Лишённый имени

Оказавшись в подвальном зале, я обнаружил, что на возвышение, которое медведь использовал в качестве лежанки, бледно светится магический круг. Руны рассыпали по стенам блики, пусть и не такие яркие, как те, что я видел, когда меня лишали имени.

Я опасливо подошёл к помосту и глянул на вязь рун. В отличие от тех, что я видел в тюрьме, эти оказались здешнему мне вполне знакомы. Так, что тут у нас? вот руна холода, вот огня, вот символ твёрдости, вот долголетия…

Кстати, нашёлся в сплетении колдовских рун и странный знак с изображением черепа и двух скрещённых кос, только кружка вокруг них не было. Я долго смотрел на глиф и вдруг вспомнил: он обозначает дар смерти.

Дары людям от Бога в этом мире бывали самые разные, но таким подарком обладают все без исключения, собственно, потому мы и зовёмся смертными. Так что спа-а-асибо, кэп! Я полностью лишён магии во всех её проявлениях.

Самое странное, что прямо в рунную вязь вписали изображение правой кисти. Таких штук здешний я раньше не видел.

Я на всякий случай обошёл круг подальше и двинулся к верстаку. Чего здесь только не было – и того не было, и этого, ни ножа, ни топора, ни пилы по металлу, ни фомки, ни молотка! Только набор напильников и стамесок, да ещё изъеденные ржавчиной тиски. Впрочем, мне больше-то ничего и не требовалось.

Я с удовольствием взял из держателя плоский напильник с грубыми насечками. Он был шириной сантиметров десять с промасленной деревянной ручкой. На его полотне не нашлись ни точечки ржавчины, ни пылинки, ни трещинки. Инструмент буквально сиял…

Если бы вы только знали, какое это наслаждение – держать в руках промасленную ручку, отполированную мозолистыми ладонями трудолюбивых слесарей?

Не знаете?

Вот и я не узнал!

Стоило мне лишь коснуться этого чуда, как напильник обратился в прах, потоками сбежавший между моими пальцами. Я в ужасе схватился за ручку долота, и оно прошелестело на залитый водой пол. Его примеру последовал и круглый, и полукруглый, и треугольный напильники, и даже набор надфилей, а потом и стамески…

Я упал на колени прямо в ледяную воду, и дико завыл. Вопль мой был в тот миг исполнен такой злобы и безысходности, что, наверное, достиг небес. О, Господи, как жесток этот мир!

Вскочив, я принялся лупить, всё, что мне попадалось под руку и под ногу: верстак, стены, двери. Я разворотил столешницу по досочке. Я плакал и кричал, не думая о том, что на вопли могут прийти дикие звери. Мне было наплевать!

Наконец гнев мой иссяк, и я буквально повалился на одно из возвышений и лежал там, сотрясаясь рыданиями.

Не знаю, сколько прошло времени, но я смог успокоиться и пошёл осматривать другое крыло. Снова пустые помещения, грязь, плесень и трещины в стенах и потолке. В дальней комнате стоял старый сундук, он весь изгнил и рассохся. Я бы прошёл мимо, если бы в свете, проникавшем сквозь провал в стене, наверное, когда-то бывший окном, не увидел вокруг ящика ржавую муть.

Сундук был доверху забит всякой рухлядью. Я нашёл здесь: зонтик, рассыпавшийся от одного прикосновения, старые башмаки без подошв, кучу промасленных тряпок, половник, пустую бутылку и… набор инструментов – великолепный, чудесный, потрясающий…

О, Господи всемилосердный! Какое это блаженство. В тканевом футляре лежали ржавоватые напильники с истлевшими рукоятками, кусок точильного бруска, небольшие клещи, коловорот без свёрл, цепная пила, гаечный ключ и о чудо! Господи, спасибо тебе, за твою безграничную милость! Я обнаружил монтажный нож со сломанным остриём и тупым лезвием. Ручка была перемотана гнилой верёвкой. Какой восторг!

Мне стало стыдно, что я так бушевал из-за тех мажорских безделушек там в зале. Я опустился на колени и попросил у Бога прощения. В конце концов, никто, кроме него, не видел моего унижения.

Однако драгоценные приобретения на этом не кончились, я нашёл целых четыре тяжеленные гайки просто огромных размеров и шайбы. Я, не медля ни минуты, попробовал накрутить их на стальной прут и совсем скоро оказался счастливейшим обладателем булавы.

Я двинулся наверх. Мой желудок настоятельно требовал еды. Я осмотрел медведя. Тот на удивление оказался дороден. Шкура его хоть местами и вылезла, но, похоже, он просто линял. В остальном же передо мной был вполне благополучный мишка, ну разве что немного мёртвый…

Я уселся на обломок балки и принялся точить нож. Не знаю, сколько я на это потратил, но уже совсем скоро я смог взрезать плотную шкуру и добраться до мяса. Тут только я понял, что медведь ещё жив.

Сердце его едва билось. Я порядком провозился, но смог найти и перерезать крупную артерию. Кровь потекла вялыми толчками. Косолапый, был при смерти, но всё-таки есть мясо ещё живого врага… Нет, это выше моих сил.

Мне хотелось бы рассказать вам: как я развёл огонь, нанизал куски мяса на прутики, а потом изжарил на углях, вдыхая терпкий аромат… Ум-м-м

Увы, я просто нашёл самый чистый кафельный подоконник и стал камнем лупить мясо, пока оно не превратилось в тонкий блин. Только потом нарезал мелкими кусками и съел.

Почему я не смог развести огонь? В книжках же это делают так легко с помощью трения или двух камней?

Нет, искры выбить несложно – трудно найти то, что от них загорится. Для этого отлично подходят чипсы или сухой лишайник. Просто здесь ничего подходящего не нашлось. Даже зажги я тряпьё из кладовки, это ничего бы не дало. Ведь дерево вымокло и прогнило настолько, что, когда я брал его в руки, иногда выжимал из него воду.

Так вот, сырое мясо порядком припахивало чем-то, то ли мочой, то ли желчью, но знаете, оно было удивительно приятным. Жуя, я ощущал на языке вкус победы!

Меня, как цивилизованного обитателя высокоразвитого государства, овладевшего ядерной энергией, покорившего космическое пространство и подарившее миру множество технологий, вырвало бы от одной мысли о таком обеде. Но голод – лучший повар! Я уплетал за обе щёки, не обращая внимания, на песок и кровь.

Сначала я жрал, потом ел, покончив с этим, стал неспешно насыщаться, наконец, даже немного покушал. Затем отдохнул и запихал в себя ещё еды и не останавливался, пока не почувствовал, что в меня точно больше не влезет. От съеденного, я так отяжелел, что, напившись дождевой воды, скопившейся в выложенном кафелем углублении в полу́ одной из комнат, снова завалился спать.

***

– Контакт!

Взрывная волна бьёт меня в грудь. Кто-то кричит, я падаю на землю и тут же перекатываюсь вбок, как учили ещё на срочке. В наушниках раздается голос Утёса – нашего командира:

– Обед – трёхсотый! Оказать помощь.

Я привычно скидываю рюкзак, Сыч и Горец уже волокут ко мне Обеда. Тот крутится хрипло воя. Вместе мы затаскиваем его в ямку за камень. Я откладываю в сторону свой АКМ. Сослуживцы уходят, я разоружаю Обеда. Непрерывно болтая, принимаюсь срезать с раненного штанину.

В левом бедре у него две дырки, из которых неспешно вытекает темная кровь. Я принимаюсь за тампонаду, запихивая хитозановый бинт в рану. Потом накручиваю давящую повязку. Затем, сняв с парня бронежилет принимаюсь за осмотр. И только потом вкалываю обезболивающее.

Больше ранений нет, и я, разрезав левый ботинок, приматываю к ноге складную шину.

Мгновение и вот я уже по кустам ползу к опорнику, долго-долго, то и дело замирая, чтобы не заметили. Сыч ползёт чуть в стороне, дальше Галич и Воробей. Время течёт невыносимо медленно.

Миг и я уже бегу по лестнице с полуразломанными перилами. Забегаю на площадку дальше в коридор. Первая дверь налево моя, я закатываю туда гранату без чеки, а сам падаю на пол.

Взрыв.

Я швыряю вторую гранату с чекой и тут же даю в комнату длинную очередь, держа автомат на вытянутых руках. Меняю магазин, врываюсь внутрь и… просыпаюсь.

***

Я только институт окончил, когда меня мобилизовали. Служил я в пехоте и медиком был внештатным. В принципе хорошо так платили, плюс немалая практика по экстренной медицине. На квартиру заработал. Помню, как дембельнулся по ранению и пришёл к Лене с цветами в общежитие, она на четыре курса младше меня училась. Я гляжу, а у неё на стене моя фотография с чёрной ленточкой.

Что-то я опять отвлёкся. Так о чём бишь я, ааа…

Близилась ночь я, оправившись и опять поев, сплёл из ниток, на которые распустил тряпьё, крепкую верёвку. Затем обмотал ей ручку своей булавы. С одного конца на пруте была разбитая резьба, именно из-за этого железку, наверное, и выбросили.

Верёвка держалась крепко и не соскальзывала. Более того, я смог сделать петлю, которой привязывал оружие к запястью. Теперь в бою она не вылетит из рук.

Потом я снова поел и отправился спать.

***

Я лежал, и мне снилось, что я задремал дома в своей кровати. И в той дрёме я видел момент открытия портала. Как электромагнитным импульсом вынесло бо́льшую часть техники. Кто вообще мог знать, что так знатно долбанёт? Да никто…

Ладно бы только это! Портал оказался просто огромен и не спеша расползался во все стороны. Его зловеще поблескивающая фиолетовая гладь пошла кругами, словно кто-то бросил в воду камень и из марева вылез первый крабо-осьминог.

Тварюга повертела головой, на которой, кроме двух глаз, размером с хорошее блюдце имелся круглый воронкообразный рот, усеянный зубами, больше похожими на шипы, а потом рванула назад.

Не прошло и минуты, как из качающейся фиолетовой дымки полезли новые и новые твари. Сначала чудики просто столпились на пятачке возле портала. Они словно присматривались, принюхивались и ждали чего-то. Мы тоже смотрели и слушали, но совсем не так спокойно.

Весь персонал, и военные, и учёные, и технари прыгали, кричали, обнимали друг друга. Кто-то даже припасённого шампанского выпил. Всё-таки такой результат! Интересно же! Первая иномирская форма жизни. И фиолетово, что она синевато гадкого цвета и страшна как смертный грех. Люди, может, для них тоже те ещё уроды.

Ещё пара минут протекла, мы по-прежнему играли в гляделки, а потом, видимо, кто-то из тварей рассудил, что свадьба свадьбой, а драку начинать надо, и рванулся на Петровича, пытавшегося оживить блок измерительных приборов в паре десятков метров от портала.

Тот даже, наверное, не успел понять, что произошло. Он умер мгновенно. Своим воронкообразным ртом тварь вдруг удивительно ловко перекусила его на две половинки и проглотила одну из них.

А дальше всё делали по инструкции, мы попытались отключить портал, раздали АКМы, но было уже поздно…

***

Я проснулся оттого, что кто-то ходил по дому. Шаги этого кого-то оказались едва слышны, но этого хватило, чтобы я не смог больше уснуть.

Промаявшись до рассвета, я собрал свои вещи и решил двинуться дальше. Благо ботинки мои высохли. К тому же теперь у меня было несколько портянок.

Я перекрестился и медленно вышел в зал. Медведя явно ел кто-то, кроме меня. Клочья окровавленной шерсти были разбросаны по всему помещению. Насытившийся моей добычей, двигался очень тихо. Ох, мамочки, да это ж рысь!

Не успел я вспомнить про неё, как грёбаная кошатина объявилась собственной персоной, попытавшись спрыгнуть на меня со второго этажа. Но в этот раз я оказался готов. Я резко отскочил и попытался заехать по кошаре палицей. Не тут-то было! Она умудрилась извернуться в полёте, и моё оружие прошло буквально в миллиметре от её бока.

Рысь пригнулась и зашипела.

– Так значит? – осклабился я. – Признаёшь во мне соперника, а не добычу? Интере-есно…

Я поднял импровизированную булаву и ринулся на врага. Та вдруг резко развернулась и дала дёру.

– А ну, стой! – проскрипел я. – Возвращайся и дерись, как мужик, драная кошка!

«Да что ж я несу-то» – добавил я уже про себя.

Рысь в несколько прыжков миновала весь коридор, свернула на лестницу и скрылась в подвале. Я не отставал от неё. Ведь эта тварь легко могла подстроить засаду в одной из комнат.

Кошатина метнулась в зал и буквально полетела прямиком, к тому возвышению, на котором жутко святился рунный круг. В пылу погони я не особо обращал на него внимания.

Рысь добежала до помоста, перемахнула через него и рванула к выходу. Я двинул за кошатиной.

Что было дальше? Я и сам не очень понял. То ли я решил, что стал великим мастером паркура и попытался перескочить через платформу, то ли поскользнулся, но внезапно ладонь моя угодила прямо в то место рунного круга, где была нарисована кисть.

Вдруг на возвышении ядовито-зелёным полыхнул знак черепа с двумя косами. Рисунок неожиданно мигнул… и погас. В тот момент я этого не понял, но испытал я ровно тоже, что испытывал, когда в моих руках рассыпались инструменты.

Я вскочил и ринулся дальше. Рысь вдруг остановилась и издала вой, полный такого ликования, что даже моя давешняя кричалка, показалась депрессивной.

С потолка вдруг хлынула пыль, а вместе с ней полетели куски штукатурки и деревяшки. Рысь на мгновение задержалась и рванула на выход. Я последовал за ней. Когда я улепётывал от медведя, мне казалось, что шустрее бежать у меня просто не получится, но нет, на самом деле, быстрее я вполне могу!

Я нёсся, не чуя под собой ног. Потолок, стены, всё осыпалось, вниз обращаясь в пыль и песок. Шлёп! Ботинок влетел в невидимую под водой ямку, я кубарем покатился по затопленному по́лу, ударяясь обо всё подряд. Я, не обращая внимания на боль, вскочил и понёсся, что есть сил, к спасительной дыре. Моя булава всё ещё оставалась при мне.

Ай! Она больно прилетела мне по икре.

Дыра всё ближе. Весь мир словно замедлился.

Я вижу только провал в стене перед собой. Я бегу туда. До него ещё ужасно далеко.

Десять метров! Передо мной падают несколько скреплённых кирпичей. Прямо на лету кладочный раствор между ними рассыпался в пыль, и они касаются пола уже поодиночке.

Восемь метров! Здание ходит ходуном. Из верхней части дыры вниз словно стекает струйка пыли.

Шесть метров! Появляется вторая, потом третья, четвёртая.

Четыре метра! На пол падает кирпич. Я запинаюсь обо, что-то, чуть не валюсь вперёд, но от этого бегу только ещё быстрее.

Два метра! В воду плюхается обломок штукатурки. Пыль сыпется уже словно завеса.

Метр! Я вскидываю вперёд руки и со всей силы отталкиваюсь ногами. Ничком падаю прямо под осыпающуюся пыль и тут же получаю по спине кирпичом. Больно!

Вскакиваю на четвереньки и, что есть сил, карабкаюсь по сырой земле. Руки скользят, мокрые ботинки тянут вниз. Хватаюсь за траву на краю ямы. Дёрн обрывается, но каким-то чудом, мне удаётся удержаться. Карабкаюсь и, всего секунду спустя, оказываюсь наверху.

Р-раз – и мир вернул себе свой привычный ход. Я лежал на траве и дышал глубоко, как только мог.

Сзади меня тем временем разворачивалось самое настоящее светопреставление. С грохотом, хрустом и словно бы даже рёвом, рушился старый дом. Во все стороны, будто дым страшного пожара, летели тучи пыли.

Цемент, штукатурка, дерево, металл – истлевали, стремительно обращаясь в прах. Наверное, удерживавшая от этого сила исчезла, и теперь время брало своё.

Меня начало тошнить. Желудок был пуст, но меня всё равно выворачивало. Я с трудом поднялся и, качаясь, похромал прочь. Не прошёл трёх шагов, как из центра разрушающегося здания вверх вылетел фонтан пыли и мусора.

Казалось, я уже не могу не то что бежать, идти-то нормально, но жажда жизни вдруг поднялась из самых глубин моего существа, и я рванул.

Шаг, другой. Я на бегу обернулся, фонтан мусора поднимался всё выше. Вновь, словно в замедленной съёмке с неба падали тряпки, свёртки, стопки бумаги, книги, папки, ещё какой-то хлам – и откуда только всё это взялось?

Я бежал как умалишённый. Спустя миг я оказался словно под зонтиком из рухляди и пыли. Всего пара шагов отделяла меня от того места, где падающий мусор не смог бы меня достать.

В этот самый момент я запнулся обо что-то мягкое и повалился на него, даже не выставив перед собой руки. Я ещё не успел удариться о землю, как вокруг забарабанил мусор. Мне по голове ударило чем-то мягким, и я потерял сознание.

***

Что за день? Ещё утро, а уже такой бедлам, кровать почему-то была ужасно жёсткой, да ещё и неровная какая-то. Безобразие! Солнце светило в окно, шторы, конечно, со вчера закрыть забыли. Одно хорошо, – Лена пыталась разбудить меня поцелуями. Какое блаженство!

Только зачем она лижет мне лицо? И почему у неё такой шершавый язык?..

Я открыл глаза и резко вскинулся. Прямо у моего лица была морда рыси. Своим огромным языком-тёркой кошатина вылизывала меня, и будь я проклят – она улыбалась!

Глава 4. Город крыс, часть I – «Руины»

Я весь напрягся, вцепившись в копьё. Древко я вставил в выбоину на кирпичной стене. Когда-то кладка была оштукатурена и даже украшена искусной лепниной, но времена эти давно прошли.

Я наклонился, стараясь держать копьё пониже. Кабан с рёвом нёсся на меня. Сразу видно, не хищник – пытается напугать.

Хрясь!

Секач налетел на сделанный из ржавой стамески наконечник и, не видя ничего от ярости, рванул ко мне, нанизывая себя на сучковатое древко. Копьё трещало, но держалось. Всего лишь мгновение, и свин уже дошёл до развилки, где от ствола сосенки отходили две мощных ветки.

Эта «перекладина» застопорила его, но он продолжал реветь и вращать глазами, клацая пастью, из которой торчали устрашающего вида клыки. Я распрямился и, подхватив палицу, принялся лупить ей вепря по уродливой башке.

Кабан ревел, явно думая только о том, как бы порвать раздражающего человечишку. Голова свина быстро превратилась в одно сплошное кровавое месиво, но вепрь и не думал помирать. Я стал терять дыхание, начиная уставать, и в этот момент в кабаний бок, круша рёбра, влетел еле видимый ударный импульс.

Это жахнула магией подкравшаяся с фланга Мурка. Кабан затих, ноги его подкосились, и он осел. Я стоял тяжело дыша. Рысь тем временем подошла ко мне и стала тереться о ногу. Кажется, она была довольна сегодняшней охотой.

Да, да, Муркой я теперь звал ту самую рысь. Имя своё она получила потому, что, когда я пришёл в себя возле разрушившегося дома, она мурлыкала, словно рядом работал какой-то мощный агрегат.

Не знаю уж, как так вышло, но безумие покинуло её. Даже не так, она словно бы стала огромной домашней кошкой, способной бить, как минимум двумя видами заклинаний – узкими импульсами и широкой ударной волной. Ещё в бою она могла на несколько секунд покрываться полупрозрачной бронёй. Как всё-таки хорошо, что рысь на моей стороне!

На самом деле здесь многие звери умели колдовать. Волки, например, накладывали панику, а кабаны имели волшебный щит. Медведи вообще могли использовать до десятка разных заклинаний. Здесь без естественного магического фона энергии на колдовство у животных не было. Наверное, только это спасало меня, уравнивая наши шансы.

Откуда Мурка брала силу, оставалось для меня неразрешимой загадкой. То ли так подействовала медвежатина, всё-таки медведь спал на магическом круге, насыщаясь его энергией, то ли рысь смогла впитать силу в момент разрушения дома, но теперь Мурка имела её предостаточно.

Она даже умела лечить. Стоило ей потереться о мою ногу и мне становилось немного легче. Дурнота и муть в голове уходили. Собственно, насколько мне было плохо до того, я почувствовал, лишь когда встретил Мурку.

Я думаю, мне порядком надавали по голове во время этого их богомерзкого ритуала. Так что теперь я страдал от сотрясения, а может, даже и лёгкого ушиба мозга.

Впрочем, как всякая кошка на первое место Мурка всё-таки ставила себя любимую. Мы шли вместе всего пятый день, а она уже освободилась от лишая, и там, где раньше были шелушащиеся красные пятна, теперь отрастала жёсткая шерсть.

Для Мурки я, скорее всего, был танком из компьютерных игр. Она выманивала противников на меня, а сама отходила в сторону и стреляла в них с безопасного расстояния.

Впрочем, совсем не только это. Меня не покидало ощущение, что Мурка меня куда-то ведёт. Если я останавливался, не для того, чтобы разделать очередную добычу и, естественно, покормить мою спутницу, рысь начинала беспокоиться и даже требовательно мяукала, правда, совсем тихо. Когда я продолжал двигаться в правильном, с её точки зрения, направлении, она вознаграждала меня мурлыканьем.

Впрочем, нам было явно по пути, и больше я думал об открывшихся возможностях охоты. Мы справились с парой волков, показавшихся мне очень невкусными, но зато шикарно зашедших Мурке. Потом нам встретился средних размеров олень. Редкостно хреновый противник, доложу я вам.

Мне пришлось изображать тореро, пока Мурка пыталась в него попасть. Походу она трижды промазала. Если бы не навыки боя с кистенём, нам бы несдобровать.

Я крутил перед собой восьмёрку и при любой возможности дубасил эту благородную гадину. Кто вообще назвал оленей благородными. По-моему, так сволочь сволочью – напал на меня со спины, если бы не Мурка…

С кистенём сто́ит рассказать, получилась отдельная история. Каким-то образом дом, разрушаясь, выкинул фонтан мусора, хранившегося на чердаке, туда залезть я просто не додумался. Среди хлама я нашёл швейный набор, драный рюкзак, который я почти целый день зашивал и шарообразную гирю от часов. Так, я оказался упакован лучше некуда.

Позже, уже в Курносовке, я нашёл отличное ведро. По дороге я собрал дикий чеснок и щавель. Они оказались такие ядрёные, что прям крутило. Наверное, тоже изголодались и собирались меня таким образом погубить.

Впрочем, из толчёных листьев получался замечательный маринад. Жаль, только соли обнаружить не удалось.

Однако вернёмся к нашим приключениям. Наихудшими противниками оказались десяток зайцев, напавших толпой со всех сторон. Я пытался дубасить их кистенём и палицей, а Мурка лупила лапами и била ударной волной. Получалось у нас плохо, они двигались быстро и слаженно, нам до них было очень далеко. Как мы остались живы, не поняли ни я, ни рысь.

Ещё нам встретился пчелиный рой, который Мурка смогла-таки завалить с одного выстрела. Меня, правда, порядком изжалили, но ничего, я привычный. У меня батя, царствие ему небесное, держал пасеку, и пчёлами меня не напугать.

Вот так, в Териоки, так здесь называли Зеленогорск, я пришёл просто счастливым человеком. Я отъелся, ещё и здоровье поправил. Да и Мурка умела греть совсем не только тело. Рысь давала то, что было значительно важнее – душевное тепло. Все кошки умеют это, и мы – двуногие очень на многое ради него готовы.

Так вот, о Тириоки…

Что вы представляете при слове Зеленогорск?

Вот в моём лично воображении возникают лето, солнце, бьющее между стволов вековых сосен, морской воздух, пляж, какого-нибудь из здешних санаториев – Восток-6, Буревестник, Дюны.

Лучшие образчики советской кухни на завтрак, обед и ужин. Ну и, конечно же, кефир с булочкой на полдник. О, Боже мой, как сладко всё это звучит!

Одним словом, лучшие воспоминания детства.

Увы, в этом мире Тириоки был местом страшной трагедии, разыгравшейся здесь около тридцати лет назад. Тогда граница пустоши внезапно откатилась к Белоострову. Всего за одну ночь город наполнился изголодавшимися.

Нечто тогда высосало энергию из людей, и те стали опаснее любых зверей. Немногие уцелевшие бежали, кто в чём был и на чём мог. Спастись удалось лишь единицам. А потому первое, увиденное мной в городе, это куча обглоданных человеческих костей.

Эти руины не особо грабили. По Тириоки ещё долго болтались изголодавшиеся люди. По какой-то непонятной причине помочь им не могли ни зелья, ни кристаллы-накопители, в которые запасали магию. Один из таких кристаллов я сейчас держал в руке.

У каждого существа здесь имелось магическое ядро, в котором оно хранило энергию. Этот орган располагался под сердцем и напоминал жёлчный пузырь. Да, да, пузырь со странной вязкой жидкостью.

Если животное или человек попадали в пустоши, то у несчастных начиналась своеобразная болезнь. В магическом ядре вырастал камень.

Очень я бы сказал фэнтезийного вида – длинный гранёный, абсолютно прозрачный кристалл. У изголодавшихся он достигал порой огромных размеров, приобретая запредельную ёмкость.

Камень кабана еле помещался в мою ладонь. Я какое-то время разглядывал его, крутя в руках, так и эдак, и вдруг заметил, что он стал быстро наливаться красным светом.

Когда я вытащил его из туши, камень был прозрачным как стекло, а теперь стал мутным и зловеще светился. Не к добру это. А выбросить жалко, им можно учёбу в академии за весь срок оплатить и ещё на безбедную жизнь останется… всю оставшуюся.

Так, вот о чём я? Ах да…

Кристалл тем временем стал подозрительно ярко светиться жёлтым. Я замотал его в тряпицу и сунул в рюкзак. В принципе неплохо. Послужит вместо фонарика.

Тириоки когда-то был довольно крупным и богатым городом. Улицы мостили каменными плитами, между которыми теперь поднималась трава. Здания когда-то были весьма основательны. Самое интересное что даже через тридцать лет после ухода людей они стояли поразительно целыми, разве что их теперь даже внутри покрывал вездесущий мох.