Авторский стиль

Дед Иван, наблюдая за внучкой из окна, умилялся. Морщинки вокруг его глаз собрались в лучики, а на губах играла добрая улыбка.

– Ну вот, – бормотал он, почёсывая затылок. – А говорила, деревня – скукотища. Да тут тебе и «Форт Боярд», и «Последний герой» в одном флаконе! Только вместо золота – малина.

Он помнил, как Алёна в первый день приезда хмурилась и жаловалась на отсутствие интернета. А теперь? Теперь её не вытащишь из малинника!

Алёна, объевшись малины до отвала, чувствовала себя счастливой. Городская суета осталась далеко позади, а здесь, в малиннике, царила настоящая гармония. Шум машин сменился щебетанием птиц, а бетонные стены – буйной зеленью. И пусть комары кусаются, и пусть от малины руки липкие – это всё мелочи жизни. Главное – вкус лета на губах и ощущение себя лилипутом в огромном зелёном мире. И кто знает, может, когда-нибудь она даже научится доить корову! Хотя зачем? Малина вкуснее! И это малиновое лето, она знала, останется в её памяти навсегда.

Алёна откинулась на забор, прикрыв глаза. Солнце ласково грело лицо, и она почувствовала, как напряжение, копившееся в городе, постепенно покидает её. Она вспомнила, как бабушка учила её отличать спелую малину от незрелой, как показывала, как правильно собирать ягоды, чтобы не повредить куст. Бабушка говорила, что малина – это не просто ягода, это целая кладовая витаминов и лекарство от многих болезней.

Вдруг Алёна услышала тихий шорох. Она приоткрыла глаза и увидела, как в малинник пробирается рыжий кот, бабушкин любимец Мурзик. Он осторожно ступал между кустами, выискивая, наверное, мышей.

Алёна тихонько позвала его:

– Мурзик, иди сюда!

Кот, услышав знакомый голос, подошёл к ней и потёрся о руку. Алёна погладила его мягкую шёрстку, и Мурзик замурлыкал от удовольствия.

– И тебе, наверное, малины хочется? – прошептала Алёна, протягивая коту ягоду.

Мурзик понюхал её и брезгливо отвернулся.

– Ну конечно, ты же у нас мясоед, – усмехнулась Алёна.

В этот момент из дома вышла бабушка.

– Алёнушка, ты где? – позвала она.

– Я здесь, бабуль, в малиннике! – ответила Алёна.

Бабушка подошла к ней улыбаясь.

– Смотрю, ты тут совсем освоилась. А я пирогов напекла, с малиной, конечно. Пойдём чай пить?

Алёна с радостью согласилась. Пироги с малиной – это было ещё одно деревенское удовольствие, от которого она не могла отказаться. Она взяла лукошко с малиной и вместе с бабушкой и Мурзиком направилась к дому.

Вечером, сидя на крыльце и попивая чай с малиновым вареньем, Алёна смотрела на закат. Небо окрасилось в яркие оранжевые и розовые цвета. Вдалеке слышалось кукование кукушки. Алёна почувствовала, как её сердце наполняется теплом и благодарностью. Она поняла, что деревенская жизнь – это не скукотища, а настоящая сказка, полная простых, но таких важных радостей. И она была рада, что родители отправили её к бабушке. Это лето, малиновое лето, она запомнит навсегда.

Перед сном Алёна подошла к деду Ивану.

– Дедушка, спасибо тебе за малину, – сказала она, обнимая его.

Дед Иван улыбнулся и погладил её по голове.

– Рад, что тебе понравилось. А завтра я тебя научу косить траву. Это тоже весело!

Алёна засмеялась. Косить траву? Это уже слишком! Но кто знает, может, и это ей понравится. Ведь в деревне всегда можно найти что-то новое и интересное. Главное – быть открытым для приключений и не бояться испачкать руки. И конечно, любить малину!

Владимир Визгалов

Родился в 1949 г. в п. Скуратово (пригород Тулы). Живёт в Люберцах. По образованию инженер-электрик. Автор технических изобретений СССР. Окончил факультет журналистики. Пишет с детства, начал активную литературную деятельность в 2020 г. Автор сборников: «Не стреляйте мне в душу» (2021) и «Век двадцать первый» (2022), изданных тиражом 5000 экземпляров. Произведения публикуются в альманахах и сборниках Российского союза писателей и издательства «Четыре». Публикуется на сайтах «Проза. ру» и «Стихи. ру». Неоднократно номинирован на премии «Русь моя», «Наследие», «Поэт года», «Писатель года», вошёл в шорт-лист международной премии «800 лет Великому князю Александру Невскому» («Поэзия» и «Проза»). Отмечен множеством наград, включая диплом Альфреда Нобеля. Член Интернационального и Российского союзов писателей.

Колдунья

Светлой памяти крёстной мамы посвящается

Не бойся верить в то, что на первый взгляд кажется нереальным…

Группа «Мудрость востока»

1

Алексей ехал на похороны своей тётки, которую с раннего детства не любил и очень опасался… Старшая сестра его матери, тётка Дарья, была колдуньей. Всегда и везде сующая свой огромный горбатый нос, она была воплощением ехидного злорадства и любопытства – безмерного и неукротимого… Жёлчь, струившаяся из её маленьких, острых глаз, глубоко спрятавшихся под низким лбом, обжигая, проникала в самое нутро…

Какой же трепет испытывал Алексей каждый раз, будучи ещё мальчонкой, когда тётка, закончив рабочий день, своей уверенной поступью на коротких косолапых ногах всегда неожиданно появлялась на пороге дома!

Этот трепет гноящейся занозой долгие годы будет торчать в его душе и памяти!.. И только юношеский нигилизм, породивший неприязнь к тётке, постепенно залечит детскую рану. А спустя годы, уже в зрелом возрасте, эта неприязнь постепенно перерастёт в изнуряющее чувство ненависти. И причин тому будет множество!..

А каким беспощадным манипулятором была его тётка! Как умело влезала она в души людские, подёргивая потаённые ниточки необузданных страстей и пороков, поглаживая самолюбие и лаская тщеславие, она исподволь, незаметно подчиняла себе окружающих… Потом уже, насладившись своей властью, медленно высасывала из них жизненные силы и здоровье…

Колдунья никогда и никого не жаловала своей благодарностью – даже старшую сестру своей матери, которая в начале зимы 1941 года безропотно приютила в своём крохотном деревянном домике их большую семью, эвакуировавшуюся из-под Орла. Двоих детей, с тощими котомками на спинах, привели тогда за собой, в рабочий посёлок под Тулой, бабушка и дед Алексея, в первые же дни войны потерявшие восьмилетнего сына Александра и младшую дочь Анну, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Лишь через две недели появились чумазые скитальцы на пороге дома, бессильно рухнув в объятья родителей и тётки Марии, потерявших все надежды.

Ах, как же тогда огорчилась Дарья, которая не ожидала, что её сестре удастся-таки остаться живой, да ещё и чудом спасти от голодной смерти полностью измождённого брата!..

2

После окончания Великой Отечественной войны тётка Дарья сразу же вышла замуж. Её суженым-ряженым стал терский казак, который на одной из шахт Подмосковного угольного бассейна отрабатывал свой долг перед Родиной. Он был из числа лиц специального контингента советских военнослужащих, по разным причинам побывавших в плену или на оккупированной территории, которые, после проверки органами государственной безопасности, в добровольно-принудительном порядке направлялись на добычу бурого угля из 308-го проверочно-фильтрационного лагеря, расположенного в Тульской области.

Свою свадьбу Дарья сыграла в доме тётки Марии, куда и привела жить своего мужа. Там же появился и их первенец, которого они назвали Владимиром.

В конце 40-х годов, когда с мужа были сняты все ограничения, она, поддавшись на его уговоры, согласилась уехать с ним и подросшим сыном на родину своего благоверного – в Ставропольский край.

Помыкавшись на чужбине лет десять, Дарья, не ужившись со свекровью и другими родственниками мужа, несолоно хлебавши вернулась со своей семьёй под крыло тётки Марии и матери…

К тому времени в доме Марии Михайловны Самойловой ютились уже восемь человек, включая Алексея и его родителей, которым в середине 50-х годов, когда Алексею едва исполнилось четыре годика, было суждено тоже поселиться в этом гостеприимном ковчеге.

Трудно себе представить, как умудрялись все они размещаться в одной комнате площадью не более тридцати метров, с небольшой кухней, часть которой занимала печка-голландка, с пригороженным к ней козлятником – крошечной закуткой с дверцей, – где каждый год выхаживались в тепле маленькие козлята, ещё слабо стоящие на ногах.

Эти шкодливые, забавные животные, которых они выкармливали тёплым молоком из бутылочки с соской, были первыми друзьями Алёши. Восторгу мальчишки не было предела, когда бабушки Мария и Поля разрешали ему выпускать подросших козлят в большую комнату, где, радостно подпрыгивая, они без устали носились друг за другом и неумело оттачивали свои подрастающие рожки.

…Когда тётка Дарья с семьёй нежданно-негаданно свалилась всем на голову, крёстная, не сказав заблудшей племяннице ни слова в упрёк, предложила Дарье пристроить к дому небольшую комнату, в которой спустя некоторое время она удобно разместилась со своей семьёй. А до этого, около года, безразмерный дом, приютивший всех, напоминал походный военный лагерь.

– Ну что же, в тесноте, да не в обиде, – обычно приговаривала крёстная, наблюдая, как все раскладываются спать на полу. Привилегию имели только старшие члены семьи. У крёстной мамы кровать стояла в углу зала, а у бабушки, на двоих с дедом, – на кухне, у печки.

…Уже тогда, своей детской душой, Алёшка почувствовал отношение тётки Дарьи ко всем членам их большой семьи. Своими колючими насмешками она не щадила даже его. Но больше всего обижало малыша отношение злой тётки к старенькой и тихой хозяйке дома – бабушке Марии, которая к тому времени стала его крёстной…

Умной, глубоко религиозной женщине, потерявшей в годы войны дочь, сына и мужа, было далеко за шестьдесят лет, когда, после мучительных сомнений, поддавшись на уговоры, она всё же решилась принять участие в обряде крещения Алексея.

…Подрастая, малыш всё больше и больше привязывался к своей крёстной. Всей душой ощущал он божественную благодать любви этой доброй женщины. Когда его родители находились на работе, Алёшка неотступно следовал за ней и даже спал вместе с крёстной, когда тяжело болевшую мать в очередной раз клали в поселковую больницу.

Всё чаще и чаще называя бабушку Марию крёстной мамой, малыш вызывал у неё слёзы благодарности и умиления. Впрочем, и относилась она к нему как любящая мать, а он своей робкой, ещё неокрепшей душой всё больше и больше тянулся к крёстной, отвлекая её от тягостных раздумий. Он, словно лучик весеннего солнышка, пробуждал в ней силы и самые светлые воспоминания. И, ощущая это, крёстная была безмерно благодарна Алёше, который подарил ей вторую жизнь, неожиданно наполнившуюся давно забытым чувством материнства, новым смыслом и трепетным ожиданием каждого наступающего дня. Долгое время никем не востребованная любовь эта, вырвавшись из недр израненной души, вдруг заставила сиять её грустные глаза, потускневшие от горя.

Мудрая, одинокая женщина вложила в смышлёного крестника всю свою душу. Благодаря ей мальчик к четырём годам прочитал свою первую книгу – «Путешествия Гулливера», – а уже в шесть лет, вслух, по слогам, читал древнюю церковную книгу, написанную на старославянском языке, умиляя и восхищая крёстную маму. Постепенно любознательный малыш узнал от неё не только смысл необычных слов и событий, описанных в этой загадочной книге, но и все таинства православной церкви.

А по субботам и воскресеньям она водила его в храм, где перед службой и после причастия шёпотом рассказывала о святых мучениках и их житие.

Сколько Алексей себя помнил, крёстная мама всегда терпеливо, ненавязчиво и с большой охотой наставляла его чему-то…

Почти каждое утро и вечер, стоя перед образами на коленях, мальчонка вместе c крёстной-мамой молился об упокоении всех усопших и здравии живых. Отдельно просили они Господа о здравии мамы Алёши – просили, чтобы Всемилостивый Бог дал сил болящей рабе Анне поставить его на ноги…

И кто знает, не от тех ли молитв, в которых он со слезами обращался к Боженьке, мама Алексея смогла-таки вырастить его. Ей даже хватило здоровья понянчить внуков!..

3

Неспеша добравшись до дома, где прошло его детство, Алексей, поздоровавшись с соседями, стоявшими у калитки на улице, быстро зашёл во двор. Миновав крытую террасу, он открыл тяжёлую дверь и через кухню вошёл в зал, где стоял гроб тётки.

Всё было до боли знакомо. За многие годы в доме ничего не изменилось, хотя и прошло около двадцати лет с того времени, как умерла его крёстная, затем бабушка Пелагея и дед Тимофей…

Тётка Дарья, ставшая после их смерти полноправной хозяйкой, как оказалось, душой дома так и не стала. Женская рука не чувствовалась нигде: стены были обшарпаны, двери замызганы, а двор, заваленный разным хламом и лепёшками коровьего помёта, больше напоминал помойку или загон для скота, в котором повсюду роились разнокалиберные мухи, тыкавшиеся в лицо.

Уютно просидев всю свою жизнь на шее у матери, Дарья не только сама так и не научилась вести хозяйство, но никогда и ни к чему не стремилась приучать сыновей, которые с самого детства жили в частном доме. Особенно неприспособленным был её старший сын Владимир, который рос ленивым, нагловатым и не по годам циничным. Одна из выходок, которую вдруг вспомнил Алексей, стоя у гроба, навсегда определила его дальнейшее отношение к двоюродному брату.

…Как-то летом, когда Владимиру было лет восемнадцать, бабушка, хлопотавшая по хозяйству, попросила его сходить за водой в колонку, которая стояла на улице метрах в тридцати от дома.

Тот, греясь на солнышке, лениво процедил ей:

– Я што тебе, ишак, што ли, чтобы за водой ходить?! Тебе надо, ты и сходи!.. А мне ходить за водой образование не позволяет!

Алексей, опешивший от такого заявления двоюродного брата, едва не подавился от смеха…

«Да-а-а! – подумал он тогда, услышав, с каким апломбом и достоинством, да ещё и на полном серьёзе, сказал эти слова Володька, в то время учившийся в профессионально-техническом училище. – А как бы он себя повёл, если бы, например, учился в политехническом институте?!»

– Володь, сынок, – продолжала упрашивать бабушка, которой в то время было уже далеко за семьдесят лет, – ну сходи, пожалуйста!.. Ведро же совсем пустое, попить даже нечего!..

Просить Алексея бабушка не посмела, так как он пришёл к ним в гости, да ещё и на костылях, со сломанной ногой в гипсе. К тому времени он с родителями уже жил в отдельной квартире, которую выделило им государство в рабочем посёлке рядом.

– Ба, ты чё привязалась?! Тебе попить нечего?! Возьми ведро и сходи сама за водой!.. А если мне надо будет, я себе воду принесу! – с раздражением ответил Володька и, демонстративно взяв кружку, пошёл с ней к колонке…

Вернувшись минут через пять, он, шумно отхлебнув воду, заявил:

– Мне этого пока хватит! – И, поставив кружку на подоконник рядом с собой, продолжил нежиться на солнце.

Долго не раздумывая, Алексей, схватив ведро, пошёл за водой. Налив чуть больше половины ведра, он кое-как, с большим трудом донёс воду до бабушки…

– Ой, мальчик ты мой дорогой!.. Спасибо тебе большое, сынок! – воскликнула благодарная бабуля.

– Негодник бессовестный, и не стыдно тебе?! Брата с больной ногой идти заставил! – с гневом обрушилась бабушка на старшего внука.

– Не-а, не стыдно!.. А что мне стыдиться-то?! Я его не заставлял идти! – ответил Володька абсолютно безразлично и, уже обращаясь к Алексею, добавил: – Лёх, а тебе это надо было?! Чё пошёл-то?.. Делать не хрена?!

…В тот раз Алексей сдержанно промолчал. Вот только судьба, как показала жизнь, молчать не стала… Она безжалостно и не один раз потрепала Владимира, доходчиво объяснив ему почём фунт лиха…

4

Алексей, в голове которого пронеслась череда воспоминаний, стоял у гроба своей тётки полностью опустошённый, без тени жалости, боли и сочувствия…

В комнате с небольшими окнами, которые были задёрнуты занавесками, висел полумрак облачного дня. Вокруг гроба чадили четыре свечи, торчащие из стаканов с пшеницей, да старинная лампада, едва слышно потрескивающая среди множества икон, оставшихся после смерти крёстной матери.

Тётка Дарья была не похожа на саму себя. Её оплывшее, водянистое лицо, готовое лопнуть, вызывало отвращение. От неимоверно раздувшегося тела исходило сладковатое зловонье гниющей плоти и формалина. Тяжёлый смрад, заполнивший комнату, лез в глаза и душу…

«Вот и пометил Бог шельму!» – пронеслось в голове у Алексея. Он вдруг почувствовал, как торжество справедливости, робко прорвавшееся из глубин подсознания, постепенно наполняет его с головы до ног, обнажая самые мучительные воспоминания…

«Не зря, всё же не зря я приехал сюда!.. – кричал возбуждённый разум, всё более заглушая бунтующую совесть. – Хорошо, что жену не послушался!..»

Тошнота подкатывала к горлу Алексея. Никакими силами не мог он заставить себя по старой русской традиции поцеловать тётку в лоб, закрытый бумажным венчиком с изображением Христа, Богородицы и Иоанна Предтечи.

Его ожидание увидеть нечто необычное, странное или стать свидетелем какого-то знамения оправдалось. Предчувствие не обмануло Алексея. Да и не могло быть иначе!.. Не мог он поверить, что Бог хоть как-то не даст понять людям, пришедшим на похороны колдуньи, что не достойна она ни венчика на голове, ни свечей и ни отпевания, которым священник проводил её в вечную жизнь, взяв на себя грех тяжкий.

Заметив, а скорее почувствовав настроение и состояние своего двоюродного брата, младший сын тётки, Николай, начал спешно оправдываться – то ли за свою мать, то ли за самого себя:

– Лёш, я всё сделал как положено! Ей даже глубокую заморозку дали… Делал мой хороший знакомый… Опытный человек… из нашей больницы… Я хорошо ему заплатил!.. Он аж дважды тело обкалывал, но ничего так и не помогло!..

– А почему тело-то раздулось? – с трудом скрывая брезгливость, спросил Алексей.

– Никто не знает… Раздуло её в первый же день после смерти! Даже все врачи удивились! Она же ведь три дня перед кончиной совсем ничего не ела, только воду пила, – продолжал оправдываться Николай.

«Всё ясно!» – подумал Алексей, ничего не ответив. Он вышел из дома. Время тянулось мучительно медленно. Приезд близких и дальних родственников, пожелавших проводить покойницу в последний путь, затягивался.

…Николай встречал всех у порога дома и, провожая к гробу, твердил и твердил одни и те же слова оправданий, будто испытывая вину за труп матери, разлагавшийся на глазах.

C усопшей не прощались или не захотели прощаться только многочисленные соседи, которые, кучкуясь, переминались с ноги на ногу, так и не решаясь зайти даже во двор.

До слуха Алексея, стоявшего среди людей на улице, доходили обрывки тихих разговоров, в которых то и дело проскакивали слова: «дьяволица», «колдунья», «ворожея» и «чёрная сила».

Он хорошо понимал, о чём именно идёт речь. В их небольшом рабочем посёлке с населением не более двух тысяч человек, где почти все знали друг друга в лицо, скрыть что-либо было невозможно… С детства Алексей ощущал настороженное отношение ко всем взрослым членам своей большой семьи. Не раз видел он, как крестились люди при появлении тётки Дарьи, как старались они побыстрее увести с её глаз своих малолетних детей.

Исключение составляла только его крёстная мама, которую все пожилые люди многие годы знали ещё по совместной работе на металлургическом заводе, где она пользовалась большим авторитетом и уважением. А позже за её кроткую набожность, отзывчивость и стремление всем бескорыстно помогать и старики, и молодые стали почитать её как святую…

5

Впервые ворожбу тётки Дарьи Алексей почувствовал на себе лет в девять… К тому времени он не один год мучился от бородавки, неизвестно откуда появившейся на ладони его правой руки. Она вызывала у него смущение и раздражение. Друзья и одноклассники, по-мужски здороваясь с ним за руку, постоянно обращали внимание на злосчастный кожный нарост, что очень его расстраивало. В эти минуты он, краснея до ушей, ощущал себя почти неполноценным… И что только не делал он с ней: и отрезал, и удалял ляписом, и даже выжигал раскалённым докрасна гвоздём. Только ничего-то не помогало.

…И вот однажды, когда он собирался ехать в пионерский лагерь, тётка неожиданно наведалась к ним в гости.

Взглянув на бородавку, она, хитро ухмыльнувшись, бесцеремонно заявила:

– Ну что, лобастый, помучился?! Поносил свою бородавку? Пожалуй, и хватит с тебя! Пойдём-ка во двор, я тебя очищу… Сестрица-красавица, – обратилась она к матери Алексея, – дай-ка мне мякишек чёрного хлебца… Я твоего головастика подлечу.

…Алексей навсегда запомнил, как они вышли во двор; как подвела она его к забору, за которым, виляя хвостом, сидел добродушный соседский пёс; как, взяв мякоть хлеба в руку, она, что-то шепча, слепила из него шарик; как, покатав этот шарик вокруг бородавки, она, выдержав короткую паузу, заявила ему снисходительно:

– Ну вот, а теперь я брошу этот шарик собаке. Она съест хлебушек и… покакает, а когда покакает, пропадёт твоя гадкая бородавка навсегда, лобастый!

Тётка бросила хлебный шарик через невысокий забор. Мухтар, ловко поймав его, навсегда проглотил злосчастный кожный нарост…

Уже через два дня, знакомясь в пионерском лагере с пацанами, Алексей, в очередной раз протягивая руку, невольно посмотрел на свою бородавку и, не веря глазам своим, увидел на её месте совершенно чистую кожу… Нарост исчез с ладони, даже не оставив шрама.

…Шли годы. Тётка Дарья, беснуясь, чинила зло налево и направо. От козней ведьмы страдали все подряд – даже близкие родственники.

Старший брат тётки Валентин, женившись на женщине с ребёнком, не будет просыхать от спиртного и умрёт, когда ему едва перевалит за шестьдесят лет. Их совместный сын в шестнадцать лет угодит в колонию для несовершеннолетних, проведёт на зонах больше половины своей жизни и, не дожив до сорока, умрёт от туберкулёза… Младший брат Александр не доживёт до пятидесяти пяти лет. Его единственная дочь, напрочь разругавшись с родителями, уедет в восемнадцать лет в один из городов Поволжья, где выйдет замуж за алчного вдовца c двумя детьми, который, не зная, что такое благодарность, до конца жизни будет держать её в ежовых рукавицах…

Не пощадит тётка Дарья и своих детей… Младший сын Николай, оставшийся девственником до конца жизни, умрёт через два года после смерти матери от неизвестной врачам болезни в возрасте около пятидесяти лет… С раннего детства он так и не испытает тепла от своей матери. Отец, не считавший его своим сыном, подвыпив, частенько без тени смущения будет трезвонить на весь посёлок о прелюбодеяниях своей суженой-ряженой, заворожившей его в молодости, не забывая при этом поливать отборным матом и грязью всех женщин земли русской… Впрочем, относился он к Николаю без зла, но как к чужому ребёнку. И причины тому, видимо, были… Не зря же на посёлке поговаривали, что тётка Дарья нагуляла своего младшего сына от завхоза больницы, который, одурев от её колдовских чар, поддался искушению, а одумавшись, не захотел создавать с ней новую семью, за что потом и поплатился: умер двухметровый гигант в самом расцвете сил. Да и нетрудно было заметить, что в облике Николая угадывалась чужая порода. В отличие от родителей и старшего брата, он был высокого роста, широкой кости и крепкого телосложения. В его красивом, достаточно волевом лице не угадывалось ничего ни от отца, ни от матери. Да и физическим трудом он не гнушался. Не отличавшийся умом и тягой к знаниям, Николай, кое-как окончив восемь классов благодаря Алексею, выучится на повара и пристроится работать в престижном ресторане. Спустя лет десять он попытается поступить в духовную семинарию, а позже и постричься в монахи, но так и не получит благословения от настоятеля местного храма ни на то, ни на другое. И это несмотря на то, что многие годы он был одним из самых уважаемых прихожан и даже вхож в дом протоиерея. В итоге, уговорив родителей, он заведёт корову, а спустя несколько лет, когда у него будет уже целое стадо, станет жить натуральным хозяйством. Николай так и умрёт в трудах, заботах и тревогах о своих коровах, бычках и деньгах, которые с усердием собирал неведомо зачем и для кого, экономя на всём подряд, кроме собственного желудка.

Вдоволь покуражится тётка Дарья и над своим старшим сыном Владимиром. Не получив сносного образования, её любимчик, чтобы хоть как-то удовлетворить свои амбиции, после службы в армии пойдёт работать в милицию, откуда лет через десять будет с позором уволен за аморалку…

Сколько же раз будет пытаться он обзавестись своей семьёй, чтобы вырваться из липких объятий матери!.. Сколько смотрин будет устраивать мать наивным девчонкам и женщинам, претендовавшим на его сердце. Да вот никто только не подойдёт ей: то ноги короткие, то волосы слишком жидкие или груди маленькие, то отец хромой или приданное никудышное… К тридцати двум годам Владимир, окончательно и бесповоротно запутавшись в выборе дамы сердца, достойной благословения матери, в конце концов попадётся в лапы малолетней оторвы, которая его на себе и женит…