Бедные родственники

Он вышел. А она стояла и улыбалась, еще не зная, к чему это всё и что из этого получится. – Вот тебе и тридцать три копейки, – сказала она.

***

В тот день она чувствовала себя феей, которая делает счастливыми детей. В магазине было тепло, светло и ярко от разноцветья. В перерывах, когда наступало затишье, она вспоминала про Алексея и про то, как тридцать три копейки привели его в тот день в продуктовый. «Придет или нет», – думала она. «Ну, и ладно, если не придет», – успокаивала она себя заранее. «А лучше бы пришел», – надеялась она.

Под конец рабочего дня, забыла про него, и вспомнила, когда вышла из магазина. И только тогда увидела его. Он сжимал в руках что-то завернутое в газету. Она, не торопясь, пошла навстречу.

– Майя! А я сомневался, не пройдете ли мимо, вдруг передумали…

– Ну, раз я обещала, – сказала она смущенно, – мы же договаривались…

– Да-да, я тоже люблю, когда слово держат… а вы знаете, мне кажется, вам очень нравится ваша работа…

– Да, вы угадали. А как у вас?

– А у меня, представляете, решение по нашему станку отложили, сказали, что полезное зерно в этом есть, так что нам рекомендовали доработать. В общем, есть надежда, что его все-таки примут, потому как сгоряча они свое решение вынесли.

– Так вас можно поздравить?

– Ну, пока рано… ох, ты, вот ведь конфеты для вас достал, – он развернул коробочку, – это для вас.

– Спасибо, Алексей, честно сказать, не ожидала, что так познакомимся…

– Я тоже. Как хорошо, что в тот день нам «завернули» наш проект, и я случайно оказался в том районе и зашел в ваш магазин…

– И я работала там как раз предпоследний день, и вам не хватало денег… совсем немного.

– Да, тридцать три копейки для счастья… Майя, давай на «ты».

– А будет оно – счастье?

– Я, думаю, будет… давай вместе захотим быть счастливыми.

Она рассмеялась. – Я согласна быть счастливыми вместе.

И они пошли вдоль снежной улицы, и ветер заметал их следы и заметал уходящий 1983 год.

Лётчик

– Когда не знают от кого родила, то говорят ребенку, что его папа летчик или космонавт.

– Да ладно тебе, ребенок-то не виноват.

– А кто его винит? Я про мамашу…

– Тише ты, вон как раз его мать идет.

Воспитатели притихли, увидев, что мама Вовы Ведерникова уже в садике и глазами ищет сына.

– Здравствуйте… а вон ваш сынок, на горке с ребятишкам… всё выше норовит забраться.

– Здравствуйте, спасибо… ну, я забираю, значит сына.

– Ага, забирайте… до завтра.

Вова, увидев, что мама уже пришла за ним, кубарем скатывается с горки, шлепаясь на песок, и бежит, спотыкаясь, чтобы уткнуться в мамины колени.

– Ну, что же ты опять вымазался, горе мое луковое…

– Ну, я же летаю, я же космонавт, как папа!

Наталья, молча, отряхивает с коленок сына песок, также, молча, берет за руку, и они идут к выходу.

Погода в октябре на редкость выдалась сухой, листья шуршат под ногами, и Вовка пытается пнуть их, чтобы повыше взлетели.

– Перестань, сейчас снова вымажешься.

Он пытается повторить слово «вымажешься», но ошибается, и, услышав звук летящего самолета, поднимает голову и с жадностью следит за ним.

– Мама, это папа полетел?

– Ну, почему именно папа? Просто самолет…

– А когда папа прилетит?

– Не знаю, он далеко улетел.

Шестилетний Вовка вздыхает как-то по-взрослому, с пониманием что ли. Папу он никогда не видел, но уже задается вопросом, что у всех есть папки, а у него… Наталья случайно сказала ему, что его папка улетел далеко. Она даже не говорила, кто он, просто улетел, и Вовка решил, что он летчик. Ну, а поскольку улетел далеко, то подумал, что его папа космонавт.

Он и сам решил, что будет космонавтом. И это неудивительно, в 70-е годы все дети мечтали стать космонавтами. Космическая тема взбудоражила всю страну, в детсадах и школах рисовали небо, самолеты, космос и космонавтов.

– Чего-то вы поздно, я все жду, где, думаю, они ходят, час целый на лавочке сижу.

– Ой, тетя Клава, здрасьте, да мы в магазин заходили, – Наталья подходит к соседке, что живет в доме напротив. Вовка отпускает руку и подбегает к женщине, начинает тараторить про свой день в садике.

– Да угомонись ты, «космонавт» наш, – смеется Клавдия Ивановна, – не успеваю за тобой, что там у тебя было…

– Вова, подожди, взрослые же разговаривают, – Наталья присаживается рядом с соседкой.

Когда напротив дома Клавдии Ивановны построили новый пятиэтажный дом, то в него и вселилась Наталья, она тогда на хлебозаводе работала, а Вовке было четыре года. Не могла поверить, что теперь у нее будет отдельная квартира вместо комнатки в общежитии (хотя она и этому углу была рада).

Приехала из деревни, поступила в училище, влюбилась… потом беременность и укоры старшей сестры Катерины. Родители у сестер умерли, и старшая, вроде как должна «присматривать» за младшей.

– И чем я тебе помогу… кабы раньше, может и помогла бы, а теперь сама думай, как жить. У нас вон у самих трое растет, – сказала Катерина.

И Наталья прошла и осуждающие взгляды, и общежитие, и бессонные ночи. И эта квартира в новом доме от завода была ей как манна небесная. Да еще Клавдию Ивановну встретила, когда сумку ей от остановки помогла донести, и она оказалась женщиной добродушной, в гости пригласила. Так и сдружились.

– Клавдия Ивановна, меня просят завтра во вторую остаться, сможете с Вовой посидеть?

– Ну, а почему нет, присмотрю за нашим «космонавтом», – она притянула к себе мальчишку: – Или ты летчиком хочешь стать?

– И космонавтом, и летчиком, – с гордостью ответил Вовка.

– Да не понимает он еще разницы, ему лишь бы летать.

– Да, как папка…

Клавдия Ивановна вздохнула и понимающе посмотрела на Наталью. Жалко было ее. Ведь находился человек, готов был жениться, но, видно, испугался, «заднюю скорость включил», не прикипел он к чужому ребенку сердцем.

– Замуж бы тебе надо, Наташа, жизнь-то ведь продолжается.

– Сама понимаю, только не получается пока.

***

В первый класс Вовка пошел с той же уверенностью, что его папа где-то летает, и он также засматривался на пролетающий в небе самолет. Когда одноклассники рассказывали, куда они ходили с папой и что купили, Вовка, не моргнув глазом говорил: – Вот папа приедет и мы тоже в зоопарк пойдем.

Но в зоопарк вела мама. И уроки с ним тоже делала мама и все покупала для сына. В третьем классе Вовка по-прежнему верил в историю отца-летчика, правда, стать космонавтом он уже передумал. Его привлекали только самолеты.

– Снова сидишь, самолеты рисуешь? – спрашивает Клавдия Ивановна, застав Вову с альбомом. – Хоть бы с ребятишками в мяч во двое поиграл.

– Успею, – отвечает он, рисуя очередной самолет.

– Ох, не знаю, что делать, помешался на этих самолетах, – пожаловалась Наталья.

– Да ладно, лишь бы не безобразничал, – сказала Клавдия Ивановна, – а то ведь есть у нас во дворе такие, что домой не загонишь, родители с ремнем за ними бегают.

Наталья на сына руку не поднимала, но однажды сорвалась. И вроде не из-за чего, а видно одинокая жизнь, как ком к горлу подкатила.

Вовке уже двенадцать, а он с самолетиками сидит, склонив свою белобрысую голову и опустив голубые, как небо, глаза.

– Мать с ног валится, а ты даже в комнате не прибрался, все сидишь, мечтаешь… вставай и иди вещи прибери.

– Ну, счас, тут еще один самолет… папа, наверное, на таком летает…

– Не летает… не маленький давно, понимать должен, – со злостью сказала Наталья…

– Почему не летает? Он же летчик, ведь мой папа летчик…

Наталья со злостью отодвинула стул. – Разбойник твой папка, а не летчик! Знала бы, десятой дорогой обошла! – С горечью выкрикнула Наталья. Ее волосы, гладко причесанные, скученные у самой шеи и закрепленные шпильками, подчеркивали ее бледный цвет лица. Устала она в тот день на работе… да и пора было развенчать миф об «отце-летчике».

Поднялся Вовка, смотрит на нее голубыми глазами, и она на него смотрит, начинает понимать, что слова ее как выстрелы, прозвучали. Она к нему – за руку схватила, усаживает на диван рядом с собой, гладит по светлым волосам, поцеловать пытается, а он уклоняется. Всегда покладистый и спокойный Вовка, выскальзывает из рук матери.

– Сыночка, ну прости, не то я сказала… хотя и ты не маленький, ну пойми ты, не было никакого летчика… ни где твой папка не работал, на гитаре бренчал, да воровал с дружками. Не знала я… узнала, когда свои же убили Бориса…

Вовка сидел, как изваяние, склонив голову и не говоря ни слова.

– Сынок, надо жить, учиться надо… хочешь в летное – не возражаю… но не говори больше никому, что твой папка летчик… неправда это. Я виновата, что потакала тебе.

Она слегка толкнула его, взяла за плечи. – Вова, ну что ты молчишь? Ну, не пугай меня, я же всю свою жизнь… только ради тебя… А хочешь, в деревню к тете Кате поедем? Она зовет нас, говорит, яблоки из своего сада приберегла для нас.

– Мам, я уберу, я все уберу. Но мой отец… летчик, все равно летчик. Я никому не буду рассказывать, но я знаю, что он никакой не бандит… он летчик.

Наталья вздохнула, прижала к себе сына. – Пусть так… раз хочешь так думать, пусть так и будет, только ты учись, расти, живи!

***

В летное Вовку не взяли, нашли какие-то огрехи по здоровью. «Вот на заводе можно работать, а летать нельзя», – сказали ему в училище.

И тогда он пошел учиться на авиационного техника, чтобы самолеты обслуживать. А Наталья и рада: все-таки ближе к небу будет. Правда, после учебы на работу ездить далеко – в аэропорт. И вставать ему приходится затемно. Но Вовка не печалится, на работу бежит с желанием.

– Ты хоть справляешься? – беспокоится Наталья.

– Ага, Михалыч нас хвалит.

– Кого это вас?

– Да нас с Васькой, мы самые молодые, вот он нас и учит.

– А кто такой Михалыч?

– Да он у нас вроде наставника… вообще-то на пенсии, но его постоянно зовут на помощь, он там всех консультирует… ну то есть, всех техников.

– Ну и хорошо. – Наталья успокаивается. Сын давно не вспоминает про отца, про свою детскую мечту тоже молчит, видимо «перерос» свои юношеские переживания. И теперь вечерами он рассказывает про работу и про Михалыча.

– Вова, нехорошо как-то называть человека, который старше тебя, только по отчеству.

– Да ты чего мам, его все так зовут. И все уважают… и любят.

***

В тот год снова выдалась сухая осень, даже в октябре было тепло и листья шуршали под ногами. Наталья вспомнила, как водила сына в садик, как задирал он голову, когда пролетал самолет.

– Мам, а нам точно надо к тете Кате ехать сегодня?

– Ну, конечно, она ведь нас ждет, овощи нам отложила.

– Ну, так автобус же вечером… давай пораньше выйдем, мне надо к Михалычу заехать, у него сегодня юбилей, поздравить надо.

– А разве это удобно?

– Конечно, он приглашал меня. И тебя приглашал, сказал, чтобы с мамой зашел, – Вовка виновато взглянул на мать, – ты извини, я ему рассказал про тебя, сказал, что ты у меня самая-самая…

– Ну, ты зайди, а я подожду.

Они подошли к дому, где жил Александр Михайлович. На четвертом этаже светились его окна.

– Народу, наверное, много будет, – сказал Наталья.

– Нет, – Михалыч сказал, что он с женой и его давние друзья – семейная пара. И с работы начальник будет. Так что давай зайдем, я вас познакомлю.

Наталья вспомнила, каким счастливым приходит сын с работы, как часто вспоминает своего наставника и подумала: «Почему бы не сказать спасибо человеку, который так много сделал для моего сына».

Смущаясь, она остановилась в прихожей, увидев невысокого седовласого мужчину, которому исполнилось шестьдесят пять лет.

– Проходите, у нас все просто, – пригласил он.

– Да мы на минуточку, – оправдывалась Наталья.

– Давайте хотя бы на часок к нам за стол, давно хотел познакомиться с мамой моего подопечного, – он одобрительно хлопнул Вову по плечу. – Хорошего вы сына вырастили, Наталья Ефимовна.

В небольшой комнате был накрыт стол, и сидели немногочисленные гости. Наталья присела на стул как раз напротив стенки, в которой стояли книги, посуда и фотографии.

Сначала она подумала, что ей показалась, что она ошиблась… на одной из фотографий… был Борис. Как раз в том возрасте, когда они познакомились. Вилка затряслась у нее в руках, она держалась изо всех сил, чтобы не выдать себя.

***

– Мам, ты что молчишь всю дорогу? – Вовка еще в автобусе заметил, что мать чем-то расстроена. Тебе не понравился Александр Михайлович?

– Почему не понравился? Нет, он хороший, редко такие люди встречаются, чтобы свое время молодежи уделять… добрый он человек.

– Ну а что тогда?

– Да ничего, все хорошо.

Даже старшая сестра Катерина заметила неладное с Натальей, но та промолчала, сказав, что просто устала.

Больше всего Наталье хотелось скорей вернуться домой. В понедельник, не сказав ничего сыну, пошла к дому Александра Михайловича.

– Простите, но я как раз вас жду, – она дождалась, когда он приехал с работы.

– Наталья Ефимовна, голубушка, что случилось? Володя, кажется, домой поехал.

– Я знаю, он, наверняка, дома уже. Я ему ничего не сказала, а с вами хочу поговорить…

– Тогда ко мне домой прошу, Надежда Семеновна нас накормит. – Они стали подниматься по лестнице.

– А Надежда Семеновна…

Он остановился. – Надежда Семеновна – это моя вторая супруга. А первая, Машенька, умерла десять лет назад… не пережила она гибель единственного сына.

Они сели за стол, разложив альбомы с фотографиями, и она, сбивчиво, со слезами на глазах, рассказала, что узнала в покойном сыне Александра Михайловича отца ее сына Володи.

– Вы, конечно, можете мне не верить, имеете право… но кроме Бори у меня никого не было, Володя его сын. И вы, конечно, можете меня осудить, ведь мы так мало были знакомы, и мой поступок выглядит легкомысленным…

Александр Михайлович взял Наталью за руку, наклонился и поцеловал ей руку. От неожиданности она замолчала.

– Нет у меня оснований не верить, – сказал он и посмотрел на нее своими голубыми как небо глазами.

Они еще долго разговаривали, и она рассказала, как Вова мечтал стать летчиком. И рассказала о том, что до сих пор он не хочет верить, что отец, по молодости лет и по глупости, занимался разбоем.

– Это наша с Машенькой боль, это наше горе… это мы просмотрели его… все ведь было… ведь мы за то и воевали, чтобы наши дети счастливыми были. – Он склонил седую голову, вытер глаза. – Больно до сих пор… Маша все время тосковала, сердце не выдержало… не знаю, как я сам пережил. Может с тех пор помогаю молодежи, чем могу.

– Вова летчиком хотел стать, почему-то думал, что его отец летчик…

– Борис далек был от авиации… а вот я… я ведь, Наташа, в войну летал на боевом самолете. Не знаю, как выжил. Нас обучили «взлет и посадка», а всему остальному в бою учись. Спасибо товарищам, прикрывали меня в небе, может потому и выжил… Но после войны не летал по состоянию здоровья, всю жизнь на аэродромах работал. Так что у Вовы не папка, а дед летчик.

Наталья, размазывая слезы, улыбнулась. – Как же мы ему скажем?

– А вот так и скажем. Завтра позову его к себе домой и поговорим… по-мужски поговорим. – Он снова коснулся ее руки: – Что же ты, девочка, не нашла нас раньше…

****

Это был весенний день, и Наталья, щурясь от солнца, с волнением наблюдала, как поднимается в небо небольшой самолетик. Александр Михайлович обнял ее за плечи.

– Ну-ну, не переживай, он же с инструктором, давай лучше посмотрим его первый полет, здесь, в аэроклубе, хорошо учат, надежно.

– Не то, чтобы волнуюсь… горжусь сыном…

– А вот это правильно! И я внуком горжусь. – Он посмотрел в сторону, где стояла девушка в голубом пальтишке. – Смотри, тоже следит… не за нашим ли «орлом» наблюдает.

– Кажется, я знаю, – догадалась Наталья, – это Оля, подружка Вовы.

– Ну, так пусть к нам идет, – Александр Михайлович подошел к девушке и подвел ее к Наталье.

– Здравствуйте, – сказал смущенная Оля.

А Наташа обняла ее. – Как хорошо, Оленька, что ты пришла!

И распахнулось небо перед ними, одаривая голубизной, в которой, словно птица, парил самолет – Вовкина мечта с самого детства.

Держись за меня

С усилием рванул на себя ручку двери, послышалось, как вылетел крючок и раздался приглушенный крик – вскрикнул кто-то испуганно и сразу умолк.

Он рассчитывал на приют для своего уставшего тела и измученной души, рассчитывал, что именно здесь отдохнет, отогреется и обдумает, как жить дальше.

Этот домик на краю леса знал давно, еще с детства, когда приезжал к деду. Это был дом лесника. Но теперь, после сокращения «лесных кадров», опустел домик и стал почти заброшенным. И только года три как охотники облюбовали его под временное жилье на период сезона.

А сейчас, по его расчетам, там никого не должно быть, но этот крик разрушил все его планы. Он увидел в углу, где стояла панцирная кровать со старым одеялом, огромные, наполненные ужасом, глаза. Да, вот именно сначала глаза увидел. И было в них столько страха и боли… Он отшатнулся, будто сила этого взгляда толкнула его.

В такие моменты осознание действительности приходит мгновенно. Он видел перед собой женщину, дрожащую от испуга, и в то же время ее взгляд говорил: «Я не виновата».

– Ты кто? – спросил он, и уже сам начал выстраивать версии, как она здесь оказалась. Появление женщины выбило его из колеи, он надеялся на другой исход своего побега. А тут – посторонняя, которой совсем не надо знать, кто он и зачем здесь. Его уже начал раздражать ее испуганный взгляд и трясущиеся руки. – Кто ты? Я спрашиваю: кто тебя послал?

Она заплакала. – Я… я не виновата… я уйду, отпустите меня…

Он взял, стоявший у стола табурет, с шумом поставил его на середину комнаты и сел на него, устало сняв кепку, уже подмоченную дождем. – Ну?! Кто такая? – он помолчал с минуту, потом уже, стараясь быть спокойным, сказал: – Хватит дрожать. Говорить можешь?

Она кивнула.

– Еще кто-то есть?

– Нет, – тихо ответила она.

– Врешь! – Рявкнул он. И от его голоса, она снова вскрикнула.

– Я одна, правда, одна, отпустите меня, пожалуйста, я ничего вам не сделала.

– Не сделала, так сделаешь, – устало сказал он. – Как здесь очутилась? – Ему хотелось верить, что женщина здесь одна и что нет больше свидетелей. Это было бы лучше, но все равно не радовало его, он ведь рассчитывал на полное отсутствие людей. До ближайшей деревни отсюда километров семь… вот и непонятно, как она здесь очутилась, каким ветром занесло худющую, большеглазую особу, на первый взгляд, лет под сорок, а по ее комплекции – так вообще подросток.

Заметив, что пришелец не собирается на нее нападать, осторожно откинула одеяло, под которым пыталась согреться, и натянув обутки – что-то похожее на стоптанные кроссовки, потянулась за курточкой. – Я пойду… ладно? – тихо сказала она.

– Куда пойдешь?

– Туда, – она махнула рукой в сторону леса.

– К зверям в гости? – он усмехнулся. – Деревня-то в другой стороне.

Она снова опустилась на кровать.

– Хотя, конечно, чего тебе тут делать, иди лучше. К речке спустишься и по берегу километров пять, а там мост будет, еще не совсем развалился, а оттуда два километра до деревни.

– Ага, хорошо, – она, не сводя с него глаз, хотела проскользнуть мимо, но неожиданно он схватил ее за руку, и она снова вскрикнула.

Не обращая внимания на ее испуг, тихо, но четко проговаривая каждое слово, сказал: – Если полицию приведешь, из-под земли достану… Поняла?

– Поняла. – Голос ее в это время дрожал.

– И еще: хочу знать, как ты тут оказалась? Кто тебя послал?

– Отпустите, пожалуйста, я боюсь… – Он отпустил ее руку, посмотрел на нее: – Ну? Я жду.

– Я… я случайно… я в деревню ехала, а потом… заблудилась…

Он усмехнулся. – Врешь нескладно, невозможно тут заблудиться…

– Я, правда, заблудилась… побежала… потом мост… потом сюда пришла…

– Звать как?

– Ася.

Он снова усмехнулся. – Понятно. Ася… откуда ты взялась…

– Я, правда, никому не скажу…

– Скажешь – себя потом вини. Никто не должен знать, что я был здесь…

– Честное слово, не скажу, я никого не видела…

– Ну, вот и ладненько… а теперь иди. – Он встал, толкнул ладонью дверь, и она распахнулась, заскрипев.

Женщина, оглядываясь на него, вышла – и также оглядываясь, спустилась с крылечка, на котором всего три ступени.

Запинаясь и пошатываясь, побрела к реке. Ветви впивались ей в волосы; ее плечи уже намокли от дождя, осенняя трава ждала первых морозов и первого снега.

Он смотрел ей вслед. Ему показалось, что она ослабла и идти ей тяжело.

– Стой! – Крикнул он и пошел за ней следом. Она остановилась и стояла так, не шевелясь. Ее послушность даже удивила. – Ну, куда ты по дождю? Переждать надо, перестанет дождь, тогда и пойдешь. – Он взял ее за руку и повел в домик. Рука была холодной – он это ощущал.

Но сочувствия по-прежнему не было. Наоборот, раздражение, что в доме есть посторонние, так и осталось в нем. И то, что он ее вернул – это, скорей всего, забота не о ней, а о себе – о своей безопасности. Почему-то решил, что какое-то время лучше подержать ее рядом.

– Так ты и печку не топила?

– Нет. Я боялась.

– Чего боялась?

– Ну, дым пойдет… увидят.

– Ну, пойдет и что?

Он вышел, и оглядев, что там, под навесом, лежит, нашел охапку дров, припасенных на сезон.

Растопленная печка преобразила домик: стало теплее и светлее.

– Ела чего-нибудь?

– Нет.

– Сколько ты уже тут?

– Со вчерашнего дня.

– Дай угадаю, как тут оказалась. – Он сел на тот же табурет, а она так же сидела на кровати. – Скорей всего, поехала с компанией, ну там, мальчики, девочки, как это обычно бывает… а может вообще только мальчики… ну, а потом развлеклись с тобой и бросили… вот тогда ты и набрела на избушку.

Она закрыла ладонями лицо, и плечи ее затряслись.

– Угадал?

– Нет.

Он подошел и сел рядом, она отодвинулась. – Да не шугайся ты так, не нужна ты мне… мне бы самому укрыться…

Она перестала плакать. – Не было никакой компании, – посмотрела на него глазами, полными отчаяния. – Скажите, а вы сами откуда?

– От верблюда. Тебе не надо знать.

Она помолчала, словно решаясь. Так бывает: стоишь у обрыва и думаешь: прыгнуть в воду, или нет. И находились отчаянные смельчаки, ныряли, прыгнув с высоты, а потом гордились своим «подвигом». Вот и сейчас она была как будто у обрыва: прыгнуть или нет… рассказать, или нет.

Потом, набрав воздуха в легкие, выдохнула.

– Это что у тебя – гимнастика дыхательная что ли?

– Подождите, я сейчас. – Она снова посмотрела на него. – Я не знала, что вы придете, вообще не знала, куда иду. Я просто… сбежала…

– Во как! – Ему стало интересно. Он сразу сравнил с собой – он ведь тоже сбежал. – От кого сбежала?

– От мужа.

Пришелец разочарованно отвернулся. – Ну-уу, знакомая история… поругались, обиделась…

– Я не ругаюсь. Это он ругает меня, и еще… бьет.

– Ну, пожаловалась бы.

– Родных у меня нет. Ну, таких, чтобы близкие родные – таких уже нет. Остальным – зачем им моя жизнь.

– Как же ты допускаешь, чтобы тебя лупили?

– Мы хорошо жили… года три хорошо жили, он хотя бы руку не поднимал. Ну, а если ругал иногда так это бывает у всех. А потом у нас ребенок родился… но не выжил… всего день прожил мой сынок… И все. Муж потом изменился… как будто я виновата. При каждом скандале ругал, потом бить начал…

– А заявление?

– Были и заявления. Но я их забирала потом. Он плакал, обещал… да и прошлое у нас общее – наш сынок.

– А еще дети?

– А больше не было. – Она посмотрела на его лицо и заметила, что он слушает ее как-то спокойно, не осуждая. – А можно спросить? Как вас зовут?

– Глеб меня зовут. Только зачем тебе мое имя? Дождь перестанет, дорогу покажу и все. Считай, что расстались. А с мужем тебе разводиться надо, а то ведь так не набегаешься…

– Да, надо. Я хочу развестись. Но не могу. Сказал, развод не даст и вообще из дома не выпустит. Я ведь сбежала в этот раз. Тут в деревне тетя живет – двоюродная сестра мамы. Я только приехала, а мне сказали, что он уже звонил, спрашивал про меня. Не знаю, как узнал, что я в деревне. А потом мальчишки на мотоцикле приехали, сказали, что его машину в районном центре видели, расспрашивал, как сюда доехать. Ну, я и решила дальше спрятаться, пока он там ищет. Тете сказала, что в другой район поеду. Вышла и его машину увидела, огородами убежала. – Она снова посмотрела ему в глаза, взгляд ее был умоляющим. – Вы же ему ничего не скажете?

Он рассмеялся. – Круговая порука получается. Ты меня не выдашь, а я тебя. – Встал и подошел к печке. – Надо поесть, а то так и ноги протянем, ты вообще, гляжу, исхудала. – Он достал крупу, принес воды с реки, поставил вариться похлебку. – Пусть охотники простят, если провиант им уменьшим. Они ведь все равно новые продукты завезут – так обычно делают.