в окно и истошный крик соседки, всполошивший всех:

– Коль, Володь, вставайте скорее! Это я, тётка Валя, соседка… Слышите?! Идите, смотрите, что творится на могилке вашей!..

– Что там? – спросил Алексей в форточку.

– Идите, смотрите, рассказывать я не стану! – перекрестившись, ответила соседка.

Алексей и сыновья тётки, успокоив проснувшихся родственников, быстро оделись и вышли во двор, где их ожидала тётка Валя в плаще, на котором ещё не высохли капли дождя.

– Пасла, значит, я с утра коров, как всегда… неподалёку от кладбища… – торопливо начала рассказывать соседка. – Аккурат недалеко от могилки матери вашей… И тут хлынул вдруг дождь проливной. Я-то под дерево… А тут как шандарахнет гром… И молния – бабах прямиком в могилу Дарьину!..

Тут вдруг, торопливо крестясь, она начала тараторить: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!..»

– Дальше-то что, тёть Валь? – перебил её младший сын новопреставленной.

– Дальше?! – глаза соседки округлились. – Дальше… вижу я, как горит могилка ваша, а посреди пламени тётка Дарья стоит во всём чёрном… Живая стоит да хохочет себе… беззвучно… Может, хохочет, а может, на меня склабится да ещё и пальцем грозит!.. Бросила я всё и припустилась бежать… едва живёхонькая…

Сыновья и Алексей, переглянувшись, не раздумывая помчались на кладбище.

…На могиле усопшей они увидели обугленный деревянный крест и два каркаса из проволоки, оставшихся от сгоревших венков… А посреди холмика торчал невесть откуда взявшийся толстенный осиновый кол, забитый в самое сердце колдуньи…

Март 2021 г.

Ольга Воленская

Уроженка Мурманской области. Родилась в 1983 году. Вместе с братом росла в семье простых рабочих в окружении заботы и любви со стороны родителей и самых близких родственников.

Получила два высших образования: экономическое (в 2007 году окончила Петрозаводский государственный университет по специальности «менеджмент») и юридическое (в 2020 году окончила РАНХиГС по специальности «гражданское право и процесс»). Сфера профессиональной деятельности – социальное обеспечение населения (главный специалист-эксперт).

Мама троих детей. Начинающий автор романтических психологических историй.

Баба Маня

В предвкушении удовольствия согреться в бане в холодный день июня шумная женская компания торопливо следовала по дороге. Новенькую Настю тоже пригласили. Анастасия ни с кем не делилась ни проблемами, ни печалями, ни настроением. Вроде бы и вместе, но в душе как будто одна. Тоска сковала душу. Холод одиночества пробирал до костей и резал тонким лезвием сердце на части так, что каждая кровоточила и ныла невыносимой болью, отдавая слабый удар главному органу.

Баба Маня много лет убирала служебные помещения на заводе. Это была чуть сутуловатая, располневшая, но физически крепкая, полностью седая женщина, никогда не снимавшая с головы белой косынки. На её загорелом морщинистом лице особенно выделялся крупный нос и очень широкие брови, сердито сведённые к переносице. Орехового цвета глаза всегда смотрели недоверчиво и пытливо. А плотно сжатые губы подчёркивали суровость её натуры. Эта женщина взглядом прожигала насквозь, наводя на окружающих необъяснимый страх. Врать бабе Мане или спорить с ней было бесполезно. Никто и не отважился бы! Баба Маня хромала, но передвигалась удивительно быстро. Наряд на ней почти всегда один и тот же: цветастое ситцевое платье, поверх которого фартук с большим карманом, шерстяные серые носки и огромные чёрные галоши.

В жаркой парилке разнеженные молодые женщины сыпали шутками и сотрясали стены звонким дружным смехом.

– А ну пошли отсюда, шельмы! – Появления бабы Мани никто не ожидал.

От страха капли пота замерли на лицах оцепеневших женщин. Они послушно поодиночке выскользнули за дверь. Анастасия вместе со всеми подскочила на ноги, готовясь убежать, но взглянув на сердитую бабу Маню, молча замерла, прижав к себе банную простыню.

Баба Маня плотно закрыла дверь и жестом указала молодой женщине присесть обратно.

Удивлённая Настёна послушалась.

– Я тебя не обижу! Наоборот, помочь тебе пришла.

Старая женщина не спеша суетилась вокруг Насти, напевая старинные песни с причудливым протягиванием отдельных гласных. Но в целом упоительной силы мотив утешал сознание.

Неожиданно на полках появились душистые травы. А под потолком заплясало загадочное мерцание света от свечей. Густой запах целительных масел заполнил парилку. Самотканые дорожки с замысловатым орнаментом расстелила баба Маня. Гармония играла в банном срубе, свете свечей, воде, тёплом воздухе и песнях.

На ладонях, огрубевших от работы, появился тягучий мёд, переливавшийся в пламени свечей янтарным блеском. Продолжая напевать, суровая женщина начала заботливо втирать волшебную сладость в кожу Анастасии: сначала в стопы, потом в голени и выше по телу. Уверенные и невероятно лёгкие движения дарили расслабление.

Насте стало легко. Она выполняла требования бабы Мани, которая искренне любила молодую женщину и помнила её с пелёнок, так как крепко дружила с её матерью. И переживала она за Настёну по-настоящему, как за свою дочку:

– Негоже так из-за мужика убиваться! Недостоин! Ты моя самая хорошая! Ты моя самая красивая! Будет, будет и на твоей улице праздник!

И Настёну как прорвало: она заголосила, и полились рекой давно копившиеся слёзы. Молодая женщина горестно качала головой, падала, почти теряя сознание, но хваталась за старуху, часто повторяя: «Бросил! Бросил!» Взгляд пожилой женщины, полный понимания и бесконечной любви, вместе с умиротворяющими напевами постепенно успокаивал, избавлял от нестерпимой сердечной боли. Через какое-то время Настя затихла, словно вовсе обессилела. Легла на домотканое сукно с красным орнаментом. Баба Маня заботливо накрыла лицо молодой женщины полотенцем, укутала длинными синими суконными дорожками. Плотно запеленала, как новорождённую. Ткань показалась Насте не жёсткой, а шелковистой, пропитанной скопившимся теплом, создавшим душевный уют.

Руки пожилой женщины под древние напевы бережно касались разных частей тела: ласкали то нежно, то причиняя ощутимую боль. Раскладывала баба Маня на теле горячие камни, травяным отваром поливала и капала мёдом или душистым маслом.

И уносили Настю дивные напевы в другой мир: гуляет она в просторном зелёном поле, полном разноцветных трав, и сарафан на ней длинный, просторный, с необычной богатой вышивкой. И легко на душе Настёне. И нет в ней тревоги и тоски, камнем к земле прижимающей. Душа не терзается – угомонилась. Слёзы жгучие высохли.

Долго над ней кружилась баба Маня, обнимая и пеленая, отпаивая вкусным чаем с мёдом и выпаривая веником болезни тела и души.

Под утро с лёгкой улыбкой розовощёкая Анастасия возвращалась в дом матери. Настя словно забыла боль и вошла в состояние единения с самой собой.

Прошло время. Освоилась в городе Анастасия. Дима в третий класс местной школы перешёл. И заводские девчонки по утрам кричали Насте у калитки, приглашая на смену идти. Вместе всё же веселее!

Баба Маня их компанию с крыльца с улыбкой провожала. Стала суровая женщина подмечать, как одинокий Георгий пристально наблюдает за ничего не замечающей вокруг группой женщин. Он задумчиво облокотился на забор у дома бабы Мани, искоса поглядывая в сторону весёлой компании. Старался казаться серьёзным, но улыбка выдавала душевное волнение.

– Ну! Чего стоишь? – сурово встретила баба Маня взгляд его широко открытых зелёных глаз.

– Да я так… – он махнул рукой и пригладил вихор, – задумался.